Текст книги "Министерство наивысшего счастья"

– Когда мы увидимся?

– Раньше, чем ты думаешь. Я найду тебя – худа хафиз[42]42
  Храни тебя Бог – персидская формула прощания, распространенная в Индии, Иране, Афганистане и некоторых других странах Южной Азии.


[Закрыть], бабаджаана.

С этими словами он вышел.

* * *

Утром Гульрез накормил ее кашмирским завтраком. Жестким лавашем с маслом и медом, кахвой без сахара, но с дробленым миндалем, который она пальцами извлекала из шапочки. Ага и Ханум демонстрировали полное отсутствие благородного воспитания – носились взад и вперед по столу, сшибая посуду и рассыпая соль. Ровно в десять пришла Хадиджа со своими двумя юными сыновьями. Они пересекли озеро на шикаре, затем поехали в город на «Марути-800».

В течение следующих десяти дней Тило путешествовала по Кашмирской долине, и каждый раз ее сопровождали разные люди, иногда мужчины, иногда женщины, иногда семьи с детьми. Это было первое дальнее путешествие Тило за последние несколько лет. Она путешествовала на автобусах, на такси с попутчиками, а иногда и на частных машинах. Она посетила туристические мекки, ставшие знаменитыми благодаря индийским фильмам – Гульмарг, Сонмарг, Пахалгам и долину Бетааб, которую на самом деле назвали по снятому там фильму. Отели, где некогда проживали кинозвезды, теперь пустовали, коттеджи для новобрачных (где, как шутили сопровождающие, зачинали их угнетателей) были покинуты. Она побывала на лугу, где год назад были похищены шестеро туристов – американцы, британцы, немцы и норвежцы. Они были похищены «Аль-Фараном», новым отрядом боевиков, о котором знали очень немногие. Пятеро были убиты, а одному удалось бежать. Молодой норвежец, поэт и танцор, был обезглавлен, а тело его осталось лежать на Пахалгамском лугу. Перед смертью, пока похитители перевозили его с места на место, он оставил множество стихов на клочках бумаги, которые сумел передать людям, с которыми ему удалось встретиться по дороге.

Она съездила в долину Лолаб, считавшуюся самым красивым и самым опасным местом в Кашмире. Местные леса кишели боевиками, солдатами и негодяями-«ихванами». Тило гуляла по неведомым лесным тропам близ Рафиабада, подбиравшимся к линии контроля, ходила вдоль поросших травой берегов горных ручьев, из которых она, спустившись с крутого берега на четвереньках, пила, как животное на водопое, ледяную воду, от которой синели губы. Она побывала в деревнях, утопавших в садах и окруженных кладбищами, жила в крестьянских домах. Иногда, без предупреждения, появлялся Муса. Они любили сидеть у огня в пустой каменной хижине, которую гуджарские пастухи использовали летом, когда уводили скот с равнин на горные пастбища. Муса показал Тило дорогу, по которой боевики пересекали границы.

– В Берлине была стена. У нас самые высокие горные хребты в мире. Они не падут, но в них вырубят ступени.

В одном из домов Купвара Тило познакомилась со старшей сестрой Мумтаза Афзала Малика, молодого человека, которому выпало несчастье быть водителем такси, привезшим Салима Годжри, сообщника Амрика Сингха, в лагерь в тот день, когда они оба были убиты. Женщина рассказывала, что, когда тело ее брата было найдено и привезено в деревню, его окоченевшие руки были сжаты в кулаки, в которых была зажата земля, проросшая цветами горчицы.

Тило вернулась в плавучий дом «Шахин» одна. Они с Мусой попрощались небрежно, словно не происходило ничего особенного, словно они расстались на пару часов, чтобы отлучиться по своим делам. Тило быстро усвоила, что небрежность и шутки в Кашмире были убийственно серьезными, а о серьезных вещах часто говорили в шутливом тоне. Они говорили между собой тайным кодом, даже когда в этом не было особой нужды. Именно тогда «ищейка» Амрик Сингх получил свое прозвище Выдра. (Это было не простое созвучие, это была принятая ими шутка. Несмотря на то что Тило без большого почтения относилась к лозунгу «Азади ка матлаб кья? Ла илаха иллаллах», она могла теперь определенно – и совершенно справедливо – считаться врагом государства.) В тот день, когда она вернулась, Гульрез накрыл стол на двоих, и Тило поняла, что приедет Муса.

