Текст книги "Записки о Шерлоке Холмсе. Красное по белому"

Я должен сознаться, что такое неопровержимое подтверждение выводов моего друга глубоко взволновало меня. И раньше я был очень высокого мнения о его таланте, а теперь мое уважение к нему возросло еще более. Но не был ли случай с комиссионером подстроен заранее, чтобы одурачить и ослепить меня? Эта мысль невольно пришла мне в голову, и я спрашивал себя, что за цель была у него поступать таким образом со мною. Я оглянулся и начал внимательно рассматривать Шерлока Холмса. Он только что окончил чтение письма, и его лицо приняло задумчивое выражение, доказывавшее, что его мысли блуждали далеко.

– Каким образом вы угадали так безошибочно? – спросил я.

– Что угадал? – быстро ответил он.

– Да что этот человек был некогда морским унтер-офицером?

– Мне некогда заниматься пустяками! – с гневом воскликнул он, затем улыбнулся и продолжал: – Простите меня за грубый ответ, но разве вы сами не видели, что это отставной моряк и унтер-офицер?

– Конечно нет.

– А между тем угадать это несравненно легче и скорее, нежели объяснить, как сделал это я. Если вас заставят доказать, что дважды два – четыре, вы думаете, это будет легко? А между тем вы совершенно убеждены в том, что дважды два – четыре. Но возвращаюсь к нашему субъекту. Когда он находился еще на той стороне улицы, я заметил большой голубой якорь, выжженный на верхней части его руки. Это пахнет морем. Затем у него фигура военного человека, и его баки подстрижены так же, как у военного. В его манерах, наконец, было нечто, что указывало на привычку командовать, и он держал себя с сознанием собственного достоинства. Разве вы не заметили, как он держал голову и как постукивал своей тросточкой? И так как он был не особенно молод и имел в своей фигуре нечто «респектабельное», то я заключил, что он был унтер-офицером.

– Великолепно! – воскликнул я.

– Все это очень просто, – ответил Холмс, но по его лицу я прекрасно видел, что он был очень доволен моим восторженным восклицанием.

– Только сейчас я говорил вам, что нет более преступников, – продолжал он. – Я ошибся: прочтите это.

И он протянул мне письмо, которое принес комиссионер.

– Но это ужасно! – воскликнул я, пробежав быстро письмо.

– Да, это как будто выходит из обычного шаблона, – спокойно заметил он. – Не будете ли вы так любезны прочесть мне это письмо еще раз вслух?

Вот что говорилось в письме: «Дорогой мистер Шерлок Холмс! Нынешней ночью в доме № 3 в Лористон-гарден, возле Брикстон-роуд произошел несчастный случай. Полицейский агент, проходя около двух часов ночи мимо этого дома, заметил в нем свет. Так как в доме никто не жил, то присутствие огня показалось ему очень подозрительным, и он подошел к дому поближе. Дверь оказалась открытой настежь; в первой комнате, совершенно пустой, лежал на полу труп человека, одетого в платье, показывающее, что покойный принадлежал к высшему обществу. В карманах платья убитого оказались карточки с именем Эноха И. Дреббера, Кливленд, Огайо, США. Очевидно, он был убит не с целью грабежа, и совершенно невозможно даже предположить, что было причиной его смерти. По всей комнате заметны явные следы крови, но на теле покойного нет ни малейшей царапины. Каким образом проник этот человек в необитаемый дом? Здесь начало тайны, да и все это дело с начала до конца таинственно и загадочно.

Если вы пожелаете побывать на месте преступления еще до полудня, то вы найдете меня там. Я оставил все так, как нашел, до тех пор, пока вы не скажете мне, что думаете обо всем этом и что рассчитываете делать дальше. В случае если вы не можете побывать там лично, я постараюсь дать вам более точный и подробный отчет и буду чрезвычайно счастлив услышать ваше мнение. Преданный вам Тобиас Грегсон».

– Грегсон – самый тонкий и искусный сыщик Скотленд-Ярда, – заметил мой друг. – Он да Лестрейд – вот и все избранные из этого мало уважаемого учреждения. Оба они горячи, полны энергии и усердия, но всегда действуют по предубеждению. А еще хуже то, что они между собою на ножах. И тот и другой ревнуют к славе друг друга, точно известные красавцы. И если они оба занимаются этим делом, то мы будем присутствовать при забавных сценах.

