Текст книги "Министерство наивысшего счастья"

Днем, когда Тило только зажгла свечу на торте и принялась вальсировать с новокрещеной мисс Джебин по комнате, напевая «С днем рожденья тебя!», позвонила Анкита, соседка с первого этажа, тоже снимавшая квартиру у Гарсона Хобарта. Она сказала, что утром приходил полицейский, интересовался ею (Тило) и спрашивал, не знает ли она (Анкита) что-нибудь о возможном появлении в доме маленького ребенка. Полицейский сильно торопился и оставил Анките газету, в которой была напечатана заметка о ребенке. Анкита прислала газету на третий этаж со своей девочкой-служанкой. В заметке говорилось:

Извещение о похищении ребенка ДП/1146

НЬЮ-ДЕЛИ 110001

Сим общественность ставится в известность о том, что неопознанный ребенок (имя неизвестно, фамилия неизвестна) был без одежды оставлен на площади Джантар-Мантар в Нью-Дели. После того, как полиция была поставлена в известность о происшествии, но до того, как наряд прибыл на место происшествия, ребенок был похищен неизвестным лицом (или неизвестными лицами). Случай зарегистрирован по следующим законодательным статьям: 361, 362, 365, 366А и статьям 367 и 369. Для получения дополнительной информации обращайтесь в контактный центр полиции по адресу: Парламент-стрит, Центральный полицейский участок, Нью-Дели. Описание ребенка:

Имя: неизвестно. Имя отца: неизвестно. Адрес проживания: неизвестен. Возраст: неизвестен. Одежда: отсутствует.

Анкита говорила по телефону высокомерным и неодобрительным тоном. Но это была ее обычная манера общения с Тило. Она понимала, что самодовольство и чувство превосходства вообще характерно для тона, каким замужняя женщина говорит с женщиной незамужней. К ребенку это высокомерие и неодобрение не имело никакого отношения, тем более что Анкита просто не могла знать о мисс Джебин. (К счастью, Гарсон Хобарт позаботился о достаточной толщине стен в своем доме – звукоизоляция была на удивление хороша.) Никто в квартале не мог ничего слышать. Тило не выносила ребенка на улицу. Она и сама редко выходила – только на рынок за едой, когда девочка спала. Продавцы, конечно, могли удивиться тому, что Тило стала покупать детское питание, но полиция едва ли зашла бы так далеко в своем расследовании.

Прочитав в первый раз полицейское извещение в газете, Тило не восприняла его всерьез. Заметка выглядела как бездумное исполнение рутинного бюрократического требования. Однако, прочитав извещение еще раз, Тило поняла, что дело приняло серьезный оборот и может грозить ей нешуточными неприятностями. Для того чтобы дать себе время хорошенько подумать, Тило аккуратно, слово в слово переписала заметку в блокнот старомодным каллиграфическим почерком, украсив поля виньетками и растительным орнаментом, словно библейские десять заповедей. Трудно было представить, как полиция могла выследить ее, но Тило понимала, что ей нужен план действий. Но плана у нее не было. Тогда она позвонила единственному человеку, который, как она твердо верила, мог понять проблему и дать дельный совет.

Они были друзьями уже четыре года – она и доктор Азад Бхартия. Они познакомились в очереди к уличному сапожнику в Коннот-Плейсе. Этот сапожник славился своим мастерством и крошечным ростом. В его руках даже малюсенькие женские босоножки выглядели как сапог великана. Они ждали свои сандалии, стоя в одной сандалии и поджав босую ногу, когда доктор Бхартия (по-английски) спросил у Тило, не найдется ли у нее сигареты. Она очень удивила его, ответив (на хинди), что у нее нет сигарет, но она может угостить его биди. Маленький сапожник, не отрываясь от дела, прочел им короткую лекцию о вреде курения, рассказав о своем отце, заядлом курильщике, умершем от рака легких. Сапожник даже очертил в пыли контуры опухоли. «Вот такая она была большая», – сказал он. Доктор Бхартия уверил спожника, что он курит только в очередях к сапожникам, когда ему надо починить обувь. Разговор переключился на политику. Сапожник проклял современный климат, отругал богов всех религий и вероисповеданий и закончил свою диатрибу тем, что наклонился и поцеловал стальную обувную колодку, сказав, что это единственный бог, в которого он верует. К тому моменту, когда сандалии были починены, сапожник и его клиенты стали друзьями. Доктор Бхартия пригласил обоих в свой «дом» на мостовой Джантар-Мантар. Тило пришла и нисколько об этом не пожалела.