Он приехал поздно ночью, и вид у него был очень озабоченный. Он сказал, что в городе большая беда. Они включили радио.

Группа «ихванов» убила мальчика и похитила его тело. В последовавших протестах было убито четырнадцать человек. В перестрелке погибли трое боевиков. Сожжены три полицейских участка. Всего смерть унесла за день восемнадцать человек.

Муса быстро поел и встал, собираясь уходить. Он грубовато попрощался с Гульрезом, а Тило поцеловал в лоб.

– Худа хафиз, бабаджаана. Удачного пути.

Он просил ее оставаться в доме и не провожать его, но она не послушалась и проводила его до самодельной шаткой деревянной пристани, у которой покачивалась на воде гребная лодка, ожидавшая Мусу. Муса перешел в лодку и лег на дно. Лодочник прикрыл его попоной, на которую поставил несколько пустых корзин и положил пару мешков с овощами. Тило смотрела вслед лодке, увозившей любимый груз. Лодка направилась не на противоположный берег, к бульвару, а вдоль плавучих домов, вдаль.

Она чувствовала, что Муса, лежавший на дне лодки под пустыми корзинами, произвел в ее душе необратимые изменения. Она ощущала свое сердце камнем, несущимся с горы в потоке других камней, и это ощущение холодом сдавливало ей грудь.

Она пошла спать, поставив будильник так, чтобы не опоздать на автобус в Джамму. По счастью, она сделала все, как положено в Кашмире, но не потому, что сознавала это. У нее просто не было сил раздеться. Засыпая, она слышала, как Гуль-как, напевая, протирал посуду.

* * *

Проснулась Тило меньше чем через час – не вдруг, не сразу, а постепенно, мало-помалу выплывая из-под слоев сна. Сначала она услышала звук. А потом отметила его исчезновение. Сначала это был рокот моторов, который, казалось, доносился со всех сторон. Потом моторы выключились, и наступила полная тишина.

Моторные лодки. Много моторных лодок.

Плавучий дом «Шахин» скрипнул и покачнулся. Немного. Совсем чуть-чуть.

Она уже была на ногах, снедаемая тревогой, когда резная дверь рухнула под ударами и в спальню ввалились вооруженные солдаты.

То, что происходило в течение следующих нескольких часов, происходило либо слишком быстро, либо слишком медленно. Тило не могла этого определить. Картина была ясной, и звук отчетливым, но ей казалось, что все происходит где-то вдали и не здесь. Чувства затормозились, отстали и болтались где-то позади. Ей заткнули рот, связали руки за спиной, а комнату обыскали. Потом Тило выволокли в коридор, оттуда в столовую. По дороге ее протащили мимо Гуль-кака, лежавшего на полу. Солдаты избивали его ногами и прикладами. Солдат было не меньше десятка.

Где он?

Я не знаю.

Кто ты?

Гульрез. Гульрез. Гульрез Абру. Гульрез Абру.

Каждый раз, когда он отвечал правду, его начинали бить еще сильнее.

Она ощущала его крики всем телом, они проникали в нее. Как стрелы, пронизывали насквозь и уносились вдаль, над гладью озера. Когда глаза Тило привыкли к ночной темноте, она увидела целую флотилию моторных лодок, набитых солдатами. Это было, так сказать, водное прочесывание. Группы лодок выстроились двумя концентрическими дугами. Наружная дуга была составлена из солдат, ведущих наружное наблюдение за озером, а внутренняя дуга состояла из группы поддержки. Солдаты этой группы стояли в лодках и тыкали ножами, привязанными к длинным шестам, – импровизированными баграми – в воду, чтобы убедиться, что человек, которого они ищут, не прячется под водой. (Военные были посрамлены совсем недавним, но уже ставшим легендарным бегством Гаруна Гааде – Гаруна Рыбы, – который сумел уйти даже после того, как команда солдат была уверена, что загнала его в угол, в убежище на озере Вулар. Единственный путь, по которому он мог бежать, пролегал через само озеро, где его уже ждали морские пехотинцы. Однако Гарун Рыба скрылся в воде, просидев несколько часов в клубке водорослей и дыша через бамбуковую трубку. Он смог просидеть там несколько часов до того, как растерянные преследователи устали его искать и убрались восвояси.)