Я был поражен спокойствию, с которым он говорил все это.

– Но вы не должны терять ни одной минуты! – воскликнул я. – Хотите, я сбегаю за фиакром?

– Я еще не решил, пойду ли туда; я принадлежу к разряду самых неисправимых лентяев, какие когда-либо существовали. Но бывает это не всегда, а только приступами. По временам, напротив, я умею быть очень деятельным.

– Но ведь вам представляется случай, о котором вы так мечтали.

– Но, мой друг, рассудите: мне-то что будет изо всего этого дела? Предположим, что я распутаю дело; вы можете быть уверены, что всю прибыль от этого получат Грегсон, Лестрейд и K°. Вот что значит быть вне всякого официального положения, в каком нахожусь я.

– Но ведь вас просят помочь!

– Да. Грегсон знает отлично, что я хитрее его и со мною вместе он легче сделает дело. Но он ни за что не сознается в этом перед другими, скорее он позволит себе отрезать язык. Во всяком случае, мы можем пойти посмотреть, что там происходит. Я буду действовать по своему усмотрению и, если не получу ничего другого, то по крайней мере посмеюсь над всеми этими куклами. Итак – в путь.

Говоря это, он торопливо одевался. Ни малейшего признака лени не было в его движениях. Начинался период деятельности.

– Живо берите вашу шляпу, – сказал он.

– Вы хотите, чтобы я сопровождал вас?

– Да, если у вас нет ничего более интересного.

Минуту спустя мы уже сидели в фиакре и во весь дух мчались по направлению к Брикстон-роуд. Утро было туманное, мрачное. Небо сплошь затянули серые облака. Вся неприглядная серая грязь улиц, казалось, отражалась в них и нависла над домами.

Холмс находился в восхитительном настроении духа и всю дорогу с большим оживлением болтал, сравнивая достоинства знаменитых скрипок Страдивари и Амати. Что касается меня, то я хранил упорное молчание. Пасмурное утро и это ужасное убийство, в которое нас впутали, тяжело действовали на мои нервы.

– Вы, кажется, не очень-то серьезно обдумываете, как приняться за дело, – сказал я наконец, прерывая поток музыкального красноречия моего спутника.

– У меня еще нет никаких точных данных, – ответил он. – Большая ошибка – строить какую-нибудь теорию прежде, нежели собран весь необходимый материал. Это только сбивает с надлежащего пути.

– Вам недолго осталось ждать, – ответил я, выглядывая в окно. – Мы приехали на Брикстон-роуд, и, если не ошибаюсь, вон и дом, о котором шла речь в письме.

– Вы правы. Стой! – воскликнул он.

Несмотря на то, что мы находились еще по меньшей мере в сотне метров от дома, Холмс приказал кучеру остановиться, и мы вышли из экипажа. Дом под № 3 производил внушительное и мрачное впечатление. Это был, собственно, не один, а четыре соединенных дома, построенных несколько вглубь от улицы. В двух домах жили, два остальных пустовали. Эти последние были в три этажа. Три ряда темных окон, мрачных и запущенных, глядели на улицу. Там и сям налепленные на стекла билетики о сдаче квартир производили впечатление бельма на глазу. Маленькие палисадники отделяли каждый дом от улицы. В данный момент вследствие дождя, непрерывно шедшего всю ночь, палисадники эти представляли собой одно сплошное болото. Между палисадниками шла узкая аллейка, по бокам которой чахли жиденькие и редкие деревца. Желтоватая глина проглядывала местами сквозь жидкий слой песка и гравия. Вокруг всех домов тянулась деревянная решетка на каменном низеньком фундаменте высотой всего один метр.

В тот момент, когда мы подходили, возле этой решетки стоял, опершись на нее, полицейский агент. Довольно многочисленная толпа прохожих зевак стояла тут же, вытягивая шеи и тараща глаза, в тщетной надежде проникнуть в таинственную драму, разыгравшуюся за этими стенами. Я думал, что Шерлок Холмс, не теряя ни одной минуты, бросится в дом и сразу начнет работать над разгадкой печальной истории, но я ошибся. К моему величайшему удивлению, его манера действовать была совершенно иная. С видом полнейшего равнодушия он начал прогуливаться взад и вперед по тротуару. Он передвигался маленькими шагами, бросая по временам рассеянные взгляды то на землю, то на дома на противоположной стороне улицы, то на решетку, окружающую дом № 3.

