Текст книги "Министерство наивысшего счастья"

4. Доктор Азад Бхартия

Последним, кто видел ребенка, был доктор Азад Бхартия, который, согласно его собственным подсчетам, держал голодовку уже одиннадцать лет, три месяца и семнадцать дней. Доктор Бхартия был настолько худ, что казался плоским, двухмерным. Виски его запали, темная, закопченная солнцем кожа туго обтягивала кости лица и кадык на длинной, худой шее. На груди резко выступали ключицы. Из глубоких глазниц на мир смотрели пытливые, горящие лихорадочным огнем глаза. Одна рука – от плеча до запястья – была в замызганной гипсовой повязке и висела на обмотанной на шее косынке. Пустой рукав невероятно грязной полосатой рубашки болтался на боку, словно несчастный флаг побежденного государства. Доктор Азад Бхартия сидел позади большого картонного щита, обтянутого мутным поцарапанным полиэтиленом. На картоне было написано:

Мое полное имя:

Доктор Азад Бхартия (Перевод: Свободный Индиец)

Мой домашний адрес:

Доктор Азад Бхартия

Близ вокзала Лаки-Сарай

Лаки-Сарай Басти

Кокар

Бихар

Мой текущий адрес:

Доктор Азад Бхартия

Джантар-Мантар

Нью-Дели

Образование: магистр-преподаватель хинди, магистр-преподаватель урду (диплом с отличием), бакалавр по истории, бакалавр педагогических наук, бакалавр-преподаватель пенджабского языка, магистр-преподаватель пенджабского языка (не сдан экзамен), доктор наук (вопрос решается в аттестационной комиссии), преподаватель Делийского университета (Сравнительное религиоведение и буддийские исследования), лектор Международного колледжа в Газиабаде, приглашенный исследователь в Университете Джавахарлала Неру в Нью-Дели, основатель «Вишва Самаджвади Стхапана» (Форум Народов Мира) и член Индийской социал-демократической партии (выступает против роста цен).

Моя голодовка направлена против следующих проблем: я против капиталистической империи, я против капитализма США, против индийского и американского государственного терроризма / всех видов ядерного оружия и военных преступлений, плюс против плохой системы образования / коррупции / насилия / загрязнения окружающей среды и Всех Других Зол. Я также против безработицы. Я голодаю за полное уничтожение класса буржуазии. Я все время помню о всех бедных людях этого мира: рабочих, крестьянах, аборигенах, далитах, оставленных женщинах и мужчинах, детях и людях с ограниченными возможностями.

Большой желтый пластиковый пакет торгового центра «Джайсис Сари Палас» стоял рядом с доктором Азадом Бхартией, напоминая желтого человечка. В пакете виднелись какие-то газеты и бумаги, частью напечатанные, а частью написанные от руки на английском и хинди. Несколько копий документов – бюллетени и разнообразные переводы – лежали прямо на мостовой, придавленные к асфальту камнями. Доктор Азад говорил, что продает их по полной цене для всех и со скидкой для учащихся:

«Мой новостной обзор» (расширенный и дополненный)

Мое первоначальное имя, данное мне родителями, было Индер Й. Кумар. Я сам выбрал для себя имя доктор Азад Бхартия. Это новое имя было официально зарегистрировано 13 октября 1997 года в суде вместе с английским переводом: Свободный/Освобожденный Индиец. Приложено также и мое заявление, подтвержденное присягой. Это не оригинал; это копия, удостоверенная магистратом Патиалы.

Если вы согласитесь с тем, что это мое истинное имя, то будете одновременно иметь право думать, что я – не настоящий доктор Азад Бхартия, ибо настоящему доктору здесь не место, он не может находиться здесь, в общественной тюрьме на общественной дороге – смотрите, она даже огорожена решетками. Вероятно, вы подумаете, что настоящий доктор Азад Бхартия должен быть современным человеком, живущим в современном доме и имеющим машину и компьютер или, по крайней мере, живущим вон в том высоком здании, в пятизвездочном отеле. Он называется «Меридиан». Если вы поднимете голову и посмотрите на окна двенадцатого этажа – это окна ВИП-номера с кондиционером, куда доставляют завтрак и где есть роскошная ванна. В этом номере жили пять собак, прибывших вместе с президентом США во время его последнего визита в Индию. Собственно, мы не имеем права называть этих существ собаками, потому что они состоят на действительной военной службе и носят чин капрала. Говорят, что эти капралы могут чуять спрятанные бомбы, а также умеют пользоваться ножом и вилкой. Говорят, что швейцар в гостинице должен отдавать им честь, когда они выходят из лифта. Я не знаю, правдивы или нет эти сведения, я не мог их проверить. Однако, возможно, вы слышали, что эти собаки посетили мемориал Ганди в Раджгхате? Это реальный факт, он подтвержден, о нем писали в газетах. Впрочем, мне все равно. Я не восхищаюсь Ганди. Он был реакционером. Он был бы счастлив, если бы узнал, что на его мемориал привели собак. Они лучше, чем все эти высокопоставленные убийцы, которые регулярно приносят цветы к его мемориалу.

