Текст книги "Записки о Шерлоке Холмсе. Красное по белому"

Когда вельможа и его секретарь уехали, мой друг со свойственной ему горячностью сразу погрузился в расследование. Комната мальчика была тщательно исследована, но это ничего не дало, кроме абсолютного убеждения в том, что ребенок мог исчезнуть только через окно. Комната и вещи учителя немецкого не дали никакой дополнительной информации. Один побег плюща надломился под его тяжестью, и мы увидели при свете фонаря след от каблуков в том месте, где он опустился на землю. Неясный отпечаток на короткой зеленой траве служил единственным материальным свидетельством, оставленным этим необъяснимым ночным бегством.

Шерлок Холмс вышел из дому один и вернулся только после одиннадцати ночи. Он добыл большую подробную карту этой местности, принес ее в мою комнату, где разложил ее на постели и поставил посередине лампу. Он принялся курить над ней, иногда указывая янтарным мундштуком своей трубки на некоторые интересные ему точки.

– Это дело захватило меня, Ватсон, – сказал он. – В связи с ним возникают положительно интересные моменты. Я бы хотел, чтобы в начале нашего следствия вы познакомились с теми географическими пунктами, которые будут иметь тесное отношение к нему. Взгляните на эту карту. Этот темный квадрат – пансион, я воткну в него булавку. Эта линия – большая дорога; вы видите, что она идет мимо школы с востока на запад, и вы также видите, что нет ближе мили ни одной боковой дороги. Если двое беглецов пустились по дороге, то только по этой дороге.

– Совершенно верно.

– Благодаря странному и счастливому случаю мы можем до некоторой степени восстановить то, что происходило на этой дороге в интересующую нас ночь. На том месте, где покоится теперь кончик моей трубки, сельский констебль стоял на посту от полуночи до шести часов утра. Это, как видите, первая дорога, пересекающая большую с восточной стороны. Констебль утверждает, что он не покидал своего поста ни на одну секунду и что ни мальчик, ни мужчина не могли бы пройти этим путем так, чтобы он их не заметил. Я говорил с этим полисменом сегодня утром, и он показался мне вполне надежной личностью.

Этим исчерпывается восточный конец дороги, займемся теперь западным. Тут есть харчевня «Красный бык», хозяйка которой была в ту ночь больна. Она послала в Маккельтон за доктором, который не появился до утра, так как был занят в другом месте. Живущие в харчевне не спали всю ночь в ожидании прибытия доктора, и то тот, то другой из них беспрерывно смотрели на дорогу. Они заявляют, что никто по ней не проходил. Если свидетельство их правильно, то мы, к своему счастью, можем покончить и с этой частью дороги и вывести заключение, что беглецы вовсе не воспользовались дорогой.

– Но велосипед, – возразил я.

– Совершенно верно. Мы сейчас поговорим о нем. Теперь будем продолжать наше рассуждение. Если они не отправились по дороге, то должны были направиться на север или на юг от дома, это несомненно. Взвесим одну вероятность против другой. На юг от дома простирается, как вы видите, большой участок пахотной земли, разделенный каменными изгородями на небольшие поля. Я не допускаю, чтобы там мог проехать велосипед, мы можем это отбросить.

Обратимся к местности на север от дома. Тут находится рощица, отмеченная на карте под названием Мохнатая рощица, а дальше простирается на десять миль большая бесплодная местность, Нижний Джильмур, которая постепенно поднимается вверх. Здесь по одну сторону пустыря стоит Гольдернесс-холл, в десяти милях по дороге, но всего в шести напрямик. Это исключительно пустынная равнина. Небольшое число фермеров арендуют маленькие клочки ее, на которых они разводят овец и рогатый скот. Помимо последних единственными обитателями этой местности являются кулики и каравайки. Дальше проходит честерфилдская дорога. Там, как видите, есть церковь, несколько коттеджей и харчевня. Дальше холмы становятся крутыми. Несомненно, что мы должны направить свое следствие сюда, на север.

– Но велосипед? – настаивал я.

– Ну так что ж?! – нетерпеливо воскликнул Холмс. – Хорошему велосипедисту не нужна непременно большая дорога. Заросли вереска перерезаны тропинками, и в ту ночь светила луна. Эге, а это что?