Она приходила на Джантар-Мантар дважды в неделю, а иногда и чаще, приходила вечером и задерживалась до рассвета. Время от времени она приносила своему новому другу глистогонные таблетки, каковые – по какой-то причине – считала оздоравливающими. Доктор Бхартия был настолько учтив, что принимал эти таблетки, невзирая на свою голодовку. Тило считала этого доктора человеком мира, самым здравомыслящим и душевно здоровым из всех, кого она знала. Со временем она стала переводчиком/переписчиком, а также типографом и издателем одностраничного бюллетеня «Ньюс энд вьюс», которую он редактировал и исправлял каждый месяц. Им удавалось продавать 8–9 экземпляров каждого нового издания. В целом это было процветающее медийное предприятие – политически острое, бескомпромиссное и насквозь красное.

Партнеры не встречались уже целых восемь дней после пришествия мисс Джебин Второй, когда Тило позвонила доктору Бхартии, чтобы рассказать о полицейском извещении. Доктор мгновенно понизил голос до шепота и сказал, что не надо говорить об этом по мобильному телефону, потому что его прослушивает Интерпол. Однако сказав это, доктор Бхартия оставил все предосторожности и заговорил громко и свободно. Он рассказал о том, как полицейские избили его и конфисковали все экземпляры его бюллетеня. Сказал он также, что вполне вероятно, что они выследили ее по статье-памфлету, потому что в конце его мелкими буквами были напечатаны выходные данные издателя. Возможно, однако, что о Тило полицейские догадались по ее подписи на гипсовой повязке. Полицейские несколько раз сфотографировали подпись с разных ракурсов – это была единственная подпись, выполненная зелеными чернилами с указанием почтового адреса. «Поэтому ты, скорее всего, стоишь в их списке первой», – добавил доктор Бхартия. Исходя из всего этого, доктор посоветовал Тило незамедлительно взять малышку и переехать вместе с ней на постоялый двор «Джаннат» возле похоронного бюро в Старом городе. Там Тило следует обратиться к человеку по имени Саддам Хусейн или непосредственно к владелице, доктору Анджум. Она очень хороший человек, добавил доктор Бхартия («приходила ко мне несколько раз после того ночного инцидента и интересовалась, где ребенок»). Поскольку он сам именовал себя почетным титулом доктора философии (хотя вопрос о присвоении звания пока только рассматривался), доктор Бхартия именовал докторами всех людей, к которым испытывал симпатию и уважение.

Тило не удивилась. Она уже знала о постоялом дворе и о Саддаме Хусейне из визитной карточки, которую бросил в ее почтовый ящик человек, верхом провожавший ее до дома в ту ночь. Она позвонила ему, и Саддам сказал, что доктор Бхартия уже связывался с ним и он, Саддам, ждал звонка Тило. Сказал он также, что полностью согласен с доктором Бхартией и скоро познакомит ее с планом действий. Саддам предупредил, что Тило поступит неразумно, если попытается уйти из дома с ребенком, не дождавшись его (Саддама) звонка. Полицейские не имеют права войти в ее дом без ордера на обыск, но если они следили за ней и знают, что ребенок у нее, то могут схватить Тило на улице и сделать с ней все что им захочется. Тило, слыша уверенный и спокойный голос, прониклась доверием к Саддаму, а он, в свою очередь, поверил Тило.

Он позвонил через несколько часов и сказал, что план действий готов. Он приедет за ней и ребенком на рассвете – между четырьмя и пятью часами, до того, как в город будет запрещен въезд грузовиков. Если дом под наблюдением, то это будет легче выяснить именно рано утром, когда на улицах безлюдно. Саддам приедет с другом на пикапе «Муниципальной корпорации Дели». «Нам надо будет забрать труп коровы, обожравшейся пластиковых пакетов на свалке в Хаузе-Кхаcе». Заезд за Тило не будет большим крюком. План сработает на сто процентов, уверил Тило Саддам. «Полицейские не станут останавливать муниципальный пикап с дохлой коровой, – смеясь, сказал он. – Если мы откроем окна, то они учуют нас, прежде чем увидят», – добавил он.

Ну вот, настало время еще одного переезда.

Тило осмотрела дом, словно вор, решающий, что еще надо забрать. Какие тут могут быть критерии? Вещи, которые ей, возможно, понадобятся? Или вещи, которые просто нельзя оставлять? Или взять и то и другое? Или вообще оставить здесь все? Она смутно понимала, что если полиция взломает квартиру, то похищение ребенка окажется самым мелким ее преступлением.

