Текст книги "Бегство от волшебника"

Глава 16

Когда Миша покинул зал, Анетта растерялась, то ли бежать за ним, то ли броситься на Розу. Осуществив второе, она тут же выбежала из зала. Выбежала из дверей и очутилась в пустой комнате. Пробежав в следующую, из которой несколько ступенек вели вниз, она принялась спускаться, но потом остановилась и прислушалась. Все комнаты были ярко освещены, но в доме царило безмолвие. Потом где-то справа хлопнули дверью. Однако в той комнате, где она сейчас находилась, вправо выхода не было. И тогда она направилась в следующую. И там действительно с правой стороны оказалась дверь! Комната за комнатой, комната за комнатой – она бежала по мягким коврам, от волнения не чуя под собой ног; и вот наконец последняя дверь – и улица!

Глазам, за несколько часов привыкшим к электрическому свету, здесь показалось очень темно; ночь укрывала все, бездонная, наполненная такой тишиной, что Анетта в первую секунду замерла в нерешительности. Анетта поняла, что улица ей незнакома. По небу плыли облака, закрывая звезды. Наверное, недавно прошел небольшой дождь, и свет горящего неподалеку фонаря отражался в мокром асфальте. Анетта медленно пошла в ту сторону. Тоненькие каблучки ее туфелек при каждом шаге прилипали к поверхности тротуара.

Приблизившись к фонарю, она увидала медленно бредущего впереди человека. Со смесью испуга и торжества она замедлила шаг. Он продолжал идти, а она – следом, шагах в двадцати от него. Он нес в руках куртку, рукава рубашки подвернул и смотрел не под ноги, а в небо. Анетта не осмеливалась, да и не хотела приближаться к Мише, а это был он. Просто идти за ним Анетте уже казалось чудом. Она двигалась мягко, решительно, чутко, будто охотник; и спустя несколько минут поняла – он слышит ее шаги. Она шла как во сне, прижимая ладонями к груди разорванное платье.

Пройдя еще немного, он остановился и, не оглядываясь, сделал рукой какой-то странный жест, смысл которого Анетта, впрочем, поняла мгновенно. Она со всех ног кинулась к нему, и когда поравнялась, он обнял ее за плечи. И Анетта почувствовала себя на верху блаженства. Тишину пустынной улицы нарушал лишь еле слышный звук их шагов да прерывистый стук падающих с веток дождевых капель. Мокрая листва зеленела над их головами. Капля упала Анетте на плечо и сбежала между грудей. Они шли по какому-то скверу. Звук капели, в иное время обязательно заставивший бы Анетту загрустить, сейчас казался ей самим голосом весны. Воздух был нежен, и весна ниспадала с деревьев и катилась прохладными каплями по ее коже. Вдруг какой-то отдаленный, но отчетливый звук нарушил тишину, следом еще один – и снова стало тихо.

– Птица! – воскликнула Анетта.

– Да, – отозвался Миша.

– О, уже утро! – вновь воскликнула Анетта.

Она посмотрела вверх – небо из черного становилось темно-серым. Девушка повернулась к Мише и обнаружила, что теперь может видеть его лицо. Он выглядел таким печальным, что Анетте тут же захотелось обнять его. «Я хочу, я способна, – радостно звучало в ней, – окутать его, успокоить, спасти». Она остановилась и взглянула на него. Сняв руку с ее плеча, Миша смотрел то ли на нее, то ли мимо нее ровным, безучастным взглядом. Теперь, когда между ними возникло расстояние, Анетта не осмеливалась прикоснуться к нему. До этой минуты она прижимала руки к телу, но теперь беспомощно опустила их, и разорванные половинки лифа разошлись, обнажив две чрезвычайно круглых белых груди. Мгновение Миша созерцал ее, вынырнувшую, словно русалка, из темно-зеленой оболочки своего платья. Потом со вздохом протянул руку и задумчиво провел пальцем вокруг одной груди.

После этого он повернулся и стал удаляться. Анетта, вся дрожа, вновь смяв в ладони платье, поспешила за ним, держась на шаг или два сзади. Миша остановился и начал рыться у себя в кармане. Анетта поняла, что они стоят перед запертой дверью гаража.

– У тебя там машина? – спросила Анетта.

