Текст книги "Живым приказано сражаться (сборник)"

– Вам, вероятно, приходилось слышать такое имя – Отто Скорцени?

– Скорцени? Тот, из Вены? Герой аншлюса? Мне даже посчастливилось побывать вместе с ним в одной берлинской компании. Помню, меня тогда неприятно поразили шрамы на его лице. Кажется, на левой щеке.

– Да, на левой. Два шрама, похожих на змеиное жало. Символично.

– Честно признаюсь, я почти не общался с ним. Человек он довольно замкнутый.

– Умеющий молчать – так будет точнее.

– И что, он действительно такой?.. Ну, каким его пытаются изображать сторонники аншлюса в Австрии? Да и вообще, говорят, Скорцени – какая-то особенная личность. Один из тех немногих, кого уже сейчас действительно можно считать сверхчеловеком.

– Святая правда. К сожалению, мы пока еще недооцениваем заслуги таких людей. Но уверен: пока что недооцениваем. Придет время – и о них заговорят во весь голос. Появятся книги, фильмы…

– Вот как? Может быть, стоит упомянуть его имя в материале о вашем отряде?

– Даже советую сделать это. Тем более что ни он, ни я не забываем таких услуг. А когда мы – Скорцени и я – прочно осядем в Германии, то, несомненно, найдем возможность отблагодарить вас. Вы понимаете, что я имею в виду.

– Мне бы это не помешало, господин Штубер. Так же, как и блестящий репортаж с фронта. Вы ведь догадываетесь, что сюда, на фронт, посылают не только любимчиков редактора. Скорее, наоборот.

– Давайте-ка лучше уделим внимание коньяку и говядине. И дай Бог, чтобы следующая наша встреча состоялась в родовом имении Штуберов, куда я обязательно приглашу вас при первом же удобном случае. А материал, когда он появится в газете, перешлите Скорцени. Или вручите ему лично. Обязательно постарайтесь найти его. Поверьте: это в ваших интересах.

– О да, конечно…

– Кстати, вы еще будете видеться с подполковником Ранке?

– Не уверен, – замялся Денхоф. – Кажется, мы уже обо всем поговорили.

– Я тоже так считаю, – кивнул Штубер, подливая коньяку в его рюмку. – И небольшая просьба. Вы понимаете, что к подполковнику Ранке я отношусь с особым уважением. Но в репортаже о моем отряде… Подумайте, стоит ли называть его имя просто так, по случаю… Такой человек заслуживает, чтобы о нем писали отдельные статьи. Беглое упоминание может лишь обидеть его. Не так ли?

– Совершенно согласен с вами, господин гауптштурмфюрер.

33

На поиски лагеря лжепартизан под командованием Магистра Мазовецкий повел десять бойцов. Все они были одеты в форму солдат вермахта или полицаев. Мазовецкий, конечно, понимал, что этот маскарад вряд ли собьет с толку самого Лансберга. Но дозорные, которых он выставит, все-таки подумают, прежде чем откроют огонь без предупреждения. А это может подарить его бойцам несколько секунд. Хотя бы для того, чтобы залечь.

Добравшись до места, где Мазовецкий и Крамарчук захватили полицая, группа передохнула и дальше уже продвигалась с огромной осторожностью. Впереди шли трое бойцов в черной эсэсовской форме. Остальные пробирались поросшими кустарником склонами оврага. Сам Мазовецкий возглавлял первую тройку. В это чудесное июльское утро, теплое и торжественное, как солнечные праздники детства, ему не хотелось думать об опасности, о предстоящей операции и вообще верить, что этот нарядный лес тоже охвачен войной, а едва заметная тропинка, которой он вел своих людей, может оказаться последней в их жизни.

Минувшая зима припоминалась ему сейчас, как кошмарный сон. Десантирование, плен, расстрел товарищей, наконец немецкая шпионская школа… Владиславу и сейчас еще не верилось, что он прошел через все это, вырвался из сетей гестапо, преодолел столько километров вражеского тыла, сумел уцелеть в бесчисленных облавах и в конце концов обрел свободу.

Да, он был доволен своей удачливостью, а группа Беркута, где ему верили и где его уважали, казалась ему сейчас наисвятейшим человеческим братством, о котором можно лишь мечтать. Только это чувство братства и заставляло поручика Мазовецкого все еще оставаться здесь, в Украине, хотя до родной Польши было так близко. Во всяком случае, значительно ближе, чем до Англии.

