Текст книги "Бегство от волшебника"

Глава 27

Поезд едет прямо по морю! Или так мечталось Розе. Она сидела у окошка и представляла, как прохладная морская вода поднимается до самых колен. Чернота тоннеля осталась позади. И теперь между темнеющими вдали колоннами мелькало Средиземное море, ярко-синее, усыпанное искорками света. День давно перевалил за полдень, и жара стояла невыносимая. От долгого путешествия, от тяжести принятого наконец решения Роза чувствовала невероятную усталость. Характерный вагонный дух и жара окутывали ее. Пошевелить рукой, передвинуть ногу и то было трудно. Она посмотрела на часы. До станции еще полчаса. Поезд ворвался в очередной тоннель. Роза закрыла глаза. Если в аду и есть какое-нибудь развлечение, то оно должно быть именно таким: открывать и закрывать глаза.

После визита миссис Уингфилд Роза вдруг решила: надо действовать. Она саму себя в чем-то убеждала относительно Миши. И тут же разубеждала. И в результате ей стало ясно одно: дольше медлить нельзя. И теперь она уже нисколько не сомневалась, что своим поведением в их последнюю встречу Миша именно хотел вывести ее из равновесия. Но от всех этих прозрений легче не стало.

Она решила, что нужно встретиться с Питером. Но на пути к его дому ей, как нарочно, через каждые два шага попадались на глаза телефонные будки. Раньше она не замечала, что их на улице так много! Одна за другой они вырастали перед ней, как обелиски, обозначающие путь к храму; и в каждой ей виделось изображение Миши Фокса. Роза по пути распахивала двери и всматривалась в черные аппараты. В каждом из них хранился голос Миши Фокса. И вот наконец последняя будка, перед домом Питера. В эту будку она вошла и набрала номер Миши Фокса.

Говорить с Мишей по телефону всегда было непросто. Прежде чем на том конце провода раздавался его голос, надо было переговорить с дюжиной каких-то незнакомых людей. И всегда оставалось подозрение, что все эти лица и дальше продолжают держать трубки, слушая каждое слово – естественно, по распоряжению самого Миши. И никогда не удавалось определить, кому же из окружающих Мишу людей принадлежат эти голоса. Они были анонимны, допрашивали звонящего, извлекали нужные сведения и зачастую в итоге оставляли ни с чем. Вот и сейчас Роза сняла трубку, почти ни на что не надеясь. Она набирала номер только для того, чтобы хоть что-то сделать, совершить хоть какой-то поступок в реальном мире, чтобы хоть на миг выйти из заколдованного царства мыслей и призраков. Она подняла трубку так, как поднимают в церкви свечу, без веры, а лишь покоряясь требованиям ритуала.

Отозвался женский голос и попросил обождать. Потом раздался мужской голос, спросил имя и по какому делу. Роза назвала себя и попросила к телефону Мишу. Последовало долгое молчание. Потом она услышала голос Кальвина Блика. Он говорил дружески, сочувственно. Увы, Миши нет в Лондоне… какое-то время пробудет на своей вилле в Италии. Знаете ли вы адрес? Да вот он, под рукой: записывайте. Миша очень сожалел, что не смог с вами перед отъездом встретиться, очень сожалел. Так у вас есть чем записать? Прекрасно, прекрасно. Не дослушав, Роза повесила трубку. Теперь все ясно.

Она подошла к дверям дома Питера Сейуарда. А так ли все ясно? – пронеслось у нее в голове. Она поглядела на дверь, потом повернулась и бегом направилась домой. Не мертвый ритуал, а живое действие – вот что сейчас нужно! Она позвонила мисс Фой и спросила ее, не согласится ли та присмотреть за Хантером. После чего на такси помчалась к вокзалу Виктории.