Лодка группы захвата стояла, причаленная к дому, и ждала возвращения солдат с ценной добычей. Операцией руководил высокий сикх в темно-зеленом тюрбане. Тило решила – и совершенно правильно, – что это Амрик Сингх. Ее перетащили в лодку и заставили сидеть смирно. С ней никто не разговаривал. Никто из обитателей соседних плавучих домов не вышел поинтересоваться, что происходит. Правда, во всех этих домах уже успели побывать небольшие группы солдат.

Через некоторое время из дома выволокли Гульреза. Он не мог идти, и солдаты просто волочили его по палубе. Большая голова, покрытая капюшоном, безвольно наклонилась вперед. Собственно, это был даже не капюшон, а сумка с рекламой риса басмати фирмы «Сурья». Гуль-как молчал. Он был страшно избит. Тило надеялась, что он лишился чувств.

Конвой отправился в том же направлении, куда поплыла лодка с Мусой. Мимо бесконечного ряда темных, пустых плавучих домов, а затем свернул вправо, в тихую заболоченную заводь.

Все молчали, и некоторое время тишину нарушали лишь рокот мотора и жалобное мяуканье, почему-то заставлявшее солдат нервничать. Котенка не было видно, мяуканье, казалось, бесплотной тенью последовало за ними из плавучего дома. Котенок, наконец был найден – это оказалась черно-белая, как арлекин, Ханум. Она пряталась в кармане у Гульреза. Один солдат вытащил кошку из кармана Гульреза и равнодушно швырнул ее в озеро, как будто это был смятый клочок бумаги. Ханум, истошно завывая, выпустив когти и оскалив зубы, словно готовая дать бой всей индийской армии, описала в воздухе дугу, упала в воду и навсегда скрылась под гладью озера. Это был еще один бевакуф, не знавший, как жить в оккупации с минтри. (Родной брат Ханум – Ага – выжил – то ли в ипостаси коллаборациониста, то ли мирного жителя, то ли моджахеда – история об этом умалчивает.)

Луна поднялась высоко, и сквозь заросли тростника Тило могла легко различить силуэты плавучих домов – много меньших, чем те, что предназначались туристам. Убогое деревянное строение с шатким дощатым настилом – захолустный «торговый центр», куда много лет не заглядывали покупатели, – казалось, плавало в стоячей воде на подгнивших сваях. В этом сарае умещалось все – лавки, аптека, магазин для женщин и несколько мелких ремесленных мастерских. К берегу, представлявшему собой скопление болотистых островков, застроенных полуразрушенными хибарами, были причалены старые гребные лодки. Единственными признаками того, что здесь еще не окончательно угасла жизнь, служили потрескивание настраиваемых приемников и тихая музыка, доносившаяся из темных руин. Моторная лодка, в которой сидела Тило, имела низкую осадку. Эта часть озера заросла тростником до такой степени, что лодка, казалось, продиралась сквозь темный жидкий луг. По воде плавал мусор, оставленный здесь утренним плавучим овощным рынком.

Тило могла думать только о Мусе, о его крошечной лодчонке, которая проплыла тем же путем всего час назад. На той лодке не было мотора.

«Боже, кто бы ты ни был, притормози нас. Дай ему время уйти. Притормозипритормозипритормозипритормози».

Кто-то услышал ее молитву, но едва ли этот кто-то был Богом.