Но почему доктор Азад Бхартия находится здесь, на мостовой, в то время как американские собаки живут в пятизвездочном отеле? Вероятно, это главный вопрос, который приходит вам в голову.

Ответ очень прост: я здесь, потому что я – революционер. Я держу голодовку вот уже больше одиннадцати лет. Уже пошел двенадцатый. Но как может выжить человек, держащий голодовку двенадцать лет? Ответ заключается в том, что я разработал научный метод голодания. Я ем (легкое овощное блюдо) один раз в 48–58 часов. Для меня это больше чем достаточно. Вы можете спросить, как доктор Азад Бхартия, не имея ни работы, ни зарплаты, позволяет себе есть один раз в 48–58 часов. Позвольте сказать вам, что здесь, на мостовой, ежедневно находятся бедняки, готовые поделиться со мной своей бедностью. Если бы я захотел, то, сидя здесь, я мог бы разжиреть, как махараджа Майсура. Клянусь Богом. Это было бы очень легко. Но я вешу сорок два килограмма. Я ем только для того, чтобы жить, а живу для того, чтобы бороться.

Изо всех сил я стараюсь говорить правду и поэтому хочу разъяснить, что вопрос о присуждении мне докторской степени в настоящее время находится в процессе решения. Я использую это звание, так сказать, авансом, только для того, чтобы заставить людей слушать меня и верить моим словам. Если бы у нас в стране была нормальная политическая ситуация, то я не стал бы этого делать, потому что, строго говоря, это нечестно. Но иногда, особенно в политике, приходится применять яд в качестве противоядия.

Я сижу здесь, на Джантар-Мантар, уже одиннадцать лет. Это место я изредка покидаю только для того, чтобы посещать интересующие меня семинары и встречи в Конституционном клубе или в Фонде мира имени Ганди. Все остальное время я постоянно нахожусь здесь. Все эти люди со всех концов Индии приехали сюда со своими мечтами и требованиями. Но здесь никто никого не слушает. Полиция избивает этих людей, а правительство их игнорирует. Эти бедные люди не могут находиться здесь долго, потому что все они приезжают сюда из деревень и трущоб и им приходится тяжко трудиться, чтобы заработать на хлеб насущный. Им приходится возвращаться на землю, к своим землевладельцам, к своим заимодавцам, к коровам и буйволам, которые в содержании обходятся дороже людей, или в свои трущобы, построенные из грязи и листов гофрированного железа. Но я все время нахожусь здесь, чтобы выступать от имени этих обездоленных людей. Я голодаю ради их прогресса, ради того, чтобы были услышаны и приняты все их требования, ради воплощения их мечты, исполнения их надежд на то, что настанет день и они обретут свое, нужное и полезное им правительство.

К какой касте я принадлежу? Вы это хотите спросить? При такой обширной политической повестке, как моя, вы еще спрашиваете, из какой касты я происхожу? К какой касте принадлежали Иисус и Гаутама Будда? К какой касте принадлежал Маркс? Из какой касты происходил пророк Мухаммед? Только у индусов существует это неравенство, закрепленное в их священных писаниях. Я готов быть кем угодно, но только не индусом. Как доктор Азад Бхартия, могу честно сказать вам, что я открыто отрекся от веры большинства народа этой страны только по этой причине. Из-за этого моя семья прокляла меня и перестала со мной общаться. Но даже если бы я был президентом Америки, этим брамином мирового класса, то я все равно был бы здесь и держал голодовку, выступая за бедных. Мне не нужны доллары. Капитализм – это ядовитый мед. Люди вьются вокруг него, как пчелы. Но мне это не нужно. Именно из-за этого я круглыми сутками нахожусь под надзором полиции. За мной двадцать четыре часа в сутки с помощью электронных устройств следит и американское правительство. Оглянитесь и посмотрите: вы видите этот мигающий красный свет? Это индикатор аккумулятора их камеры. Они встроили камеру в корпус светофора. Пункт наблюдения находится в отеле «Меридиан», в номере для собак. Эти псы до сих пор здесь, они никогда не возвращаются в Америку. Им бесконечно продлевают визы. Американские президенты теперь часто посещают Индию, и их собаки находятся здесь постоянно. Вечерами, когда в номере зажигают свет, я вижу, как они сидят на подоконниках, и я отчетливо вижу их силуэты. Я хорошо вижу вдаль, и зрение мое продолжает улучшаться. С каждым днем я вижу все дальше и дальше. Буш, Гитлер, Сталин, Мао и Чаушеску являются членами клуба ста лидеров, замышляющих уничтожение всех хороших правительств в мире. Все американские президенты – члены этого клуба, даже нынешний.