Когда поезд выезжал из Неаполя, Роза подумала, что, возможно, не надо было оставлять Хантера. Но эти сомнения сменились уверенностью, что сейчас она делает то, что будет очень полезно именно для Хантера. И в самой глубине души какой-то голос нашептывал ей, что то, что сейчас заставляло ее двигаться почти вслепую вперед и вперед, исходило не только от ее воли, но и от воли Хантера. О том, что будет дальше, она не думала вообще. На Мишиной вилле она никогда прежде не бывала и не встречала никого, кто там бывал, но различные истории об этом поместье слышала. Адрес почему-то навсегда отложился у нее в памяти, так что Кальвин мог и не стараться. Теперь ей казалось, что эта мысль была с ней всегда: вилла Миши Фокса – то место, куда она непременно когда-нибудь приедет.

Поезд сбавил скорость. И чем медленнее ехал состав, тем сильнее билось Розино сердце. Она не предупредила Мишу о своем прибытии. Как она доберется до виллы и что ее там ждет? Трудно даже представить. А может, подумала она, прибыв на место, сразу же сесть на обратный поезд! Может, так и сделать? Она еще вольна, даже сейчас еще вольна поступать как вздумается. Ничего непоправимого еще не случилось. Роза взяла чемодан и вышла в коридор. С этой стороны за окошками пробегали поросшие оливковыми деревьями холмы, по бокам которых тянулись глубокие расселины, как следы от огненных слез. За холмами в догорающем свете дня высились горы, коричневые и пурпурные. Их мягкие контуры ватными комьями громоздились над зубчатой линией, проходящей внизу. Поезд начал останавливаться.

Кроме Розы, на крохотном, затерянном в глуши полустанке никто не вышел из поезда. Кроме крашенного охрой квадратного здания самой станционной конторы, вокруг не было никаких строений. Роза стояла на усыпанной щебнем дорожке, возле пыльной рощицы олеандров, ожидая, пока проедет поезд и можно будет перейти на другую сторону. Состав гусеницей потянулся вдаль, к холмам, и она вдруг оказалась среди безмолвия. Хрустя подошвами по щебню, перешла пути и отдала билет. Вышла за калитку и оказалась на проселочной дороге. Ноги ее тут же утонули в мягкой белой пыли. Она огляделась по сторонам.

И замерла от удивления. На обочине дороги, посреди жары и послеполуденного безмолвия стояла запряженная одной лошадью щегольская коляска на высоких рессорах, с колесами красного цвета и белым, украшенным бахромой балдахином, изрядно накренившимся над местом, предназначенным для кучера. А на этом самом месте, низко свесив голову, сидел не кто иной, как Кальвин Блик. Он крепко спал. И лошадь, судя по тому, что носом едва не касалась земли, кажется, тоже дремала, то и дело вздувая вокруг ноздрей крохотные облачка пыли. Прижав руку к груди, Роза расхохоталась.

От ее смеха Кальвин вздрогнул, выпрямился и открыл глаза. От встряски лошадь тоже проснулась и вскинула голову, отчего оглушительно затрезвонили пять подвешенных под дугой колокольчиков. Роза продолжала смеяться. Впервые ей приятно было видеть Кальвина.

– Дорогая моя! – воскликнул Кальвин. – Вот и вы! Ну, наконец-то приехали! Сегодня уже третий поезд встречаю! Едем скорее, не то это бедное животное не выдержит.

– Но как вы сюда попали? – весело спросила Роза. Она чувствовала, будто с души камень спал. – Я же с вами только что говорила в Лондоне!

– Вы когда-нибудь слышали о самолетах? – в свою очередь поинтересовался Кальвин. – Стрелы Амура, уверяю вас, летят медленней. Я прилетел на самолете Британских европейских авиалиний.

Роза забралась в коляску, опасно накренившуюся, когда она поставила ногу на ступеньку. Кальвин поправил свою съехавшую на бок широкополую соломенную шляпу, дернул поводья и крикнул: «Avanti!»[42]42
  Вперед! (ит.)