Закончив этот странный осмотр, он медленно направился в аллею между палисадниками, стараясь ступать по траве, окаймлявшей дорожку, и внимательно устремив глаза вниз. Два раза он останавливался, и я видел на его лице улыбку, в то время как с его губ срывались легкие восклицания удовольствия. На влажной, мягкой земле дорожки виднелись многочисленные следы; но, принимая во внимание, что множество полицейских проходило взад и вперед здесь, я не мог понять, какой толк мог выйти из такого внимательного разглядывания следов. Но, зная его способность замечать малейшие подробности, я был уверен, что он откроет массу интересных вещей там, где, по моему мнению, нечего было и открывать.

У дверей дома мы увидели высокого человека с бледным лицом и светлыми волосами, который поспешил к нам навстречу. В руках он держал большую записную книжку.

– Как это мило с вашей стороны, что вы пришли, – сказал он, горячо пожимая руку моего товарища. – Я велел все оставить неприкосновенным и в том виде, как сам застал.

– За исключением этого, – сказал Холмс, указывая пальцем на аллею. – Если бы целое стадо буйволов прошло здесь, то, наверное, не произвело бы большего беспорядка. Но я надеюсь, Грегсон, что вы все хорошенько осмотрели еще прежде.

– У меня было слишком много дел внутри дома, – ответил он уклончиво, – но мой коллега, мистер Лестрейд, находится здесь. Именно ему-то я и поручил наблюдение над всем, что происходит вокруг дома и в саду.

Холмс бросил на меня украдкой насмешливый взгляд.

– С такими помощниками, как вы и Лестрейд, не думаю, что на мою долю остались хоть какие-то дела во всем этом происшествии, – сказал он любезно.

Грегсон от удовольствия начал потирать руки.

– Я думаю, – сказал он, – что мы сделали решительно все, что только было возможно. Но это очень любопытное дело; тем не менее, зная ваше пристрастие ко всему, что выходит за пределы обыкновенного, я…

– Вы, конечно, прибыли сюда не в экипаже? – перебил его Шерлок Холмс.

– Нет, сэр.

– А Лестрейд?

– И Лестрейд тоже.

– В таком случае пойдем осмотрим комнату.

После этого замечания, казавшегося совершенно неуместным, он вошел в дом. Грегсон следовал за ним с лицом, выражавшим полнейшее недоумение. Маленький коридорчик, пол которого был покрыт густым слоем пыли, вел в кухню и комнаты для прислуги. Налево и направо были две двери; одна из них, по-видимому, уже давным-давно не отворялась, другая вела в столовую, где и разыгралась кровавая драма. Холмс вошел в столовую; я последовал за ним, охваченный тяжелым чувством, которое мы всегда испытываем в присутствии смерти.

Это была большая четырехугольная комната, казавшаяся еще больше вследствие совершенного отсутствия мебели. Стены были обиты гладкими, самыми обыкновенными обоями. На стенах местами виднелись пятна от сырости. Кое-где обои совершенно отстали и висели большими полосами, открывая старые, плачевно выглядывавшие стены. Против двери, на камине, сделанном под белый мрамор, виднелся огарок восковой красной свечи. Стекла в окнах были до такой степени грязны, что, казалось, они как бы с сожалением пропускают немного сомнительного света в комнату. Вследствие этого в комнате стоял неприятный серый полумрак, еще более усиливавшийся от толстого слоя пыли, лежавшей на всем.

Все это я вспомнил только уже некоторое время спустя. Тогда же все мое внимание целиком привлекло ужасное зрелище трупа. Он лежал перед нами вытянувшийся, застывший, с широко открытыми глазами, безжизненный взгляд которых был устремлен в потолок. Убитому, казалось, не более сорока лет на вид. Он был среднего роста и широк в плечах. Волосы у него были черные и курчавые, а борода редкая и коротко подстриженная. Одет он был в сюртук из толстого сукна и светлые брюки. Воротничок и манжеты блестели свежей белизной. Высокая, блестящая, как зеркало, совершенно новая шляпа валялась на полу рядом. Руки мертвеца были широко раскинуты, и пальцы скорчены, как будто мучения, перенесенные в момент смерти, были невыносимы. Я читал на его неподвижном лице выражение такого ужаса и ненависти, каких мне еще никогда в жизни не приходилось видеть на человеческом лице. Весь вид несчастного, его низкий лоб, слегка сплюснутый нос, его широкие челюсти и более всего его скрюченные пальцы и ступни делали его ужасно похожим на гориллу.

