Текст книги "Записки о Шерлоке Холмсе. Красное по белому"

– Они обвенчаны! – воскликнул я, задыхаясь.

– Идемте! – сказал наш спутник. – Идемте!

Он ринулся через лужайку, а Холмс и я следовали за ним. Когда мы подходили, девушка, ища опоры, прислонилась к дубу. Вильямсон, экс-пастор, поклонился нам с насмешливой вежливостью, а драчун Вудли выдвинулся вперед с грубым и торжествующим смехом.

– Можешь снять свою бороду, Боб, – сказал он, – я довольно хорошо знаком с тобою. Ну-с, ты и твои товарищи явились как раз вовремя для того, чтобы я мог вас представить миссис Вудли.

Ответ нашего спутника был особенным. Он сорвал с себя черную бороду, служившую ему маской, и бросил ее на землю. При этом обнаружилось длинное, худое, гладко выбритое лицо. Затем он поднял револьвер и прицелился в молодого разбойника, который направлялся к нему, размахивая своей опасной нагайкой.

– Да, – сказал наш союзник, – я Боб Каррутерс, и я позабочусь о том, чтобы этой женщине была возвращена свобода, хотя бы мне пришлось за это быть повешенным. Я предупредил тебя о том, что сделаю, если ты будешь ее тревожить, и, клянусь Богом, исполню свое слово!

– Опоздал! Она моя жена!

– Нет, она твоя вдова.

Раздался выстрел, и я увидел кровь на жилете Вудли. Он завертелся, с криком упал на спину, и его безобразное красное лицо вдруг покрылось страшной бледностью. Старик, все еще не снявший свою рясу, разразился потоком таких нечестивых проклятий, каких мне никогда не приходилось слышать, и тоже вынул из кармана револьвер. Но не успел он его поднять, как пришлось ему заглянуть в дуло оружия Холмса.

– Довольно, – холодно произнес мой друг. – Бросьте револьвер. Ватсон, поднимите его, направьте его ему в голову. Благодарю вас. А вы, Каррутерс, отдайте мне свой револьвер, не нужно больше насилия. Ну, отдайте-ка его!

– Да кто же вы такой?

– Меня зовут Шерлок Холмс.

– Боже мой!

– Вижу, что вы слышали обо мне. Я буду представителем официальных властей, пока они не явятся. Эй, вы! – крикнул он испуганному конюху, появившемуся на краю лужайки. – Идите сюда, отвезите как можно скорее эту записку в Фарнгам. – Холмс написал несколько слов на листке и вырвал его из своей записной книжки. – Отдайте ее суперинтенданту полицейского поста. До его прихода я обязан задержать вас всех.

Сильная властная личность Холмса руководила трагической сценой, и все были марионетками в его руках. Вильямсон и Каррутерс по его приказанию понесли раненого Вудли в дом, а я взял под руку испуганную девушку. Раненого положили на постель, и по просьбе Холмса я осмотрел его.

Свое заключение я сделал в столовой, где сидел Холмс со своими двумя пленниками.

– Он останется жив, – сказал я.

– Что? – воскликнул Каррутерс, подскочив на стуле. – Я сначала пойду наверх и покончу с ним. Неужели я допущу, чтобы эта девушка, этот ангел, была на всю жизнь связана с Рорингом Джеком Вудли?

– Не беспокойтесь об этом, – возразил Холмс. – Существуют две вполне основательные причины, по которым она ни при каких обстоятельствах не может быть его женой. Во-первых, мы можем смело сомневаться в праве мистера Вильямсона совершать брачный обряд.

– Я был посвящен! – воскликнул старый мерзавец.

– А также лишен сана.

– Раз я был духовным лицом, то таковым остаюсь навсегда.

– Не думаю. А как насчет разрешения?

– У нас было разрешение на брак. Оно у меня тут, в кармане.

– Значит, вы получили его при помощи обмана. Во всяком случае, насильственное венчание – это не венчание, а очень серьезное уголовное дело, о чем вы скоро узнаете. Вы будете иметь время обдумать это в течение десяти лет, если я не ошибаюсь. Что же касается вас, Каррутерс, то вы бы лучше сделали, если бы не вынимали револьвер из кармана.