[Закрыть]

Лошадка, наверняка еще не вполне проснувшаяся, толчками двинулась вперед, вместе с ней такими же толчками поехала и коляска. Колокольчики на дуге мелодично позвякивали, железные гвоздики на хомуте посверкивали. Облако пыли поднималось из-под колес, и сквозь него Роза видела разворачивающийся перед ней довольно суровый сельский пейзаж – белесые камни да пыль; даже оливковые деревья и виноградники на склонах холмов и те казались серыми, словно лето, не успев еще толком начаться, уже утомило их своей жарой. Между светло-коричневых изгибов холмов, сквозь голубую дымку белели, как обглоданные кости, хижины, а за ними темной линией обозначалось море. Пронзительный вечерний свет красил далекие вершины гор и стягивал небо вниз, как шелковую скатерть. Роза вдыхала теплый воздух. Она уже и не помнила, когда в последний раз была на юге.

Розе хотелось вот так ехать и ехать, бесконечно. Так близко к Мише и вместе с тем так свободно она еще никогда себя не чувствовала. Как живописен и вместе с тем как суров этот край. Почему же раньше Мишина Италия виделась ей похожей чуть ли не на тропический рай? Нет, она должна была быть такой, и только такой.

Коляска проехала через небольшой поселок, и местная детвора с криками окружила ее. Мелькнули белые ворота церкви и исчезли за поворотом. Затем мимо проплыл караван тяжело груженных тележек, которые тащил один-единственный ослик, крохотный, словно только что родившийся. Коляска вновь оказалась на открытой местности и поехала гораздо быстрее. Роза сидела, подавшись вперед. Пахло пылью, и морем, и какими-то неведомыми цветами, и югом.

Свернули с дороги. Впереди был небольшой подъем. Лошадь, которая до этого трусила, можно сказать, рысью, теперь перешла на медленный шаг. Кальвин спрыгнул на землю и повел ее по склону. Роза увидала на вершине холма белые стены и плоскую крышу, наверное, бывшую когда-то красной, но постепенно выгоревшую и ставшую, как и весь окружающий пейзаж, рыжевато-серого цвета. Лучи заходящего солнца легли на боковую стену, и она приобрела настолько ослепительно-белый цвет, что Роза даже зажмурилась. У нее все еще рябило в глазах, когда коляска въехала в небольшой дворик. И она сошла прямо в объятия Миши.

– Пойдем в дом, – тихо сказал он. – Ты, должно быть, очень устала.

Конюх, итальянец, взялся распрягать лошадь. Кальвина и след простыл.

Роза пошла за Мишей через двор. И на каждом шагу черные куры с алыми, как цветы, гребешками с квохтаньем вырывались у нее из-под ног. Они зашли в какую-то темную комнату. Через минуту, когда глаза привыкли к полумраку, Роза различила близко от себя профиль Миши; раздались такие же тихие слова: «Твоя комната здесь, на этой стороне дома. Мария сейчас принесет колодезной воды для умывания. Приведи себя в порядок и приходи. Поужинаем вместе».

Мария, которая, казалось, состояла из большого белого чепца и пары смеющихся черных глаз, провела Розу в ее комнату, вышла и вскоре вернулась с двумя кувшинами. В одном была горячая вода, в другом ледяная. В этой комнате тоже был полумрак, лишь немного света пробивалось сквозь плотно закрытые ставни. Свыкшись с темнотой, Роза рассмотрела обстановку: каменный пол, железную кровать под пестрым покрывалом, уставленный кувшинами умывальник, небольшой диванчик и рядом стул. Больше мебели не было. Она подошла к окну. Попыталась открыть ставни. Долго возилась, и в конце концов створки распахнулись.

Заполненный трепещущим светом квадрат пространства открылся перед ней. Вечер извлек из выцветшего пейзажа оттенки, которые полуденное солнце скрывало – коричневатые, золотистые; и одиноко растущее оливковое дерево, прежде чем окунуться в черноту, стало густо-зеленым. Перед ней, окаймленное холмами, лежало море; расчерченное огненными полосками, оно из синего стало фиолетово-пурпурным и светилось уже не искрящимся поверхностным, а приглушенным внутренним светом. Свет этот горел словно по ту сторону громадного окна. Роза всматривалась в его глубины. Море раскинулось совсем близко от дома и при этом где-то далеко внизу; по склону холма шли каменные ступени, ведущие от дома к пляжу, но Роза видела лишь один пролет лестницы и лишь краешек песчаного пляжа. Прямо перед окном ее комнаты находилась терраса с каменными перилами, огибающая, как она догадывалась, весь дом, с фасада которого наверняка открывался более широкий вид на море. Ее комната находилась в крыле, расположенном под углом к центральной части дома. Терраса была пуста. Пахло мятой, слышалось, как где-то журчит фонтан. Роза простояла на террасе довольно долго. Потом вернулась в комнату и начала умываться. Теплый вечер проник внутрь вслед за ней.

