Текст книги "Бегство от волшебника"

Глава 18

Стоя у стены, Рейнбери смотрел на глицинию. Потом перевел взгляд на нарциссы, потом – на примулы, потом – на розы, уже успевшие выпустить крохотные робкие бутоны, а от роз – опять на глицинию. Разрушение стены должно было начаться завтра. Но он сейчас думал совсем о другом. Со времени событий в Мишином доме прошло два дня, а Рейнбери все еще не решался появиться на службе. Он позвонил туда и сообщил, что уходит в отпуск. После этого перестал подходить к телефону и большую часть предыдущего дня просидел у окна гостиной, глядя на растения.

И вот сегодня, с утренней почтой, ему пришло письмо от сэра Эдварда Геста, в котором он извещал Рейнбери что, к своему великому сожалению, вскоре уходит на пенсию и преемником своим назначает Эванса. Сэр Эдвард выражал также надежду, что Рейнбери, обладающий огромным опытом и познаниями, окажет поддержку Эвансу в тот нелегкий период, который ожидает организацию. Ознакомившись с письмом, Рейнбери испытал сомнительную радость от сознания, что все это мог предвидеть, и если начались неприятности, то он сам навлек их на себя своими собственными поступками. М-да, утро началось невесело.

Теперь был полдень. К этому времени Рейнбери успел обозреть свой жизненный путь, начиная с детства. Обзор сопровождался некоторым числом малоприятных, но при этом вовсе не новых и не оригинальных обобщений относительно самого себя. В конце концов, утомленный всей этой лирикой, он решил взбодриться – обвиняя других. Главной злодейкой была, конечно же, мисс Кейсмент; ибо хотя Рейнбери и не допускал мысли, что все случившееся было ею предварительно тщательным образом продумано, а затем осуществлено, тем не менее ее вероломное поведение превратилось отныне в некий символ катастрофы. «А вот любопытно, – неспешно размышлял Рейнбери, – победа над мисс Перкинс или, наоборот, союз с ней – что помогло Эвансу так возвыситься?» Одно не вызывало сомнений: мисс Кейсмент наверняка решила, что ее шеф – это не то «предприятие», в которое стоит вкладывать усилия. Медленно испивая горечь своего положения, Рейнбери постепенно пришел к мысли, что от должности придется отказаться. Будучи, как он говорил самому себе, обманутым мисс Кейсмент, он чувствовал себя глубоко униженным… но сожаление по поводу в очередной раз рухнувшей надежды на карьеру усмирялось тусклой фаталистической печалью. И еще он себя ловил на том, что какое-то горестное недоумение охватывает его всякий раз при мысли, что, уйдя из ОЕКИРСа, больше никогда не увидит мисс Кейсмент.

Вновь посмотрев на глицинию, Рейнбери тут же вспомнил о судьбе сада. «И угораздило же сойтись всем этим бедам», – с каким-то мрачным удовлетворением подумал он. Завтра толпа грубых мужчин ввалится сюда, вытопчет цветы, вырвет глицинию. Рейнбери уже решил, что на эти дни уедет куда-нибудь за город. Он не хотел видеть, как обрушится стена. Фактически, его уже здесь не должно было быть, но он никак не мог покинуть сад. «Лучше я сам сейчас вырву их, – решил он, – чем те завтра поломают». Он наклонился и принялся выдергивать нарциссы. Но вскоре с досадой бросил охапку на землю. А может, в оставшееся время попробовать их куда-то пересадить? Да нет, и некуда, и время года неподходящее. Он обвел взглядом цветы. Потом потянулся к растущим тесной группой нарциссам, смял в ладони их длинные плотные листья, оторвал и швырнул под ноги. Ступил на клумбу и начал изо всех сил топтаться по ней, поддевая ногами растения. И топтался до тех пор, пока эта сторона клумбы не превратилась в пустыню. После чего остановился и смерил взглядом глицинию. Куст был хоть и чрезвычайно стар, но крепок. Рейнбери ухватился руками за ствол и потянул, но от этого лишь задрожала листва, не более. Правая рука у Рейнбери все еще болела, и поэтому он не мог ее слишком утруждать. Он взял лопату и стал выкапывать корни, которые тянулись в самую глубь земли. Рейнбери сбросил пальто. Он вспотел и тяжело дышал.

