Текст книги "Бегство от волшебника"

Теперь, когда Миша был рядом, напряжение постепенно уходило. Роза чувствовала, что можно не смотреть на Мишу и нет необходимости что-либо говорить. Она еще раз оглядела комнату, подошла к окну. И тут услыхала раздавшийся сзади странный звук. Это смеялся Миша. И она тоже начала смеяться, легко и радостно. И вдруг поняла, что потеряла власть над своим лицом; и даже на миг прикрыла его руками, чтобы не выдать ликования. Они пошли навстречу друг другу и, когда осталось несколько шагов, остановились.

Роза перестала смеяться… но глубочайшая пропасть, открывшаяся за их смехом, разделяла их, и они смотрели друг на друга через эту пустоту. «Что же я делала все эти годы?» – спрашивала себя Роза. Она шагнула вперед, почувствовав, как подгибаются колени. И вдруг увидела лицо Миши без маски; никто, она не сомневалась, никто не видел его таким беззащитным, только она одна, и это было много лет назад. Еще шаг – и он схватил ее за руку. Держась друг за друга, они опустились на колени, потом медленно легли на пол. Секунду ее веко трепетало под его губами, как птичка. Потом их губы слились в долгом поцелуе, словно после мучительной жажды им наконец посчастливилось припасть к воде.

Потянув за руку, он поднял ее. И сам сел рядом, скрестив ноги, маленький и веселый, как портняжка из волшебной сказки.

– Ну, Роза? – спросил он. Она потерла рукой лоб.

– Я заблудилась, – произнесла она, – заблудилась, как в лесу.

– Пройдешь еще немного, – сказал Миша, – и услышишь стук топора. Потом еще чуточку – и окажешься возле хижины дровосека.

– Нет, – возразила она, – возле избушки колдуньи.

Роза всматривалась в него, как в зеркало. Наверное, когда они обнялись, ее душа отпечаталась в нем и теперь глядела на нее распахнутыми глазами.

– Как странно, – заметила Роза. – Я никогда раньше не замечала, как мы с тобой похожи.

– Это иллюзия любящих, – ответил Миша. Он встал и помог подняться ей.

– Миша, – позвала она, – мне нужна твоя помощь. – Они сели на поставленные бок о бок стулья. Роза с удивлением обнаружила, что находится сейчас в том самом зале, где состоялся прием. И мебель была все та же, вот только гобелены куда-то делись. Она посмотрела на то место, где тогда стоял аквариум, и в этот же миг пласт воспоминаний открылся в ней, глубоко погребенных воспоминаний о горе, которое она принесла Мише много лет назад, и о горе, которое он принес ей.

– Не думай об этом, Роза, – сказал Миша. Он прочел ее мысли.

– Согласна. Нельзя распускаться.

Миша снова рассмеялся.

– В этой фразе ты вся! – и он взял ее за руку.

– У меня неприятности, – пожаловалась Роза. Чуть раньше она задумывалась – можно ли открыть Мише всю историю Лисевичей? Нет, решила она тогда, если и рассказать, то лишь самую малость. Но сейчас, растроганная присутствием Миши, потрясенная своей собственной радостью, она вдруг подумала – а действительно, почему бы не рассказать все! Но осторожность вернулась к ней, как предостерегающее пожатие чьей-то холодной руки, и она не стала менять свой план. И все же она внесла, совершенно к этому не готовясь, одну поправку в свое повествование: в нем остался только Стефан. О существовании Яна она умолчала. В ее версии событий присутствовал лишь один из Лисевичей. Рассказ не занял много времени. Миша смотрел на нее пристально, когда она говорила, и в ней зашевелился вопрос: о скольком из того, о чем она умолчала, он догадывается? Он ни о чем не спрашивал. И, когда она закончила, произнес только одну фразу: «Гм. Могу ли я действовать так, как сочту нужным?»

Роза склонила голову. Ей показалось, что в этот миг она продает себя в рабство. Но оказаться в его власти – сейчас это было глубочайшим ее стремлением! Если между ними вспыхнуло пламя, пусть оно охватит ее.