Раздался возбужденный стук в дверь, и вслед за тем в комнату вошел доктор Гюкстебль. Он держал в руке голубую шапочку с белой нашивкой.

– Наконец-то мы имеем ключ! – воскликнул он. – Благодарение небу! Мы напали, наконец, на след милого мальчика! Это его шапка.

– Где она найдена?

– В повозке цыган, которые расположили свой табор в зарослях вереска. Они уехали во вторник. Сегодня полиция догнала их, обыскала их табор и вот что нашла.

– Как они объясняют это?

– Они виляли и лгали, говорили, что нашли шапку в вереске во вторник утром. Они знают, эти мерзавцы, где находится мальчик. Они, слава богу, все сидят благополучно под замком, и страх перед законом или кошелек герцога выманят у них все, что они знают.

– До сих пор все идет хорошо, – сказал Холмс, когда доктор ушел наконец из комнаты. – Это, во всяком случае, подтверждает нашу теорию, что нам следует надеяться на результаты со стороны Нижнего Джильмура. Полиция, в сущности, ничего не сделала, кроме ареста этих цыган. Взгляните сюда, Ватсон. Заросли прорезаны ручьем. Вот он, показан на карте. В некоторых местах он расширяется, образуя болото, особенно в местности между Гольдернесс-холлом и школой. Напрасно бы мы стали в такую сухую погоду отыскивать следы в ином месте. Тут же мы имеем шанс напасть на какой-нибудь оставленный след. Я завтра рано приду к вам, и мы попробуем пролить немного света на эту тайну.

Только начинало рассветать, когда я проснулся и увидел у своей постели длинную тонкую фигуру Холмса. Он был вполне одет и, по-видимому, уже выходил.

– Я осмотрел лужок и сарайчик с велосипедами, – сказал он, – а также прогулялся по Мохнатой рощице. Теперь, Ватсон, в соседней комнате подано какао, и я попрошу вас поспешить, так как нам предстоит большая работа.

Глаза его блестели, и щеки раскраснелись от возбуждения мастера, видящего перед собой работу. Этот деятельный, бодрый человек был совсем иным Холмсом, чем сосредоточенный, бледный мечтатель с Бейкер-стрит. Я чувствовал при виде этой гибкой фигуры, воспламененной энергией, что нас действительно ожидает день напряженного труда.

Однако же он начался самым мрачным разочарованием. Окрыленные надеждой, мы шли по торфяным рыжевато-бурым зарослям, перерезанным бесчисленными овечьими тропинками, пока не дошли до широкого светлозеленого пояса, обозначавшего болото, лежащее между нами и Гольдернессом. Если бы мальчик направился к своему дому, то он, несомненно, должен был бы пройти здесь, а пройдя, не мог бы не оставить следов. Но мы не видели ни малейших признаков ни его, ни немца.

С потускневшим лицом мой друг шел по краю болота, неотступно исследуя каждое пятнышко грязи на мшистой поверхности. Овечьих следов было в изобилии, а на одном месте, на несколько миль ниже, оставили следы своих ног коровы, и ничего больше.

– Неудача номер один, – сказал Холмс, мрачно оглядывая раскинувшиеся перед ним заросли. – Там дальше есть другое болото, отделенное от этого узким перешейком. Эге-ге, а это что такое?

Мы подошли к маленькой черной тропинке. Посреди ее на мягкой почве ясно был виден след велосипеда.

– Ура! – воскликнул я. – Мы напали на след!

Но Холмс покачал головою, и лицо его носило выражение скорее недоумения и ожидания, чем радости.

– Какого-то велосипеда, да, но не нашего, – сказал он. – Мне известны сорок два различных следа, оставляемых шинами. Эти шины, как видите, денлопские, с заплатой на внешней стороне. Шины же велосипеда Гейдеггера были палмерские, оставляющие следы с продольными полосками. Эвелин, учитель математики, положительно утверждал это. Следовательно, это не след Гейдеггера.

– Так, значит, мальчика?