Чуть позднее Роза пришла в комнату, где они недавно с Мишей расстались. Скорее всего, это была главная комната в центральной части дома, служившая одновременно и гостиной, и столовой. Обставлена она была непритязательно на скорую руку подобранной мебелью. Стол был накрыт. В комнате по-прежнему господствовал мрак; голос Миши послышался из темноты:

– Мария еще не все приготовила. Выйдем на террасу.

Он распахнул половинки дверей, и Роза вышла вслед за ним. И здесь перед ней во всем великолепии открылся пейзаж, фрагмент которого она увидела прежде из окна своей спальни. Море лежало между двух оголенных золотых холмов, и ступеньки прерывистой извилистой линией сбегали вниз к длинной полосе песка, а дальше начиналась вода, тихая, забывшая о волнах, сонная, как озерная гладь. Над морем, будто в чаше, собирался теплый воздух; тени медленно ползли по склонам далеких холмов, постепенно изменяя золотое в темно-коричневое. Миша и Роза прошли по террасе. Стройные кипарисы вели в долину, где уже властвовала ночь. Оттуда, снизу, доносился собачий лай. Звук улетал вверх и растворялся в широком круге угасающего светила.

Роза взглянула на Мишу. Он смотрел вниз, в долину. Таким рассеянно-смягченным она его видела впервые. Почувствовав ее взгляд, он еще ниже опустил голову. И она поняла: его образ мыслей откроется ей не раньше завтрашнего утра. Он отошел в дальний конец террасы, и там Роза заметила фонтан, звук которого с самого начала преследовал ее. Из грубо высеченной львиной пасти вода падала в длинный серый желоб. Подойдя поближе, Роза обнаружила, что он сделан в виде саркофага, украшенного резными изображениями марширующих друг за другом животных. Выливаясь из желоба, вода ручейком текла по террасе и просачивалась сквозь усыпанный гравием пол.

Роза присела на край саркофага и погрузила руку в прохладную воду. Но влага стала мгновенно испаряться в теплом воздухе, в последних лучах солнца. Осталось несколько капель, и еще мгновение она чувствовала их прохладу на своей коже, а потом исчезли и они. Она вновь погрузила руку. Миша стоял рядом с ней, держа стакан, наполненный вином. Протянув руку, с которой еще стекала вода, она взяла стакан, а Миша сел на край саркофага напротив нее.

Он молчал. И несколько раз покачал головой, как бы намекая: я говорил бы, если бы мог. Роза пригубила вино. Оно оказалось терпким, освежающим.

– Какой красивый пейзаж, – решила заговорить она.

– Какой ничтожный пейзаж, – сказал Миша без всякого осуждения. Он смотрел не на нее, а вниз.

Роза тоже опустила глаза и увидела, что пол покрыт живыми существами. Волоча огромный, по сравнению с их размером, груз, проползали муравьи. Неуклюже ковыляли какие-то жучки. Большие зеленые кузнечики замирали на месте, становясь почти невидимыми, а потом одним махом исчезали из поля зрения. И тут и там по щебню двигались красные пятнышки – божьи коровки, крупные, без черных крапинок. «Это зрелище устроено Мишей в мою честь, – вдруг подумала Роза. – Как только я уйду, все исчезнет и Миша останется один, измученный и настороженный, посреди какой-то невообразимой пустоты и заброшенности. С последним ударом часов все, что нас сейчас окружает, станет тем, чем есть на самом деле».

Вздрогнув, Роза пробудилась от своих мыслей.

– Это цикады? – спросила она, указав на кузнечиков.