– Благодарю, – произнесла Роза. Это было похоже на завершение очень длинного разговора.

– Я бы хотел поговорить с тобой о чем-то, раз уж ты здесь, – сказал Миша. – Мы видимся так редко.

Роза почувствовала – что-то изменилось в настроении, миг – и все стало иным. Странно, но ей тут же вспомнилось прошлое, то время, когда из недели в неделю, из месяца в месяц Миша тащил ее за руку через пекло. В нем жил некий коварный дух, для нее непостижимый, всегда в последний миг вносящий разлад в их отношения. Всегда в последний момент и без видимых причин случался какой-то изгиб, начиналось утверждение силы, проступал намек на запутанность, лежащую вне ее понимания, рождалось чувство, что даже после всего, что было между ними, она все же остается пешкой в Мишиной игре. И тогда нежность и восторг, вроде бы такие нерушимые, сменялись чем-то совсем другим. Это был тот самый темный дух, который в прошлом уже готовился уничтожить ее и от которого она в последний момент все же сумела убежать. И сейчас в Мишиной невинной фразе она опять с содроганием расслышала тот голос. «Теперь я знаю, что будет дальше», – подумала она. Но Миша сказал то, чего она не ожидала:

– Я хочу поговорить о Питере Сейуарде.

Глава 23

За последнюю неделю Анетта пять раз перебиралась из отеля в отель. И силы ее были на исходе. Первые два или три дня она едва ли не каждый час звонила в дом Миши Фокса, потому что, поразмыслив, решила, что Кальвин солгал: Миша не мог уехать. И каждый раз ей вежливо отвечали: мистера Фокса нет дома. К тому же она послала ему три письма и одну телеграмму, но без всякого результата. И тогда беспросветная тоска завладела ею, и она просидела в номере безвылазно целый день. Анетта переезжала из отеля в отель только потому, что боялась: а вдруг хозяева решат, что она больная или сумасшедшая, и начнут допытываться или попробуют связаться с ее родителями. Сердце подсказывало, что Миша не хочет видеть ее; а раз так, сказала она себе, то и жить не стоит.

Анетта вышла на платформу одного из крупных лондонских вокзалов. В руке был чемодан. Она медленно продвигалась к выходу. Куда она шла? На этот вопрос не было ответа. Брела куда глаза глядят и чувствовала: круг сжимается, идти некуда. Она увидела телефонную будку, остановилась и стала ее разглядывать. Будка такая теплая, красная, и внутри так уютно, словно в каком-то маленьком храмике. Она верила в силу телефонной связи. И с трепетом, с каким путник замирает перед распятием на дороге, отворила дверь телефонной будки. Подняла трубку, будто надеялась тут же услышать слова утешения. И вдруг ей стало понятно, что надо делать. «Как же я раньше об этом не подумала!» – изумилась она. Но она понимала и другое: это ее последний шанс.

Порывшись в сумке, она отыскала письмо Николаса. Там был указан не только адрес отеля в Канне, но и номер телефона. Набрав код станции, Анетта попросила соединить с континентом.

– Я хочу позвонить в Канны, – сказала Анетта. – Канны, во Франции. – И тут же осознала, насколько наивна ее просьба: с таким же успехом можно было попросить соединить с Валгаллой. Но телефонистка ничуть не удивилась. Позвонить в Канны? Почему бы и нет. Стоимость звонка – девять шиллингов минута.

Анетта извлекла из кошелька кучку серебра и начала опускать монетки в щель. И по мере того, как она бросала деньги, звуковой коридор открывался рядом с ее ухом, телескопически, секция за секцией, и в последней из них должен был прозвучать голос Николаса. В звуковом пространстве голоса переговаривались сначала на английском языке, а потом вдруг к ним присоединилась французская речь, свежая и ломкая. Анетте даже послышалось, как зашумели волны пролива. Голос из Парижа говорил с голосом из Прованса. Анетта ждала. Ждала, затаив дыхание. И вот наконец где-то далеко-далеко прозвенел телефонный звонок. Это во Франции звонил телефон в каком-то отеле в Каннах. Чей-то голос сообщил название отеля. После этого прежние голоса зазвучали в обратном порядке, приближаясь к уху Анетты. «Vous avez la communication, Londres»[31]31
  Соединяю с Лондоном (фр.).