Но все же в последнее время Владиславу часто виделся лес за его родным селом на Жешувщине, родовая усадьба под Соколиной горой, речка, усеянная кремневыми, похожими на изрубленные старинные шлемы, валунами… А всматриваясь в эти видения, он все чаще думал о том, что пора возвращаться в Польшу. Подобрать людей, организовать партизанский отряд, поднимать на борьбу все новые и новые села, налаживая при этом связи с городским подпольем… Много ли найдется сейчас в Польше людей, подготовленных к партизанской борьбе так, как он?

Раздумья прервала негромкая соловьиная трель одного из шедших впереди партизан. Внимательно присматриваясь к зарослям кустарника, через который пробивалась тропинка, Мазовецкий приблизился к бойцам.

– Вон, пожалуйста, – торжествующе показал один из них, Готванюк, на небрежно замаскированные в низине землянки. – Наверняка это и есть лагерь Лансберга.

– Был лагерем, – уточнил Федор Литвак. – Да только позабыт-позаброшен.

– Придется проверить, – вмешался Мазовецкий. – Нука, Степан, – обратился он к Колодницкому, молодому парню из местных подпольщиков, специально оставленных для борьбы в тылу врага, – разведай. Осторожненько так… Ты в форме, сразу стрелять не станут. А в случае чего – прикроем.

Четыре тщательно замаскированные землянки были отрыты в небольшой чашеобразной ложбине между каменными глыбами. По краям этой чаши рыжели на солнце бурые каменистые холмы, на которых очень удобно было бы держать оборону. Да и обнаружить лагерь можно, только взойдя на этот вал.

Перебегая от дерева к дереву, Колодницкий добрался до первой землянки. Тем временем Крамарчук, Литвак, Бондарь и другие бойцы залегли за валом и следили за каждым шагом разведчика.

– А ведь знали, какое место выбрать для лагеря, – заметил Николай, поудобнее устраиваясь рядом с Мазовецким. – Здесь можно дать хороший бой…

– Но и западня тоже – отличная, – ответил поручик. – Попробуй отступить из такого лагеря, если его окружают. В ливень также несладко пришлось бы. Затопит. Для настоящего партизанского лагеря, в котором пришлось бы жить долгие месяцы, такую местность не выбирают.

– Нет здесь никого, ребята! – крикнул Колодницкий, заглянув в последнюю, четвертую землянку. – Ни одной живой души! Брошен этот лагерь! Правда, недавно.

– Странно, – проворчал поляк, подымаясь первым. – Почему немцы не разрушили его? Следов боя не видно, а такое впечатление, будто оставляли его в панике.

– Да, что-то вынудило их спешно менять базу, – согласился Крамарчук. – Может, они где-то рядом.

– Может быть и такое, – неуверенно ответил Мазовецкий. – Если только это не фальшивый лагерь. Возведенный как приманка. Всем оставаться на местах, я сейчас…

Договорить поручик не успел. Сильный взрыв заставил его и Крамарчука броситься на землю. Мгновенно залегли и все остальные. Прошла минута, прежде чем самые отчаянные решили подняться. А поднявшись, с изумлением увидели, что на месте одной из землянок, в которую перед самым взрывом вошел Степан Колодницкий, дымилась большая лиловая воронка.

– К землянкам не подходить! – первым опомнился Мазовецкий. – Всем отойти на склон!

Укрывшись за валом, партизаны несколько минут совещались. Теперь всем стало ясно, почему фашисты оставили лагерь нетронутым. Но это уже было горькое прозрение.

– Виновен в этом я, – хмурясь, проговорил Мазовецкий, снимая фуражку. – Кадровый офицер… и не разгадать такую банальную военную хитрость! Не могли они бросить землянки просто так. У немцев это исключено.

Бойцы подавленно посмотрели на поручика и снова перевели взгляд на место взрыва.

– Не стану успокаивать: обязан был, – ответил за всех Иван Колар. – Но Колодницкого больше нет. А враг наверняка где-то поблизости. И, услышав взрыв…

– Нет, – покачал головой Мазовецкий. – Теперь они уже далеко. Нужно идти дальше. Нужно искать.

– Ну а лагерь что, так и оставим заминированным? – удивился Крамарчук.

– Придется пока что оставить. Мины могут быть не только в землянках, но и возле них. А разминировать не сумеем, в группе ни одного сапера. Можно, конечно, забросать гранатами. Но они нам еще понадобятся.

– Разминировать Беркут заставит самих «рыцарей», – добавил Литвак. – Он заставит, вспомните мои слова.