Мне случалось видеть смерть в различных видах и формах, но никогда в таком ужасном виде, как здесь, в этой мрачной комнате, в двух шагах от главнейшей артерии окраинного Лондона.

Лестрейд, стоящий возле двери, со свойственным ему видом ищейки поклонился нам.

– Это дело подымет шум, сэр, – сказал он. – Я занимаюсь своим ремеслом не со вчерашнего дня и немало видел, но это дело превосходит все, что я видел до сих пор.

– Ни малейших улик и следов! – сказал Грегсон.

– Ни малейших! – подтвердил Лестрейд.

Шерлок Холмс подошел к трупу и, став перед ним на колени, с величайшим вниманием принялся осматривать его.

– Вы уверены, что на теле нет никаких ран? – спросил он, указывая на многочисленные пятна и брызги крови, видневшиеся вокруг тела на полу.

– Совершенно уверены! – в один голос воскликнули оба агента.

– В таком случае эта кровь принадлежит кому-то другому, по всей вероятности убийце, если только мы имеем дело с убийством. Это мне ужасно напоминает обстоятельства, связанные со смертью Ван Жансена из Утрехта в 1834 году. Помните это дело, Грегсон?

– Нет, сэр.

– Вы поступили бы очень разумно, если бы прочли его; уверяю вас: ничего нет нового под луной. Все, что случается, уже было раньше.

В то время пока он говорил, его ловкие пальцы скользили по всем направлениям, ощупывая, пожимая, расстегивая, исследуя все, до мельчайших подробностей. Но в выражении его лица стали проглядываться безразличие и рассеянность, о которых я уже упоминал раньше. Осмотр трупа длился такое короткое время, что никто не поверил бы, что он был тщательным.

Затем Шерлок Холмс наклонился к губам мертвого и начал нюхать, вдыхать и в конце концов внимательнейшим образом осмотрел каблуки у башмаков убитого, по-видимому, купленных в очень хорошем магазине.

– Никто не трогал труп? – спросил он.

– Никто, если не считать нас, поскольку это было необходимо в ходе сделанного нами осмотра.

– Можете отослать его теперь в морг. Он ничего более не скажет нам.

Грегсон заранее побеспокоился и привел с собой четырех рабочих с носилками. На его зов они явились в комнату и подняли мертвое тело. В момент, когда они клали его на носилки, откуда-то выпало кольцо и покатилось по полу. Грегсон схватил его и начал рассматривать с величайшим изумлением.

– Здесь была женщина! – воскликнул он, показывая находку. – Это обручальное кольцо.

Мы окружили Грегсона и принялись разглядывать кольцо. Сомнений не было: оно когда-то было надето на палец новобрачной.

– Это еще более осложняет дело, – пробормотал Грегсон, – и одному только Богу известно, насколько оно уже было запутано до этого.

– Вы не уверены в том, что это обстоятельство, наоборот, упрощает дело? – заметил Холмс. – Но мы ничего не узнаем более, созерцая это колечко. Что вы нашли в карманах убитого?

– Здесь находится все, – указал Грегсон на кучку различных предметов, сложенных на одной из ступеней лестницы. – Золотые часы № 97163, купленные у Барро в Лондоне; золотая цепь, известная под названием «Альберт», очень крепкая и тяжелая; золотое кольцо с выгравированным на нем масонским девизом; булавка в виде головы бульдога с рубиновыми глазами; портфель из русской кожи, в котором лежат визитные карточки с именем Эноха И. Дреббера, Кливленд. На белье имеются такие же инициалы – Э. И. Д. Портмоне не оказалось, деньги лежали прямо в кармане; их было 75 шиллингов; маленькое карманное издание Боккаччо «Декамерон», на первой странице которого стоит имя Джозефа Стангерсона; два письма, одно на имя Э. И. Дреббера, другое – Д. Стангерсона.

– Адрес этих писем?