Самыми страшными уликами в ее квартире были коробки из-под фруктов, которые, по одной, доставил ей один кашмирский торговец. В коробках было то, что Муса назвал своими «пожитками», уцелевшими после наводнения, случившегося в Сринагаре год назад.

Когда Джелам вспучился и вышел из берегов, город исчез. Под водой оказались все городские кварталы. Армейские лагеря, пыточные центры, госпитали, суды, полицейские участки – все скрылось под волнами. Плавучие дома покачивались над местом, где только вчера была рыночная площадь. Тысячи людей спасались на крутых крышах и в импровизированных убежищах на возвышенных местах, ожидая спасателей, которые так и не прибыли. Утонувший город – это зрелищно. Утонувшая же гражданская война – это явление. Армейские вертолеты на камеры зависали над Сринагаром. Все должны были видеть, как доблестные индийские солдаты спасают неблагодарных кашмирцев, которых, собственно, и не следовало бы спасать. Вода в конце концов отступила, обнажив покрытый грязью город, непригодный для обитания. Лавки, забитые грязью, дома, забитые грязью, банки, забитые грязью, холодильники, шкафы и книжные полки – все-все было полностью забито жидкой грязью. И были неблагодарные озлобленные люди, которые выжили, несмотря на то что их никто не спасал.

Все время, несколько недель, пока длился потоп, Тило ничего не слышала о Мусе. Она даже не знала, в Кашмире он или нет. Она не знала, выжил он или утонул и не вынесло ли его тело на какой-нибудь дальний берег. В те ночи, ожидая вестей от Мусы, она ложилась спать, приняв лошадиную дозу снотворного, а днем ей наяву грезился потоп. Ей виделся дождь и ревущий водный поток, несущий мотки колючей проволоки, которая выглядела, как жесткая трава. Поток нес пулеметы с рожками, похожими на плавники огромных рыб, а стволы блестели, словно спины русалок. Трудно было сказать, на кого были направлены стволы и кому было суждено умереть, если бы это оружие вдруг начало стрелять. Солдаты и мятежники, обхватившие друг друга под водой в последней схватке, медленной, как в старых фильмах о Джеймсе Бонде. Воздух выходил из легких похожими на пули пузырьками. По волнам, кружась, плыли чайники без свистков, газовые котлы, диваны, книжные полки, столы и кухонная утварь, делая поток похожим на улицу с неуправляемым, но интенсивным движением. Кружились трупы коров, собак, яков и кур. Заявления, протоколы допросов, армейские пресс-релизы сами свернулись в бумажные лодочки и плыли в надежную гавань, весело прыгая по бурной воде. Были в этом потоке также политики в костюмах и телезвезды в блестящих купальниках, похожие на морских коньков, исполнявших сложный танец. Они то ныряли, то выпрыгивали на поверхность, поднимая брызги и шлепая по воде ладонями и ступнями. Ярко сияли белые зубы, напоминавшие колючую проволоку. Особенно выделялся один политик, взгляды которого недалеко ушли от взглядов охранных отрядов нацистской Германии. Он катился по волнам в накрахмаленном и казавшемся водонепроницаемым дхоти.

Этот кошмар преследовал ее день за днем, не давая покоя и обрастая все новыми и новыми ужасающими деталями.

Прошел целый месяц, прежде чем Муса наконец, позвонил. Тило пришла в ярость, услышав его бодрый голос. Он сказал, что в Сринагаре не осталось ни одного целого дома, в котором он мог бы хранить уцелевшие после наводнения вещи, и спросил, нельзя ли подержать их на квартире Тило до тех пор, пока город не оправится от бедствия.

Ну конечно, она ответила, что можно.

Они были отменного качества – те кашмирские яблочки, что были доставлены в аккуратных картонных коробках, – красные, менее красные, зеленые, почти черные – делишес, голден делишес, амбри, каала-мастана. Каждое яблоко было упаковано в хрустящую перфорированную бумажку. В каждой коробке Тило нашла визитную карточку Мусы – кусочек картона с силуэтом лошадиной головы. И в каждой коробке, естественно, было двойное дно, под которым и находились уцелевшие вещи.

Тило снова открыла коробки, чтобы вспомнить, что в них находится, и решить, что со всем этим делать – взять с собой или оставить здесь. У Мусы был запасной ключ от квартиры. Гарсон Хобарт сейчас проходил службу в Афганистане, да и в любом случае ключа у него не было. Так что риск оставления вещей здесь был невелик. Правда, кто знает, вдруг полиция все же взломает квартиру?