[Закрыть], – произнесли вдалеке.

– Говорите, – раздалось рядом с ее ухом.

– Je voudrais parler avec Monsieur Cockeyne[32]32
  Я хочу поговорить с месье Кокейном (фр.).


[Закрыть], – охрипшим голосом сказала Анетта.

– Avec Monsieur qui?[33]33
  С кем? (фр.)


[Закрыть] – переспросили из Франции с некоторым нетерпением.

– Cockeyne, – постаралась как можно четче выговорить Анетта.

– Ah, Cockeyne, – отозвались во Франции. – Attendez un moment. Qui est à l’appareil?[34]34
  Подождите минутку. Кто его спрашивает? (фр.)


[Закрыть]

– Sa soeur[35]35
  Сестра (фр.).


[Закрыть], – ответила Анетта. На сердце у нее сразу стало легче. Она поцеловала конверт с письмом.

И тут же снова раздался голос: «Monsieur est parti, il est parti ce matin. Non, il n’a pas laissé d’adresse»[36]36
  Месье ушел сегодня утром. Нет, координаты не оставил (фр.).


[Закрыть].

Анетта медленно опустила трубку. Вышла из будки, направляясь по улице, задевая руками стены и перила.

Наконец-то ей стало ясно, что надо делать. Ее до глубины души потрясло, что не удалось пожертвовать драгоценные камни реке. Она не собиралась ни преследовать Яна Лисевича, ни сделать попытку отнять у него камни, потому что восприняла поляка как некоего посланца судьбы. Она хотела сделать некий символический жест, но он был отвергнут.

Оставив чемодан в камере хранения, девушка поймала такси и велела ехать в Кампден-Хилл-сквер. План, который у нее сложился, был ясен, краток и окончателен. Жизнь снова стала простой и понятной. Ей надо покончить с собой. Она даже знала как.

Роза хранила в буфете две бутылочки со снотворным. И с ее же слов Анетта узнала, что если принять все разом, то это будет роковая доза. Она чувствовала, как сознание ее сузилось до крохотного желания. Как любовникам нужно только одно – любовь, так и ей нужны были только эти две бутылочки. Она не допускала мысли, что кто-нибудь может ей помешать; и в самом деле, никто не помешал. Парадная дверь была заперта, но у Анетты был свой ключ – и она направилась прямо к буфету. Бутылочки оказались на месте и тут же перекочевали к ней в карман. Она заглянула в свою комнату. У нее создалось впечатление, что здесь кто-то успел поселиться. Она тихо пошла вниз по лестнице. Из комнаты Хантера доносились какие-то звуки, но в комнате Розы было тихо. Хлопнув дверью, она вышла из дома. Такси ждало ее. Она назвала район и адрес фешенебельного отеля возле Гайд-парка, где иногда останавливались ее родители.

Такси мчалось по Кенсингтону. Анетта проверила содержимое бутылочек. Роза с некоторых пор перестала принимать снотворное, и таблеток было предостаточно. Анетта прижала бутылочки к груди. Ей хотелось остаться наедине с ними. Она судорожно вздохнула и устало посмотрела в окошко. Ей не терпелось завершить путешествие. А мир по-прежнему окружал ее.

Вот наконец и двери отеля, очень высокие, белоснежные. Анетта прошла внутрь. «Мне нужен номер с видом на парк», – сказала она.

Голос ее звучал невнятно. Словно сквозь пелену, она глядела в глаза портье. Он тоже отвечал очень тихо, почти шепотом, будто догадывался, к чему она готовится. Еле передвигая ногами, Анетта пошла вверх по лестнице. Комната оказалась просторной, с двумя большими окнами и балконом. Перед зданием через дорогу раскинулся парк. По аллеям чинно прогуливались мамы с колясками, детишки на зеленых полянах гоняли обручи, а собаки с лаем носились следом. Кто-то запускал воздушного змея. Анетта выглянула из окна. Но люди в парке показались ей такими далекими, словно фигурки, нарисованные в часослове.