Он смотрел на глицинию с выражением трагической решимости. И в этот миг садовая калитка, находившаяся слева от него, распахнулась. Кого это еще несет? Он гневно оглянулся и увидел мисс Кейсмент. На ней было элегантное клетчатое пальто; оттенок макияжа стал более темным, что свидетельствовало о приближении сезона, именуемого «раннее лето». Придерживая калитку ногой, она картинно замерла, словно манекенщица, позирующая для журнала «Вог». У нее за спиной Рейнбери разглядел какой-то очень длинный ярко-красный предмет. И тут же понял, что это ни больше ни меньше как спортивный автомобиль. Они не встречались со времени свидания за гобеленом. Когда и как она вернулась с приема, он не знал.

– О, моя дорогая Агнес, – произнес Рейнбери, – какой приятный сюрприз!

Мисс Кейсмент минуту стояла в растерянности, не зная, как воспринять эту неожиданную фамильярность. Она наверняка заподозрила Рейнбери в сарказме, а против этого оружия у нее не было контрсредств. Мисс Кейсмент вошла в сад, калитка за ней захлопнулась. И только сейчас она разглядела вытоптанную клумбу.

– Идите-ка сюда, – позвал Рейнбери. Мисс Кейсмент, еще не смягчившаяся, но уже готовая к смягчению, подошла.

– Не поможете ли мне срубить эту чертову глицинию? – спросил Рейнбери.

– Но зачем… – начала было мисс Кейсмент.

– Стену скоро разрушат, – кратко объяснил Рейнбери. – Что нам нужно, так это топор. – Он ушел, через минуту вернулся с топориком и вручил его мисс Кейсмент. Она стояла и смотрела на Рейнбери, одной рукой теребя шелковый шарф, а в другой сжимая топорик.

– Я не могу держать рукоятку из-за ожога, – сказал Рейнбери, – а здесь требуется всего несколько приличных ударов по стволу… и дело сделано. – И носком ботинка он указал место.

Мисс Кейсмент подалась вперед. Комочки свежего чернозема засыпали ее элегантные коричневые туфли, а клетчатое пальто волочилось по земле. Она подняла топорик и три раза отчаянно ударила по стволу. Зияющая желтой мякотью глициния была почти срублена.

Рейнбери припомнилась Клитемнестра.

– Половина дела сделана, – подытожил он. – Теперь потянем вместе за ствол.

Стоя бок о бок, с ногами, глубоко ушедшими в землю, они начали действовать. Рейнбери вдыхал свежий запах земли и аромат духов с Бонд-стрит. Его обнаженная левая рука прижималась к твидовому рукаву ее пальто, их плечи тесно соприкасались. Рейнбери заскрежетал зубами. Глициния была очень крепкая. Но вдруг раздался страшный треск, и весь плотный ковер листьев разом отделился от стены. Рейнбери и мисс Кейсмент упали на кучу земли и вырванных цветов, а громадная сетка, сплетенная из крохотных листочков и спутанных веток, накрыла их сверху.

Рейнбери сел, выставив голову из листьев. Он увидел перед собой голую, покрытую трещинами поверхность стены, на которой вдруг обнаружились сотни насекомых. Что-то пробежало у него по шее. Он энергично отряхнулся. Рядом мисс Кейсмент, опершись на локоть, пыталась снять прицепившийся к пальто обрывок проволоки. Хотя лицо ее было измазано землей, Рейнбери показалось, что она стала более привлекательной.

– С вами все в порядке? – спросил он.

– О да, – как-то не совсем уверенно ответила мисс Кейсмент.

Рейнбери потянулся и взял ее за руку.

Именно в этот момент кто-то деликатным покашливанием сообщил о своем присутствии.

По-прежнему сидя в куче листьев и веток, Рейнбери и мисс Кейсмент повернулись и тут же начали поспешно подниматься на ноги. Но это было не так-то легко сделать. Анетта, а это была она, стояла на террасе у дверей гостиной и, увы, не могла прийти им на помощь. Потому что опиралась на пару костылей. И одна нога у нее была в гипсе. Девушка с интересом наблюдала за их попытками.

Наконец Рейнбери встал и без лишних церемоний потянул за собой мисс Кейсмент.

– Ах, оставьте меня! – воскликнула мисс Кейсмент, вырывая руку. Не обращая внимания ни на Рейнбери, ни на Анетту, она принялась рассматривать свои чулки и гофрированную нейлоновую нижнюю юбку, значительную часть которой Рейнбери видел теперь краешком глаза.