– И я начинаю об этом думать, мистер Холмс. Но когда я вспомнил о всех предосторожностях, которые принимал для защиты девушки… Я любил ее, мистер Холмс, и впервые узнал, что такое любовь. Я почти обезумел от мысли, что она во власти самого низкого скота и негодяя во всей Южной Африке, человека, имя которого наводит ужас на всех от Кимберли до Иоганнесбурга. Вы, пожалуй, не поверите, мистер Холмс, но с тех пор, как эта девушка поступила ко мне, я ни разу не допустил, чтобы она проезжала мимо этого дома, в котором, как мне было известно, сидели в засаде эти мерзавцы, чтобы не следовать за нею на своем велосипеде, дабы ей не причинили зла. Я держался на расстоянии от нее и надевал бороду, чтобы она не узнала меня, потому что она хорошая, порядочная девушка и не захотела бы больше оставаться у меня на службе, если бы знала, что я следую за нею по сельским дорогам.

– Почему не сообщили вы ей об опасности, которая ей грозила?

– Потому что тогда она уехала бы от меня, а я не мог этого вынести. Даже если она и не могла полюбить меня, для меня все-таки было большой отрадой видеть ее изящную фигуру и слышать звук ее голоса в доме.

– Вы называете это любовью, мистер Каррутерс, – сказал я, – а я бы назвал это эгоизмом.

– Может быть. Эти два чувства идут рука об руку, но как бы то ни было, я не мог допустить, чтобы она уехала. Кроме того, необходимо было, чтобы ее, окруженную этой шайкой, кто-нибудь оберегал. Затем, когда пришла телеграмма, я понял, что они вынуждены будут действовать.

– Какая телеграмма?

Каррутерс вынул из кармана бумагу.

– Вот она, – сказал он.

Телеграмма была краткая и точная: «Старик умер».

– Хм… Я, кажется, понимаю, как дело шло, – сказал Холмс. – И вижу, почему эта весть должна была заставить их, как вы говорите, зашевелиться. Но пока мы ждем, вы можете рассказать нам то, что знаете.

Старый нечестивец в рясе разразился потоком бранных слов.

– Черт возьми, – сказал он, – если вы выдадите нас, Боб Каррутерс, я поступлю с вами так, как вы поступили с Джеком Вудли! Вы можете сколько угодно блеять о девице, потому что это ваше дело, но если вы донесете на своих товарищей этому защитнику в партикулярном платье, то это будет вашим худшим днем.

– Вашему преподобию нечего волноваться, – сказал Холмс, закуривая папиросу. – Дело довольно ясно говорит против вас, и я прошу только ради удовлетворения собственного любопытства сообщить мне некоторые подробности. Впрочем, если вы затрудняетесь, то я буду говорить, и тогда вы увидите, какой у вас шанс сохранить свои тайны. Во-первых, на охоту за этой дичью вы приехали из Южной Африки втроем: вы, Вильямсон, вы, Каррутерс и Вудли.

– Ложь номер один, – возразил старик. – Я впервые увидел их обоих два месяца тому назад и никогда в жизни не бывал в Африке. Так что можете набить этим свою трубку и выпустить дымом, господин Хлопотун Холмс.

– Он говорит правду, – сказал Каррутерс.

– Ну ладно, вы приехали вдвоем, его преподобие – продукт нашего домашнего производства. Вы знавали Ральфа Смита в Южной Африке, вы имели основания полагать, что он недолго проживет, вы узнали, что его племянница наследует его состояние. Что скажете на это, а?

Каррутерс кивнул головой, а Вильямсон издал проклятие.

– Она, без сомнения, была ближайшей родственницей, и вы были убеждены в том, что он не оставит духовного завещания.

– Он не мог ни читать, ни писать, – подтвердил Каррутерс.