На прошлой неделе я попал под машину, белую «Марути-Дзен» DL 2СР 4362. Эта машина принадлежит индийскому телевизионному каналу, который финансируют американцы. Автомобиль сломал металлическую изгородь и наехал на меня. Видите, загородка до сих пор сломана. Я спал, но был начеку. Я смог откатиться в сторону, как спецназовец, и сумел избежать смерти от рук покушавшихся на меня убийц, но моя рука пострадала. Теперь она постепенно заживает в гипсе. Однако остальное мое тело уцелело. Водитель попытался скрыться, но люди остановили его и заставили отвезти меня в госпиталь Рам-Манохар-Лохия. Со мной в машину сели еще два человека, которые изрядно отмутузили водителя по дороге. Врачи лечили меня очень хорошо. Утром, когда я вернулся, революционеры, находившиеся на площади ночью, купили мне самсу и стакан сладкого ласси. Все они оставили на гипсе отпечатки своих пальцев. Смотрите, это отпечаток пальца вождя племени хазарибагх, которое лишилось мест своего проживания, потому что там построили угольные шахты Восточного Пареджа. Вот это отпечатки пальцев жертв утечки газа на заводе «Юнион карбайд». Эти люди преодолели сотни километров, чтобы пешком прийти сюда из Бхопала. Этот путь продолжался три недели. Теперь у этой компании новое название – «Доу кемикалз». Но могут ли эти несчастные люди купить себе новые легкие и новые глаза? Им приходится как-то жить со своими старыми органами, отравленными много-много лет назад. Но никому нет до них никакого дела. Собаки просто сидят на подоконниках номера отеля «Меридиан» и хладнокровно наблюдают, как мы умираем. А вот это подпись Деви Сингха Сурьяванши; он такой же, как я, непокорный. Он, кроме того, дал мне свой номер телефона. Он борется против коррупции, против лживых политиков, которые обманывают народ. Я не знаю, какие у него еще требования; вы можете сами позвонить ему и спросить. Он поехал в Нашик, навестить дочь, но на следующей неделе он вернется. Ему уже восемьдесят семь лет, но для него до сих пор на первом месте интересы народа. А вот это – профсоюз рикш, Раштравади Джаната Типахия Чалак Сангх. Вот еще один отпечаток большого пальца – он принадлежит Пхулбатти из Бетула, Мадхья-Прадеш. Это очень достойная женщина. Она всю жизнь проработала на компанию «Бхарат Санчар Нигам», но однажды на нее упал столб телефонной линии, и в результате женщина лишилась ноги. Компания «Нигам» оплатила ампутацию, отдав за нее пятьдесят тысяч рупий, но как женщина будет теперь работать с одной ногой? Она вдова, и что она будет есть, кто будет ее кормить? Сын не желает ее содержать, он послал ее сюда, держать сатьяграху и требовать сидячую работу. Она пробыла здесь три месяца. За это время никто ее не навестил и никто не навестит. Она умрет здесь.

Видите эту английскую подпись? Это С. Тилоттама. Эта женщина бывает здесь наездами – она то приезжает, то уезжает. Я вижу ее здесь уже много лет. Иногда она приходит сюда поздно ночью или рано утром. Она все время одна, у нее нет никаких определенных планов. Это у нее такой прекрасный почерк, а сама она чудесная женщина.

Это – жертвы латурского землетрясения, денежную компенсацию которых украли коррумпированные коллекторы и техсильдары[22]22
  Техсильдар – налоговый инспектор.