– Покончим с комедией, – громко произнесла Анетта. Она ведь была в комнате одна. – Покончим с комедией. – В этих словах как будто отразилась сущность ее решения.

– К чему продлевать боль? – продолжала она. Посетители парка прохаживались, бегали, ходили туда-сюда. Сквозь разрывы облаков лучи бледного света устремлялись прямо на них.

– Покончим с комедией, – повторила она. Опустилась на край постели и невидяще посмотрела вперед. Она пребывала сейчас в невероятном одиночестве. Голова ее увеличивалась, увеличивалась, пока не заполнила собой весь мир. Анетта как отдельное существо исчезла, став гранью вселенной, внутри которой все прочие существа жили, двигались и пребывали. Смерть не могла бы изменить ее больше, чем она уже изменилась. – Покончим с этой комедией, – повторила она еще раз.

Зазвонил телефон. Анетта вскочила и подняла трубку. Администратор спрашивал, не желает ли она чего-нибудь. Нет, ничего не желаю, ответила она и положила трубку. Мысли путались. Думала ли она сейчас о Мише? Наверное, нет. Ощущения, которые связывались с детством, – вот что сейчас вернулось к ней: покинутость, скука и боязнь чужих мест; спешка и шум мира, никогда не становившегося ей родным; враждебный запах дорогого отеля и поезда дальнего следования. Все, когда-то перечувствованное, соединилось в единый миг.

Она достала из сумки бутылочку. «Хватит ли?» – подумала озабоченно. И тут еще одна мысль пришла к ней. Девушка сняла телефонную трубку.

– Я хочу сделать заказ, – сообщила она. – Три бутылки джина. – Из детективов Анетте запомнилось, что снотворное после алкоголя действует с удвоенной силой.

Вошел посыльный. Поставил бутылки на стол. Анетта не глядела на него, но краем глаза уловила на его лице любопытное и дерзкое выражение.

– Извините, мисс, – произнес посыльный, – а сколько бокалов принести?

– Один, – ответила Анетта. – Ох, простите, шесть, – добавила она поспешно, не желая возбуждать подозрения.

– Желаете ли еще чего-нибудь для вашего маленького парти? – поинтересовался посыльный. – Есть свежайшие оливки, сырные палочки, хрустящий картофель, мы даже можем для вас приготовить…

– Ничего не надо, – остановила его Анетта.

Посыльный вышел, вернулся с бокалами и удалился вновь.

Анетта встала и прошлась по комнате. Откупорила бутылку джина и налила полный бокал. Стремительно выпила. И тут же почувствовала себя немного по-другому. Опять выпила. Еще больше половины осталось, подумала она. Прислушивалась к молчанию комнаты. Что же, вот так, в гробовой тишине и умирать? Она яростно заметалась по комнате. Если бы только можно было, она бы весь отель перевернула, в огонь бы прыгнула, взорвала бы себя – все, что угодно, только не такой вот безмолвный конец. Ей до озноба захотелось все уничтожить, истребить.

– Опустим занавес! – провозгласила Анетта. Бокал, из которого она только что пила, полетел в камин. Она посмотрела на бутылки с джином, на ряд еще не разбитых бокалов – и вдруг прекомичнейшая мысль осенила ее. Вечеринка! Почему бы и нет? Она подняла трубку и набрала номер Джона Рейнбери. Она станет гостьей на своих собственных поминках!

Рейнбери сидел у себя в гостиной, все никак не решаясь позвонить Агнес Кейсмент. Он обещал позвонить днем, но все откладывал и откладывал. Надо позвонить, это очень важно. Но чем дальше, тем больше звонок превращался в действие, наполненное неким метафизическим смыслом. А вместе с метафизикой перед Рейнбери предстала и вся его прежняя жизнь. Дело в том, что он сделал предложение Агнес Кейсмент. Как это случилось, Рейнбери и сам не мог объяснить. Но раз уж случилось, отступать нельзя. Ты должен взять на себя ответственность, приказывал себе Рейнбери, созерцая телефонную трубку. Стабильность – вот что главное. Все эти блуждания хороши лишь до поры до времени. Нужно укореняться в жизни. Дети и все такое. Женитьба – вот что тебе необходимо. Наберись храбрости и решай. Болезненно, кто спорит. Но это именно то, что надо сделать. Таков твой путь, и не притворяйся, что ты этого раньше не знал.

