Текст книги "Живым приказано сражаться (сборник)"

– До сих пор не приходилось. Но можете считать, что подали идею. Непременно воспользуюсь. Проводите-ка за ворота.

* * *

Убедившись, что встреча завершилась миролюбиво, уладилась мирно, Мазовецкий сказал на прощанье своему новому знакомому что-то шутливое и пошел за Беркутом и Штубером. У ворот он обогнал их и остановился за мостиком.

Машина ждала там, где ее оставили. Мимо нее как раз проходили солдаты Штубера, возвращающиеся из увольнения в город. На машину и ее водителя они не обратили никакого внимания, зато чинно козыряли беседующим неподалеку офицерам. Все четверо были навеселе, и Беркут заметил, с какой холодной яростью Штубер смотрел на них, когда те отдавали честь.

– Кстати, где мои люди? – Штубер протянул пачку папирос, но Беркут поблагодарил и отказался. – Те, что отвозили Лесича. Что с ними? Только честно. Может, они еще живы, в плену? Нужно ведь как-то объяснять наши потери и оправдывать их…

– Водитель – в машине. Отвезет нас в город и вернется, – больше ничего Беркут говорить не стал, и гауптштурмфюрер понял, что на двоих вояк его отряд все же уменьшился.

– Хорошо вам живется, – буркнул Штубер, доставая из кармана зажигалку. – У вас нет начальства и не перед кем отчитываться за каждого убитого и раненого. Люди приходят, погибают или разбегаются… Как там у вас говорят: «Бог дал – Бог взял»? И никакой дьявол вас не разжалует.

– Вот-вот, поплачьтесь партизану…

– Поверьте, это легче и приятнее, чем каяться в гестапо. Поэтому впредь прошу быть осмотрительнее. Во всяком случае, водитель и машина должны вернуться в крепость. Надеюсь, вы учтете и то, что мне несложно было поднять весь гарнизон, и сейчас разговор между нами носил бы более оживленный характер. О, нет, я не угрожаю. Просто констатирую факт.

– К этому времени мы уже навсегда замолчали бы.

– Вот именно… – пожал плечами гауптштурмфюрер. – Мы не должны забывать о безопасности и взаимных гарантиях. Как ни мудри – все сводится к одному: лучше вместе жить, чем вместе гнить. Когда собираетесь осчастливить нас очередным визитом?

– Через четыре дня.

– Это уже разговор… – кивнул Штубер. – Но условие: за эти дни вы не должны совершить ни одного нападения. Я и так веду себя с вами, словно заговорщик, неизвестно, кто кого здесь вербует…

– Не волнуйтесь, мы как раз собирались передохнуть.

– Вы немец? Немец, конечно.

– Мои предки – украинцы.

– Жаль, воюете вы, как настоящий тевтонец. Украинец, говорите… Что ж, великая славянская нация… Шевченко, Хмельницкий, Франко… Как видите, я немного знаком с вашей историей. И все-таки кто-то из ваших родителей наверняка происходит от немцев.

– Никто, насколько мне известно.

– Убедите себя, что происходит. Тогда легче согласиться с моим предложением. Голос крови. И ни малейшего намека на предательство. Кстати, сейчас вы уже говорите по-немецки почти без акцента.

– Пытаюсь избавляться от него. Богатая языковая практика. До встречи, гауптштурмфюрер.

– Темнеет! – крикнул вслед ему Штубер. – Остерегайтесь партизан!

И рассмеялся злым нервным смехом человека, оставшегося недовольным и собой, и результатами встречи.

Мазовецкий подождал, пока Беркут приблизится, и пропустил его вперед. Прикрывая командира, он несколько раз оглянулся. Ему все еще не верилось, что удалось вырваться из этого каменного мешка. Даже теперь, когда Штубер стоял один и спокойно глядел им вслед, нервы Владислава были напряжены до предела.

– Что, поручик, огорчены, что все кончилось так неэффектно? – спросил Беркут, не оглядываясь. – Согласитесь, готовя вас к заброске, ваши прежние шефы таких операций не планировали?