Вещей было немного, и собраны они были наспех и без всякого плана. Некоторые были покрыты грязью – густым, темным речным илом. Некоторые, однако, были в прекрасном состоянии – очевидно, избежали вод потопа. Тило нашла испорченный семейный фотоальбом с подмоченными снимками, на которых с трудом можно было узнать лица. В основном это были фотографии дочери Мусы, мисс Джебин Первой, и ее матери Арифы. Была здесь и стопка паспортов, упакованных в пакет с молнией, – всего семь штук – два индийских и пять иностранных на имена: Ияд Хариф (Муса – агент ливанской полиции), Хади Хассан Мохсени (Муса – иранский мудрец и учитель), Фарис Али Халаби (Муса – сирийский наездник), Мохаммед Набиль аль-Салем (Муса – катарский шейх), Ахмед Ясир аль-Кассими (Муса – богач из Бахрейна). На фотографиях были: Муса чисто выбритый, Муса с седеющей бородой, Муса с длинными волосами, но без бороды, Муса с короткой стрижкой и маленькой бородкой. Тило сразу узнала первое из этих имен. Муса очень его любил, и они часто смеялись над ним еще в колледже, потому что оно означало: «голубь, рожденный осенью». Вариантами этого имени Тило называла людей, вызывавших у нее раздражение, например, одного типа она звала Ганду Хариф – «задница, рожденная осенью». (В молодости Тило обожала сквернословить и, когда начала учить хинди, получала несказанное удовольствие запоминать вначале всякую похабщину, а потом на ее основе формировать дальнейший словарный запас.)

В другом пластиковом пакете находились покрытые коркой грязи кредитные карты с именами, которые соответствовали именам в паспортах, удостоверениях и на авиабилетах – реликт тех времен, когда еще существовали бумажные авиабилеты. Нашла Тило и старые телефонные книжки с именами, адресами и телефонами. На последней странице обложки одной из них Муса по диагонали написал куплет одной песни:

 
Из тьмы – да будет свет, из света – мрак,
Три черные кареты, три белые телеги.
Что нас соединяет, то и разлучает.
Ушел наш брат, и сердце наше перестало биться.
 

Кого он оплакивал? Она не знала. Может быть, все свое поколение.

В одной из коробок Тило обнаружила неоконченное письмо, написанное на синей линованной почтовой бумаге. Адресата не было. Может быть, Муса писал его себе… или ей, потому что начиналось оно со стиха на урду, который Муса попытался перевести. Он часто переводил для Тило стихи с урду:

 
Дуния ки мехфилон се укта гайя хун йя Раб
Кья лутф анджуман ка, джаб дил хи буджх гайя хо
Шориш се бхагта хун, дил дхундта хай мера
Айса сукут джис пе такрир бхи фида хо
 

 
Устал я от мирских собраний, о Боже,
Что удовольствий в них, коли угас свет сердца моего?
Блеска толпы бегу я, сердце жаждет
Тишины, что околдовывает речь саму.
 

Ниже Муса написал:

Я не знаю, когда надо останавливаться, а когда – продолжать. Обычно я останавливаюсь, когда этого делать нельзя, и продолжаю, когда надо остановиться. Это утомляет. Но в этом заключается и открытое неповиновение. Вместе они определяют мою сущность сегодня. Вместе они лишают меня сна, но и исцеляют мою душу. У меня масса проблем, решения которых я не вижу. Друзья становятся врагами, если не явными, то скрытыми и молчаливыми. Мне лишь предстоит увидеть врага, ставшего другом, но, кажется, на это почти нет надежды. Но притворяться, что она есть, – это единственная данная нам милость…

Тило не поняла, каких друзей он имел в виду.

Она понимала: то, что Муса до сих пор жив, – это почти чудо. Все восемнадцать лет, что прошли после 1996 года, каждая его ночь могла превратиться для него в ночь длинных ножей. «Как можно снова меня убить? – спрашивал он, когда чувствовал тревогу Тило. – Ты меня уже похоронила, возложила цветы на мою могилу. Что еще могут они мне сделать? Я всего лишь тень в лунную ночь. Меня не существует». Во время их последней встречи он сказал ей одну вещь, от которой у Тило кровь застыла в жилах, хотя фраза была сказана шутливым тоном со усмешкой на губах: «Сейчас в Кашмире могут убить ради того, чтобы выжить».

На войне, сказал Муса Тило, дух могут сломить не враги, а только друзья.