– Американский банк, Странд, до востребования. Оба письма имеют отношение к отплытию пароходов компании «Гион» из Ливерпуля. Очевидно, этот несчастный должен был отплыть в Америку, Нью-Йорк.

– Вы навели справки о Стангерсоне?

– Я с этого и начал, – ответил Грегсон, – я напечатал объявления во всех журналах и отправил одного из моих помощников в Американский банк. Но Стангерсон еще не вернулся.

– Телеграфировали вы в Кливленд?

– Еще утром.

– Как вы составили телеграмму?

– Я попросту изложил все обстоятельства дела и просил дать мне необходимые сведения для его выяснения.

– Потребовали ли вы сведения относительно одного пункта, который мог показаться вам чрезвычайно важным?

– Я только наводил справки о Стангерсоне.

– И все тут? Не кажется ли вам, что в этом деле существует один стержень, на котором все держится? Может быть, вы найдете нужным послать другую телеграмму?

– Я сделал все, что было нужно, – ответил Грегсон обиженным тоном.

Шерлок Холмс пробормотал что-то сквозь зубы и уже готов был сделать какое-то замечание Грегсону, когда Лестрейд, находившийся в первой комнате, пока мы разговаривали в прихожей, вдруг появился перед нами, потирая с торжествующим видом руки.

– Мистер Грегсон, – сказал он, – я только что сделал открытие чрезвычайной важности. Открытие это могло легко ускользнуть от внимания всех, если бы мне не пришла счастливая идея осмотреть хорошенько стены.

Глаза маленького сыщика блистали, и он не мог скрыть удовольствия, что ему удалось сделать «подножку» своему товарищу.

– Идите сюда, – сказал он озабоченно, проходя обратно в большую комнату.

Мы последовали за ним, и эта большая комната теперь показалась мне уже не такой мрачной, потому что в ней не было ужасного скорченного трупа.

– Теперь смотрите хорошенько, – сказал Лестрейд.

Он чиркнул о свою подошву спичкой и поднял ее кверху, освещая стену.

– Глядите, – торжествующе сказал он.

Я уже говорил выше, что обои отстали в некоторых местах. В одном из самых темных углов большая полоса бумаги оторвалась совсем и висела, открывая пожелтевшую штукатуреную стену. И на этой-то обнаженной части стены грубыми каракулями было написано чем-то красным одно только слово – «Rache».

– Ну, дорогие сэры, что вы думаете об этом? – спросил Лестрейд, становясь в позу, делающую его похожим на индюка. – Никто не заметил этой надписи, потому что она находилась в темном углу, который никому в голову не пришлось осмотреть. Убийца, женщина или мужчина, сделал эту надпись своей собственной кровью. Смотрите, кровь текла здесь, вдоль стены. Значит, нет более места предположению, что мы имеем перед собой самоубийство. Но почему убийца избрал именно это место для надписи? Я сейчас вам объясню. Видите ли вы свечку, поставленную на камине? В момент убийства она, конечно, была зажжена, и этот угол был освещен полосой света, тогда как теперь он остается более всего в тени.

– Ну хорошо. Сделав такое важное открытие, не будете ли вы так любезны объяснить нам, какое заключение вы делаете из этой надписи? – иронически спросил Грегсон.

– Какое заключение? Да очень простое: кто-то хотел написать имя «Рашель», но ему помешали, и слово осталось неоконченным. Запомните хорошенько то, что я вам говорю, и увидите, что, когда дело это будет распутано, окажется, что в нем участвовала женщина, которую зовут Рашель. Смеяться очень легко, мистер Холмс, смейтесь. Вы, спора нет, очень ловки и хитры, но увидите, что последнее слово будет принадлежать мне, старой охотничьей ищейке!

– Прошу вас извинить меня, – сказал мой товарищ, не удержавшийся от взрыва невольного смеха, раздражавшего маленького полицейского. – Вам, бесспорно, принадлежит честь открытия на стене этой надписи, которая, как вы совершенно справедливо заметили, сделана вторым действующим лицом вчерашней кровавой драмы. Я не успел еще хорошенько осмотреть эту комнату, но, если позволите, я сделаю это сейчас.