– Это что же такое с вами случилось? – спросила Анетта.

– Чепуха! – недовольно отмахнулся Рейнбери. – А вот что с тобой произошло?

– Я упала с лестницы, – объяснила девушка.

Он провел рукой по лбу. Пот, смешиваясь с грязью, ручейками стекал по лицу. Ему отчаянно захотелось уйти в дом и прилечь.

– Ничего серьезного, я надеюсь? – поинтересовался он у Анетты.

– Нет, нога даже не сломана, – охотно ответила она. – Просто у врачей сейчас мода такая – на все накладывать гипс.

– О, вы, кажется, незнакомы? – опомнился Рейнбери. – Мисс Кокейн, мисс Кейсмент.

– Кажется, я уже видела мисс Кокейн на приеме, – отозвалась мисс Кейсмент. Вытащив маленькое зеркальце и достав платок, она пыталась стереть грязь с лица.

Анетта чуть улыбнулась и, повернувшись к Рейнбери, произнесла:

– У меня к вам просьба, Джон. Не могли бы вы приютить меня на несколько дней?

Рейнбери уставился на Анетту. Мисс Кейсмент, перестав вытираться, не сводила глаз с Рейнбери.

– Но почему? – воскликнул Рейнбери. – Но как же?

– Никто не хочет протянуть мне руку помощи, – патетически заявила Анетта. – В Кампден-Хилл-сквер я не могу вернуться. Роза прогнала меня.

– Ушам своим не верю, – сказал Рейнбери. – А где же ты провела предыдущую ночь?

– В отеле, – пояснила Анетта, – но там так скучно и столько любопытных глаз.

– Но я как раз собирался уезжать на отдых, – сообщил Рейнбери. – Уже и номер заказан.

– Это далеко? – тут же поинтересовалась мисс Кейсмент. – Я могу подвезти вас на машине.

– Это ваша машина? – уточнил зачем-то Рейнбери.

– Да, только что купленная, – ответила мисс Кейсмент. Она отворила калитку и подперла камешком. Теперь похожий на ракету длинный красный автомобиль, предстал во всей красе. – Новая марка, – скромно произнесла мисс Кейсмент.

– Не уезжайте, не покидайте меня, Джон! – Анетта, кажется, готова была расплакаться.

Рейнбери посмотрел на машину и вдруг почувствовал слабость в коленях. Он не умел водить сам, но он обожал женщин, которые делали это.

– Я ведь совершенно беспомощна, – добавила Анетта.

– Когда гипс совсем затвердеет, вы без труда сможете передвигаться с палочкой, – живо возразила мисс Кейсмент. – У моей приятельницы было такое растяжение, и она прекрасно ходила в гипсе. – Изящным жестом мисс Кейсмент провела пуховкой по лицу и стряхнула с пальто пылинки пудры. – Вы идете, Джон? – поинтересовалась она. Лицо у нее сияло как новенькое.

– Знаешь, оставь это глупое упрямство, – из последних сил подбирал слова Рейнбери. – Мы сейчас подвезем тебя к Кампден-Хилл…

– Автомобиль двухместный, – заметила мисс Кейсмент.

– Никуда я не поеду! – обиженно проговорила Анетта. – Уезжайте, а я останусь здесь! Одна!

– Прошу простить, – сказал Рейнбери. – Мне на минуту нужно удалиться в дом. – И он скрылся в гостиной. «Выйти с другой стороны, взять такси и уехать!» – пронеслось у него в голове. Но ноги сами направили его вверх по лестнице. И там он уже совершенно спокойно сложил вещи в чемодан.

Спустившись, он обнаружил, что Анетта сидит в гостиной, на диванчике. Она внимательно посмотрела на него. Увидала чемодан.

– Всего хорошего, Джон, – произнесла Анетта. – Желаю приятного отдыха. Пересылать ли вам письма?

– Не надо, – ответил Рейнбери. – Могу ли я сделать что-нибудь для тебя, прежде чем уйду?

– Дайте мне сигарету.

Рейнбери достал пачку сигарет и положил возле диванчика.

– Полагаю, один из тех случайных элементов, о которых вы говорили на приеме, сейчас вами и завладел? – спросила Анетта.

– Чертовски случайный, – пробормотал Рейнбери. Он вышел в сад и увидел мисс Кейсмент, присевшую на колесо своего спортивного красавца. Он отшвырнул придерживающий калитку камешек и нырнул в автомобиль. Две дверцы хлопнули одновременно.