– Нет, – ответил Миша, – цикад нельзя увидеть, их можно только слышать. – Голос его прозвучал печально, и, несмотря на возникшую взаимную неловкость, Роза почувствовала глубокое внутреннее согласие.

Неожиданно на перилах появилась ящерица. Она стояла неподвижно. Ее крохотное тельце отбрасывало длинную тень. Плавным движением руки Миша потянулся к ней, и она оказалась в чаше его сомкнутых ладоней. Лицо его стало оживленным и радостным, когда он смотрел на дышащее брюшко ящерки, замершей в его ладонях.

– Дай мне! – попросила Роза и протянула руку.

– Держи осторожно, – предупредил Миша, кладя ящерицу ей на ладонь.

Роза неловко сомкнула пальцы. Но в эту секунду ящерица, извернувшись, соскользнула с ее ладони на землю; в горсти у Розы остался лишь ее извивающийся хвост. Вскрикнув, Роза бросила его на щебень. Но и там он продолжал крутиться и извиваться. Миша быстро поднял обрывок и бросил за перила. Роза и Миша посмотрели друг на друга широко раскрытыми глазами, в которых промелькнули вдруг боль и тревога.

– У нее скоро вырастет новый, – сказал Миша, и голос его задрожал. Потом он взял ее за руку и привлек к себе. Вино пролилось в фонтан.

Глава 28

На следующее утро Роза проснулась рано. И сразу вспомнила, где находится. Вспомнила и то, как вчера вечером Миша проводил ее до дверей комнаты и тут же ушел. Чуть позднее она расслышала, как он спускается по лестнице. Она выглянула в окно, в теплую темноту, но не увидала ничего, лишь на миг вдалеке блеснули, выхватив из черноты ряд деревьев, огни автомобильных фар. После этого, радуясь одиночеству, она уснула.

Сейчас она бодро поднялась с постели и широко распахнула ставни. За окном все изменилось. Море стало бледным, почти бесцветным хранилищем текучего света. Морской простор сливался с небесным, вдоль линии горизонта белесым, но чем ближе к зениту, тем сильнее насыщавшимся трепещущей голубизной. То здесь, то там вдали, словно подвешенные между небом и землей, белели маленькие шлюпки под треугольными парусами. Какое-то время Роза вглядывалась в это громадное пространство света. Потом взглянула на возвышающиеся слева и справа холмы. И теперь, при солнечном свете, разглядела и крупные камни, и пустоты, и цепляющиеся за каменистую почву искривленные деревца. Под ее окном по склону тек извилистым руслом неширокий ручеек; не тот ли, что вытекает из каменного саркофага? А где-то далеко внизу он наверняка омывает ступени.

«Этот день определит мою судьбу, – сказала себе Роза. Сказала без всякого страха и трепета. – Сегодня мне уже не надо будет бороться. Ведь моя судьба уже решена. Сегодня всего лишь откроется то, что уже есть. И ждать оглашения нужно спокойно, не зажмуривая глаза».

Роза отошла, оставив окно широко открытым. Утренние тени растекались по каменному полу, как вода. Она поспешно начала одеваться и уже заканчивала, когда в комнату вошла Мария и о чем-то заговорила. Роза довольно слабо знала итальянский язык, но все же смогла уловить смысл речи: хозяин спустился к морю и будет рад, если signorina придет к нему туда после завтрака. «Как это на него похоже», – подумала Роза.

В большой столовой она присела за стол недалеко от дверей, из которых яркий свет падал на ее лицо и грудь. Еще немного, и она выйдет на террасу и, глянув вниз, посмотрит, есть ли Миша на пляже. А потом начнет спускаться по ступенькам, спускаться медленно, и по пути пройдет по ручейку. А еще через несколько минут… Роза чувствовала, что дышит все медленнее, все глубже, словно все ее существо постепенно усмирялось. Сердце постукивало тихо и неспешно. Она чувствовала – бесконечный покой нисходит на нее как некая благодать. Она выпила кофе. Есть совсем не хотелось. Вернулась к себе в комнату и вновь причесала волосы, очень старательно. Потом прошла через столовую и, отворив двери, уже собиралась выйти на террасу. И тут кто-то позвал ее: «Мисс Кип!» Она быстро повернула голову. На другом конце террасы, у самой стены, стоял Кальвин Блик. Как только он исчез вчера, она тут же забыла о нем. А теперь, увидав, похолодела от предчувствия какой-то беды. Роза не двигаясь с места, смотрела на него, и сердце колотилось как безумное. Она молчала.