В следующей коробке Тило нашла охотничий нож и девять мобильных телефонов – пожалуй, многовато для человека, который принципиально ими не пользовался. Там были старые модели размером с кирпич, маленькие «нокии», смартфон «самсунг» и два айфона. Покрытые грязью, все они выглядели, как плитки окаменевшего от времени шоколада. Теперь, очищенные, они казались просто старыми и непригодными к работе. Была там еще связка пожелтевших газетных вырезок, первая из которых содержала заявление, сделанное тогдашним главой кашмирского кабинета министров. Кто-то подчеркнул в нем такие строчки:

Мы не можем просто идти и раскапывать все захоронения без разбора. Надо, по крайней мере, иметь какие-то указания от родственников пропавших людей, если невозможно получить точную информацию. Где может быть наиболее высока вероятность захоронения их исчезнувших родственников?

В следующей коробке оказался пистолет и несколько патронов россыпью, а также флакон с таблетками (Тило не поняла, что это за таблетки, но поняла, что название начинается на К) и записную книжку, которая совсем не пострадала от наводнения. Тило сразу узнала ее – это была ее книжка, в которой были ее записи, но она перечитала их с таким жадным любопытством, словно они были сделаны кем-то другим. Она ощущала теперь свой мозг как «уцелевшее» имущество, заключенное в грязь. Это был даже не ее мозг, это была вся она – «уцелевшее» имущество – сгусток уцелевших фрагментов, кое-как, случайным образом собранных воедино.

Задолго до того, как она стала добровольной стенографисткой у матери и доктора Азада Бхартия, Тило была одно время профессиональной военной стенографисткой. После эпизода в «Ширазе», после того, как она вернулась в Дели и вышла замуж за Нагу, она, словно одержимая, месяц за месяцем, год за годом ездила в Кашмир, как будто искала там какую-то потерянную и очень дорогую ей вещь. Они с Мусой редко встречались во время этих поездок (встречались они, как правило, в Дели). Но когда Тило приезжала в Кашмир, она чувствовала, что Муса следит за ней из какого-то потайного места. Она понимала, что дружелюбные люди, появлявшиеся словно ниоткуда, ездившие вместе с ней, заботившиеся о ней и приглашавшие ее в свои дома, были людьми Мусы. Они привечали ее и говорили с ней только потому, что любили Мусу или, по меньшей мере, свои идеи о нем, о человеке, которого они знали как тень среди других теней. Муса не знал, что она искала, да она и сама об этом не ведала. Тем не менее она тратила на эти поездки почти все свои деньги, заработанные оформительством и печатью. Иногда она делала необычные снимки и писала странные вещи. Она, без всякой видимой цели, собирала обрывки чужих историй и необъяснимых воспоминаний. В этом интересе не было ни определенной схемы, ни определенной темы. Она не ставила перед собой никаких задач, не затевала никаких проектов. Она не писала ни для газет, ни для журналов. Она не писала сценарий фильма. Она не обращала внимания на вещи, которые другие люди сочли бы важными. За эти годы ее беспорядочный, рваный, личный архив становился все опаснее и опаснее. Это был архив уцелевших вещей и душ – не после наводнения, а после другого катастрофического бедствия. Инстинктивно она прятала этот архив от Наги. Она упорядочивала его согласно какой-то интуитивной логике, смысла которой не понимала и сама. Ни один из элементов этого архива не дорос до статуса настоящего аргумента, значимого в нашем мире, но это не имело для Тило никакого значения.

Правда заключается в том, что она ездила в Кашмир, чтобы успокоить мятущуюся душу и каяться в преступлениях, которых не совершала.

Еще надо было возлагать цветы на могилу командира Гульреза.

Это был ее дневник, который Муса прислал вместе со своим уцелевшим имуществом. Должно быть, она забыла его во время одного из своих наездов в Кашмир. Первые несколько страниц были исписаны ее почерком, остальные были пусты. Тило улыбнулась, взглянув на первую страницу:

Справочник по английской грамматике в изложении для детей младшего школьного возраста

Автор

С. Тилоттама

Она взяла пепельницу и, удобно усевшись на полу и прикуривая одну сигарету от другой, прочитала справочник до конца. Книжка состояла из рассказов, газетных вырезок и нескольких дневниковых записей.

Старик и его сын

Когда Манзур Ахмед Ганай стал бойцом, солдаты пришли в его дом и схватили его отца, красивого и опрятного Азиза Ганая. Его отвезли в центр дознаний в Хайдер-Байге. Манзур Ахмед Ганай работал бойцом полтора года, и его отец оставался в заключении тоже полтора года.

В тот день, когда Манзур Ахмед Ганай был убит, улыбающиеся солдаты открыли дверь камеры его отца. «Дженааб, ты хотел Азади? Мубарак хо аапко! Мы тебя поздравляем! Сегодня твое желание исполнится. Ты свободен».