Глава 19

Стену сломали, и теперь перед самыми окнами гостиной Джона Рейнбери все было завалено обломками и усыпано белой пылью. Чуть поодаль лежали штабеля кирпичей, возвышались кучи песка, стояли бетономешалки; еще дальше виднелись задворки казарм Ниссена и фасад больницы, выстроенной в чрезвычайно строгом стиле; и уж совсем далеко, на Аппер-Белгрейв-стрит, красовались рекламные щиты, мимо которых на большой скорости красными молниями проносились автобусы. Строительная техника работала с грохотом, стуком и скрежетом. Здоровяки с запыленными лицами без всякого стеснения расхаживали туда-сюда перед окнами, переговариваясь громко на диалекте, который Анетта никак не могла понять. Уже два дня она жила одна в доме Рейнбери. Происходящее снаружи так ее расстраивало, что она в конце концов не выдержала и задернула шторы, согласившись сидеть при электрическом свете. Большую часть дня она проводила в гостиной, со слезами на глазах размышляя о недавних событиях.

Но в эту минуту у Анетты появился новый повод для огорчения.

– Вы только подумайте! – под грохот, идущий снаружи, с дрожью возмущения в голосе восклицала Анетта. – И как раз тогда, когда я в нем так нуждаюсь! Самовлюбленный мальчишка!

Она подняла с пола письмо от Николаса, принесенное утром Хантером, и вновь начала читать. Когда, вскоре после отъезда Рейнбери, Роза приехала сюда на такси, Анетта отказалась покинуть дом. С тех пор каждый день заезжал Хантер. Письмо, полученное с такой радостью и прочитанное с таким разочарованием, гласило:

«Отель Винсент Канн

Écoute, mа soeur[21]21
  Слушай, сестренка (фр.).


[Закрыть]. Только что я принял очень важное решение, и, как всегда в нашей семье, ты первая должна узнать о нем (и до некоторых пор, малютка, сохрани это в тайне. Ни слова Олимпийцам.). Я решил стать членом Коммунистической партии. Это не прихоть, а закономерный итог моей жизни. Надеюсь, ты все поймешь как надо. Нет времени излагать аргументы; поговорим, когда встретимся. Кстати, к письму прилагаю список книг. Относительно того, что ты оставила этот свой Рингхолл, j’en suis ravi[22]22
  Я в восхищении (фр.).


[Закрыть]. Не сомневаюсь, вне его стен ты научишься гораздо большему. Je te félicite[23]23
  Я тебя поздравляю (фр.).


[Закрыть]. Я никогда не хотел, чтобы ты стала АНГЛИЙСКОЙ ЛЕДИ (помнишь, как мы поклялись, что никогда не будем англичанами?) и убивала время на освоение moeurs[24]24
  Манер (фр.).


[Закрыть] исторически мертвого класса. Теперь о списке книг – не все перечисленные там издания так уж безупречны, но современное образование не представимо без понимания либерализма. Необходимо, дорогая сестренка, быть либералом! Я пометил галочками те книги, которые действительно надо прочесть.

На каникулах думаю поехать в Грецию. Si tu es sage tu viens avec. Réunion alla casa Francolini[25]25
  Поступишь разумно, если приедешь к нам. Собираемся у виллы Франчолини (фр.).


[Закрыть]. A потом мы отправимся en bagnole[26]26
  На автомобиле (фр.).


[Закрыть]. Ради бога, постарайся вести себя хорошо, когда приедешь. Я хочу, чтобы ты произвела приятное впечатление. (Подчеркиваю, никаких брюк. D’ailleurs, puisque tu manques complètement de derrière, с’est pas intéressant que tu portes des pantalons[27]27
  Впрочем, с твоим неупитанным задом вряд ли кому будет интересно, как ты выглядишь в штанишках! (фр.)


[Закрыть].) Детали сообщу позднее.

И, возвращаясь к началу письма, Олимпийцам о КП ни слова! Иначе их хватит удар. Я должен сначала их подготовить. Если будешь писать, скажи так: „он начал интересоваться социальными проблемами“, ха, ха! Ну, будь здорова, сестренка. Je t’embrasse[28]28
  Целую (фр.).


[Закрыть].

Ники

P. S.: Я тут помешался на шахматах. Прежде чем встретимся, попытайся научиться. Купи себе какой-нибудь приличный учебник».

– Nom de Dieu![29]29
  Господи! (фр.)