– Это могло бы быть, если бы мы имели доказательство, что у него был велосипед. Но этого доказательства мы не могли добиться. Этот след, как вы видите, оставлен велосипедистом, ехавшим по направлению от школы.

– Или к ней?

– Нет, нет, милый Ватсон, наиболее сильно вдавленный отпечаток сделан, конечно, задним колесом, которое выдерживает всю тяжесть тела. Замечаете вы несколько мест, где оно стерло более мягкий след переднего колеса? Он, несомненно, ехал от школы. Он, может быть, имеет, а может быть, и нет отношение к нашим поискам. Но, во всяком случае, прежде чем идти дальше, проследим за ним назад.

Мы так и сделали и через несколько сотен ярдов, выбравшись из болотной части зарослей, потеряли след. Идя по тропинке назад, мы напали на другое место, где ручей перерезал ее, здесь мы снова увидели след от велосипеда, хотя он был почти стерт коровьими копытами. После того не было уже никаких следов, но тропинка входила прямо в Мохнатую рощицу, находившуюся позади школы. Из этого-то леса и должен был выехать велосипедист.

Холмс сел на камень и опустил подбородок на руки. Я успел выкурить две папиросы, прежде чем он шевельнулся.

– Ну что ж, – сказал он наконец, – конечно, возможно, что хитрый человек переменит шины своего велосипеда, чтобы оставить после себя неясный след. Я бы гордился, что имею дело с преступником, способным предпринять такую предосторожность. Мы оставим этот вопрос неразрешенным и поспешим обратно к своему болоту, где у нас многое еще осталось не расследовано.

Мы продолжали свой систематический обзор северной части зарослей, и вскоре наше усердие было блистательно вознаграждено. По нижней части болота шла грязная тропинка. Холмс вскрикнул от восторга, когда подошел к ней. Как раз посередине ее виден был отпечаток словно бы от тонкой связки телеграфных проволок. То была палмерская шина.

– Это уж точно Гейдеггер! – воскликнул ликующий Холмс. – Мои рассуждения были, кажется, довольно здравы, Ватсон.

– Поздравляю вас.

– Но нам предстоит еще длинный путь. Пожалуйста, не ступайте по тропинке. А теперь пойдем вдоль этого следа. Боюсь, что он недалеко поведет нас.

По мере нашего движения вперед по этой части зарослей мы видели, что след прерван в некоторых местах, но, хотя мы часто теряли его, нам всегда удавалось снова напасть на него.

– Замечаете вы, – спросил Холмс, – что тут велосипедист, несомненно, ускорил ход? Это очевидно: взгляните на этот отпечаток, где следы обеих шин ясно видны; как тот, так и другой одинаковой глубины. Это может означать только то, что велосипедист перенес всю тяжесть тела вперед, на руль, как это делается во время гонок. Боже мой, он упал!

Тут на тропинке было большое, в несколько ярдов, неправильное пятно. Затем несколько следов ног и снова след шины.

– Он упал на бок, – подумал я вслух.

Холмс поднял смятую ветку дрока в цвету. К ужасу своему я заметил, что желтые цветы были обрызганы красным. На тропинке и между вереском тоже были темные пятна запекшейся крови.

– Плохо, – произнес Холмс. – Плохо! Сойдите с тропинки, Ватсон! Ни одного лишнего шага! Что я здесь читаю? Он упал раненый, встал, снова сел на велосипед и продолжал свой путь. Но нет другого следа. На этой боковой тропинке только следы коров. Не может быть, чтобы его забодал бык, это немыслимо! Но я не вижу больше ничьих следов. Надо идти дальше, Ватсон, эти пятна и след, наверное, доведут нас до него.

Мы недолго искали. Следы шин стали фантастично извиваться по сырой блестящей тропинке. Вдруг, смотря вперед, я увидел сквозь густые кусты дрока блеск металла. Мы вытащили из кустов велосипед с палмерскими шинами. Одна из педалей была согнута, и вся передняя его часть была ужасно перепачкана кровью. По ту сторону кустов виднелся кончик башмака. Мы обежали кругом и увидели там распростертого несчастного велосипедиста.