Кальвин направился к ней, ведя пальцем по стене.

– Могу ли я переговорить с вами? – спросил он.

Роза повернулась, зашуршав каблуками по гравию. Кивнула и отступила в полумрак комнаты. Что-то было в голосе Кальвина такое, от чего ее сердце вдруг испуганно сжалось.

Она пододвинула стул к дверям и села. Кальвин остановился рядом с ней, потом прошел в глубину комнаты. Завтрак, предназначенный для Розы, нетронутый стоял на столе. Кальвин налил себе полную чашку теплого молока и выпил все до капли, при этом как-то по-рыбьи шевеля языком. Потом, опершись одной рукой на стол, он повернулся к Розе. Ей показалось – он взволнован. Таким Кальвина Блика раньше ей видеть не приходилось. Она внимательно смотрела на него.

– Я понимаю, мисс Кип, – сказал Кальвин, – что это серьезный момент вашей жизни.

Не слушай, шепнул ей кто-то на ухо, беги, пока не поздно! Мчись во весь дух туда, вниз по ступенькам! Но какая-то сила приковала ее к месту.

– Я считаю, – продолжил Кальвин, – в такие минуты надо иметь, насколько возможно, все факты перед собой. – Он говорил размеренно, словно заранее отрепетированную речь. – Вы спросите, и совершенно обоснованно, каковы же эти все факты? Отвечу сразу: не удостоен чести знать. Я лишь постараюсь помочь вам разобраться в одном-двух маленьких пунктиках. Однако не знаю, повлияет ли это на то, как вы сами увидите ситуацию.

– Вы вовсе не собираетесь мне помочь, – с дрожью в голосе возразила Роза. Она понимала – на карту поставлено что-то очень важное. – И перестаньте, наконец, изворачиваться.

– Как вам будет угодно, – произнес Кальвин. – В сущности, мое умонастроение в этом деле никакой роли не играет. Просто ввиду того, что вы собираетесь делать дальше, считаю своим долгом кое на что открыть вам глаза.

«Может, он и в самом деле хочет помочь», – подумала Роза. Она ждала, держась рукой за сердце.

– Я вас слушаю, – откликнулась она. – Но что все останется между нами, не обещаю.

– А это и ни к чему, – усмехнулся Кальвин. И Роза тут же узнала в нем прежнего Блика.

– Первое и без всяких комментариев – вот это. – Он вытащил из кармана какой-то листочек и протянул Розе.

Поднеся бумажку к свету, Роза увидела, что это фото, на котором она была с братьями Лисевичами. От потрясения она на миг словно ослепла и уронила снимок на пол. Кальвин спокойно поднял и вновь отдал ей.

– Благодарю, – механически сказала Роза и положила фото на стол. – Ну да, – пробормотала она, – та вспышка света. Как же я не догадалась. И кто же снимал?

– Я, – ответил Кальвин. Уже несколько минут он неотрывно глядел в пол.

– Вот как… – Роза сокрушенно покачала головой. – А он видел?

– У меня нет от него секретов.

– Он видел? – повторила Роза.

– Да, – сообщил Кальвин. – Он же мне и приказал снять. – Теперь он смотрел прямо Розе в глаза с каким-то задором.

– Я вам не верю, – с тихой улыбкой, словно скорбя о ком-то, отозвалась Роза.

– В вашей семье сплошные упрямцы! – заметил Кальвин. Он начал ходить туда-сюда по ту сторону стола, будто собирался пуститься в танец. – Но этот жалкий снимочек помог провернуть массу работы! – бодро воскликнул он.

Улыбка на губах Розы совсем погасла.

– Вы… показали фото Хантеру? – спустя мгновение спросила она.