– Итак, вы приехали вдвоем и принялись охотиться за девушкой. Ваш план заключался в том, что один из вас должен жениться на ней, а другой – получить свою долю наследства. Вудли был избран на роль мужа. Но почему он?

– Мы во время пути из Африки разыграли ее в карты. Он выиграл.

– Понимаю. Вы приняли молодую девушку к себе на службу, а Вудли должен был ухаживать за нею. Она признала в нем пьяную скотину, какой он в действительности и был, и не захотела иметь с ним никакого дела. Между тем ваша сделка нарушилась благодаря тому факту, что вы сами влюбились в молодую девушку. Вам была невыносима мысль отдать ее этому мерзавцу.

– Да, клянусь Богом, я не мог бы ее отдать ему.

– Между вами произошла ссора, он взбешенный ушел от вас и принялся составлять свой собственный план, независимо от вас.

– Мне кажется, Вильямсон, что нам немного остается добавить этому джентльмену, – воскликнул Каррутерс с горьким смехом. – Да, мы поссорились, и он повалил меня. Во всяком случае, за это я с ним рассчитался. Затем я потерял его из виду. Это было тогда, когда он подобрал этого отверженного патера. Я узнал, что они вместе поселились здесь, на пути ее поездок на станцию. После этого я не терял девушку из виду, потому что в воздухе чувствовалась чертовщина. Иногда я посещал их, потому что мне хотелось знать, чего они добиваются.

Два дня тому назад Вудли принес мне эту телеграмму, извещавшую о смерти Ральфа Смита. Он спросил меня, желаю ли я выполнить сделку. Я ответил отрицательно. Он спросил меня, не хочу ли я сам жениться на девушке и отдать ему его долю. Я ответил, что охотно исполнил бы это, но что она не хочет быть моей женой. Он сказал: «Сначала обвенчаем ее, а через недельку-две она, может быть, посмотрит на дело другими глазами». Я ответил, что не желаю прибегать к насилию. Тогда он ушел с проклятиями, как и подобает негодяю, и клялся, что все-таки получит ее.

Она должна была уехать от меня в субботу, и я приобрел экипаж, чтобы отвезти ее на станцию, но мне было так не по себе, что я последовал за нею на своем велосипеде. Она далеко опередила меня, и, прежде чем я успел ее догнать, зло совершилось. Впервые узнал я об этом, когда увидел вас двоих, возвращающихся в ее кабриолете.

Холмс встал и бросил в камин окурок своей папиросы.

– Я оказался очень бестолковым, Ватсон, – сказал он. – Когда вы сообщили мне, что видели, как велосипедист как будто поправляет галстук, одно это должно было мне все объяснить. Однако же мы можем поздравить себя с интересным и в некоторых отношениях исключительным случаем. Я вижу на аллее трех констеблей и рад, что маленький конюх не отстает от них. Следовательно, ни он, ни наш интересный жених не пострадали серьезно от утреннего приключения. Я думаю, Ватсон, что в качестве врача вы могли бы позаботиться о мисс Смит и сказать ей, что если она вполне пришла в себя, то мы сочтем за счастье проводить ее к матери. Если же она не вполне пришла в себя, то вы увидите, что намек на наше намерение телеграфировать некоему электротехнику в Мидланде вполне завершит лечение. Что же касается вас, мистер Каррутерс, то полагаю, что вы вполне искупили свое участие в злом заговоре. Вот моя карточка, сэр, и если мое свидетельство может принести вам пользу на суде, то я буду к вашим услугам.

В водовороте нашей беспрерывной деятельности мне часто бывало трудно, как читатель, вероятно, заметил, завершать свои рассказы и давать те конечные детали, которых любопытные ожидают. Каждый случай был прелюдией к другому, и, раз кризис миновал, действующие лица навсегда исчезали из нашей деятельной жизни.