[Закрыть] – воскликнула Анетта. – Ça с’est marrant![30]30
  Это забавно! (фр.)


[Закрыть] – она бросила письмо на пол. – Шахматы! Коммунистическая партия! А совет? Ведь мне совет был нужен! Наверное, даже толком и не прочел, что я написала!

«Не заплакать ли снова? – спросила у самой себя Анетта. – Нет, не буду. Надоело плакать». Содержание письма ее не особенно удивило. Просьба «не говорить Олимпийцам» мелькала в письмах Николаса довольно часто, только обычно это относилось к автомобильным авариям.

Анетта все еще носила вельветовую куртку Миши Фокса. Она извлекала из этой вещи максимум удобств – куталась в нее, прятала руки в рукава, а лицо в поднятый воротник. В карманах не оказалось ничего, кроме пачки турецких сигарет, курение которых для Анетты превратилось в некий религиозный ритуал. Она надеялась на галлюцинации, но надежды не оправдались. В будущем самым главным она считала момент возвращения куртки Мише Фоксу. То, что он оставил ее случайно или вообще забыл о ней, – в это Анетта поверить не могла. Нет, в залог ей оставили нечто невероятно ценное и теперь, конечно, ждут, как она этим воспользуется.

Не обнаружив в письме Николаса ничего, что помогло бы прояснить ситуацию, Анетта впала сначала в беспокойство, а потом ее охватила отчаянная решимость. Надо действовать! Она встала и, с трудом перемещая свою онемевшую ногу, начала продвигаться к кухне. Ей казалось, что какое-то злое божество прикоснулось к ней – и превратило в деревянный ствол. Нога была твердой и тяжелой, а все остальное тело, лишенное обычной свободы движения, бесформенным и обмякшим. «Просто идти, просто ставить одну ногу перед другой – как это чудесно! – размышляла Анетта. – Но люди этого не ценят. Щиколотка стала такой толстой… Теперь и на мне знак на всю жизнь, как на Розе. Вот и все…» Что «все» она не старалась уточнить, но слово было найдено верно.

В кухне она сварила себе немного кофе. Здесь грохот стройки был не таким оглушительным. «Я должна увидеть Мишу!» – сказала себе Анетта. Но она не хотела являться перед ним с вот такой каменной ногой. Она чувствовала себя проклятой. В больнице не нашли перелома, а всего лишь растяжение, наложили гипс и велели вернуться через определенный срок, чтобы снять его. До этого срока оставалось еще три дня. И тут Анетта мысленно воскликнула: «А почему бы мне самой не снять этот самый гипс! Чем я хуже врача!» И она начала обыскивать ящики и буфеты в поисках подходящего инструмента. Найдя внушительных размеров зубило, она, прихрамывая, вернулась в гостиную. Села на пол под лампой, закатала рукава куртки и начала изо всех сил бить по гипсу, оказавшемуся чрезвычайно твердым. Через десять минут она добилась лишь того, что ковер вокруг стал белым, а нога сделалась, пожалуй, еще безобразней.

– О черт! – простонала Анетта. Отбросила зубило и обхватила голову руками.

В этот момент послышались шаги. Кто-то прошел по холлу, и дверь гостиной тихо отворилась. На пороге возник Кальвин Блик. Анетта, которая не удивилась бы сейчас появлению и самого дьявола, рассерженно дернулась.

– Ну? – бросила она Кальвину.

– Боже мой! – воскликнул тот. – Что вы делаете, Анетта? Не могу ли я вам помочь? – он подошел и присел рядом с ней на корточки.

– Хочу снять эту чертову штуковину, – пробормотала девушка, – но никак не получается.

– Вы, знаете ли, неправильно действуете, – сказал Кальвин. – Позвольте я попробую. Что нам понадобится, так это острый нож.

Он удалился в кухню и вернулся с длинным ножом, предназначенным для резки мяса.

– Сейчас, сейчас, – говорил Кальвин, – только сначала постелем на пол газету, вот так. Теперь не двигайтесь. Ну-ка, придвиньтесь поближе к креслу.

Анетта вся напряглась, а в это время Кальвин, стоя на коленях, приподнял одной рукой ее каменную ногу. Потом вонзил нож в гипс.

– Ногу не порежьте! – вскрикнула Анетта.