Это был высокий мужчина с бородой и в очках, в которых одно стекло было вышиблено. Причиной его смерти был страшный удар, нанесенный ему по голове и раздробивший ему череп. Что он мог продолжать путь, получив такой удар, доказывает только, как много в этом человеке было жизненных сил и мужества. На нем были башмаки без носков, а из-под расстегнутого сюртука видна была ночная сорочка. Это, без сомнения, был учитель немецкого.

Холмс благоговейно перевернул тело и очень внимательно осмотрел его. Затем он сел, погрузившись в глубокую думу, и я увидел по его нахмуренным бровям, что это мрачное открытие ненамного, по его мнению, продвинуло наше следствие.

– Я несколько затрудняюсь решить, что мне делать, Ватсон.

Мне лично хотелось бы продолжать расследование, потому что мы и так уже потеряли много времени и не можем располагать больше ни одним часом. С другой же стороны, мы обязаны уведомить полицию о нашем открытии и позаботиться о том, чтобы кто-нибудь присмотрел за телом этого бедняги.

– Я могу отнести записку.

– Но мне нужна ваша помощь. Постойте! Там какой-то человек нарезает торф. Приведите-ка его сюда, и он уведомит полицию.

Я привел крестьянина, и Холмс отправил испуганного малого с запиской к доктору Гюкстеблю.

– Ну, Ватсон, – сказал Холмс, – мы сегодня утром нашли два ключа. Один из них – велосипед с палмерскими шинами, и мы видим, к чему это привело. Другой ключ – велосипед с денлопскими шинами. Прежде чем нам отправиться на его поиски, попробуем дать себе отчет в том, что нам известно, чтобы отделить существенное от случайного.

Прежде всего, я хотел бы убедить вас в том, что мальчик, несомненно, ушел по собственной доброй воле. Он спустился через окно своей комнаты и ушел или один, или с кем-нибудь, это неоспоримо.

Я согласился.

– Теперь вернемся к этому несчастному учителю. Мальчик, когда убежал, был нормально одет, следовательно, знал заранее, что будет делать. Немец же ушел без носков – он, несомненно, очень спешил.

– Несомненно.

– Почему он ушел? Потому что видел из окна своей спальни бегство мальчика, потому что хотел его догнать и вернуть. Он схватил свой велосипед, преследовал мальчика и, преследуя его, встретил свою смерть.

– Так, по крайней мере, должно быть.

– Теперь я дошел до самого спорного пункта своей аргументации. Со стороны мужчины, пускающегося в погоню за мальчиком, естественнее было бы просто побежать за ним: он бы знал, что догонит его. Но немец поступает не так, он хватает свой велосипед (мне сказали, что он был превосходным велосипедистом). Он не сделал бы этого, если бы не видел, что мальчик имеет в своем распоряжении более быстрый способ передвижения, чем собственные ноги.

– Другой велосипед.

– Продолжим восстановление фактов. Немец встречает свою смерть в пяти милях от школы, и, заметьте, не от пули, которую даже мальчик мог бы выпустить, а от дикого удара, нанесенного сильной рукой. Значит, мальчик был не один. И бегство было поспешное, так как они успели сделать пять миль, прежде чем их догнал искусный велосипедист. Сейчас мы осматривали почву на месте трагедии, и что же мы находим? Несколько коровьих следов и больше ничего. Я сделал тут большой круг и не видел ни одной тропинки на пятьдесят ярдов в окружности. Другой велосипедист не имел никакого прямого отношения к совершению убийства, а следов человеческих ног тут не было.

– Холмс, – воскликнул я, – это невозможно!

– Восхитительно, – произнес он. – Это замечание бросает свет на дело. Это невозможно при моем описании дела, следовательно, я в чем-то ошибся. Между тем вы сами видели. Можете ли вы указать на какой-нибудь ложный вывод?

– Может, он разбил себе голову при падении?

– На болоте, Ватсон?

– Я становлюсь в тупик.

– Ну-ну, мы решали задачи и посложнее. Во всяком случае, у нас материала в изобилии, лишь бы только нам удалось воспользоваться им. Пойдемте же дальше. Палмерские шины сказали нам все, что могли, теперь посмотрим, что дадут нам денлопские.