Подняв и опустив брови, Кальвин кивнул:

– Хантер очень не хотел, чтобы некто увидел это фото!

– Значит, вы не только пытались шантажировать меня одной историей, а Хантера противоположной, но еще и имеете дерзость в этом признаваться? Поразительно!

– Именно! Именно! – горячо подтвердил Кальвин. Он не мог устоять на месте. – Да! Да! – Он как будто готов был пуститься в пляс от восторга.

Роза прижала ладонь ко лбу:

– Это невозможно…

– Ну почему же невозможно? – вскричал Кальвин. – Ведь правды, одной какой-то правды, ее ведь нет! И символы мы наделяем значением исключительно в соответствии с нашими глубочайшими желаниями. Так уж мы, люди, устроены. Реальность – это шифр со многими разгадками, и каждая из них оправданна.

– Что это вы так разоткровенничались? – поглядела на него Роза. – Смотрите, растеряете могущество.

– Могущество? – мгновенно подхватил Кальвин. – Думаете, эти механические изобретения и есть могущество? Я вам и вашему брату зла не причинил. А как раз наоборот – именно я вооружил вас пусть смешным, но все же поводом для того, чтобы вы смогли действовать, как вам хочется. Истина лежит глубже, глубже. И всегда было так! – Он говорил с энтузиазмом, перегибаясь к ней через стол.

– Да вы сумасшедший! – прокричала Роза. – Я вам не верю. И в любом случае все это чушь. Не могу понять, почему вы считаете, что людям недоступна правда? – Закрыв лицо руками, она все же чувствовала на себе острый взгляд Кальвина, будто лезвием проникающий в нее, ищущий слабое место. – И это все, что вы собирались сказать? – спросила она. Голос у нее начинал дрожать.

– О нет! – ответил Кальвин. Спокойствие возвращалось к нему. Теперь он стал похож на элегантного, предупредительного ведущего какой-то по-прежнему загадочной игры. – О нет! Это была всего лишь увертюра. Я хотел погрузить вас в нужное, так сказать, настроение. Хорошо, согласимся, что прежнее не имеет значения. Ведь в мою задачу, дорогая моя мисс Кип, входит просто довести до вашего сведения несколько небольших фактов. Затевать дискуссию, в чем-то убеждать не мое дело. Итак, теперь, с вашего разрешения, перейдем к факту номер два.

Он извлек из кармана пальто экземпляр «Ивнинг ньюс», аккуратно развернул его и положил на стол перед Розой. На первой странице было сообщение о самоубийстве Нины.

Роза пододвинула газету к себе.

– Я не знала… об этом, – проговорила она.

Гибель Нины газета истолковывала в свете поднятого недавно вопроса о положении определенной категории иммигрантов, к числу которых, очевидно, принадлежала погибшая.

– Весьма печально, не так ли? – произнес Кальвин.

Отчасти ради самой себя Розе именно сейчас нужно было увидеть его лицо. Но напрасно она подняла глаза: слезы застилали все.

– Но… власти ей бы ничего не сделали? – сумела она выговорить сквозь слезы.

– В том-то и суть трагедии, – сказал Кальвин. – Конечно, ничего бы ей не сделали. В конце концов, это же Англия. Вспомните королеву из «Алисы». Головы-то у всех остались целы. Напишут в «Таймс», в парламент. Никто из иммигрантов не будет выслан. Ну, один-два, чувствующие за собой какую-то вину, возможно, и скроются, но у остальных не будет никаких неприятностей. И у Нины все обошлось бы, просто предложили бы оформить ряд новых документов. И кто-то должен был ей все это объяснить.

– Но кто знал, что она пойдет на такое… – утирая слезы тыльной стороной ладони, откликнулась Роза.

– Она жила в таком одиночестве, – заметил Кальвин, – в ужаснейшем, и в любом случае была близка к отчаянию. – Говоря это, он наклонялся к ней и произносил слова ясно и отчетливо. – Кто-то должен был объяснить положение дел, кто-то, понимающий ситуацию. А так вот, всеми заброшенная, она и решилась…

– Хватит! – крикнула Роза. – Вы своего добились! – Она встала и вышла на террасу. Теплота утра тут же приняла ее в свои золотые объятия. Но это прикосновение не утешило ее, как не может обрадовать вкус еды после смерти. Какое-то время она стояла неподвижно. Кальвин подошел и остановился у нее за спиной. От этой близости она поежилась и отошла подальше.