Такого рода мысли плыли по поверхности его сознания, а ниже возникал страх, и ужас, и неподдельное удивление. Ну как, скажите на милость, все это случилось? Он сотню раз прокручивал перед собой сцену на сельской дороге. Открытый автомобиль стоит под юным расцветающим буком. Белым росистым цветом покрыты живые изгороди из терновника. Неподалеку, на заливном лугу, желтеют лютики. К аромату духов мисс Кейсмент примешивается аромат цветов и запах навоза. Откуда-то с полей доносится звук трактора, а с ветки букового дерева – птичье пение. «Прошу вас стать моей женой», – произносит Рейнбери. Откуда взялись эти слова? Что же на самом деле случилось? А я тебе скажу, что случилось, сам к себе обратился Рейнбери. Ты обручился с красным спортивным автомобилем мисс Кейсмент!

Зазвонил телефон. Рейнбери виновато вздрогнул и с болезненным выражением поднял трубку. Но нет, это была не невеста. Он с удовольствием распознал голос Анетты и обрадовался несказанно. Вечеринка! Прекрасно! И прямо сейчас? О, это именно то, что надо. Да, явлюсь незамедлительно. Чрезвычайно буду рад встрече. Он вскочил с кресла. Уже на пороге вспомнил, что так и не позвонил мисс Кейсмент. С мрачным видом вернулся и, как герой пьесы, произнес в трубку положенный текст. Благовидный предлог придумать было не так уж трудно. Первый обман и наверняка не последний. Он почувствовал: его семейная жизнь уже началась.

Анетта позвонила в Кампден-Хилл-сквер. Насколько ей было известно, в это время Роза должна находиться на фабрике; значит, Хантер дома один. Услышав Анеттин голос, он в ответ закричал от радости. Да, сейчас придет! Жаль, Розы нет дома. Да, уже бегу. После этого звонка Анетта задумалась, держа трубку в руке, да так долго, что в конце концов явились из администрации и попросили либо звонить, либо положить трубку. И тогда Анетта набрала номер Миши Фокса. Раздался обычный вежливый ответ: мистер Фокс в отъезде. Она попросила к телефону Кальвина Блика. И через секунду послышался его голос.

– Мистер Блик, – сказала Анетта, – боюсь, я вела себя грубовато в последнюю нашу встречу. И теперь я буду очень рада, если вы навестите меня и мы с вами выпьем в спокойной обстановке.

– Весьма польщен, – ответил Кальвин. – Обрадован… Предвкушаю встречу… лечу!

Анетта отпила еще немного джина. Значит, будут представители и от Миши Фокса, и от Розы… Это хорошо. Сделать так, чтобы и ей, и ему стало больно… И на миг ей показалось, что не себя, а их она собирается умертвить. Анетта начала готовить сцену. Номер был с ванной, и там она спрятала бутылочки. Она заказала еще джина, немного вермута и шампанского. И на миг задумалась – наверное, надо оплатить стоимость заказа? «А зачем? – тут же с горькой ухмылкой возразила самой себе. – Там, куда я отправлюсь, все счета уже оплачены. В той стране и джин, и шампанское – все бесплатно».

Кальвин Блик явился первым. Он, никогда ничего не принимавший за чистую монету, с любопытством глянул на девушку. Понял, что Анетта пьяна.

Пока несли заказанный Анеттой апельсиновый сок, появился Джон Рейнбери.

Кальвин, в последние минуты как-то чрезвычайно оживившийся, так и бросился ему навстречу. «О, вы выглядите каким-то уставшим, мой дорогой Рейнбери! – затараторил он. – Слишком много дел на службе, я подозреваю?»

– Я оставил службу, – скривился Рейнбери.

Кальвин слышал об этом, но начал удивленно и сочувственно охать, и восклицать, и задавать разные вопросы, на которые уже знал ответы.