Говоря это, Шерлок Холмс вытащил из кармана сантиметр и большую круглую лупу. Вооруженный таким образом, он принялся бесшумно бродить по комнате, то останавливаясь, то опускаясь на колени и временами даже растягиваясь по полу на животе. Эти занятия, очевидно, до такой степени поглотили его внимание, что он, казалось, совершенно позабыл о нашем присутствии. Непрерывно слышались то его бормотание сквозь зубы, то вздохи или посвистывание, перемежающиеся время от времени восклицаниями, в которых сквозили торжество и надежда. Глядя на него, я находил в нем поразительное сходство с хорошей охотничьей собакой, ищущей след. Она бросается то направо, то налево, издавая по временам громкий нетерпеливый лай, пока, наконец, не нападет на настоящий путь.

Манипуляция Шерлока Холмса продолжалась около получаса. Мы глядели, как он с необыкновенной тщательностью измерял расстояние между двумя невидимыми нам следами на полу. Точно таким же образом он измерял что-то на стене. Все эти измерения казались мне крайне непонятными. Затем он старательно собрал с полу небольшое количество сероватой пыли и положил ее в конверт; а в конце он с помощью лупы приступил к исследованию надписи на стене. Он долго и внимательно водил лупой по контурам каждой буквы и затем, считая, вероятно, свое дело оконченным, положил сантиметр и лупу обратно в карман.

– Недаром говорится, что гений должен бесконечно страдать, – заметил Холмс с улыбкой. – Это совсем неверно, но иногда это можно сказать по отношению к хорошему полицейскому.

Грегсон и Лестрейд наблюдали за всеми действиями коллеги-любителя не только с величайшим любопытством, но также и с оттенком некоторого скептицизма. Они не видели того, что я начинал уже подозревать понемногу, а именно, что все действия и вопросы Холмса неминуемо вели к одной практической цели, уже намеченной им окончательно и бесповоротно.

– Каково ваше мнение, сэр? – спросили в один голос оба полицейских агента.

– Я с удовольствием украл бы у вас честь распутывания этого дела, если бы имел столько наглости думать, что могу помочь вам, – ответил Холмс, – но вы так прекрасно ведете сами все это дело, что вам было бы крайне неприятно видеть третье лицо, вмешивающееся в ваши действия.

Я уловил в этих словах явные ноты тонкой и ядовитой иронии.

– Но если вы будете так любезны и дадите мне возможность также участвовать в ваших расследованиях, то я буду счастлив помочь вам по мере моих сил и возможностей. В ожидании вашего решения я хотел бы поговорить с полицейским, который первым увидел труп. У вас записаны его имя и адрес?

Лестрейд заглянул в свою записную книжку.

– Джон Ранс, – сказал он, – в настоящее время его дежурство кончилось. Вы можете найти его на Одли-корт, Кеннингтон-парк-гейт, номер сорок шесть.

Холмс записал адрес.

– Идемте, доктор, – сказал он, – отправимся на поиски этого человека.

Затем, обернувшись к Грегсону и Лестрейду, прибавил:

– Позвольте мне сказать несколько слов, которые могут пригодиться вам. Перед нами действительно убийство, и совершил его мужчина. Рост этого человека достигает по меньшей мере одного метра восьмидесяти сантиметров, и сам он в полном расцвете сил. Ноги его малы, принимая во внимание его рост; обувь его обыкновенного фасона, с прямоугольными носами; он курит трихинопольские сигары; он прибыл сюда со своей жертвой в фиакре на четырех колесах, запряженном в одну лошадь. Три подковы у последней порядочно потерты, между тем как одна передняя совершенно новая. Думаю, что не ошибусь, сказав, что лицо убийцы очень красное. Наконец, ногти на правой его руке необыкновенно длинны. Я даю вам лишь несколько очень небольших указаний, но они могут быть вам полезны.

Полицейские переглянулись, недоверчиво улыбаясь.

– Какова причина смерти этого человека? – спросил Лестрейд.

– Яд, – сухо и коротко ответил Шерлок, поворачиваясь, чтобы уйти.

На пороге двери он остановился и прибавил:

– Еще одно только слово, Лестрейд: «Rache» – немецкое слово, означающее «месть». Поэтому советую вам не терять понапрасну времени в поисках мистрис Рашель.

И, выпустив эту поистине парфянскую стрелу, он наконец вышел, в то время как два соперничающих друг с другом полицейских остались стоять с разинутыми от изумления ртами, провожая его взглядом.