– Не хотел бы я, чтобы среди тех, бывших моих шефов, оказался ты. Такое напланировал бы! Ничего себе визит! То, что мы вырвались из этого склепа, – просто чудо. На что, собственно, ты рассчитывал?

– Сам не знаю, – ответил Беркут. – Очевидно, на удачу. Когда еще побываешь во вражеском гарнизоне и поговоришь с гауптштурмфюрером СС, да еще вот так, запросто? Интересно знать, с кем имеешь дело, что они за люди.

Водитель и Колар сидели в кабине. Карабин солдата лежал у Колара на коленях.

– Едем? – негромко спросил Иван, выходя из машины.

– Едем. Садись в кузов. – Беркут увидел посеревшее лицо Колара, но ничего не сказал. Он понимал, что сидеть в форме полицая, плечом к плечу с врагом, на дороге, по которой разгуливают фашисты, куда труднее, чем распивать коньяк с гауптштурмфюрером.

* * *

Уже совсем стемнело, когда они снова оказались у колодца. Остановив машину, водитель умоляюще взглянул на оберштурмфюрера. Он весь обмяк, раскис и уже не в состоянии был сдерживать дрожь. Беркут с досадой осмотрел редколесье, в которое упиралась дорога. Неплохо бы проехать еще с километр, однако за колодцем начиналось сплошное болото.

– Вы обещали, господин оберштурмфюрер…

– Не нужно напоминать мне об обещаниях! – резко перебил его Беркут.

Мазовецкий и Колар спрыгнули с машины и подошли к кабине. Водитель открыл свою дверцу, но, увидев унтер-офицера и полицая, инстинктивно придвинулся к Беркуту. Тот невесело ухмыльнулся, вышел сам и приказал выйти ему.

Водитель с большим трудом выбрался из кабины. Ноги не слушались его. Все еще улыбаясь, Беркут обошел машину и остановился рядом с Мазовецким и Коларом. Поляк снял с плеча автомат.

– Как тебя зовут? – спросил Беркут водителя.

– Йозеф, господин оберштурмфюрер.

– Если хоть словом обмолвишься в разговоре с кем-нибудь о своих сегодняшних приключениях, тебя пристрелит сам гауптштурмфюрер Штубер. Или удавит ваш верзила-фельдфебель. На шоссе тебя может остановить патруль и спросить, откуда едешь. Отвечай, что выполнял приказ коменданта крепости гауптштурмфюрера Штубера и не имеешь права разглашать суть задания.

– Так и скажу. Можете не сомневаться.

– А чтобы ты не мучился в догадках… Мы действительно русские. Однако служим рейху, как и ты. Знай это. На случай, если уж кто-нибудь очень станет допытываться. Но лучше всего – молчи.

– Яволь, господин оберштурмфюрер.

– Все, возвращайся в крепость, – Беркут почувствовал, что водитель не верит ему, но это уже не имело никакого значения. – И передай гауптштурмфюреру, если он, конечно, заинтересуется подробностями, что я тоже умею держать слово. Он знает, о чем идет речь…

– Неужто отпустишь?! – изумился Колар. И хоть сказал он это по-украински, водитель, конечно же, догадался, что именно так изумило «полицая». Не теряя времени, он поблагодарил «господина оберштурмфюрера», вскочил в кабину, резко, задним ходом, развернулся и медленно, очень медленно, показывая, что не убегает, повел машину к шоссе.

Партизаны какое-то время смотрели вслед грузовику. Затем повернулись и тоже неспешно направились к колодцу.

– Все-таки нужно было пристрелить его, – стоял на своем Колар. – Одним фашистом стало бы меньше. А машину сожгли бы.

– Не вмешивайся, – тронул его за плечо Мазовецкий. – Командиру виднее. На войне не только стреляют. Здесь еще разрабатывают стратегические планы и хитромудрые операции…

– Убивать их надо – и все операции. Что же это за война такая: того пожалел, этого отпустил?! Уже и письмами стали обмениваться.

Он не успел договорить. Ни один из них не обратил внимания на то, что, когда машина достигла изгиба дороги, шум мотора несколько притих. И сразу же прозвучал выстрел. Один-единственный. Беркут зло выругался. Все оглянулись. Машина сорвалась с места и исчезла за деревьями. Мазовецкий успел послать ей вдогонку длинную автоматную очередь, но, очевидно, не попал.