– Да, – кивнул Миша, вставляя ключ в замок.

– А до дома далеко? – поинтересовалась Анетта.

– Нет, – ответил Миша. – Вон дом. – Он указал пальцем куда-то вверх; Анетта посмотрела и увидела ряд освещенных окон. Значит, в темноте они просто сделали круг. Ее пробрала дрожь.

– Едем, побыстрее, – пробормотала она. Миша отворил дверцу низкого серого автомобиля, и Анетта забралась внутрь. На приборной доске загорелась подсветка, мотор заурчал, тихо, затем громче, и машина поехала.

В ярком свете фар Анетта видела, как промелькнул сначала ряд знакомых улиц, потом ряд незнакомых, затем проехали по какому-то очень широкому шоссе. И наконец слева и справа зазеленели живые изгороди, растущие в ряд деревья и травяные бордюры, усыпанные первоцветом и покрашенные белым мелом. Дорога пошла в гору.

– Закутайся в плед, – сказал Миша.

Анетта свернулась калачиком и обмотала плед вокруг колен. В дымном таинственном свете, струящемся от щитка, она видела Мишин профиль. Он еще ни разу не посмотрел на нее. Она никак не могла сообразить, каким профилем он сейчас к ней повернут – голубым или коричневым? В полумраке трудно было разглядеть. Выехав на открытое пространство, автомобиль сразу же помчался с бешеной скоростью. Прошло какое-то время. Перелески и деревеньки на секунду выступали из серой мглы и тут же в ней исчезали. В машине было абсолютно тихо. Анетта чуть передвинулась и коленом коснулась Мишиного бока. Она молчала, но когда стрелка спидометра достигла отметки «70», почувствовала себя словно в раю. Еще никогда в жизни она не была так счастлива.

Теперь дорога пошла вниз. Сначала гравий трещал под колесами, потом они запрыгали по камням. Неожиданно Миша со всей силой притормозил, и автомобиль, дернувшись, остановился. Миша выключил мотор, который затих так внезапно, что Анетта в первую секунду даже растерялась – это тишина или что-то иное? Плотное облако мглы окружало их. Миша вышел из машины. Анетта расправила ноги. Она чувствовала, что все тело у нее занемело. Отворила дверцу, и холодный ветер дунул прямо в лицо. Ей хотелось, чтобы это путешествие длилось бесконечно. Она ступила на влажные камни, поскользнулась и чуть не упала. Миша прошел на несколько шагов вперед и остановился. Анетта слышала какой-то странный ревущий звук. Очень близкий. Оглушительный. Она сделала шаг вперед и поняла, что это звучит. Миша подвел машину почти к самому берегу моря. Теперь он стоял у кромки воды и волны разбивались у его ног.

Анетта была в полнейшем изумлении. Осторожно ступая по ракушкам и скользким привядшим водорослям, она спустилась к тому месту, где он стоял. Крупные плоские камни, из которых была сложена поверхность пляжа, похрустывали под каблучками. Анетта вдруг почувствовала себя в опасности. Мгла кольцом окружала их. Она оглянулась. Надеялась увидеть автомобиль, но заметила лишь краешек радиатора. Остальное тонуло в тумане. Она посмотрела на море. Но и здесь туман закрывал все. Волны появлялись из серой стены в тот миг, когда уже начинали изгибаться и опадать. С силой разбивались о камни, затем белопенное полотнище с шипением наползало на берег и отступало, таща за собой все, что удалось захватить. Бесконечный ритмический шум заворожил Анетту и приковал к месту. Ладонь, которую она прижимала к груди, стала одним целым с ее тревожно бьющимся сердцем. Потом она повернулась и взглянула на Мишу.

Изумление, охватившее ее, она прочла и на его лице. Он смотрел на волны широко раскрытыми глазами, словно на являвшихся неведомо откуда диковинных животных. Ужас и зачарованность – вот что читалось в его глазах. И увидев его таким, Анетта еще больше испугалась. Он бурно дышал, и губы его непрестанно шевелились, словно он произносил какие-то слова, тут же тонущие в реве волн. Туфли его промокли, но он наверняка не замечал этого. Вдруг наклонился, зачерпнул пенящуюся у его ног воду и поднес к губам.