Вошел Хантер и нахмурился, когда увидел Блика, о котором ничего не слышал с той самой ночи в доме Миши Фокса. Тем временем Анетта где-то в углу приступила к пятой порции неразбавленного джина.

– Если мисс Кокейн не возражает, я возьму на себя обязанности распорядителя, – произнес Кальвин. – Итак, вам чего налить, мой дорогой Рейнбери?

– Немного шампанского, – отозвался тот. «В конце концов, мне есть что праздновать!» – добавил он. Добавил, безусловно, про себя. Относительно предстоящего бракосочетания он поклялся мисс Кейсмент хранить тайну. И таким образом поставил в своем сознании плотину, препятствующую слишком бурному проникновению потока новой жизни в русло старой.

Хантер выпил глоток джина, потом обратился к Анетте. Та стояла и глядела на них с какой-то странной улыбкой.

– Анетта, – сказал Хантер, – пожалуйста, возвращайся домой, в Кампден. Роза очень сожалеет обо всем случившемся и ждет твоего возвращения. – Сожалеет ли Роза, Хантер не знал наверняка, но сам относился к Анетте с искренним сочувствием.

– Домой? – уловив лишь одно это слово, крикнула Анетта. – Кампден – мне не дом! У меня нет дома! Я беженка! – И она с вызовом оглядела собравшихся. Они смотрели на нее. – И я покончу со всей этой комедией, – воскликнула она, проглотив оставшийся в стакане джин.

– Эй, не надо так много! – заметил Хантер.

– Ну и какова же цена Школы Жизни, Анетта? – спросил Кальвин.

– Все, конец семестра, – ответила Анетта и повернулась к окну. В парке стремительно темнело. Череда темных облаков протянулась по небу, а под ними догорал последний бледный свет дня. Деревья стояли как нарисованные, был виден каждый листик. Дети и собаки ушли домой. Там и сям в аллеях мелькали влюбленные пары. На глазах у Анетты сцена погружалась во мрак. Темный цвет облаков растворялся в густой синеве ночи.

– Включите свет! – крикнула Анетта. И начала задергивать занавески.

– Идем домой, – тихо позвал Хантер.

– Не трогайте ее, – шепнул Кальвин.

Анетта ушла в ванную комнату. Она раскрыла первую бутылочку и высыпала горсть таблеток себе на ладонь. Подставила стакан под кран. И в эту минуту увидела в зеркале свое лицо… Глаза громадные, черные, и все лицо какое-то такое… словно во сне. Кладя в рот таблетку, она в то же время смотрела на себя в зеркало. От этого ей становилось легче. Проглотила таблетку, потом еще несколько. Эта работа требовала терпения. Глоталось с трудом, словно горло сопротивлялось таблеткам. За дверью, в комнате оглушительно смеялись. Она бросила несколько таблеток в стакан, но они не растворялись. Тогда начала искать, чем бы их растолочь. На полу за умывальником валялась зубная щетка. Несомненно, забыта предыдущим постояльцем. Сначала она поморщилась… негигиенично, но потом махнула рукой – а, какая разница! Что разницы уже нет – это ее потрясло. Она крошила таблетки, пила мутную воду и снова крошила. Вскоре первая бутылочка опустела. Она приступила ко второй. Почувствовала, что сейчас упадет, и опустилась на табуретку. Уже действует, поняла она.

Кто-то постучал в дверь. Раздался голос Хантера:

– Анетта, с тобой все в порядке?

– В порядке, – Анетте показалось, что она ответила, а может, просто что-то прозвучало у нее в голове, и какой-то звук вырвался из губ. Как интересно, подумала Анетта. Забавно будет описать все это Николасу. Но тут же последовала новая мысль: я никогда не расскажу Николасу. Во второй бутылочке оставалось теперь лишь несколько таблеток. Хватит, решила Анетта. Достаточно. Она чувствовала себя очень странно. Мысли ползли медленно, как черепахи.

– Так вот на что это похоже, – достаточно громко сказала Анетта. Думать все труднее… И уже не рассказать Николасу.