Однако же я нахожу в конце своих рукописей краткую заметку, относящуюся к этому случаю, из которой видно, что мисс Вайолетт Смит действительно наследовала большое состояние, и что ныне она жена Сирила Мортона, старшего компаньона фирмы «Мортон и Кеннеди», знаменитых вестминстерских электротехников. Вильямсона и Вудли судили за похищение девушки и за самоуправство и приговорили к тюремному заключению: первого на семь лет, а второго на десять. О судьбе Каррутерса мне ничего не известно, но я уверен, что на суде справедливо отнеслись к его проступку, и думаю, что несколько месяцев тюремного заключения удовлетворили правосудие.

Приключение в пансионе для мальчиков

Мы были свидетелями нескольких драматических выходов на нашу маленькую сцену на Бейкер-стрит, но я не припомню ничего более неожиданного и потрясающего, чем первое появление доктора Торнакрофта Гюкстебля, магистра искусств, доктора философии и так далее.

Его карточка, казавшаяся слишком малой, чтобы вместить вес его академических отличий, была нам вручена за несколько секунд до появления его самого, а затем предстала и его фигура, столь крупная, помпезная и исполненная чувства собственного достоинства, что казалась воплощением самообладания и солидности. А между тем не успела дверь закрыться за ним, как он пошатнулся, и, пытаясь удержаться за стол, сполз по его краю и упал на пол.

Мы вскочили на ноги и несколько секунд смотрели в безмолвном удивлении на этот увесистый обломок кораблекрушения, говоривший о какой-то неожиданной и роковой буре, постигшей его в океане жизни. Затем Холмс побежал за подушкой ему под голову, а я – за коньяком. Бледное лицо его было изрезано горестными морщинами, мешки под глазами были свинцового цвета, углы открытого рта были страдальчески опущены, лицо было небрито. Воротничок и рубашка носили следы долгого путешествия, а нечесаные волосы торчали во все стороны.

– Что это такое, Ватсон? – спросил Холмс.

– Полное истощение; может быть, просто голод и усталость, – ответил я, нащупав слабый пульс, в котором жизненный поток струился тонкой, скудной струей.

– Обратный билет до Маккельтона на севере Англии, – заметил Холмс, доставая билет из карманного жилета нашего бесчувственного гостя. – Еще нет двенадцати часов, рано же он выехал!

Сморщенные веки задрожали, и пара серых глаз бессмысленно взглянула на нас. Но вслед за тем обладатель их с трудом встал на ноги, и лицо его покраснело от стыда.

– Простите мне эту слабость, мистер Холмс, я несколько переутомился. Благодарю вас. Если вы будете добры дать мне стакан молока и бисквит, то я, без сомнения, оправлюсь. Мистер Холмс, я приехал сам для того, чтобы непременно вернуться вместе с вами. Я боялся, что телеграмма не убедит вас в абсолютной неотложности дела.

– Когда вы вполне оправитесь…

– Теперь я чувствую себя вполне хорошо. Не могу себе представить, почему я так ослабел. Я хочу, мистер Холмс, чтобы вы поехали со мною в Маккельтон со следующим же поездом.

Друг мой покачал головою.

– Мой коллега, доктор Ватсон, может засвидетельствовать, что мы очень заняты в настоящее время. Меня удерживает дело о феррерских документах, да еще начинается суд по делу об убийстве в Абергавенни. Только очень важные обстоятельства могут заставить меня выехать в настоящую минуту из Лондона.

– Важные! – воскликнул посетитель, вскинув вверх руки. – Неужели вы ничего не слышали о похищении единственного сына герцога Гольдернесского?

– Что? Бывшего министра?

– Именно. Мы старались не допустить, чтобы это дело попало в газеты, но вчера вечером появился намек на него в газете «Глоб». Я думал, что и вы слышали об этом.

Холмс протянул длинную тонкую руку и достал из своей справочной энциклопедии том на букву «Г».

– «Гольдернесс, шестой герцог, кавалер ордена Подвязки, тайный советник» – сколько титулов! «Барон Баверли, герцог Карстонский». Боже, какой список! «Лорд-наместник Галемширский с 1890 года, женат на Эдит, дочери сэра Чарльза Апильдора с 1888 года. Наследник и единственный сын – лорд Сальтайр. Владеет приблизительно двумястами пятьюдесятью тысячами акров земли. Копи в Ланкашире и Уэльсе. Адрес: Карлтон-хаус-террас, Гольдернесс-холл, Галемшир; Карстонский замок, в Бангоре, Уэльс. Лорд Адмиралтейства с 1872 года; первый государственный секретарь…» Ну, довольно. Этот человек, конечно, один из самых значительных в королевстве!