– Миша! – прокричала Анетта, едва расслышав свой голос. Но он не оглянулся. Может, не услышал, а может, и забыл, что она рядом. Анетта вдруг почувствовала – на этом пляже кроме нее никого нет. Утренний свет с каждой минутой становился все ярче, и туман рассеивался. Теперь уже Анетта могла различить даль, откуда катились эти мощные серые валы, изгибаясь в серебристом тумане и первых лучах солнца. Все вокруг нее начинало сверкать и лучиться под не видимым еще солнцем. Она повернулась и почувствовала, как камешки задвигались и захрустели у нее под каблуками. Ноги промокли до щиколоток. В едином мучительном всплеске памяти события минувшей ночи вернулись к ней. Она увидала рыб, беспомощно подпрыгивающих на ковре, на диванных подушках. Ей хотелось рыдать, кричать, но больше всего – чтобы Миша обратил на нее внимание.

– Миша! – вновь закричала Анетта и схватила его за руку. Он вздрогнул и отошел от нее еще дальше, не оборачиваясь, все еще шевеля губами.

С искаженным от боли лицом Анетта секунду смотрела на него. И вдруг, подобрав длинный подол, с громким криком бросилась в воду. Она сделала всего три неловких шага по отступающему пенному полотнищу – и новая волна ударила ей в колени. Но Анетта устояла и шагнула еще глубже. И вдруг провалилась по пояс в бурлящую ледяную толщу. Закричала пронзительно… а следующая волна уже вздыбилась над ней. Ноги скользнули в бездну. И тут кто-то яростно дернул ее за руку и поволок к берегу. Это был Миша. Анетта вырывалась, едва не утащив и его на глубину. Но Миша все же выволок ее на берег и, протянув по гальке, разжал руку. Анетта упала коленями на камни.

– Ты, маленькая идиотка! – прокричал Миша, с силой встряхнув ее.

Анетта сидела на камнях. Она сейчас мало что чувствовала и понимала. Вот только болели расцарапанные в кровь ноги. И ей страстно хотелось остаться одной. «Уходи», – пробормотала она, глянув на Мишу.

Тот наклонился к ней. Лицо его было яростно. Он поставил ее на ноги и потащил к машине. «Садись на заднее сиденье, – приказал он, – и сними одежду. Завернись в куртку и в плед!»

Дрожа от холода, Анетта выскользнула из обрывков своего изумрудного одеяния и на секунду осталась нагая, одной длинной ногой упираясь в камни, а другую поставив в тепло автомобиля. На заднем сиденье была брошена вельветовая куртка. Анетта нырнула в нее, поверх закуталась пледом и в изнеможении откинулась на спинку сиденья. Потом посмотрела на Мишу. Сняв рубаху, он выжимал из нее воду. Грудь и спина у него были покрыты густыми черными волосами, теперь плотно облепившими тело. Намокшие волосы прилипли к щекам, и капли воды катились по ним, как слезы. Увидев это, Анетта начала всхлипывать.

Мощным рывком машина сдвинулась с места. Закрыв глаза, Анетта чувствовала, как мокрые шины, буксуя, расшвыривают гальку. Туман из серого успел превратиться в серебристый и теперь становился золотым. Сквозь эти скопления золота они выбрались на шоссе. И долго ехали в сторону города. Рев мотора достигал высшей точки. Слезы из глаз Анетты струились непрестанно. Никогда еще ей не было так плохо. К тому времени, когда она сумела кое-как справиться с собой и сидела, глядя на Мишин влажный затылок, с которого все еще стекали капельки морской воды, – к тому времени они уже проезжали окраины Лондона. Миша упорно молчал, и только когда показалась Темза, сказал: «Оденься-ка лучше в свою одежду».

Его слова достигали ее ушей словно сквозь вату. Но, послушно налепив на себя обрывки платья, она снова завернулась в куртку. И тут с удивлением поняла, что автомобиль уже стоит перед домом в Кампден-Хилл-сквер. Мотор перестал гудеть, стало ужасно тихо. Миша вышел и отворил перед ней дверцу.

– Я не могу туда идти, – громко сказала Анетта.

– Иди, – односложно произнес Миша. И снова ее охватило чувство, что он смотрит не на нее, а мимо или сквозь нее. Она кое-как выкарабкалась на тротуар. Миша подошел к двери и позвонил. Потом сел в машину и уехал, оставив Анетту одну перед домом.