В тот день партизаны еще часа три бродили по лесу, осматривая все овраги и заросли. Однако ни лагеря, ни даже следов пребывания немецкого отряда больше не обнаружили. Мазовецкий допускал, что гитлеровцы сменили базу сразу же, как только выяснили, что исчез один из полицаев. Но не исключал и того, что «рыцари» могли вернуться обратно в крепость. По приказу. И тогда поиски их – пустая трата времени.

Когда, вернувшись в отряд, Владислав поделился этим предположением с Беркутом, тот лишь скептически улыбнулся.

– Будем искать, поручик, будем искать. Лагерь должен находиться где-то неподалеку от Заречного. Пошли туда двоих ребят, пусть поговорят с людьми. Кто-нибудь из заречан наверняка знает или догадывается, в какой чащобе могут базироваться эти новоявленные партизаны.

34

Через несколько дней после того, как фашисты провели свою акцию в Заречном, в лагерь Беркута прибыли командир отряда «Чапаевец» Петр Иванюк и командир «Мстителя» Леонид Роднин. С ними был и Отаманчук. Для Беркута их посещение оказалось полной неожиданностью. Иванюк – плотный, двухметрового роста, первым протиснулся в слишком низкие для него двери землянки и, еще не отдышавшись и даже не поздоровавшись, сурово спросил:

– Беркут, на прошлой неделе твои парни были в Заречном?

Громов только что проснулся. Увидев гостей, он приподнялся на локте и приветливо поздоровался со всеми.

– На протяжении двух последних недель ни один из моих бойцов в этом селе не был, – спокойно ответил он. – Пожалуйста, присаживайтесь к столу. Жаль, нечем угостить.

– У нас имеются другие сведения, – возразил Роднин, садясь за стол. Это был худощавый, среднего роста мужчина лет сорока пяти. Он и сейчас носил военную форму. Офицерская выправка чувствовалась даже в том, как Роднин сидел за столом – словно на генеральском совете. – …О том, что ваши люди, товарищ Беркут, были в этом селе и натворили там такое… За что их следует судить партизанским трибуналом.

– Ну, за трибуналом дело не станет, – с серьезным видом проговорил Беркут, подсаживаясь к столу. – Тем более что он уже здесь. В полном составе. – Отаманчук, на которого Андрей выразительно посмотрел при этом, лишь пожал плечами. По этому жесту Беркут понял, что начальник разведки «Чапаевца» не разделяет мнения командиров, а следовательно, остается его союзником. – Но на всякий случай подтверждаю еще раз: на прошлой неделе ни один из моих бойцов в этом селе не побывал. Поэтому сначала расскажите мне, что там произошло, а тогда уж поговорим.

– Давай ты, Петр Степанович, – нервно передернул плечами Роднин. Эта его нервозность никак не вязалась с отменной офицерской выправкой. Должно быть, неумение сдерживать себя было не лучшей командирской чертой этого человека. – У меня здоровья не хватает пересказывать все, что там произошло.

– Я так я. У меня нервы крепкие.

Когда Иванюк в общих чертах изложил все то, что ему сообщили партизаны, ходившие в Заречное за продуктами, Беркут обхватил голову руками и надолго задумался.

– Так все-таки, это твои люди так славно поработали? – первым нарушил молчание Роднин.

– Если бы мои – все было бы значительно проще… – поднял голову Беркут. – Отаманчук докладывал вам о расследовании, которое мы провели относительно агентов Штубера? – обратился он к Иванюку.

– Докладывал. За то, что разоблачили эту сволочь, – искренняя благодарность вам от обоих отрядов. Кстати, позавчера мы объединились. Теперь это партизанское соединение. Вот командир, – кивнул на Роднина. – Я – заместитель.

– Если о Сове и Звонаре вы уже все знаете, тогда легче будет разобраться и с провокацией в Заречном. Фашисты создали специальную группу – а может быть, и не одну, – которая должна действовать в лесах, выдавая себя за партизанскую. Причем действовать такими методами, чтобы очернить саму идею партизанского движения. Это не столько военная, сколько политическая провокация. И первый удар, как вы уже поняли, фашисты нанесли моему отряду. Если в ближайшее время мы не сумеем уничтожить эту подсадную группу, то вскоре и другие села познают зверства агентов, которые будут выдавать себя уже за партизан из «Чапаевца» или «Мстителя».

– То же самое и я говорю, – поддержал его Отаманчук. – Штубер обязательно организует еще несколько таких операций и попытается заслать к нам в отряды новых агентов. А затем нашлет на нас большую карательную экспедицию.

Несколько минут Иванюк и Роднин угрюмо молчали. Постепенно молчание затягивалось и становилось все более тягостным.