Жители деревни горше плакали от вида ковылявшего по саду старика в лохмотьях, старика с потухшими глазами, чьих волос и бороды в течение полутора лет не касались ножницы, чем от скорби по убитому юноше.

Бессильный старик пришел как раз вовремя для того, чтобы приподнять саван и перед погребением поцеловать холодное лицо сына.

Вопрос 1: Почему жители деревни сильнее оплакивали бессильного старика?

Вопрос 2: Почему Азиз превратился в шаркающего старика?

Новости

Служба главных новостей Кашмира

Десятки голов крупного рогатого скота пересекли линию контроля в Раджуре

Не меньше 33 голов крупного рогатого скота, включая 29 буйволов, пересекли границу с Пакистаном в секторе Новшера в районе Раджури (Джамму и Кашмир).

Согласно данным службы новостей, скот пересек границу в районе пропускного пункта в подсекторе Калсиан. Скот, принадлежавший Раму Сарупу, Ашоку Кумару, Чарану Дасу, Веду Пракашу и другим, пасся возле контрольно-пропускного пункта, а затем переместился на другую сторону границы, рассказали местные жители корреспонденту службы.

Отметьте верный вариант:

Вопрос 1: Для чего скот пересек границу?

а) Для тренировки.

б) Для осуществления разведывательной деятельности.

в) Ничто из перечисленного не верно.

Идеальное убийство (рассказ полицейского)

Это случилось несколько лет назад, до того, как я уволился со службы. Было это в 2000 или 2001 году. Я в то время был заместителем начальника полиции в Маттане.

Однажды около половины двенадцатого ночи нам позвонили из близлежащей деревни. Звонивший был местным жителем, но отказался назвать свое имя. Он сказал, что в деревне произошло убийство. Мы отправились в деревню – я и мой шеф, начальник полиции. Дело было в январе, стоял жуткий холод, и все вокруг было завалено снегом.

Мы прибыли в деревню. Люди сидели по домам, не высовывая нос на улицу. Все двери были заперты. Ни в одном окне не горел свет. Снегопад прекратился. Ночь была ясная, на небе сияла полная луна. Лунный свет отражался от чистого снега. Видимость была отличная.

Мы увидели тело жертвы – рослого сильного мужчины. Он лежал в снегу. Убили его совсем недавно. По снегу растекалась лужа крови. Тело еще не успело остыть. Снег вокруг трупа подтаял. От снега шел пар, и было такое впечатление, что труп варится…

Было видно, что после того, как мужчине перерезали горло, он прополз еще метров тридцать и постучал в дверь одного из домов. Но раненому не открыли из страха, и он умер от потери крови. Как я уже говорил, это был рослый и сильный мужчина, крови в нем было много. Одет он был в костюм патхани – шальвары и камиз, поверх одежды на нем был бронежилет. На поясе были подсумки с патронами. Рядом с убитым лежал АК-47. У нас не было никаких сомнений, что это повстанец, но кто его убил? Если бы это сделали армейцы, то они убрали бы труп и публично заявили о ликвидации. Если бы его убили члены соперничающей группировки, то они бы забрали оружие. Для нас все это было полнейшей загадкой.

Мы обошли деревню и опросили местных жителей. Никто ни в чем не признался. Никто ничего не видел и не слышал. Мы забрали труп с собой. В полицейский участок Маттана. Оттуда мой шеф позвонил в лагерь Раштрийского стрелкового полка и спросил, знают ли они об этом. Но они тоже ничего не знали.

Нам не составило никакого труда опознать тело. Это оказался хорошо известный полевой командир из «Хизба» – «Хизб-уль-Муджахидин». Однако никто не взял на себя ответственность за убийство. В конце концов армейское командование и полицейское начальство решили взять ответственность на себя. Было объявлено, что этот человек был убит в ходе контртеррористической операции, проведенной совместно полицией Джамму и Кашмира и Раштрийским полком.

Рассказ об этом появился в прессе: «В ходе ожесточенной перестрелки, продолжавшейся несколько часов, в совместной операции Раштрийских стрелков и полиции Джамму и Кашмира под командованием майора Х и суперинтенданта полиции Y был уничтожен опасный боевик».

Военным и полицейским была объявлена благодарность в приказе и выплачена денежная премия. Мы передали труп родственникам и тайно навели справки о возможном убийце, но ничего не узнали.

Спустя семь дней в другой деревне, был убит другой мятежник из «Хизба». Ему отрезали голову. Он был вторым в иерархии мятежников после первого убитого. К убийству «Хизб» имел самое непосредственное отношение. По своим каналам мы узнали, что он был казнен за убийство своего командира и хищение двадцати пяти лакхов, предназначенных для личного состава.