Амрик Сингх, находившийся в той же лодке, что и Тило с Гульрезом, встал и махнул рукой, подавая сигнал другим лодкам двигаться дальше. Когда они проплыли мимо, майор приказал рулевому свернуть влево, в узкую протоку, сквозь которую им пришлось буквально продираться, раздвигая густой тростник. Через десять минут этого пути они вышли на открытую воду и снова повернули влево. Рулевой заглушил мотор, и лодка причалила к топкому берегу. То, что произошло дальше, было, по-видимому, вполне заученным действом. Не потребовалось никаких инструкций. Гульреза вытащили из лодки и по воде выволокли на берег. Один солдат остался в лодке с Тило. Остальные, включая Амрика Сингха, пошли на берег. Из лодки Тило видела очертания полуразрушенного дома. Крыша дома обвалилась, и луна светила сквозь сито стропил, нависавших угрюмой тенью над озером. Свет был похож на сверкающее сердце, заключенное в угловатую грудную клетку.

Раздался выстрел, а потом взрыв гранаты, вспугнувший гнездившихся на земле птиц. На мгновение небо заполонили цапли, бакланы, чибисы, зуйки, кричавшие так. словно наступил день. Но это было лишь представление, которое сразу и окончилось. Птицы успокоились и вернулись на землю. Неурочные часы шума и необычные звуки Оккупации были теперь для птиц самым обыкновенным делом, привычной рутиной. Когда солдаты вернулись, Гульреза с ними не было. Вместо него они принесли тяжелый бесформенный мешок, который с трудом волокли два человека.

Так пленник, покинувший лодку под именем Гуль-как Абру, вернулся в нее в виде останков страшного боевика и террориста Гульреза, чья поимка и убийство принесут убийцам триста тысяч рупий.

Итак, жатва за сутки – восемнадцать трупов плюс один.

Амрик Сингх уселся в лодке напротив Тило. «Кто бы вы ни были, вы обвиняетесь в пособничестве террористам. Но мы не причиним вам вреда, если вы все нам расскажете. – Он говорил очень вежливо и на хинди. – Подумайте. Но нам нужны все подробности. Откуда вы его знаете. Где вы были, с кем встречались. Расскажите все, что вы знаете. Думайте, я не стану вас торопить. Помните, однако, что мы и так знаем эти подробности, и я спрашиваю о них только для того, чтобы проверить вас. Вы нам ничем не поможете, вы просто сможете оправдаться».

Те же бездонные, пустые, черные глаза, которые притворились смеющимися, когда майор притворился, что забыл пистолет в доме Мусы, теперь в упор смотрели на Тило в этом залитом лунным светом болоте. Этот взгляд будоражил кровь, вызывал немую ярость, упрямство, желание покончить с собой и с этим кошмаром и глупую решимость молчать – молчать, чего бы это ни стоило.

К счастью, ее не стали проверять; до этого не дошло.

Последний отрезок пути лодка преодолела минут за двадцать. Под деревом их ждали бронированный джип и открытый армейский грузовик. Машины должны были отвезти всех в «Шираз». Перед тем как усадить Тило в машину, Амрик Сингх вытащил у нее изо рта кляп, но руки оставил связанными.

В фойе кинотеатра, который даже в этот час гудел, как растревоженный улей, Тило передали с рук на руки следователю Розочке, которую подняли с постели ради такого необычного арестанта. Правда, арест даже не удосужились зарегистрировать и у Тило даже не спросили, как ее зовут. Розочка повела ее мимо буфетной стойки, на которой девять месяцев назад Муса оставил бутылку «Ред-Стага», мимо рекламных постеров закусок и сладостей. Потом они преодолели лабиринт из тел недавно доставленных связанных и избитых людей, мимо бетонных урн в виде кенгуру, вошли в бывший зрительный зал, миновали импровизированную площадку для игры в бадминтон, вышли через дверь рядом с экраном и оказались во внутреннем дворе. Тило услышала несколько сказанных ей в спину непристойностей, пока она и Розочка шли к главному центру дознаний «Шираз».

Это было отдельно стоявшее строение – неприметный, длинный прямоугольный ангар, выделявшийся лишь отвратительным запахом. Запах мочи и пота смешивался с тошнотворно-сладковатым запахом старой крови. Над входом висела табличка – «Центр дознаний», но на самом деле это был пыточный центр. В Кашмире «дознание» было эвфемизмом. Был «допрос», когда следователи обходились затрещинами и пинками, а было «дознание», которое не обходилось без пыток.