– Не волнуйтесь, – успокоил Блик и решительно провел ножом по всей длине гипса. Потом сунул пальцы в щель и потянул. Гипс начал расходиться. Анетта тоже помогала. Миг – и очень бледная, словно тоже сделанная из гипса, нога явилась на свет.

– О, замечательно! О, благодарю вас! – произнесла Анетта и вскочила, но, застонав от боли, тут же села на пол.

– Не надо так резко, – заметил Кальвин. – День или два придется походить с палочкой. Дайте-ка я вам сделаю массаж. Это поможет восстановить кровообращение.

Он присел и энергично начал мять ее ногу. Анетта почувствовала, как к ноге, от бедра до щиколотки, медленно, но верно возвращается жизнь.

– Теперь чуть подвигайте ногой, – распорядился Кальвин. – Хорошо, теперь попробуйте на нее опереться.

Девушка встала и сделала несколько шагов. Тем временем Кальвин, подойдя к окну, раздвигал шторы. Свет снаружи проник в комнату. Денек был тускловатый, почти бессолнечный. И все же Анетта, привыкшая за это время к полумраку, сощурилась, а потом заковыляла к окну. Кальвин и Анетта вместе выглянули наружу. В саду было полно рабочих, собравшихся отдохнуть и перекусить.

– Вон оно что! – сказал Кальвин. – А я никак не мог понять, что это за грохот. – И он с каким-то удовольствием начал рассматривать открывшийся за окном хаос.

– Мистер Блик, вы принесли мне письмо от мистера Фокса? – вдруг спросила Анетта.

– Письмо? – удивился Блик. – Какое письмо? Нет никакого письма. Да и того, кого вы упомянули, в стране нет: в Америку уехал.

– Как же так! – воскликнула Анетта. Что такой поворот событий возможен, она не учитывала. – А когда вернется?

– Не имею ни малейшего представления, – ответил Кальвин. – Не исключено, что через несколько месяцев. Как всегда, остается лишь гадать.

Лицо Анетты окаменело и от боли, и от усилий скрыть эту боль. После того, что она узнала, все надежды на будущее рухнули.

– Зачем же вы пришли? – поинтересовалась она.

– За курткой, – бодро объяснил Кальвин. И ткнул пальцем в Мишину вещь.

Анетта плотнее запахнула куртку.

– Я не отдам, – произнесла она.

– Непременно отдадите или желаете, чтобы я у вас ее отнял? – вполне дружески задал вопрос Кальвин.

– Я не отдам, – повторила Анетта.

Кальвин чуть повернулся к ней и слегка сжал пальцами рукав.

– Не упрямьтесь, Анетта, – произнес он. Собравшиеся в саду мужчины с интересом наблюдали за ними.

И Анетта медленно сняла куртку. Бросила на пол и пнула ногой. Потом отошла от окна. Кальвин поднял куртку и стряхнул налипшую на нее белую гипсовую пыль. Теперь он мог уходить.

– Не огорчайтесь, – напоследок заметил он Анетте. – Убеждение, что душу другого можно спасти из плена, есть иллюзия, свойственная самой ранней юности.

– Подите ко всем чертям, – ответила Анетта.

Прошло несколько часов. Анетта вышла из дома в Кампден-Хилл-сквер и осторожно закрыла за собой дверь. В руке девушка держала маленький сверточек.

К счастью, ей удалось после возвращения избежать встречи с Розой. Иначе наверняка состоялся бы еще один неприятный разговор. Оказавшись в доме, она на цыпочках поднялась к себе в комнату. Там все было прибрано и расставлено по местам. На комоде стояла даже ваза с цветами. Камни, прежде выставленные на всеобщее обозрение, теперь лежали в верхнем ящике комода, завернутые в синий бархат, вместе с остальной коллекцией. Анетта пересыпала их в большой кожаный футляр, в котором всегда хранила драгоценности во время переездов, и, обернув его платком, выскользнула из дома.

Отчаянно прихрамывая, она поспешила к такси, ожидавшему ее на противоположной стороне площади.

– Куда теперь, мисс? – спросил шофер.

– Ламбет-бридж, – распорядилась Анетта. День был теплый и ветреный, и автомобиль мчался сквозь бурю шумящих ветвей и белых облаков. Цветущие по обеим сторонам дороги деревья приветствовали приближающуюся к реке машину. Анетте нравилось ездить на такси. В такие минуты ей казалось, что она принимает участие в какой-то детективной истории. Но сегодня ей было не до фантазий. Положив ногу на сиденье, она начала что было сил мять ее, как недавно Кальвин Блик. Нога заболела еще больше, но на сердце стало легче.