– Вот сволочь! – возмутился он. – Кто бы мог подумать, что это пугало умеет стрелять! Хорошо еще, что никого не задел.

– Ну, командир, что я говорил? – даже обрадовался этому происшествию Колар. – Нужно было отправить его на тот свет – и все дела.

– Успокойся. Он свое получит, – сдержанно ответил Беркут.

Подошли к колодцу. Беркут присел на сруб, взглянул на Мазовецкого, затем на Колара, виновато как-то улыбнулся и покачал головой.

– Он правильно поступил. Это я сглупил, как новобранец. И даже не потому, что не догадался разрядить его карабин. А потому, что забыл святой закон войны: никогда не щади врага, который пришел, чтобы сжечь твой дом. Пусть это будет мне уроком. А теперь кто из вас хочет поупражняться в медицине? Как ни странно, этот идиот попал мне в ногу.

При этих словах Мазовецкий и Колар замерли в таких позах, словно в землю перед ними ударила молния.

– Ничего страшного, – как можно спокойнее произнес Беркут, – пуля в икре. Рана легкая. Пакет у меня есть. До базы как-нибудь доберемся. Оказывается, война тоже иногда преподносит сюрпризы.

15

Примерно в полукилометре от шоссе серела невысокая меловая гора, которую Николай Крамарчук приметил еще прошлой осенью. Сейчас он забрался на ее плоскую, поросшую ельником вершину и там, на небольшом выступе, под козырьком каменной глыбы, устроил себе гнездо из прошлогодних листьев, из которого хорошо были видны зубчатые башни крепости и часть дороги, где должна была остановиться машина с переодетыми партизанами. Если все будет по плану и возвращаться будут на машине, то выйти из нее Беркут, Мазовецкий и Колар должны именно здесь. Отсюда к лагерю ближе, чем откуда бы то ни было.

Он лежал в сухих и теплых листьях и задумчиво смотрел то на башни, то на дорогу, по которой время от времени проходили небольшие колонны, и пытался представить себе, что происходит сейчас там, за стеной. Досадно, что он не смог участвовать в этой операции. Крамарчук вообще был уверен, что сумел бы показать себя в боях намного лучше, чем это у него получалось до сих пор. Именно поэтому Николай уже несколько раз то просился в разведку, то предлагал командиру отобрать надежных ребят и неожиданно, ночью ворваться в крепость… Все же бурлило в нем нечто такое, наполеоновское, чего он никак пока что не мог реализовать, и это вызывало у него чувство какого-то мальчишеского огорчения: упустить такую возможность прославиться или хотя бы проявить себя! И хорошо было бы дослужиться до офицера. «…До офицера – это было бы прекрасно».

Конечно, никто не в состоянии был предсказать, как сложится его судьба после войны. Однако пофантазировать можно и о тех несбыточно далеких временах. Многого от своего будущего Крамарчук не ждал. Но если останется жив, хотел войти в эту новую послевоенную жизнь человеком, который храбро воевал и теперь серьезно думает о том, как бы помудрее устроить мирное бытие. В этом он усматривал самую важную часть своего перерождения из странствующего романтика-полуцыгана – в человека, как он говорил себе, с именем и лицом. Как только Красная Армия освободит эти места, он снова станет солдатом. А потом, после войны, обязательно закончит среднюю школу – ну, вечернюю, там, или заочную – и поступит в институт. Как Беркут…

Замечтавшись, Крамарчук поднялся во весь рост, совершенно забыв о том, что его могут заметить с дороги. Именно в это время на участке шоссе, за которым он наблюдал, показались две крытые машины. Возможно, сержант и не обратил бы на них особого внимания, но из задней машины вдруг выпрыгнул какой-то человек. Он соскочил на полном ходу, упал, скатился с довольно высокой насыпи и, петляя между кустами, бросился в лес. Должно быть, это произошло настолько неожиданно для конвоиров, что те не успели среагировать. Машина прошла еще по меньшей мере метров сто, прежде чем один из конвоиров сумел открыть огонь. А когда она остановилась, два конвоира сразу же соскочили на дорогу, но преследовать беглеца не стали, а всего лишь неспешно прошлись длинными автоматными очередями по зарослям на опушке леса.