Мы вернулись на след и продолжили идти вперед вдоль него. Но вскоре болото поднялось в виде покрытого вереском пригорка, и ручей остался позади нас. Нельзя было ожидать больше никакой помощи от дальнейших следов.

От той точки, где мы видели последние следы денлопских шин, они могли бы одинаково привести как Гольдернесс-холлу, стройные башни которого поднимались в нескольких милях налево от нас, так и к низким серым домишкам, расположенным впереди, за которыми, судя по карте, проходила честерфилдская большая дорога.

Когда мы подходили к отвратительной грязной харчевне с нарисованным на вывеске над дверью боевым петухом, Холмс вдруг застонал и ухватился за мое плечо, чтобы не упасть. Он, видимо, оступился и получил то растяжение сухожилия в щиколотке, от которого человек делается беспомощным.

Он с трудом доковылял до двери, у которой толстый, смуглый, пожилой человек курил черную глиняную трубку.

– Как поживаете, мистер Реубен Гейс? – произнес Холмс.

– Кто вы такой? И почему вам так хорошо известно мое имя? – спросил крестьянин с подозрительным блеском в хитрых глазах.

– Да ведь оно написано над вашей головой, и нетрудно узнать человека, который хозяин в своем доме. Не найдется ли в ваших конюшнях чего-нибудь вроде экипажа?

– Нет, у меня нет никакого экипажа.

– Я еле могу опустить ногу на землю.

– Так не опускайте ее.

– Но я не могу ходить.

– Ну так тогда скачите.

Обращение Реубена Гейса было далеко не любезным, но Холмс отнесся к нему с восхитительным добродушием.

– Послушайте, приятель, – сказал он, – я, право, попал в затруднительное положение. Мне все равно, как бы я ни поехал.

– И мне тоже, – произнес угрюмый хозяин.

– У меня очень важное дело. Я бы предложил вам соверен за прокат велосипеда.

Хозяин навострил уши.

– Куда вам нужно ехать?

– В Гольдернесс-холл.

– Приятели герцога, а? – спросил кабатчик, иронически посматривая на наши перепачканные грязью костюмы.

Холмс добродушно засмеялся.

– Кто бы мы ни были, он, во всяком случае, будет рад нас видеть.

– Почему?

– Потому что мы принесем ему вести о его пропавшем сыне.

Хозяин очень заметно вздрогнул.

– Что, вы напали на его след?

– О нем слышали в Ливерпуле, с часу на час ожидают найти его.

Снова произошла быстрая перемена в тяжелом небритом лице. Обращение крестьянина сразу стало простым.

– Я менее чем кто-либо имею основания желать добра герцогу, – сказал он, – потому что я был когда-то его главным кучером, и он жестоко поступил со мною: ни слова не говоря, он рассчитал меня, поверив клевете одного лживого торговца хлебом. Но я очень рад, что о молодом лорде слышали в Ливерпуле, и помогу вам отвезти эти сведения в Гольдернесс-холл.

– Благодарю вас, – ответил Холмс. – Сначала мы немного посидим, поужинаем, а затем вы дадите мне велосипед.

– У меня нет велосипеда.

Холмс протянул ему соверен.

– Говорю вам, что у меня нет велосипеда. Я достану вам пару лошадей.

– Ладно-ладно, мы поговорим об этом, когда немного подкрепимся.

Когда мы остались одни в кухне с каменным полом, у Холмса удивительно быстро излечилось растянутое сухожилие. Вечер был близок, а мы с утра ничего еще не ели, так что мы потратили некоторое время на то, чтобы подкрепиться. Холмс, погрузившись в размышления, раза два подходил к окну и серьезно всматривался в него. Оно выходило на грязный двор. В дальнем углу двора находилась кузница, в которой работал перепачканный парень, по другую сторону были расположены конюшни.

Осмотрев все это, Холмс сел, но тотчас же снова вскочил с громким возгласом:

– Клянусь небом, Ватсон, я, кажется, нашел решение! Да-да, это должно быть так. Помните, Ватсон, что мы видели сегодня несколько следов коровьих копыт?

– Помню.

– Где?

– Да повсюду они были: и на болоте, и на тропинке, и возле того места, где бедный Гейдеггер встретил свою смерть.