Автомобиль подъехал к реке. Анетта расплатилась с шофером и вышла. Мост Ламбет она выбрала потому, что из центральных лондонских мостов этот казался ей самым пустынным; и в самом деле, здешних прохожих можно было пересчитать по пальцам. Как раз был прилив, и Темза стремительно текла внизу вся в крохотных белопенных волнах. Анетта дошла до середины моста и вытащила из кармана футляр. Посмотрела вниз. До воды было очень далеко. У нее вдруг закружилась голова, и она ухватилась за каменный парапет, при этом больно оцарапав руки. «Если бросить футляр, то он наверняка тут же утонет, – размышляла она. – Нет, лучше бросать по одному камешку или высыпать…»

Солнце выглянуло из-за облаков. И крохотные волны там, далеко внизу, засверкали, словно уже усыпанные драгоценностями. Анетта открыла футляр и вытащила первый попавшийся камешек. Им оказался крупный рубин. В последний раз она прикоснулась к нему с любовью и сожалением. Такой красивый, такой хрупкий, просто воздушный. Она размахнулась и бросила. И камешек растворился в пространстве. Она взяла следующий. Это был крохотный прелестный бриллиант, словно сотканный из света, подаренный ей одним швейцарским дипломатом, знакомым отца. Она бросила и его в сверкающий речной воздух, и тот же самый эльф, что прежде подхватил рубин, принял и этот подарок. Анетта взволнованно перегибалась через парапет. Губы ее были влажны, глаза блестели. Она рылась в футляре, выбирая следующий камень. И это так ее захватило, что она не заметила идущего по мосту Яна Лисевича.

– Что это ты делаешь, Анетта? – раздался голос.

Девушка вздрогнула. Ян показался ей кем-то явившимся из сна.

– Бросаю драгоценности в реку, – ответила она. Кажется, Ян не сразу понял, в чем дело. Потом лицо его исказилось удивлением и ужасом. От волнения он вдруг начисто позабыл английский.

– Ты не делай так! – воскликнул он. Бросился и схватил ее за руку.

– Почему? – не вырываясь, спросила Анетта. В последние дни ей слишком часто приходилось вырываться. – Они мои! Хочешь бросить пару? На, бери.

– Но зачем ты их бросаешь?

– Затем, что… – но больше у Анетты слов не нашлось. – Знаешь, иди своей дорогой.

– Нет! – крикнул Ян. – Почему ты бросаешь драгоценные камни, когда я и мой брат умираем с голоду?

– Вовсе вы не умираете с голоду, – возразила Анетта. – Наверняка у вас у обоих хорошая работа. А теперь отпусти меня или позову полицейского.

Ян посмотрел на нее. По сравнению с ним она сейчас представляла образец спокойствия. На его же лице отражался вихрь чувств: и огорчение, и лукавство, и алчность, и неподдельное удивление.

– Дай и мне бросить, – предложил он.

– Как бы не так! – возразила Анетта. – Знаю я, как ты бросишь! – Ей отчаянно хотелось швырнуть весь футляр в воду. Надо это сделать, иначе случится что-то ужасное.

Они стояли друг возле друга посредине моста. Со стороны могло показаться, что это влюбленные держатся за руки. Но Анетта тщетно пыталась выдернуть свою руку из руки Яна. И тут она увидала полицейского, идущего в их сторону по противоположной стороне моста. Долговязая фигура приближалась.

– Если скажешь полиции теперь или позднее, я убью твоего брата! – вдруг тихо сказал Ян.

Угроза прозвучала так неожиданно, была так ужасно произнесена, что Анетта похолодела и только потом поняла: Ян брякнул первое, что пришло на ум. Они стояли не двигаясь, держась за руки, глядя друг другу в глаза. Полицейский неторопливым шагом прошел мимо. В течение нескольких минут, кроме них, на мосту никого не было.

– Свинья! – в бессильной злобе прошептала Анетта.

– Отдай мне их, – настаивал Ян. – Будут у меня, пока ты не поумнеешь. – И он начал выкручивать ей запястье. Охнув, Анетта уронила футляр. Ян мигом подхватил его и побежал.

Анетта видела, как он удалялся по набережной, а потом исчез. Ей осталось одно – уйти. И тут она почувствовала, что что-то держит в левой руке. Разжала ладонь и увидела белый сапфир.