Спохватился и старший колонны, очевидно, офицер. Николай видел, как, открыв дверцу кабины, он произвел несколько выстрелов прямо с подножки. Беглеца Крамарчук уже потерял из виду, зато за немцами следил очень внимательно.

Весь этот спектакль длился несколько минут. Вдоволь настрелявшись, конвоиры закурили, сели в машину и уехали.

«Значит, кому-то повезло… – думал Крамарчук, быстро спускаясь пологим склоном горы. – Но кому?.. Вдруг это был Беркут?! А что, немцы вполне могли схватить всех троих и пытались перевезти куда-нибудь из Подольска…»

По едва заметной тропинке он побежал к шоссе, все время осматриваясь по сторонам, чтобы не упустить беглеца. Но, к своему удивлению, так нигде и не обнаружил его. «Неужто убили?!»

Уже на опушке Николай осторожно приблизился к тому месту, где это могло произойти. Обнаружил срезанный пулями ствол молодой ели, следы солдатских сапог в заболоченной ложбине… Вот только сам беглец словно бы растворился в голубоватой лесной дымке.

«Может, это действительно был Беркут? – теперь уже с облегчением подумал Крамарчук. – Нет, так убежать мог только он! Возможно, что прямо там, в машине, даже убил одного из конвоиров…»

Подбодренный этим предположением, Николай не стал прятаться в заросли, когда услышал шум моторов. Наоборот, приблизился еще на несколько шагов к дороге и притаился за широким стволом дуба. Через минуту-другую из-за деревьев показались открытый грузовик с солдатами, потом «опель» и снова – набитый солдатами грузовик…

«Конечно, с такой охраной и на тот свет не стыдно…» – подумал он, сцепив зубы. Но в последний момент передумал стрелять по легковой и длинной очередью прошелся по солдатам на второй машине. Над самым бортом, для верности…

Он успел дать еще две очереди, прежде чем и первая машина, и лимузин остановились, а выскочившие из них фашисты залегли прямо на дороге и тоже открыли огонь. Но Крамарчук уже скрылся в овраге, который уводил его все дальше и дальше, в глубь леса. Именно там, в овраге, сержант вдруг задумался над тем, что не насторожило его раньше: а почему, собственно, ни один из конвоиров даже не попытался догнать беглеца? Почему не бросился за ним в лес?

16

Штубер подождал, пока машина с Беркутом и его людьми тронулась с места, и пошел к воротам.

«Если этот партизан может с такой легкостью проникать сюда под чужим именем, то рано или поздно его люди повесят меня на одном из зубцов крепостной стены, – с досадой подумал он, бросив презрительный взгляд на солдат, стоявших навытяжку по обе стороны ворот. – Нужно позаботиться о более надежной охране. Все-таки мы на окраине города, а рядом – огромный лес».

Но ни эти тягостные мысли, ни осознание того, что несколько минут назад он, как последний болван, разболтался перед «оберштурмфюрером Ольбрехтом» о партизанских отрядах и готовящихся против них акциях, – уже не могли испортить ему настроения. В конечном итоге все удалось. Главное, что Беркут был здесь и что он, Штубер, не разочаровался в нем. Даже то, как этот варвар проник в его башню, свидетельствует, что в принципе это способный и хладнокровный диверсант, с которым есть смысл продолжать игру. Кстати, почему бы не заслать в его группу одного из своих «рыцарей»? Так было бы куда надежнее…

Подумав еще немного, Штубер окликнул фельдфебеля, стоявшего у палатки и, подобно верному псу, ожидавшего, когда о нем вспомнят. Здесь же, во дворе крепости, они согласовали все детали блиц-операции, которой должен был руководить лично Зебольд.

– Господин гауптштурмфюрер! – выбежал из башни ординарец. – Только что звонили из канцелярии подполковника Ранке. Вас немедленно просят прибыть в резиденцию абвера.

– Что там у них стряслось? Мне хотят сообщить, что наши доблестные войска взяли Москву?