– Значит, утверждаешь, что ни один партизан из твоей группы в Заречном не был? – наконец отважился Иванюк. На слова Отаманчука он не реагировал, из чего Беркут заключил, что, прежде чем идти сюда, они уже успели поцапаться. Не исключено, что Отаманчук вообще был против этого посещения.

– Думаю, что сейчас нам нужно говорить о другом, – заметил Беркут. – Вы сказали, что «Мститель» и «Чапаевец» объединились?

– В общем-то мы продолжаем базироваться двумя лагерями. Но все важные вопросы решаем на командирском совете. Вместе с комиссарами.

– А почему окончательно не объединились?

– Хотим сделать это осенью. Когда нужно будет уходить подальше в леса, – терпеливо объяснил Роднин. – Там можно маневрировать и большим соединением. Да и выжить вместе будет легче. Что, тоже решил присоединиться?

– Об этом я и хотел поговорить. Думаю, есть смысл объединить нашу группу с разведывательными взводами Отаманчука и создать активную разведывательно-диверсионную роту, которая бы действовала по особо важным заданиям объединенного командования. Определенный опыт у нас уже имеется. Это и будет первым шагом к общему объединению. Рано или поздно фашисты бросят против нас большие силы, при этом попытаются разбомбить нас авиацией в оголенном осеннем лесу, истребить ударами с земли и воздуха. Во время таких операций ни один из наших отрядов самостоятельно выстоять не сможет.

– Дельно, дельно, – согласился Иванюк.

– Я тоже думал над этим, – снова заговорил Отаманчук. – Хоть сегодня готов присоединиться к группе Беркута. Все разведданные немедленно будем направлять в штаб объединенного отряда. А, чтобы было удобнее, со временем перебазируемся поближе к отрядам.

– И это принимается, – поддержал Роднин. – Могу дать еще троих ребят. Это все, что осталось от моего разведвзвода. И пусть ваша группа занимается пока что исключительно отрядом Штубера. Сейчас главное – нейтрализовать и уничтожить «рыцарей». При необходимости – поможем силами всего соединения. Мы в это время будем проводить операции на шоссе и железной дороге. Республиканский штаб партизанского движения объявил фашистам «рельсовую войну».

– А поближе к осени соберемся еще раз и подумаем, как жить дальше, – кивнул Иванюк, вставая. К событиям в Заречном он уже не возвращался. И вообще, все четверо делали вид, что никакого разговора по этому поводу не было. И, лишь прощаясь, Беркут все же сказал Иванюку и Роднину:

– Мои ребята, конечно, не ангелы. Но хочу, чтобы вы знали: каждого, кто обидит кого-нибудь из жителей окрестных сел, мы будем наказывать так же сурово, как наказываете вы своих. А сказав это, я требую доверия. Иначе мы просто не сможем участвовать в совместных операциях. Не представляю себе, как можно идти в бой, поглядывая на мою группу, словно на банду мародеров.

– Все верно, – проговорил Иванюк, отводя взгляд: – Но вопрос: «Кто зверствовал, прикрываясь именем Беркута?» – по-прежнему остается.

Потом они еще вкратце обсудили подробности операции, которую Беркут разработал, основываясь на сведениях, полученных от Гуртовенко. Оба командира обещали помочь и просили держать их в курсе дела. Кроме того, Иванюк разрешил Отаманчуку остаться и пообещал направить несколько бойцов, чтобы они выбрали место для нового лагеря группы Беркута. А когда прощались, неожиданно заявил, что хочет взглянуть на Сову.

– В самом деле, покажи его, – присоединился к этой просьбе и Роднин.

– Сделать это нетрудно. Да только просил бы вас отказаться от встречи.

– Отказаться?! Почему?! – изумился Роднин. – Боишься, что кто-нибудь из нас съездит ему по морде? Или схватится за пистолет?

– Именно этого и боюсь. Как это ни странно. Минут через десять у нас состоится серьезный разговор. Хочу послать Гуртовенко обратно в крепость. Пусть теперь поработает на нас, пусть искупает свои грехи. Уверен: он согласится. И второй раз не изменит. А встреча с вами может сломать его. Особенно с вами, Роднин. Смотреть в глаза командиру, от которого еще несколько дней назад скрывал свое настоящее имя…

– А ты, вижу, того… психолог… – неопределенно как-то отреагировал на его слова Роднин. – Ну да ладно, нет так нет… Тебе виднее. Признаюсь, что ты интересуешь меня все больше и больше. Почти заинтриговал. Но с этой сволочью, Совой или как там его, все же будь поосторожнее. По мне, так лучше расстрелять его, как последнего гада. Чтобы землю не поганил.