[Закрыть]. Из трех крор рупий только три лакха[23]23
  Крор – десять миллионов рупий, лакх – сто тысяч рупий.


[Закрыть] достались этим людям, всего один процент. Остальные деньги сожрали, как тараканы, передававшие их чиновники. Эти люди находятся здесь с 1999 года. Вы умеете читать на хинди? Вы можете тогда прочесть то, что здесь написано, а написано здесь вот что: «Бхарат мейн гадхей, гиддх аур сооар радж картейн хайн». Это означает: «Индией правят ослы, стервятники и свиньи».

Это уже второе по счету покушение на мою жизнь. В прошлом году, 8 апреля, на меня наехала «Хонда Cити» ДЛ 8С Х 4850. Такую же машину вы видите на туалетной рекламе, только на меня наехала машина цвета морской волны, а эта – серебристая. Машиной управлял американский агент. Газета «Хиндустан таймс» написала об этом происшествии 17 июля. Моя правая нога была сломана в трех местах. Даже сейчас мне трудно ходить, и я сильно хромаю. Люди шутя говорят, что мне надо жениться на Пхулбатти, чтобы у нас была одна здоровая левая нога и одна здоровая правая. Таким образом, у нас на двоих будет пара здоровых ног. Я смеюсь вместе с людьми, хотя не нахожу в этой шутке ничего забавного. Но иногда все же надо смеяться. Это очень важно. Однако я против института брака. Он был придуман для того, чтобы поработить женщин. Я тоже был один раз женат. Моя жена сбежала от меня с моим братом, и с тех пор они называют своим моего родного сына. Он называет меня дядей. С ними я не вижусь. Когда жена сбежала от меня, я пришел сюда.

Иногда я пересекаю улицу и присоединяюсь к бхопальцам, но на той стороне намного жарче, чем на этой.

Знаете ли вы, что это за место – Джантар-Мантар? В стародавние времена здесь находились солнечные часы. Их построил какой-то махараджа, я забыл его имя, в 1724 году. Иностранцы до сих пор приезжают смотреть на эти часы, куда гиды водят экскурсии. Туристы проходят мимо нас, но нас они не замечают, они не видят нас, сидящих здесь, на тротуарах, и борющихся за лучший мир в этом демократическом зоопарке. Иностранцы видят только то, что они хотят видеть. Раньше они видели только заклинателей змей и садху, теперь они видят сверхдержаву – Базаар-Радж. Мы сидим здесь, как запертые в клетку звери, а правительство сквозь железные ограждения кормит нас бесполезными крошечными порциями надежды. Этого мало для жизни, но вполне хватает на то, чтобы не умереть от голода. Сюда даже присылают журналистов. Мы рассказываем им свои истории, и на какое-то время нам становится легче. Так они управляют нами, так они нас контролируют. Во всех других местах этой благословенной страны для таких, как мы, действует статья 144 Уголовно-процессуального кодекса.

Вы видите, какой туалет здесь построили? Это, как они говорят, для нас. Два отдельных туалета – для мужчин и женщин. Нам приходится платить за пользование. Когда мы смотрим на себя в большие зеркала, нам становится страшно.

ДЕКЛАРАЦИЯ

Сей декларацией я заявляю, что содержащаяся здесь информация верна, насколько я могу об этом знать, ни один материал не сокрыт и не утаен.

* * *

Со своей выгодной позиции на мостовой доктор Азад Бхартия прекрасно видел, что исчезнувший ребенок был вовсе не один, около девочки ночью сгрудились три матери, словно сшитые вместе нитями света.

Полицейские, знавшие, что от доктора Азада не укрывается ничто из того, что происходит на мостовой Джантар-Мантар, решили его допросить. Для начала они его слегка поколотили – скорее по привычке и не сильно, но доктор Азад сказал им лишь следующее:

 
Мар гайи бульбуль кафас мейн
Кех гайи сайяад се
Апни сунехри гаанд мейн
Ту тхунс ле фасл-э-бахаар
 

 
Она умерла в клетке, маленькая птичка,
И оставила такие слова, обращенные к тюремщикам:
«Прошу вас, возьмите весенний урожай
И засуньте в свою золоченую задницу».
 

Полицейские для порядка еще пару раз пнули его и конфисковали все номера «Ньюс энд вьюс», а также пакет «Джайсис Сари Палас» со всеми документами, в нем находившимися.

Как только полицейские ушли, доктор Азад Бхартия, не теряя ни минуты времени, принялся восстанавливать документы с чистого листа.