– Не знаю. Адъютант господина Ранке передал, что машина за вами уже послана.

– Божественно, как говорит один наш общий любимец.

Штубер поднялся к себе, взял уже дважды спасавший ему жизнь швейцарский пистолетик, выпил рюмку коньяку и, постояв минут пять у бойницы, спустился вниз. Машина ждала его у ворот крепости. «Хорошо, хоть самого Ранке не принесло сюда во время посещения Беркута. Испортил бы всю обедню».

– Мне приказано сопровождать вас, – вышел из «опеля» унтер-фельдфебель.

– Садитесь рядом с водителем, – проворчал Штубер и открыл заднюю дверцу. Когда ему приходилось ездить в легковых машинах, он всегда садился на заднее сиденье. Это было его неизменным правилом.

Проезжая узенькими извилистыми улочками города, он бездумно не замечал ничего происходящего на них. Как не думал и о предстоящем разговоре. О чем бы там ни шла речь – это уже несущественно, сейчас его волновало другое: как осуществить хотя бы одну громкую операцию? Он, конечно, сразу же позаботился бы, чтобы о его успехах узнал Скорцени. Возможно, это стало бы началом возвращения в лоно рейха. Все-таки неразумно бросать людей с его опытом чуть ли не на передовую, в эти подольские леса, в глухие дебри дикой Славянии…

Правда, Скорцени тоже бывал здесь. В свое время он даже наступал на Москву в составе эсэсовской дивизии «Дас рейх». Но знал Штубер и то, что его кумир воевал на Восточном фронте лишь до тех пор, пока надеялся одним из первых войти в столицу русских. Когда же эти надежды развеялись, унтерштурмфюрер отборной дивизии оказался в самом глубоком тылу, в Германии. По крайней мере так информировал Штубера один из его давних знакомых.

Впрочем, Штубер не осуждал Отто. Наоборот, считал, что тот поступил разумно. Кому нужен бессмысленный риск? Ну а политический капитал Скорцени все же сумел приобрести: теперь никто не решится упрекнуть его, что он отсиживался в тылу, не решаясь повоевать на Восточном фронте. А для карьеры это важно.

Машина остановилась возле небольшого двухэтажного особняка. Унтер-фельдфебель выскочил из нее первым и осмотрел небольшую площадь перед зданием. Заметив гауптштурмфюрера, часовой у входа отдал честь, однако слонявшиеся по площади два типа в гражданском (но с отличной унтерской выправкой) сразу же остановились и подозрительно осмотрели все вокруг.

– Теперь я понимаю, почему вы завидуете мне, – произнес Штубер, входя в кабинет Ранке, который разместился на втором этаже. – Потому что даже здесь, в центре города, не чувствуете себя в безопасности. Несмотря на то что на первом этаже находится отделение гестапо.

– Именно об этой нашей совместной безопасности я и хочу поговорить с вами, гауптштурмфюрер, – процедил подполковник, жестом приглашая его садиться. – Только что я говорил с шефом гестапо. Обстановка, сложившаяся в нашем регионе, не может не волновать. Впрочем, для начала позвольте узнать, как чувствует себя наш общий знакомый – лейтенант Беркут?

– Общий любимец.

– Что? – не понял Ранке.

– Да это я так, назвал его нашим общим любимцем.

– Еще бы! Кажется, вы даже собирались пригласить его на чашку кофе?

– Господин подполковник, я не обязан докладывать вам о подробностях задуманных нами операций, которые к тому же полностью засекречены.

– Амбиции, гауптштурмфюрер, амбиции. А ведь я и не требую подробностей. Разумеется, вы подчинены соответствующему отделу Управления службы безопасности в ставке гауляйтера и Управлению службы безопасности в Берлине. Но все мы здесь служим рейху. Да и формально ваш отряд все-таки…

– Помню, господин подполковник. Однако согласитесь: нет уверенности, что через неизвестные нам каналы моя информация не попадет в сводки, которые передаются в Москву. Что же касается Беркута, то операция развивается успешно.

– Уж не хотите ли сказать, что успели встретиться с ним?

– Именно об этом и хочу вас уведомить.

– Простите?