В комнате, куда Розочка привела Тило, была одна дверь, но не было ни одного окна. Следователь Розочка подошла к стоявшему в углу столу, извлекла из ящика несколько листов бумаги, ручку и бросила все это на стол.

– Не будем отнимать друг у друга время. Пиши. Я вернусь через десять минут.

Она развязала Тило руки и вышла, заперев за собой дверь.

Тило подождала, когда пройдет онемение в руках, а в пальцах восстановится кровообращение, прежде чем взять ручку. Три попытки начать писать успехом не увенчались. Руки дрожали так сильно, что Тило была не в состоянии прочесть написанное. Она закрыла глаза и заставила себя вспомнить дыхательные упражнения. Это помогло. Она вполне отчетливо написала:

Прошу вас позвонить господину Биплабу Дасгупте, заместителю отдела «Индия Браво»

Передайте ему сообщение: Г-А-Р-С-О-Н Х-О-Б-А-Р-Т

Ожидая возвращения Розочки, Тило осмотрела помещение. На первый взгляд оно выглядело как заурядная мастерская: пара столярных верстаков, молотки, отвертки, полскогубцы, шпагат, каменные или бетонные цилиндры, трубки, таз с грязной водой, канистры с бензином, металлические воронки, провода, электрические распределительные щиты, мотки проволоки, штыри разных размеров, пара лопат и ломики.

На полке стоял кувшин с молотым жгучим красным перцем. Пол был усеян окурками. За прошедшие десять дней Тило успела узнать достаточно для того, чтобы понимать, что эти вполне заурядные вещи использовали здесь отнюдь не заурядно.

Она знала, что каменные катки были излюбленным орудием пытки в Кашмире. Человека растягивали на полу, а потом прокатывали по нему тяжелые бетонные цилиндры, буквально раздавливая мышцы. Очень часто такой метод дознания кончался острой почечной недостаточностью. Таз с водой предназначался для пыток утоплением, плоскогубцы – для выдирания ногтей, провода – для прикладывания к мужским гениталиям, красный перец обычно засыпали в задний проход или разбалтывали в воде и заливали в горло. (Много лет спустя другая женщина, Лавлин, жена Амрика Сингха, выкажет доскональное знание этих методов в заявлении о предоставлении убежища в США. Этот пыточный набор был предметом ее полевых исследований, но посещала она это место не как жертва, а как законная супруга главного заплечных дел мастера, устроившего для жены познавательную экскурсию.)

Следователь Розочка вернулась в «кабинет» вместе с майором Амриком Сингхом. Тило сразу поняла, по интонациям и жестам, что их связывают не только служебные отношения. Следователь Розочка взяла со стола лист бумаги и вслух прочла написанное Тило. Читала она медленно и с видимым трудом. Да, видимо, умение читать было ее не самой сильной стороной. Амрик Сингх вырвал у нее листок и сам прочитал текст. Тило отметила, как изменилось выражение его лица.

– Кто он вам, этот Дасгупта?

– Друг.

– Друг? Со сколькими же мужиками ты трахаешься одновременно? – подала голос Розочка.

Тило промолчала.

– Я задала тебе вопрос. Со сколькими мужчинами ты трахаешься одновременно?

Молчание Тило спровоцировало следователя Розочку на длинную тираду, в которой Тило уловила множество ожидаемых оскорблений («черная», «шлюха» и «джихадистка»). После этого Розочка еще раз повторила вопрос. Молчение Тило не имело ничего общего ни с мужеством, ни со стойкостью. У нее просто не было иного выбора. Кровь в жилах остановилась.

Следователь Розочка заметила кривую ухмылку на лице Амрика Сингха – в какой-то мере он, можно сказать, испытывал восхищение перед такой демонстративной непокорностью. Она прочитала в этом выражении все, и это наполнило ее гордостью за свою проницательность. Амрик Сингх вышел с листком в руке. В дверях он обернулся и сказал:

– Узнайте, что сможете, но никаких следов. Она указала в записке имя весьма высокопоставленного офицера. Я хочу все выяснить. Наверное, какой-нибудь вздор. Но пока не выясню – никаких следов.