Кутаясь в Мишину куртку, она стояла в глубокой растерянности. Потом поднялась по ступенькам и толкнула незапертую дверь. Начала подниматься к себе, и когда проходила мимо комнаты Хантера, тот вышел и молча проводил ее взглядом. Добравшись до площадки, расположенной под ее комнатой, она, словно в тумане, увидела Розу, стоящую на самом верху. Анетта обратила внимание, что дверь в ее комнату отворена. «Только бы не упасть», – пронеслось в голове у девушки. Она вдруг поняла, что у нее страшно болит голова. И устало привалилась к перилам. Роза стояла перед дверью ее комнаты, как некий грозный архангел.

– Где ты была, Анетта? – спросила она.

Анетта не знала, что сказать. Она так устала, смертельно… Ей удалось взобраться еще на одну ступеньку. И тут Роза заметила Мишину куртку.

– Анетта… – начала Роза и замолчала. На нижней площадке Хантер что-то говорил, но что именно, нельзя было разобрать.

Роза вдруг бросилась в Анеттину комнату и стала один за другим выдвигать ящики комода. Набрав полную охапку одежды, она швырнула ворох Анетте в лицо. Потом выволокла один из ящиков и грохнула о площадку. Поток нейлона и шелка заструился вниз.

– Не надо! – воскликнула Анетта. Она отступила вниз и тут же снова попробовала подняться. Но руки бессильно скользнули по перилам, а ноги поехали вниз по гладкой дорожке из тканей. Потеряв равновесие, она рухнула и с грохотом покатилась по ступенькам под ноги Хантеру.

Роза закричала и побежала вниз, на ходу раскидывая одежду. Анетта сидела на полу, раскачиваясь туда-сюда. Постепенно она начала тоненько подвывать.

– О боже, – причитал Хантер. – О боже!

Он попробовал поднять Анетту, но она вырывалась из его рук и, раскачиваясь, завыла еще громче.

– Наверное, – рыдала она, – наверное, я сломала ногу…

Роза опустилась рядом с ней на пол. Хантер видел, что сестра тоже сейчас заплачет. «Боже мой, боже!» – пробормотал Хантер и бросился к телефону.

Глава 17

День клонился к вечеру, и лампа горела на столе в комнате Питера Сейуарда уже более получаса. За окном под ветвями платанового дерева догорал печальный зеленоватый свет. Задернуты шторы или нет, Питера не волновало никогда. Призраков, слетающихся на призывный свет окон, он не боялся. Отложив ручку, Сейуард озабоченно смотрел на полотнища иероглифов. Они были загадочны, как всегда. Наконец он аккуратно сложил их. Потом взял нож и пододвинул к себе несколько объемистых книг, только что прибывших из Парижа. Глянул на часы, начал разрезать страницы. Прошло немного времени.

Кто-то постучал в дверь.

Это был Миша Фокс.

– Я опоздал, – произнес он. – Прошу меня извинить.

– Не беда, – ответил Питер Сейуард. – Я не тратил время зря. – Он повернул свой стул, и Миша опустился на пол у его ног. Несколько минут длилось молчание. Миша задумчиво смотрел куда-то в угол, а Питер – на Мишу.

– Вижу, ты устал, – проговорил Питер.

– Все сходят с ума, как обычно, – покачал головой Миша.

– Ты сводишь их с ума, – заметил Питер.

– Но тебя не свожу, – задумчиво сказал Миша. – Слышал, что случилось в доме после того, как ты ушел?

– Да. Рейнбери зашел и рассказал. – Питер, нахмурившись, покачал головой.

– Ну и ладно, – отозвался Миша. В интонации, с которой он это произнес, угадывалось, что с грустными делами покончено и теперь можно заняться более веселыми. – Фотографии у тебя?

– У меня, – согласился Питер и, потянувшись к ящику стола, извлек оттуда объемистую потрепанную книгу в зеленой обложке. Бросив ее на пол, он слез со стула и сел рядом с Мишей. Тот уже листал страницы и был настолько взволнован, что почти разрывал их.