– Я вступил с ним в прямой контакт.

– Интересно, как это вам удалось, гауптштурмфюрер? И когда? Ведь только сегодня…

– За час до моего приезда сюда Беркут побывал в крепости.

– Ивы… упустили его?! – Ранке оперся обеими руками о стол и всем своим массивным туловищем подался к Штуберу. Лицо его побагровело. Он едва сдерживался, чтобы не раскричаться.

– Разумеется, – садистски улыбнулся Штубер. – Если бы мы не торопились вешать и расстреливать всех, кто попадается нам под руки, то давно имели бы в этих краях и мощную агентуру, и массу лояльного населения.

Слушая это, Ранке смотрел на него с едва скрываемой ненавистью.

– Я знаю, что, – наконец опустился он в свое кресло, – младшие чины СС порой позволяют себе разговаривать так со старшими офицерами вермахта. Тем не менее я просил бы вас…

– Мои извинения, господин подполковник, – произнес Штубер откровенно издевательским тоном.

– Но даже если забыть о наших взаимоотношениях… – все еще задыхался подполковник, – о виселицах все же уместнее говорить этажом ниже, в гестапо. Там вас лучше поймут. Если только… поймут.

– Поверьте, там я говорю то же самое. Жаль, что они не прислушиваются к моим советам.

Вслед за этими словами наступила неловкая, тягостная пауза, из которой – Штубер понимал это – им обоим нужно было как можно скорее выбираться.

– Как же он оказался у вас? – первым нашелся Ранке.

– Самым неожиданным образом. Пришел в крепость, поднялся ко мне в башню. Кстати, по документам он – оберштурмфюрер СС Ольбрехт. Советую выяснить, существовал ли такой на самом деле. Не хочется верить, что партизаны научились так искусно изготавливать фальшивые документы.

– Это мы проверим.

– Вместе с Беркутом приходил какой-то поляк в мундире вермахта. Только унтер-офицера.

– И Беркут уже знал о вашем письме? – теперь уже ехидно улыбнулся Ранке. Он почему-то усомнился в правдивости слов этого берлинского выскочки.

– Можете себе представить.

– А Лесич?..

– Очевидно, сейчас он находится в партизанском лагере.

Ранке опять хотел сказать что-то едкое, но в это время зазвонил телефон. Поначалу Штубер не вслушивался в разговор, но резкие вопросы, которые подполковник стал задавать своему собеседнику, заставили его насторожиться.

– Так где именно вы задержали этого идиота? Сколько их было? Отвез в лес и вернулся? Это что-то новое! Арестовать! Запросите его личное дело… Да, я сам допрошу. И постарайтесь, чтобы он заговорил даже о том, о чем никогда не знал.

Положив трубку, подполковник надолго замолчал, стараясь не встречаться взглядом с гауптштурмфюрером.

– Что-то случилось? Неприятные новости? – как можно безразличнее поинтересовался Штубер.

– Наоборот, самые желанные. Только что патруль полевой жандармерии задержал на шоссе при выезде из леса вашего водителя. Тот сразу же сознался, что отвозил в лес переодетых советских парашютистов. Один из них был в форме оберштурмфюрера, другой – унтер-офицера вермахта, третий – местного полицая. Все трое побывали в крепости. Если я правильно понял, тот, что в мундире оберштурмфюрера, и есть Беркут?

– Разумеется.

– И вы любезно предоставили в их распоряжение машину?

– Они «любезно» захватили ее в Залещиках. Этой машиной двое моих солдат отвозили Лесича. Беркут и его люди убили их, а водителя принудили везти их в крепость. Шофер должен был рассказать и об этом. Возле крепости они удерживали его как заложника. К сожалению, подробности я узнал только после встречи с Беркутом.

– Еще бы!.. – хмыкнул подполковник. – Там, в башне, вам было не до этого. Там вы спасали свою собственную жизнь!

– На войне это тоже иногда необходимо. Жаль, что я не знал, сколько их в машине.

– Операция в Залещиках – это все, что вам известно о действиях партизан Беркута в течение сегодняшнего дня?

– Пока все, – пожал плечами Штубер.