– Совершенно так. Ну а теперь, Ватсон, скажите, сколько вы видали коров в зарослях?

– Не припомню, чтобы видел хоть одну.

– Странно, Ватсон, что мы видели следы коров вдоль всего нашего пути и ни одной коровы в зарослях. Очень странно, Ватсон, не правда ли?

– Да, странно.

– Теперь, Ватсон, напрягите-ка свою память, вернитесь назад. Видите ли вы эти следы на тропинке?

– Вижу.

– Можете ли вы припомнить, что они имели иногда такой вид (при этом Холмс расставил несколько хлебных шариков) – : : : : :, а иногда такой – : · : · : · : ·, а временами и такой – . · . · . · . Припоминаете ли вы это?

– Нет, не припоминаю.

– А я помню, я мог бы поклясться, что это так. Впрочем, мы на досуге вернемся к этим следам и проверим их. Как я мог быть настолько слеп, чтобы не сделать из этого соответствующий вывод?

– А какой ваш вывод?

– А вот какой: удивительные это коровы, которые двигаются и шагом, и легким галопом, и рысью! Черт возьми, Ватсон, такой хитрый ход не мог зародиться в мозгу деревенского кабатчика, а здесь никого нет, кроме парня в кузнице. Выйдем и посмотрим, не заметим ли мы чего-нибудь.

В полуразвалившейся конюшне стояла пара мохнатых нечищенных лошадок. Холмс поднял заднюю ногу одной из них и громко рассмеялся.

– Старые подковы, но подковали совсем недавно. Старые подковы, но новые гвозди. Этот случай станет классическим. Войдем в кузницу.

Парень продолжал работать, не обращая на нас никакого внимания. Я видел, что глаза Холмса бегали справа налево, разыскивая что-то в железном и древесном мусоре, разбросанном на полу.

Но вдруг мы услышали шаги. Позади нас стоял хозяин. Его тяжелые брови насупились над свирепыми глазами, смуглое лицо было искажено злобой. Он держал в руке короткую палку с металлическим набалдашником и направился к нам с таким угрожающим видом, что я невольно нащупал в своем кармане револьвер.

– Эй, вы, чертовы шпионы! – воскликнул он. – Что вы тут делаете?

– Что с вами, мистер Реубен Гейс? – спокойно сказал Холмс. – Можно подумать, вы боитесь, что мы найдем здесь что-нибудь.

Крестьянин с усилием овладел собою, и угрюмое выражение сменилось фальшивым смехом, который казался более опасным, чем насупленные брови.

– Сделайте одолжение, находите все, что вам угодно, в моей кузнице, только послушайте: я не желаю, чтобы люди без моего позволения совали свой нос в мои владения, а потому чем скорее вы расплатитесь и уйдете, тем мне будет приятнее.

– Прекрасно, мистер Гейс, у нас не было никаких дурных намерений, – сказал Холмс. – Мы пошли взглянуть на ваших лошадей, но, в конце концов, я думаю, что лучше пройтись пешком. Кажется, тут недалеко.

– Не более двух миль до ворот дома. По этой дороге налево.

Хозяин мрачными глазами следил за нами, пока мы не вышли из его владений. Но мы недалеко ушли, так как при первом же повороте дороги, скрывшем нас от его глаз, Холмс остановился.

– В этой харчевне было горячо, как говорится в детской игре, – сказал он. – Я чувствую, что чем больше я удаляюсь от нее, тем холоднее становится с каждым шагом. Нет-нет, я никак не могу ее покинуть.

– Я убежден, – заметил я, – что этому Реубену Гейсу все известно. Я не видывал более очевидного негодяя.

– А! Он произвел такое впечатление на вас? Тут лошади, тут кузница. Да, интересное место этот «Боевой петух». Полагаю, что мы еще раз взглянем на него.

Позади нас простирался длинный отлогий скат холма, испещренный валунами серого известняка. Мы сошли с дороги и поднимались по холму, как вдруг, взглянув в сторону Гольдернесс-холла, я увидел быстро катившего по дороге велосипедиста.

– Ложитесь, Ватсон! – воскликнул Холмс, тяжело опустив руку на мое плечо.