«Никаких следов». Легко сказать. Это была большая проблема для следователя Розочки. У нее не было опыта в делах такого рода, потому что она не была опытным палачом. Этому ремеслу она училась на ходу, урывками, во время рейдов и облав, и «никаких следов» была любезность, которая не распространялась на кашмирцев. Она не поверила, что распоряжение Амрика Сингха было продиктовано упоминанием в записке высокого начальства. Она видела выражение глаз майора и поняла, что эта женщина ему понравилась. Необходимость сдерживаться и проглотить оскорбление своего достоинства не помогала умерить злобу. Пощечины и пинки (которые укладывались в категорию «допрос») нисколько не помогли делу; ответом по-прежнему было глухое молчание.

Амрику Сингху потребовалось около часа, чтобы найти Биплаба Дасгупту и поговорить с ним по горячей линии, связывавшей Сринагар с лесным гостевым домом. Сам факт, что этот человек входил в свиту губернатора во время его отлучек на выходные дни, уже вселял немалую тревогу. Эта женщина действительно была знакома с Дасгуптой, причем хорошо знакома. Заместитель начальника разведывательного бюро в Кашмире отлично понял, кто такой Г-А-Р-С-О-Н Х-О-Б-А-Р-Т. Но хищник Амрик Сингх сразу учуял в голосе Дасгупты колебания и даже некоторую неуверенность. Амрик понимал, что может поиметь крупные неприятности, но пока было не поздно поправить дело, просто отпустив женщину, не причинив ей никаких увечий. Место для маневра еще оставалось. Он поспешил в центр дознания, чтобы предотвратить непоправимое. Он немного опоздал, но очень ненамного.

Следователь Розочка нашла весьма эффектный способ обойти запрет на физическое воздействие. Она вспомнила о старинном, проверенном веками наказании для женщин, которым следовало преподать хороший урок. Ее мстительность имела очень мало общего с контртеррористической операцией или с Кашмиром – если, возможно, не считать, что все происходило в настоящем рассаднике антисанитарии.

Парикмахер армейского лагеря Мохаммед Субхан Хаджам уже собирался уходить, когда в комнату ворвался Амрик Сингх.

Тило сидела на деревянной скамье со связанными ремнем руками. Длинные волосы лежали на полу. Кудри, разбросанные по помещению, уже не принадлежали Тило, смешавшись с грязью и сигаретными окурками. Состригая волосы с ее головы, Субхан Хаджам непрерывно шептал ей в ухо: «Простите, мадам, простите».

Между Амриком Сингхом и следователем Розочкой произошла размолвка, едва не закончившаяся бурной сценой. Розочка надулась и дерзила.

– Покажите мне закон, запрещающий короткую стрижку.

Амрик Сингх развязал Тило руки и помог ей встать. Он сделал вид, что стряхивает с ее плеч упавшие волосы, и положил огромную ладонь ей на стриженую голову – благословение мясника. Тило потребовалось несколько лет, чтобы пережить неприятность этого прикосновения. Амрик послал солдата за балаклавой, чтобы Тило могла прикрыть обезображенную голову. Пока солдат отсутствовал, Амрик Сингх говорил:

– Прошу прощения за произошедшее. Этого ни в коем случае не должно было случиться. Мы решили вас освободить. Но что сделано, то сделано. Вы будете молчать, и я буду молчать. Если я заговорю, то у вас и вашего друга офицера могут начаться большие неприятности. Сотрудничество с террористами – это нешуточное обвинение.

Принесли балаклаву и небольшую жестянку с тальком. Амрик Сингх посыпал тальком поцарапанную голову Тило. Балаклава воняла протухшей рыбой, но Тило покорно позволила надеть ее на себя. Они вышли из центра дознаний, пересекли двор и по пожарному выходу вошли в маленький кабинет. Он был пуст. Амрик Сингх сказал, что это кабинет Ашфака Мира из группы специальных операций, заместителя начальника лагеря. Сейчас он на выезде, но скоро вернется, чтобы передать Тило с рук на руки человеку, которого пришлет Биплаб Дасгупта-сэр.