– А нам, уважаемый гауптштурмфюрер, известно, что прежде чем напасть на вашу машину, беркутовцы уничтожили троих полицаев, находившихся в засаде у соседей Лесича.

– Вероятно, эти полицаи напились до скотского состояния.

– Теперь это не имеет значения. Особенно если учесть, что сегодня же партизаны успели уничтожить агента гестапо и, кстати, давнего, еще довоенного агента нашей разведки – Кравчука. Причем уничтожили на пороге его собственного дома. И произошло это, заметьте, все в тех же Залещиках.

Штубер попросил разрешения закурить. Ранке молча пододвинул к нему пачку сигарет.

– У меня не было информации об этих акциях Беркута. К тому же он совершил их до нашей встречи и вне зависимости от ее последствий. – Когда Штубер прикуривал, рука, в которой он подносил спичку, мелко дрожала. Ранке заметил это. «Ничего, я заставлю тебя дрожать по-настоящему, – смерил его презрительным взглядом. – Не сейчас, конечно, со временем, я обязательно выберу нужный момент». А вслух сказал:

– Согласен: в лице такого человека лучше иметь союзника, чем врага. Тем не менее в крепости вы без особого труда могли захватить их. Сначала мы выведали бы у них все, что нам нужно, а потом повесили. На городской площади. Объявив всей округе, что с Беркутом покончено и что такая участь ждет каждого.

– Это не так просто было сделать, как вам представляется, – мрачно заметил Штубер.

– Но и не так сложно, как бы хотелось представить вам.

– Значит, истина где-то посредине, – демонстративно растянул губы в ироничной ухмылке Штубер.

– Ну хорошо, – развел руками подполковник, немного подумав. – Кого потеряли, того потеряли… Будем выкручиваться вместе. Вернемся к нашей операции. Какие у вас основания считать, что она развивается успешно?

– В принципе Беркут дал согласие на сотрудничество. Формально это еще никак не зафиксировано. Наоборот, он просил три дня на размышление. Однако уверен: ответ будет именно таким, какого мы ожидаем.

– А где гарантии, что он не поведет двойную игру?

– Исключено. Его группа возникла стихийно. Он – не профессионал. Я в этом убедился. И не имеет никакой связи с Москвой.

– Черти б их побрали, этих славян-фанатиков! – ударил Ранке ладонью по столу. – Откуда в них это?! Простите, кажется, перебил вас. Как считаете, есть у него связь с Москвой?

– Нет и не предвидится.

– Тем не менее это не мешает ему вести себя так, будто на него работает вся военная разведка русских. Что еще?

– Вам известно, что я брал для тренировки группу пленных. Вскоре вам доложат, что один из них бежал. Но пусть это вас не беспокоит. «Бежал» из машины мой человек. Агент по кличке Звонарь.

– Звонарь?! Но ведь именно его вы обещали заслать в отряд «Мститель».

– Ситуация изменилась. Дело в том, что Беркут и тот партизан, который был с ним, случайно, из разговора, узнали о пленных, на которых мы отрабатываем в крепости приемы рукопашного боя. Вот тогда я и подумал: «А почему бы одному из пленных не бежать? Немедленно, сегодня же» Пленные, само собой, заперты в подземелье.

– Любопытный ход.

– Сейчас, именно в эти минуты, – он взглянул на часы, – от крепости отъезжают две машины. Спектакль разработан до мельчайших деталей. Дальнейшие инструкции Звонарь получит позднее. Руководит операцией Зебольд. У него есть опыт в таких делах.

– Согласен, Витовт – не новичок. И все же не нравятся мне ваши экспромты, Штубер. Агент подготовлен к операции крайне плохо. Как ему там вести себя, через кого поддерживать связь?..

– Ничего, все образуется. Это один из самых опытных наших агентов. А не воспользоваться удачно сложившейся ситуацией было бы грешно.

– Пленного, под именем которого засылаете Звонаря, надеюсь, ликвидировали?

– Ликвидируем. На рассвете.

– А легенда? Звонарь знает его биографию?

– Рассчитываю на то, что в партизанском лагере биографии этого пленного тоже не знают. Поэтому велел Звонарю воспользоваться своей старой легендой. Она надежна.