– Почему Миша не убил вас много лет назад? – спросила Роза.

– Миша убил меня… много лет назад, – тихо отозвался Кальвин.

Роза прижалась к каменным поручням и с удивлением обнаружила, что бескрайнее сияющее море никуда не делось, лишь стало чуть ярче от наполнявшегося синевой утреннего неба. Она посмотрела туда, где был пляж.

– Вы видите его? – вполголоса спросил Кальвин.

– Нет, – ответила Роза.

– Возьмите это, – произнес Кальвин, и в руках у него оказался бинокль. Поглядев в окуляр, он навел резкость и протянул бинокль Розе. – Там! – указал Кальвин. – Сидит совершенно неподвижно, поэтому его трудно заметить.

Роза поднесла бинокль к глазам. В поле зрения, совсем близко, появился участок пляжа. Ослепительно-белый песок, маленькие волны ласково лижут берег. Роза медленно перемещала бинокль. И вдруг увидела Мишу. Он сидел на песке, босой, подвернув штанины до колен, прижав подошву к подошве, словно ладони соединенных в молитве рук. Миша смотрел в сторону горизонта. От волнения Роза опустила бинокль. Когда она вновь отыскала его, он уже стоял, окунув ступни в воду. Потом наклонился, поднял что-то, кажется, это была морская звезда, рассмотрел и забросил далеко в море. Повернулся – и взгляд его встретился с взглядом Розы. Она вздрогнула и вернула бинокль Кальвину. Нет никаких сомнений: Миша способен заглянуть ей прямо в лицо, прямо в душу. «А может, он все знает? может, это все им задумано?» – на миг, всего лишь на миг, промелькнуло в ее мозгу.

– Он нас видит! – крикнул Кальвин. – Он машет нам! – И Блик что было сил замахал рукой. – Машите! – велел он Розе. – Не то он решит, что что-то случилось.

Роза послушно помахала. Теперь она видела: крохотная фигурка там, далеко внизу, тоже размахивает руками. Обернувшись, она увидела, что Кальвин смотрит вниз с настороженно-хищным выражением.

– А вы отлично умеете охранять свою собственность, – сказала Роза. Она прошла по террасе к дверям и, чуть не споткнувшись, вошла в комнату.

– Куда вы идете? – бросил ей вслед Кальвин.

– Собрать чемодан.

– Я велю Лючио сопровождать вас.

Когда через несколько минут Роза вышла с чемоданом, автомобиль уже ждал во дворе. Сын Марии, Лючио, сидел за рулем.

– Он отвезет вас на станцию, – сказал Кальвин. – Поезд до Неаполя меньше чем через полчаса. – Кальвин распахнул дверцу автомобиля.

Когда Роза уже забиралась внутрь, он придержал ее за руку. Не пытаясь освободиться, она смотрела на него.

– Странно, – заметила она. – Раньше я всегда чувствовала, что, приближаясь к нему или удаляясь, я все равно исполняю его волю. Выходит, я заблуждалась, это все была иллюзия.

– Кто знает, – ответил Кальвин. – Возможно, именно сейчас тот момент, когда вы должны так думать. Сожалею.

– Что вы будете делать? – спросила Роза.

– Все зависит от того, что будет делать он, – ответил Кальвин и хотел поцеловать ей руку, но она забрала ее и скрылась в машине.

Густые облака пыли поднялись вокруг колес, когда автомобиль поехал по дороге. Покуда пыль осела, автомобиль успел исчезнуть из поля зрения. И звук мотора постепенно замер в неподвижном, наклонно сходящемся к морю пейзаже. Кальвин Блик подождал, пока звук окончательно стихнет, потом повернулся, стремительно пересек комнаты, выбежал на террасу и едва ли не вприпрыжку спустился по ступенькам.