– Самый значительный и, пожалуй, самый богатый. Я знаю, мистер Холмс, что у вас очень возвышенный взгляд на вашу профессию и вы готовы работать ради самой работы, однако же могу вам сказать, что его светлость уже заявил, что чек в пять тысяч фунтов будет вручен тому, кто скажет, где находится его сын, и еще тысяча фунтов тому, кто назовет человека или людей, похитивших мальчика.

– Это княжеские условия, – сказал Холмс. – Я думаю, Ватсон, что мы поедем с доктором Гюкстеблем на север Англии. А теперь, доктор Гюкстебль, когда вы выпьете это молоко, будьте добры рассказать мне, что случилось, когда это случилось, как оно случилось, И какое отношение имеет доктор Торнакрофт Гюкстебль, начальник пансиона близ Маккельтона, ко всему этому? И почему он является через три дня после происшествия (ваш небритый подбородок указывает на это) просить о моих скромных услугах?

Наш гость выпил молоко и съел бисквиты. Глаза его снова заблестели, и исчезла бледность со щек, когда он принялся очень энергично и ясно излагать обстоятельства.

– Надо вам сказать, господа, что я основатель и директор подготовительной школы. Может быть, «Комментарии к Горацию» Гюкстебля напомнят вам мое имя. Мой пансион – самая лучшая подготовительная школа в Англии. Лорд Леверсток, герцог Блэкуотер, сэр Каткарт Соумс поручили мне своих сыновей. Но я почувствовал, что моя школа достигла своего зенита, когда три недели тому назад герцог Гольдернесский прислал своего секретаря, мистера Джемса Уайльдера, с заявлением, что юный лорд Сальтайр, десяти лет, единственный сын и наследник герцога, будет поручен моему попечению. Не думал я тогда, что это будет прелюдией к самому разрушительному несчастью в моей жизни.

Мальчик прибыл первого мая, так как с этого дня начинается летний семестр. Это был прелестный юноша, и он скоро освоился у нас. Я могу вам сказать (надеюсь, что это не будет излишней болтливостью, и думаю, что частичное доверие будет нелепым в данном случае), что он был не совсем счастлив дома. Ни для кого не тайна, что супружеская жизнь герцога была не из безмятежных. Она окончилась тем, что супруги разошлись по взаимному соглашению, и герцогиня поселилась на юге Франции. Это случилось незадолго до поступления ко мне ее сына, а всем известно было, что все его симпатии были на стороне матери. После ее отъезда из Гольдернесс-холла мальчик стал задумываться, а потому герцог пожелал поместить его в мое заведение. Через две недели мальчик почувствовал себя у нас как дома и, по-видимому, был совершенно счастлив.

В последний раз его видели ночью, 13 мая, то есть в ночь прошлого понедельника. Его комната находилась на втором этаже, и для того, чтобы войти в нее, надо было проходить через большую комнату, в которой спали два мальчика. Эти мальчики ничего не видели и не слышали, так что можно, наверное, сказать, что юный лорд Сальтайр прошел не этим путем. Окно его комнаты было открыто, а стену под ним увивает здоровый плющ с толстыми ветвями. Мы не заметили никаких следов внизу, но это, наверное, был единственный путь, возможный для побега.

Отсутствие мальчика было замечено во вторник в семь часов утра. Видно было по постели, что он спал в ней. Прежде чем выйти, он оделся в школьный костюм, состоящий из черной итонской куртки и темно-серых брюк. Не было никаких признаков, чтобы кто-нибудь входил в комнату, и достоверно то, что малейший крик или борьба были бы слышны, так как Каунтер, один из мальчиков в соседней комнате, очень чутко спит.