Анетта открыла дверь ванной и вошла в комнату. Там сидели какие-то люди, и губы их округлялись от смеха. Девушка подняла бутылку и начала наливать себе джина. Рука у нее тряслась.

– Анетта! – совсем близко крикнул Хантер. – Хватит пить!

Джин пролился ей на руку.

– Конец комедии, – заявила Анетта. Лизнула свою руку, стала рассматривать. Рука дрожала, как умирающее животное. А ведь она и есть умирающее животное! Бедная рука, ей так не хочется умирать. Ее умертвляют, а она не желает.

– Моя бедная рука! – вскрикнула Анетта. И слезы потекли у нее по щекам. А может, они уже давно текли. Она продолжала зачарованно смотреть на свою руку.

Рейнбери и Кальвин удивленно взглянули на нее.

– Что случилось? – спросил Рейнбери. – Ты порезалась? – Он взял ее ладонь и посмотрел.

– Ох, Анетта, не надо плакать! – произнес Хантер таким голосом, будто сам готов был заплакать. – Вот, хочешь еще джина? – Он наполнил ее стакан, а потом свой. Анетта истерически зарыдала.

– Девушка слишком много выпила, – пожал плечами Рейнбери.

– Не знаю, – пробормотал Кальвин. – Мне кажется, тут что-то еще. Анетта! Анетта! – позвал он громко, словно она была очень далеко.

Анетта покачнулась и рухнула в кресло. Хантер опустился перед ней на колени. Чернота сгущалась перед ее глазами. Где-то в центре точечка света еще горела, и там были лица Рейнбери, Кальвина и Хантера, склоняющиеся над ней. Что-то бормоча сквозь рыдания, она сжала Хантера за плечо. Он обнял ее.

– Перестань, Анетта! – в отчаянии крикнул Хантер.

Анетта пыталась что-то сказать, но слышались только рыдания.

– Я от… от… равилась… – наконец прорвалось сквозь нескончаемый вой.

– Что она говорит? – спросил Рейнбери.

– Говорит… отравилась! – воскликнул Хантер.

– Да она просто пьяна! – заметил Рейнбери.

– А я полагаю, она говорит правду, – вмешался Кальвин.

В этот миг дверь распахнулась, и две высокие фигуры стремительно вбежали в комнату.

– Эндрю! Марсия! – прокричала Анетта и снова упала в кресло.

Трое мужчин, столпившиеся возле нее – Хантер охватил ее за плечи, Кальвин всматривался в лицо, Рейнбери, сгорбившись, держал за руку, – замерли от удивления. Потом виновато отступили. Родители склонились над Анеттой. Поддерживая с двух сторон, подняли ее. И она повисла безвольно на их простертых руках.

– Она отравилась! – пронзительно крикнул Хантер. – Скорей за доктором!

И тут же комната наполнилась криками и суетой. Анеттина мать говорила что-то очень быстро и звонко по-французски. Анеттин отец звонил в администрацию, требуя соединить с какой-нибудь больницей. Девушка стонала, полузакрыв глаза. Отец хлопал ее по щекам и требовал сказать, что она приняла. Хантер произносил что-то бессвязное. Рейнбери пытался объяснить кому-то, кому, он и сам не знал, что еще две минуты назад у него не было никакого подозрения, что Анетта… это невообразимо… и представить нельзя. Кальвин, потягивая апельсиновый сок, молча наблюдал. Появились люди в темных халатах, сменившись затем людьми в белом. Врач говорил о чем-то администратору отеля. Анетта лежала теперь совершенно расслабленно и неподвижно. Отец обыскивал комнату.

Тут Рейнбери вышел из ванной.

– Вот, – сказал он, – похоже на снотворное. Возможно, люминал. – И он протянул две бутылочки.

Хантер протер глаза.

– Позвольте взглянуть, – сказал он. Рассмотрев бутылочки, Хантер опустился на кровать и вдруг разразился хохотом.

– Истерика с юношей, – заметил Рейнбери.

Почти минуту Хантер от смеха не мог выговорить ни слова. Наконец справившись с собой, проговорил:

– Анетте стало плохо… от слишком большой дозы джина и магнезии! – Проговорил и от хохота покатился на подушки.