Тило вежливо отказалась от предложенного Амриком чая и даже от воды. Он оставил ее одну в комнате, явно радуясь, что эта глава его карьеры благополучно завершилась. С тех пор она его не видела, если не считать утра одного дня шестнадцать лет назад, когда Тило, раскрыв газету, прочитала, что Амрик Сингх покончил с собой, застрелив предварительно свою жену и троих детей в небольшом американском городке. Очень трудно было найти что-то общее между круглым, жирным, гладко выбритым лицом человека с испуганными глазами, изображенного на фотографии, и лицом человека, убившего Гуль-кака, а затем заботливо присыпавшего ее голову тальком.

Она ждала в кабинете, глядя на белую доску со списком имен, против большинства которых стояла пометка (убит), (убит), (убит), и на постер, гласивший:

 
Мы следуем своим законам
Свирепы и дики
Смертоносны в любой форме
Усмирители приливов
Играем мы с бурями
И, да, вы правы
Мы
Люди в форме.
 

Только через два часа в кабинет вошел Нага в сопровождении бодрого и жизнерадостного Ашфака Мира, окруженного густым облаком одеколонного аромата. Потребовался еще час для того, чтобы Ашфак Мир закончил свой спектакль с раненым лашкарским боевиком, омлетами и кебабами, а затем приступил к церемонии передачи пленницы. Пройдя все эти ритуалы, по дороге в отель «Ахдус», когда Нага держал ее за руку, Тило не могла думать ни о чем другом, кроме головы Гуль-кака, болтавшейся в мешке из-под риса басмати (по какой-то необъяснимой причине Тило казались наиболее унизительными висевшие под подбородком Гульреза ручки сумки), и Мусы, лежавшего на дне лодки под пустыми корзинами и уплывавшего в неизвестность.

Нага предусмотрительно забронировал в гостинице отдельный номер. Он спросил, не хочет ли она, чтобы он остался с ней («исключительно по дружбе», как он сказал). Она сказала «нет», и он обнял ее и вышел, оставив на прощание две снотворные таблетки. («Или ты хочешь перекусить?») Он позвонил и велел принести в номер два ведра горячей воды. Тило была глубоко тронута его заботой – его добросердечностью, с которой она раньше никогда не сталкивалась. Нага оставил ей две выглаженные рубашки и брюки, на случай, если она захочет переодеться, и предложил вместе улететь ближайшим рейсом в Дели. Тило сказала, что утром скажет об этом. Она понимала, что не сможет никуда уехать, прежде чем не узнает, что произошло с Мусой. Она просто не могла это сделать. И еще она знала, что Муса подаст о себе весть. Каким-то образом он должен был сообщить ей, что он жив. Она лежала на кровати с открытыми глазами, боясь даже моргать, опасаясь, что даже в этот краткий миг ее смогут обступить призраки. Часть ее существа хотела вернуться в «Шираз» и подраться со следователем Розочкой. Это было сродни желанию ответить на замечание остроумной репликой, пришедшей в голову на следующий день, когда уже поздно что-либо говорить, – как говорится, после драки кулаками не машут. Это выглядело бы дешево и глупо. Розочка была всего-навсего жестокой и глубоко несчастной женщиной. Она не Выдра, не машина для убийства, так зачем вынашивать планы мести и мучиться от бесплодных фантазий?

Она скучала по своим волосам. Никогда уже не вырастут они такими длинными. Это память о Гуль-каке.

В десять часов утра в дверь едва слышно постучались. Тило подумала, что это Нага, но оказалось, что пришла Хадиджа. Они были едва знакомы, но в мире не было теперь никого другого (если не считать Мусу), кого Тило была бы так рада видеть. Хадиджа в нескольких словах объяснила, как она нашла Тило: «У нас тоже есть свои люди». На этот раз своими людьми оказались рулевой одной из армейских лодок, люди из соседнего плавучего дома и многие другие, находившиеся по пути следования группы, которые передавали информацию практически в режиме реального времени. Своим человеком оказался и парикмахер из «Шираза» Мохаммед Субхан Хаджам. В отеле «Ахдус» своим человеком был посыльный.