– Прекрасно! – воскликнул он. – Лучшего я не видел! И до чего детально! Какой же ты умница, Питер! – Он радовался, словно ребенок, он почти хлопал в ладоши, и лицо его выражало теперь и живую боль, и радость, с него совершенно исчезло то напряженно-внимательно-недовольное выражение, присутствовавшее еще минуту назад. – О Питер, если бы ты знал, как я растроган! Какие дивные фотографии! Они трогают мою душу чем-то, что вскоре вернется ко мне. Я чувствую, вернется! Как чудесно чувствовать, что ничего, оказывается, не умерло!

Питер неуклюже сидел на полу, положив руку на сиденье стула и наблюдая за Мишей. Море книг окружало их.

Миша молча разглядывал какой-то снимок.

– Вот эта маленькая улочка, видишь? – наконец произнес он. – А где-то здесь лавчонка, да, кажется, краешек ее виден. И там я в детстве покупал сласти. А если вот сюда пойти, то будет наш дом. Улица, потом площадь, а уже за ней наша улица. – Он перевернул страницу. – А здесь! – воскликнул Миша. – Здесь, за этим углом что было? Ну-ка, отвечай. – И он показал Питеру фото.

– Наверное, твоя школа? – немного подумав, сказал Питер.

– Правильно! – вскричал Миша. Догадливость Питера так его восхитила, что он чуть ли не кинулся обнимать его. – А помнишь, в ту нашу встречу я все пытался вспомнить, как же звали учителя немецкого языка? Так вот, вспомнил – Кюнеберг!

– Кюнеберг, – повторил Питер. Он смотрел на Мишу и чувствовал изумление и нежность, неизменно пробуждающиеся в нем во время этих странных встреч. Миша был загадкой, которую, Питер это чувствовал, ему никогда не удастся разгадать… притом что, наверное, никто не знал о Фоксе так много, как он. Но чем больше Миша раскрывался перед Питером, тем загадочней становился. Когда-то Мише взбрело в голову рассказать Питеру о своем детстве; и постепенно из его воспоминаний возникла картина настолько удивительная, что Питер сначала принял все услышанное за некий смешанный с крупицами правды вымысел. Но сейчас он думал уже по-иному: это была увиденная Мишей правда, и точность, и полнота деталей в передаче ее для него невероятно важны.

Иногда, находясь в обществе Питера, Миша надолго задумывался, пытаясь что-то вспомнить, например фамилию учителя, и тогда лицо у него становилось важно-насупленным, как у маленького ребенка. Именно Миша предположил, что серия качественных снимков может оживить его память. И Питер через одного своего коллегу сумел раздобыть несколько фотографий в архиве Варбурга.

– А здесь, – сказал Миша, глядя на изображение какого-то фонтана, – здесь была бронзовая рыба. Я совершенно забыл, как странно! Нет, на снимке ее нет; она с другой стороны. И вода текла, но не из пасти, а из глаз. Помню, как я все спрашивал у мамы: почему рыба плачет? А на этой площади, – Миша перелистнул страницу, – каждую осень устраивали громадную ярмарку. Ох, и ярмарка была! Как там было ужасно, – Миша вдруг замолчал, прикусив губу.

– Почему? – спросил Питер.

– Ну, там устраивались… разные соревнования для развлечения публики, – проговорил Миша, – и дети должны были принимать участие. И знаешь, какие мы получали призы? Крохотных цыплят, только вчера вылупившихся.

– Вот как.

– Да, – продолжал Миша. – Мы игрались ими день или два, а потом они умирали. Они не могли выжить. И все это знали. И балаганщик, и родители… – голос Миши постепенно затих. Питер окинул его быстрым взглядом. В глазах у Миши блестели слезы. Но это не удивило Питера. Во время этих странных бесед Миша довольно часто плакал.

– Первый случай запомнился очень ясно, – снова заговорил он. – Я был тогда очень маленький. И не мог понять, что же случилось с моим цыпленком. Кто-то объяснил… словно это было в порядке вещей.

Питер молчал. Как и всегда, когда Миша начинал вспоминать, его охватывало какое-то неопределенное и вместе с тем мучительное беспокойство.