Подозреваемого у полицейских не было (имя и адрес С. Тилоттамы, издателя «Ньюс энд вьюс» доктора Азада Бхартии, попались им на глаза несколько позже), они все же возбудили дело по статьям 361 (похищение из-под законной опеки), 362 (похищение, принуждение, применение насилия или увоз обманом), 365 (незаконное лишение свободы), 366А (преступление, совершенное в отношении девочки, не достигшей восемнадцатилетнего возраста), 367 (похищение ради причинения вреда, увод в рабство или для получения противоестественного полового удовлетворения), 369 (похищение ребенка младше десяти лет для извлечения незаконного дохода).

Обвинения были подсудными, предусматривали возможность освобождения под залог и подлежали рассмотрению судьей первого класса. За такие преступления предусматривалось наказание в виде тюремного заключения на срок не более семи лет.

Таких преступлений в том году уже было зарегистрировано одна тысяча сто сорок шесть. И это был только май.

5. Тихая охота

Подковы гулко стучали по пустынной мостовой.

Пайяль, белая кобыла, выстукивала дробь по улице, на которой ее просто не должно было быть.

На спине кобылы, на седле, отороченном красной тканью и украшенном золочеными кистями, сидели двое: Саддам Хусейн и Ишрат Прекрасная. Они тоже находились в той части города, где им было не место. Никаких запрещающих знаков, конечно, не было, но кругом были знаки, которые мог прочесть любой глупец: тишина, ширина дороги, высота деревьев, безлюдная улица, аккуратно подстриженные живые изгороди, низкие белые виллы, в которых обитали Правители. Даже желтый свет, лившийся с верхушек высоких столбов, казалось, можно было продать: он напоминал колонны из жидкого золота.

Саддам Хусейн надел солнцезащитные очки. Ишрат заметила, что это глупо – напяливать ночью темные очки.

– Ты это называешь ночью? – саркастически поинтересовался Саддам. Он объяснил Ишрат, что носит темные очки не для того, чтобы импозантно выглядеть, и добавил, что ему больно смотреть на свет, но историю о том, как он обжег себе глаза, он расскажет потом.

Пайяль прижала уши и принялась дергать крупом и хвостом, несмотря на то, что никаких мух здесь, на этой улице, не было и в помине. С ее стороны было отступничеством – оказаться на такой улице, но эта часть города ей нравилась. Здесь, по крайней мере, было чем дышать. Пайяль с радостью пустилась бы вскачь, если бы ей позволили. Но ей не позволили.

Они явились сюда на тихую охоту. Их задача – следить за авторикшей и его пассажирами.

Всадники держали дистанцию, не приближаясь к повозке, которая, всхлипывая, словно потерявшееся дитя, снова и снова заезжала на круговые перекрестки с зелеными островками в центре, украшенными скульптурами, фонтанами и цветочными клумбами. От этих островков, словно лучи, отходили проспекты, каждый из которых был обсажен разными деревьями – тамариндом, ямболаном, нимом, арджуном.

– Смотри-ка, у них есть даже сады для машин, – задумчиво произнесла Ишрат, когда они въехали на очередной круговой перекресток.

Саддам рассмеялся, наслаждаясь ночной прохладой.

– У них есть машины для собак и сады для машин, – сказал он.

Кавалькада черных «Мерседесов» с тонированными пуленепробиваемыми стеклами вдруг возникла словно ниоткуда и быстро, как змея, промелькнула мимо.

За Городом-садом охотники и их добыча приблизились к изрытой колдобинами эстакаде (для Пайяль это не было препятствием, чего нельзя было сказать об авторикше). Вереница уличных фонарей, стоявших посередине дороги, была похожа на цепь водруженных на столбы крыльев механических ангелов. Мотоцикл рикши принялся, пыхтя, взбираться на мост, а затем нырнул вниз и пропал из вида. Пайяль, фыркнув от счастья, пустилась вслед за ним мелкой рысью, напоминая тощего единорога, обходящего строй увенчанных фонарями херувимов.

После моста город немного сбавил спесь, словно утратив часть самоуверенности.