Хадиджа принесла, кроме того, последние новости. Армия объявила о поимке и ликвидации опасного боевика командира Гульреза. Муса в это время находился в Сринагаре. Он придет на похороны. Боевики нескольких групп произведут ружейный салют на могиле командира Гульреза. Для них это будет безопасно, потому что на улицах в это время будут десятки тысяч людей и армия постарается избежать нового массового кровопролития. Тило пойдет с Хадиджей в один надежный дом в Кханках-э-Мула, где увидится с Мусой после похорон. Он сказал, что это очень важно. Хадиджа принесла Тило новую одежду – шальвары, камиз, пхеран и желто-зеленый хиджаб. Деловитость и будничность слов и дел Хадиджи выдернули Тило из трясины жалости к себе, в которую она погрузилась почти с головой. Все испытания прошлой ночи в Кашмире считаются нормой жизни.

Принесли горячую воду. Тило вымылась и переоделась в новую одежду. Хадиджа показала ей, как правильно застегнуть хиджаб, чтобы он обрамлял лицо. В хиджабе у нее был очень аристократический вид – она стала похожа на эфиопскую царицу. Тило понравилось, как она выглядит, хотя она предпочла бы сохранить волосы. Под дверь номера Наги она просунула записку, в которой писала, что вернется к вечеру. Женщины вышли из гостиницы, сели в машину и погрузились в водоворот улиц, которые оживали только во время погребения мертвецов.

Город Похорон в такие моменты внезапно просыпался, становясь энергичным и оживленным. Все вокруг двигалось и крутилось. Улицы превращались в притоки, ручьи и маленькие речки людей, стекавшиеся к устью – к Мазар-э-Шохадда. Маленькие группы, большие группы, люди из Старого города, люди из нового города, из деревень и из других городов – все они стремительно собирались к кладбищу. Даже в самых узких проулках группы мужчин, женщин и даже детей громко скандировали: «Азади! Азади!» Какие-то молодые люди устанавливали на улицах бочки с водой и лотки с едой для тех, кто приехал издалека и не успел поесть. Распределяя еду и воду, глотая воду и еду, люди, подчиняясь слышному только им ритму, продолжали выкрикивать: «Азади! Азади!»

Казалось, у Хадиджи намертво отпечаталась в голове карта улочек города. Это произвело громадное впечатление на Тило (сама она не обладала таким способностями). Они сделали большой крюк. Скандирование толпы «Азади! Азади!» – неслось над городом словно гром, предвещавший бурю. (Гарсон Хобарт, сидевший в это время в Дачигаме со свитой губернатора и лишенный возможности вернуться в город до того, как все успокоится, слышал именно этот гром в телефонной трубке, когда разговаривал с секретарем.) Через девять месяцев после похорон мисс Джебин это были вторые похороны. На этот раз гробов было девятнадцать. Один из них – пустой, потому что «ихваны» похитили тело убитого мальчика. Еще один гроб был наполнен изуродованными кусками тела маленького человека с изумрудными глазами, которому скоро предстояло встретиться на небесах с его любимым бевакуфом Султаном.

– Я хотела бы присутствовать на похоронах, – сказала Хадидже Тило.

– Это можно, но риск очень велик. Мы можем опоздать. Кроме того, нам не удастся подойти близко, потому что женщин не пускают к могиле. Мы можем пойти туда позже, когда схлынет толпа.

Женщин не пускают к могиле. Женщин не пускают к могиле. Женщин не пускают к могиле.

Ради чего – чтобы защитить могилы от женщин или женщин – от могил?

Тило не стала спрашивать.

Через сорок пять минут езды по обходным улочкам Хадиджа припарковала машину, и они быстро пошли по лабиринту кривых переулков в тот район города, все части которого были соединены друг с другом по земле, под землей и в воздухе, по вертикали и горизонтали, посредством улиц, переходов через крыши и подземных ходов. Это был единый организм – как коралловый риф или муравейник.