– После этого, – рассказывал Миша, – я стал наблюдать за животными, хотел увидеть, как они умирают. Но нет… человек никогда не видит смерти животных. Этой чести он не удостоен. И умерших животных человек тоже не видит. Подумай, сколько существ вокруг нас: птицы, звери, разнообразнейшие насекомые! Они беспомощны, и срок их жизни так мал. Но их трупов человек не видит. Куда же они деваются? Поверхность земли уже должна была быть завалена телами погибших животных. Думая об этом, я иногда…

– Что?

– Убивал животных, – Миша сидел совершенно неподвижно, подняв одно колено, а другую ногу подвернув под себя. Он пристально глядел куда-то вдаль, словно видел прошлое.

– Для чего ты это делал? – тихо, словно находясь вблизи спящего, поинтересовался Питер.

– Мне было их так жаль, – откликнулся Миша. – Они так беззащитны. Все что угодно может их ранить. И я не мог… этого вынести, – еле слышно произнес Миша. – Однажды кто-то подарил мне котенка, и я… убил его.

Питер вновь глянул на него и отвернулся. Он посмотрел на Мишину руку, лежавшую на ковре почти рядом с его рукой. Она слегка дрожала и показалась обеспокоенному воображению Сейуарда каким-то существом, маленьким и беспомощным. Он покачал головой. Не впервые они говорили о таких вещах. «Что за демон такой, – спрашивал себя Питер, – заставляет Мишу непрестанно причинять боль именно этому участку души? И как странно близки в этом человеке жестокость и сострадание».

– Такие жалкие и беззащитные, – пробормотал Миша. – Только так можно было помочь им, спасти их. Это так и есть. Боги убивают нас не ради развлечения, а потому, что при виде нас их сердца переполняются сочувствием, непереносимым, похожим на болезнь. Посещало ли тебя хоть когда-нибудь чувство, – он повернулся к Питеру, – что все в мире нуждается в твоем покровительстве? Ужасающее чувство. Все… даже этот коробок спичек. – Он вытащил коробок и протянул вперед руку.

– Нет! – почти выкрикнул Питер.

Миша какое-то время пристально смотрел на него, но Питер понимал, что видит он только прошлое. Уверенный в этом, Сейуард не сумел уловить тот миг, когда в разноцветных глазах Миши появилось удивление.

– О, Питер! – воскликнул Миша. – Какой же ты терпеливый! Как добр ко мне! – рассмеялся он. И пружинистым движением поднялся на ноги. Уронил коробок спичек и на лету поддел носком ботинка. Тот взлетел и шлепнулся на самый верх книжного шкафа.

– Пусть остается там! – крикнул Миша. – Пусть погибает! Пусть гниет! Что нам до этого! – Он заставил Питера встать. – А теперь об этих иероглифах, – сказал Миша. Положив руку Питеру на плечо, он потянулся к полотнищам иероглифов, подтянул к себе одно и начал рассматривать. И в эту минуту Питеру показалось: еще мгновение – и Миша прочтет то, что там написано! Он не может не знать! Миша впился взглядом в иероглифы… Сейуард видел его карий глаз, видел этот жестокий ястребиный профиль и вдруг подумал: «Да это же сам дух Востока, того, древнего, бывшего еще до греков, варварского и погребального, востока Египта, Ассирии, Вавилона…»

– Советую тебе сейчас не тратить усилий, – изрек Миша. Он произнес это как посвященный в таинство. – Тебе не удастся их прочесть. Вскоре отыщется двуязычный памятник. – Он отодвинул лист и повернулся к Питеру. – А теперь мне пора уходить.

Питер почувствовал разочарование. Он надеялся на более продолжительный визит.

– Снимки возьмешь с собой? – спросил он.

– Нет, пусть остаются у тебя, – Миша поднял зеленый альбом и положил на стол. – А я буду заходить и смотреть. У тебя будет храниться мое детство.

– Благодарю, – сказал Питер. Ему не хотелось, чтобы Миша уходил. Какую бы причину придумать, чтобы его задержать?

– Питер… – позвал Миша.

– Да? – с надеждой отозвался Питер.

– Рейнбери рассказал тебе… о рыбах?

– Да.

– Ну, тогда… – Миша чуть помедлил, не глядя на Питера, – …до свидания.

Дверь затворилась. Сейуард отодвинул нож и взял блокнот. Но прошло немало времени, прежде чем он начал записывать. Он с сожалением вспомнил, что ничего не сказал Мише о Розе. Но с другой стороны, что он мог сказать?