В прессе появилось следующее сообщение:

Мятежники жестоко расправились с ни в чем не повинным мирным жителем.

Вопрос 1: Кто является героем этой истории?

Информатор – I

Некая область в Трале. Деревня под названием Нав-Дал. Дело происходит в 1993 году. Деревня ощетинилась повстанцами. Это «освобожденная» деревня. Армейские подразделения стоят по периметру деревни, но солдаты не отваживаются входить в населенный пункт. Это тупик. Жители деревни не приближаются к армейским постам, между жителями и солдатами нет никаких контактов.

Тем не менее офицеру, командующему солдатами, становятся известны все перемещения и маневры повстанцев. Он знает, какие жители поддерживают Движение, какие нет; кто предлагает еду и кров повстанцам, а кто – нет.

Повстанцы установили наблюдение за деревней. Ни один человек за это время не приблизился к постам, но тем не менее информация продолжала поступать.

Наконец, повстанцы обратили внимание на лоснящегося черного быка, который регулярно ходил к армейским постам. Быка перехватили и обнаружили на его рогах тавиз, записанные на листках бумаги молитвы за быка от дурного глаза и полового бессилия. В тавиз были завернуты донесения.

На следующий день повстанцы приделали к рогам быка самодельное взрывное устройство и отправили его к посту. На подходе к военным устройство сработало. Никто из людей не погиб, а бык был серьезно ранен. Деревенский мясник предложил приготовить халяль и устроить пир.

Однако повстанцы объявили фетву. Этот бык был предателем. Никому не разрешили есть его мясо.

Аминь.

Вопрос 1: Кто главный герой этой истории?

Информатор – II

Ему нравилось продавать других, потому что это доказывало его бесчувственность. Сделать себя бесчувственным и бесчеловечным – это и мое подспудное желание[39]39
  «Богоматерь цветов». (Пер. А. Смирновой.)


[Закрыть].

Жан Жене

От счастья я не исцеляю[40]40
  Последняя строка стихотворения «Я не любви твоей прошу». (Цитата из стихотворения в английском переводе звучит как «I’m not yet cured of happiness» – «Я еще не излечилась от счастья».)


[Закрыть].

Анна Ахматова

Вопрос 1: Кто главный герой этой истории?

Девственник

Запланированное нападение федаинов на армейский лагерь было отменено самими федаинами в самую последнюю минуту. Они приняли это решение, потому что Абид Ахмед по прозвищу Абид Судзуки, водитель «Марути-Судзуки», в которой они ехали на операцию, вдруг потерял способность к вождению. Машину мотало по дороге из стороны в сторону, как будто водитель пытался объезжать какие-то препятствия, хотя на дороге не было ни людей, ни машин, ни препятствий. Когда товарищи Абида Судзуки (ни один из которых не умел водить машину) спросили, в чем дело, он ответил, что ему явились гурии, которые заберут их всех на небеса. Они были голыми и танцевали на приборной панели, отвлекая его.

Не было никакого способа удостовериться, что эти танцующие гурии были девственницами.

Но, определенно, девственником был сам Абид Судзуки.

Вопрос 1: Почему Абид Судзуки плохо вел машину?

Вопрос 2: Как можно определить, девственник мужчина или нет?

Храброе сердце

Мехмуд был портным в Будгаме. Самым заветным его желанием было сфотографироваться с оружием в руках. В конце концов один его школьный друг, вступивший в Движение, взял Мехмуда с собой в лагерь, и там мечта портного стала явью. Мехмуд вернулся в Сринагар с негативами и отдал их на проявку в студию «Тадж-фото», где сговорился о цене в 25 пайс за отпечаток. После того как он забрал снимки, его арестовала пограничная стража. Естественно, снимки были обнаружены, а сам Мехмуд угодил под следствие. Его много дней пытали, но он никого не выдал и был в конце концов приговорен к десяти годам тюрьмы.

Полевой командир, который помог Мехмуду сфотографироваться с оружием, был арестован через несколько месяцев. При нем были обнаружены несколько автоматов АК-47 и цинки с патронами. Через два месяца он был освобожден.

Вопрос 1: Стоило ли фотографироваться?