Едва успели мы броситься на землю, как мимо нас пролетел мужчина на велосипеде. Сквозь облака пыли я уловил бледное взволнованное лицо – лицо, все черты которого выражали ужас, с открытым ртом и дико смотревшими вперед глазами. Это была странная карикатура на щеголеватого Джемса Уайльдера, которого мы видели накануне вечером.

– Секретарь герцога! – воскликнул Холмс. – Пойдемте, Ватсон, посмотрим, что он делает.

Мы принялись перескакивать с валуна на валун, пока не добрались до такого места, откуда видна была дверь харчевни. Велосипед Уайльдера был прислонен к стене рядом с нею. В доме не заметно было ни малейшего движения, и мы не видели никого в окнах. Солнце опускалось за башнями Гольдернесс-холла, и медленно надвигались сумерки. Затем мы заметили свет двух боковых ламп во дворе харчевни, а вскоре услышали топот копыт, шум колес, выехавших на дорогу, и увидели бешеную скачку по направлению к Честерфилду.

– Что вы думаете на этот счет, Ватсон? – шепнул мне Холмс. – Это похоже на бегство. Насколько я мог разобрать, это был кабриолет с одним человеком в нем, и это, без сомнения, был не мистер Джемс Уайльдер, так как вот он и сам у дверей.

В темноте выступил красный квадрат света, посреди которого стояла темная фигура секретаря, напряженно вглядывавшегося в темноту. Очевидно было, что он ожидал кого-то. Наконец послышали шаги по дороге, в пятне света показалась другая фигура, но тотчас же закрылась дверь, и все снова погрузилось во мрак. Через пять минут в одной комнате второго этажа была зажжена лампа.

– Странные посетители бывают в «Боевом петухе», – заметил Холмс.

– Вход в кабак расположен по ту сторону дома.

– Совершенно верно, а этих можно назвать личными гостями. Но какого черта нужно мистеру Джемсу Уайльдеру в этом притоне в такой поздний час? И что это за товарищ, пришедший к нему сюда на свидание? Пойдем, Ватсон, нам положительно нужно рискнуть и попробовать посмотреть на это немного ближе.

Мы пошли потихоньку по дороге и подкрались к двери харчевни. Велосипед продолжал стоять, прислоненный к стене. Холмс чиркнул спичкой, поднес ее к заднему колесу, и я услышал, как он хмыкнул, когда свет ее упал на след денлопской шины.

Над нами было освещенное окно. Секунду спустя Холмс уже забирался мне на плечи, но почти сразу соскочил вниз.

– Пойдем, друг мой, – сказал он, – достаточно мы сегодня поработали. Думается мне, что мы собрали все, что можно было. До школы далеко, и чем раньше мы выступим, тем лучше.

Холмс почти не открывал рта в продолжение всего утомительного пути по зарослям, а когда мы дошли до школы, то он не вошел в нее, а отправился на станцию, чтобы отослать несколько телеграмм.

Поздно ночью я слышал, как он утешал доктора Гюкстебля, удрученного трагической смертью своего учителя, а еще позднее Холмс вошел в мою комнату, такой же бодрый и энергичный, каким он был утром.

– Все идет хорошо, мой друг, – сказал он. – Обещаю, что к завтрашнему вечеру мы доберемся до разгадки тайны.

На следующее утро в одиннадцать часов мой друг и я шли по знаменитой тисовой аллее Гольдернесс-холла. Нас ввели через великолепную, елизаветинских времен дверь в кабинет его светлости. Там мы застали мистера Джемса Уайльдера, скромного и вежливого, но с легкими следами дикого ужаса, все еще проглядывавшего в его бегающих глазах и искаженных чертах.

– Вы пришли к его светлости? Мне очень жаль. Дело в том, что герцог нехорошо себя чувствует, его очень потрясли последние трагические вести. Мы получили вчера телеграмму от доктора Гюкстебля, извещавшую нас о вашем открытии.

– Мне нужно, мистер Уайльдер, видеть герцога.

– Но он в своей спальне.

– Тогда я вынужден войти в его спальню.

– Он, кажется, в постели.