Рикша и кобыла продефилировали мимо двух больниц, настолько переполненных пациентами, что больные и их близкие, перелившись через край, поселились на прилегающих дорогах. Некоторые больные, с забинтованными головами и конечностями, лежали на самодельных кроватях, у иных даже стояли капельницы. Дети в хирургических масках, облысевшие от химиотерапии, жались к своим выплакавшим все слезы родителям. Люди осаждали прилавки близлежащих круглосуточных аптек, играя в индийскую рулетку. (Шансов на то, что лекарство окажется настоящим, а не поддельным, было приблизительно 60 на 40.) Семьи готовили на дороге еду, резали лук и варили на керосинках картошку, которая немедленно покрывалась крупной серой пылью. Выстиранное белье люди сушили на оградах вокруг деревьев и на железных перилах балюстрады. (Саддам запоминал все – из чисто профессиональных соображений.) Группка невероятно худых, иссохших деревенских жителей в дхоти кружком сидели на корточках. В центре круга находилась сморщенная старуха в пестром сари и в огромных темных очках, за стеклами которых глазницы были плотно заложены ватой. Из угла рта старухи, словно сигарета, торчал термометр. Все эти люди не обратили ни малейшего внимания на протрусившую мимо белую кобылу и двух всадников на ее спине.

Скоро впереди показался еще одна эстакада.

На этот раз маленькая процессия проехала под ним. Под пролетом было полно спящих людей. Почти голый, лысый мужчина с коркой запекшегося красноватого талька на голове и с седой бородой, отбивал воображаемый ритм на воображаемом барабане, покачивая, как устад Закир Хусейн, в такт ритму своей пурпурной головой.

– Дха Дха Дхим Ти-ра-ки-та Дхим! – пропела Ишрат, проезжая мимо. Человек улыбнулся и наградил ее каскадом виртуозных, неслышных ударов.

Запертый рынок, магазинчик яичной паратхи[24]24
  Мучное блюдо, вид индийского хлеба.


[Закрыть]. Сикхская гурдвара[25]25
  Дом для отправления религиозных ритуалов (у сикхов).


[Закрыть]. Еще один рынок. Несколько автомастерских. У дверей спят люди и собаки, покрытые пленкой машинного масла.

Рикша свернул в жилой квартал и начал прихотливо петлять по бесчисленным улочкам и переулкам. Подъездная дорожка. Вдоль нее сложенный строительный материал. Все дома трех– и четырехэтажные.

Рикша остановился у запертых железных ворот, выкрашенных в тусклый сиреневый цвет. Пайяль остановилась тоже, поодаль, в тени деревьев, за несколько ворот – сопящий призрак, белая, как привидение, кобыла. В ночи поблескивала лишь золотая окантовка седла.

Из кабины вышла женщина, расплатилась с водителем и вошла в дом. Когда рикша уехал, Саддам Хусейн и Ишрат Прекрасная не спеша приблизились к сиреневым воротам. Рядом с ними два черных быка с подрагивающими горбами лениво переваливались с ноги на ногу.

В окне третьего этажа зажегся свет.

Ишрат заволновалась. «Запиши номер», – сказала она. Саддам успокоил ее. Ему не надо было ничего записывать, он никогда не забывал места, в которых побывал хоть однажды. Этот дом он теперь смог бы найти с закрытыми глазами.

Извиваясь, Ишрат всем телом толкнула его.

– Вах! Ну что ты за человек!

Саддам, в отместку, стиснул ей грудь, но она решительно сбросила его руку.

– Не трожь, они очень дорого стоят, я до сих пор расплачиваюсь.

В прямоугольнике окна появился силуэт женщины. Она выглянула на улицу, посмотрела вниз и увидела парочку на белой кобыле. Они подняли головы, и взгляды их встретились.

Давая им знать, что заметила их взгляд, женщина (красивая, некрасивая, высокая, маленькая) склонила голову и поцеловала украденное на мостовой сокровище. Она помахала рукой Саддаму и Ишрат, и они помахали ей в ответ. Женщина, конечно же, узнала в них участников потасовки на Джантар-Мантар. Саддам спешился и достал из кармана маленький прямоугольный кусочек картона с адресом постоялого двора «Джаннат» и похоронного бюро. Визитную карточку он бросил в жестяной почтовый ящик с надписью: «С. Тилоттама, третий этаж».

Девочка плакала всю дорогу, но теперь заснула. Маленькое сердечко и бархатистая черная щечка доверчиво прижались к костлявому плечу. Женщина, укачивая девочку, смотрела вслед удаляющейся белой лошади и двум седокам.

Она не помнила, когда в последний раз была так счастлива. Она была счастлива не потому, что это был ее ребенок, а именно потому, что он был чужим.