Подполковник задумался. Как бы ни убеждал его сейчас гауптштурмфюрер, все равно он не мог одобрить такой поспешности. Впрочем, командир группы «Рыцарей Черного леса» и не нуждался в его одобрении. Операция разворачивается. И теперь все зависит только от находчивости и мужества этого самого Звонаря.

– В отряд «Мститель» пойдет другой агент, – успокоил его Штубер. Он почему-то решил, что подполковника волнует сейчас именно это. – Но сразу предупреждаю: «Мстителем» нам придется пожертвовать. Ради закрепления Звонаря.

– Конкретнее…

– Есть еще один неоригинальный, но хорошо проверенный ход…

* * *

Выслушав гауптштурмфюрера, Ранке вновь на какое-то время умолк. Но Штубер уже отметил про себя, что в целом его предложение понравилось.

– Хорошо, – произнес наконец подполковник. – Если эта операция удастся, мы, возможно, сумеем уничтожить все основные партизанские группировки. Ради этого не жаль пожертвовать и десятком агентов.

– Однако уничтожим лишь после того, как выявим всю их агентуру и всю подпольную сеть в окрестных селах и местечках. А уж потом устроим Варфоломеевскую ночь. Так что можете доложить своему начальству, что мы не сидим сложа руки.

– Отчего бы и не доложить? – поднялся Ранке. – Тем более что в рапорте будут фигурировать отряд особого назначения и ваша фамилия.

– Благодарю. У меня к вам еще одна просьба, господин подполковник. Сугубо личная.

– Слушаю.

– Не смогли бы вы по своим каналам выяснить, где находится сейчас Отто Скорцени?

– Скорцени? – вскинул брови Ранке. – Тот самый? Вы с ним знакомы?

– Да. Еще по Югославии.

– Вот оно что?! Неплохое знакомство. Его называют человеком с большим будущим. Сам фюрер знает о нем и, говорят, неоднократно упоминал его имя на различных совещаниях. Прошел слух, что зимой он уже прославился в нескольких блестящих операциях за рубежами рейха.

– Это похоже на Скорцени. Я мог бы, конечно, попросить об этой любезности своего отца, однако не хочется беспокоить старика по пустякам. Да и письма…

– Письма идут слишком долго, – понимающе улыбнулся подполковник. – Я попрошу своих знакомых в Берлине, чтобы они деликатно поинтересовались местопребыванием этого человека. Если только оно не является сейчас одной из государственных тайн.

17

Фельдшер, который пришел утром из отряда Иванюка, долго сидел на корточках возле Беркута, рассматривал рану и задумчиво тер подбородок.

– Что заставило вас задуматься, доктор? – поинтересовался Андрей.

– Так ведь есть над чем, – наконец поднялся старик. – Нужна операция.

– Понятно, что нужна. Я не собираюсь всю жизнь носить в себе свинец, которым меня нашпигуют за годы войны, – в эту ночь Беркут так и не смог уснуть и теперь лежал усталый, бледный. Тем не менее вел себя довольно спокойно.

– Но у нас нет хирурга. Да и вообще врача. В отряде «Мститель», говорят, есть люди, поддерживающие связь с городской больницей. Так ведь сначала нужно разыскать этот отряд, потом послать людей в город и каким-то образом доставить сюда хирурга. Поэтому еще дня три придется потерпеть. Это в лучшем случае.

– В лучшем – да, – кивнул Беркут. – Но я всегда рассчитываю на худший. А потому слушайте меня внимательно, фельдшер. Скальпель у вас с собой?

– Нет. Я собирался всего лишь промыть рану и перевязать вас. Операций я никогда в жизни не делал. – Фельдшеру было лет под шестьдесят – приземистый, худой, донельзя сутулый, словно согнулся под тяжкой ношей. – Меня ведь только называют фельдшером. На самом деле я работал в больнице санитаром. Перевязать – это я еще умею. Укол сделать тоже могу. Словом, кой-чего насмотрелся. Но чтобы за скальпель браться… Да и в отряде совсем недавно.

– Все понятно, отец. Я все же буду считать вас фельдшером. Крамарчук!