Карьерист

Этот мальчик всегда хотел стать важной персоной. Он пригласил на обед четверых повстанцев и подсыпал в еду снотворное. Когда они уснули, он вызвал солдат. Они убили повстанцев и сожгли дом. Мальчику пообещали большой участок земли и сто пятьдесят тысяч рупий. На самом деле он получил пятьдесят тысяч рупий и квартиру неподалеку от армейского лагеря. Парню сказали, что если он хочет получить постоянную работу в армии и перестать перебиваться случайными заработками, то ему надо передать в руки армии двух федаинов-иностранцев. Он смог достать одного «живого» пакистанца, но второго найти не смог. «Беда, дела идут сейчас совсем плохо, – сказал он офицеру разведки. – Теперь стало трудно убить кого-нибудь и сказать, что это иностранец. Так что никакая постоянная работа мне не светит».

Офицер спросил, если бы состоялся референдум, то за что проголосовал бы парень – за вхождение в Индию или за вхождение в Пакистан.

– Конечно, я бы проголосовал за Пакистан, – ответил парень.

– Почему?

– Потому что это наш мульк (страна). Но пакистанские повстанцы не могут нам ничем помочь. Если бы я мог убивать их и получить за это хорошую работу, это здорово бы мне помогло.

Он сказал офицеру, что если бы Кашмир стал частью Пакистана, то он (офицер) не смог бы там выжить, а он (парень) смог бы. Но это все теория. Вскоре его убили.

Вопрос 1: Кто, по мнению парня, мог его убить?

а) Военные.

б) Повстанцы.

в) Пакистанцы.

г) Владельцы сожженного дома.

Лауреат Нобелевской премии

Манохар Матту был кашмирским пандитом. Он остался в долине даже после того, как оттуда бежали все индуисты. Втайне от испытывал страшную усталость и обиду от колкостей своих мусульманских друзей, говоривших, что все индуисты в Кашмире на самом деле в большей или меньшей степени являются агентами индийских оккупационных сил. Манохар участвовал во всех антииндийских протестах и кричал «Азади!» громче всех остальных. Но ничто не помогало. Одно время он даже всерьез собирался взять в руки оружие и вступить в «Хизб», но в конце концов решил этого не делать. Однажды в гости к Манохару пришел его старый школьный друг, офицер разведки Азиз Мохаммед, и сказал, что очень за него тревожится. Еще тот друг сказал, что видел досье на него (Манохара). Досье на него завели как на человека с «антинациональными наклонностями».

Услышав эту новость, Матту просиял, гордо расправил плечи и выпятил грудь.

– Ты удостоил меня Нобелевской премии! – сказал он другу.

Он повел Азиза Мохаммеда в кафе «Арабика» и накормил его на 500 рупий.

Год спустя он (Матту) был застрелен неизвестным за то, что был кафиром.

Вопрос 1: Почему застрелили Матту?

а) Потому что он был индуист.

б) Потому что он выступал за Азади.

в) Потому что он получил Нобелевскую премию.

г) Ничто из перечисленного.

д) Все из перечисленного.

Вопрос 2: Кем мог быть неизвестный, убивший Матту?

а) Исламистским повстанцем, считающим, что все кафиры должны быть уничтожены.

б) Агентом оккупантов, хотевшим, чтобы люди подумали, будто его убили исламистские повстанцы, которые считают, что все кафиры должны быть уничтожены.

в) Ничто из перечисленного.

г) Человеком, который хотел, чтобы все свихнулись, стараясь понять, кто мог убить Матту.

Хадиджа говорит…

В Кашмире, когда мы, просыпаясь, говорим «доброе утро», мы хотим сказать «доброго оплакивания»[41]41
  Игра слов: morning – утро, mourning – оплакивание. Оба слова произносятся одинаково.


[Закрыть].

Времена меняются

Бегум Диль Афроз была известной оппортунисткой, которая всерьез верила, что, меняя время, мы изменяемся сами. Когда Движение набирало силу и было на подъеме, она перевела свои наручные часы на полчаса вперед, поставив их по пакистанскому стандартному времени. Когда же оккупанты прижали Движение и загнали его в подполье, она снова перевела часы на индийское стандартное время. В долине бытует поговорка: «Часы бегум Диль Афроз – это на самом деле не часы, а газета».

Вопрос 1: Какова мораль этой истории?

Апрельский День дураков 2008 года: на самом деле это апрельская Ночь дураков. Всю ночь люди с одного мобильного телефона на другой передают одну новость: «Боестолкновение в одной деревне в Бандипоре». Армия и силы безопасности заявляют, что получили достоверную агентурную информацию о том, что мятежники – глава местного отделения организации «Лашкар-э-Тайба» и его сообщники – в одном из домов деревни Читхи-Банди. Солдаты и полицейские атаковали дом. Перестрелка продолжалась всю ночь. После полуночи военные объявили, что операция успешно завершена. Было сказано, что двое повстанцев убиты. Полицейские, однако, заявляют, что убитых не было.