– Я увижу с ним, если он и в постели.

Холодный и непреклонный тон Холмса показал секретарю, что напрасно будет спорить с ним.

– Хорошо, мистер Холмс, я ему скажу, что вы здесь.

Через полчаса появился вельможа. Его лицо было еще более мертвенным, плечи опустились – он словно постарел со вчерашнего утра. Он приветствовал нас с надменной вежливостью и сел у своего письменного стола, опустив на него свою длинную рыжую бороду.

– Ну-с, мистер Холмс? – произнес он.

Но глаза моего друга были устремлены на секретаря, стоявшего возле стула своего господина.

– Полагаю, ваша светлость, что я мог бы говорить свободнее в отсутствие мистера Уайльдера.

Секретарь слегка побледнел и бросил злобный взгляд на Холмса.

– Если ваша светлость желает…

– Да-да, лучше уйдите. Ну-с, мистер Холмс, что вы имеете сказать?

Друг мой подождал, пока закроется дверь за секретарем.

– Дело в том, ваша светлость, – сказал он, – что мой коллега, доктор Ватсон, и я слышали от доктора Гюкстебля, что за это дело обещано вознаграждение. Я бы желал услышать подтверждение этого из ваших уст.

– Конечно, мистер Холмс.

– Если я правильно осведомлен, вы назначили вознаграждение в пять тысяч фунтов тому, кто скажет, где находится ваш сын.

– Совершенно верно.

– И еще тысяча фунтов тому, кто назовет лицо или лиц, держащих его в заточении.

– Верно.

– В последнюю категорию включается, несомненно, не только тот, кто похитил его, но и те, кто помогают держать его.

– Да, да! – нетерпеливо воскликнул герцог. – Если вы хорошо исполните свое дело, мистер Холмс, то вам не придется жаловаться на мою скупость.

Друг мой потер свои тонкие руки с выражением алчности, что очень меня удивило, так как мне известны были его скромные вкусы.

– Мне кажется, что я вижу чековую книжку вашей светлости на столе, – продолжал он. – Я был бы очень доволен, если бы вы выписали чек в шесть тысяч фунтов. Может быть, не худо было бы вам, кстати, написать на нем и название моего банка – «Столичный и Графский банк, отделение на Оксфорд-стрит».

Его светлость грозно выпрямился на своем стуле и посмотрел на моего друга жестким взглядом.

– Это шутка, что ли, мистер Холмс? Тут вряд ли найдется повод для шутки.

– Вовсе не шутка, ваша светлость, я никогда в жизни не говорил серьезнее.

– Так что означают ваши слова?

– Они означают, что я заслужил вознаграждение. Я знаю, где находится ваш сын, и знаю по крайней мере некоторых из тех, кто его держит.

Борода герцога стала словно еще более рыжей на его мертвенно-бледном лице.

– Где он? – произнес он, задыхаясь.

– Он находится или находился прошлой ночью в харчевне «Боевой петух», всего в двух милях от ворот вашего парка.

Герцог откинулся на спинку стула.

– И кого вы обвиняете?

Ответ Шерлока Холмса был ошеломляющим. Он живо выступил вперед и дотронулся до плеча герцога.

– Я обвиняю вас, – сказал он. – А теперь, ваша светлость, я попрошу вас дать мне чек.

Никогда не забуду я лица герцога, когда он вскочил и судорожно взмахнул руками, точно падал в бездну. Затем, сделав неимоверное усилие, чтобы овладеть собой, этот аристократ сел и закрыл лицо руками.

Несколько минут прошли в молчании.

– Насколько вам все известно? – спросил он наконец, не поднимая головы.

– Я видел вас вместе вчера вечером.

– Знает ли это еще кто-нибудь, кроме вашего друга?

– Я никому не сказал ни слова.

Герцог взял дрожащей рукой перо и открыл чековую книжку.

– Я буду верен своему слову, мистер Холмс. Как ни неприятны мне доставленные вами сведения, я сейчас напишу чек. Когда я предложил это вознаграждение, то не думал, что события примут такой оборот. Но вы и ваш друг, мистер Холмс, скромные люди?

– Вряд ли я понимаю вашу светлость.