35

Еще три дня назад Полонский был осужден партизанским судом и казнен. А Никифор Гуртовенко все еще сидел в партизанской землянке, ожидая своей участи. Опекал его в эти дни Крамарчук. Время от времени он выводил Гуртовенко на прогулку. Иногда даже сам заходил к нему в землянку, и тогда у них велись долгие разговоры о войне, о немцах, о довоенном житье-бытье.

Беркут, естественно, знал об этих встречах. Но не препятствовал им. Как и Крамарчук, он надеялся, что в конце концов Гуртовенко окажется искренним в своем раскаянии и что беседы с сержантом помогут ему в этом. Потому и позвал сегодня Николая к себе в землянку.

– Ну и что ты можешь сказать о своем пленнике? – спросил он, зажигая керосинку, – в землянке уже становилось сумеречно.

– А что можно сказать? Был красноармейцем. Потом полицаем. Потом…

– Все это я знаю, – сдержанно напомнил ему Беркут. – Как он ведет себя? Чем оправдывает предательство? И вообще…

– Предательства не оправдывает. Но жить хочет.

– Божественно. Жаль только, что страстное желание жить на войне редко принимается во внимание.

– Но он просится в отряд. Клянется, что искупит вину, что все понял. Говорит, что, если бы ему доверили, пошел бы на задание и добыл себе оружие в бою. С ножом пошел бы.

– Это уже нечто более конкретное.

– Почему ты ни разу не вызвал его к себе? Мог бы сам поговорить. Ведь тебе же решать. Ты командир.

– Спасибо, напомнил. Я его специально не вызывал. Пусть человек подумает, покается наедине. Проклянет себя за предательство. А кроме того, как следует подрожит за свою шкуру. Ему это не повредит.

– Выдерживаешь, значит? До полного брожения ума и селезенки? Ну-ну…

– Уже выдержал. Давай его сюда. Самое время поговорить.

Через несколько минут Гуртовенко стоял перед Беркутом. Он уже знал, какая участь постигла Звонаря, и был уверен, что после этого допроса его тоже казнят. Но все же смотрел на Беркута с надеждой.

– Приговор вам известен, – начал Громов без всякого вступления. – Иным он и быть не может.

– Понятное дело, – едва прошевелил губами Сова, уставившись на носки своих разбитых сапог.

– Но мне хочется спасти вас. Не из чувства жалости.

– Да? Действительно можете спасти меня? – несколько оживился Гуртовенко. – Это еще возможно?

– Еще возможно. Я, конечно, мог бы прибегнуть к известному вам приему вербовки. Сказать, что возвращаться на службу к немцам вам уже нет резона… Ибо, спасая свою жизнь, разоблачили одного из лучших агентов абвера.

– Я все понял, Беркут, – перебил его Гуртовенко. – Вы могли расстрелять меня. Или повесить. Я этого вполне заслужил. Командир любого другого партизанского отряда давно подписал бы мне этот самый приговор. И то, что вы отнеслись ко мне вот так, по-человечески… Я не забуду этого. А теперь дайте мне возможность искупить вину. Это в вашей воле. Я ведь и требую не многого – права умереть, как подобает солдату, а не как вонючий полицай.

– Слишком быстро от немцев и полицаев открещиваетесь.

– Так ведь начал не сейчас. Насмотрелся на них. Знаю, что там за сволочь подобралась в полиции ихней. Но пути назад не было. Не было – такая вот заколдобинка. Спасал шкуру?! Да, спасал, как мог. Оставь меня в отряде, Беркут, – вдруг перешел на «ты». – Спас мое тело – спаси и душу…

– Полагаете, что и душу тоже смогу?

– Я знаю, что ты не Иисус Христос…

– Тогда поговорим о деле. Вам придется вернуться в крепость, – Беркут специально выдержал паузу, хотел, чтобы Гуртовенко осмыслил это предложение. – Повторяю, вернуться в крепость, в отряд Штубера.

– Ты же знаешь, что это невозможно.

– У меня нет никаких гарантий, что вы не предадите еще раз. Но я поверил вам и иду на риск…

– Уже сказал, Беркут. Второй раз не изменю. Но зачем посылать меня на бессмысленную гибель? Оставаясь в отряде, я, по крайней мере, убил бы нескольких гитлеровцев. А так… Ты уверен, что в «Мстителе» не действует еще один агент? Если не самого Штубера, то гестапо или абвера? Уверен, что завтра-послезавтра там не появится изменник, который захочет спасти свою шкуру, продав мою, грешную?..

– Уверенности нет, – сухо ответил Беркут, садясь за стол и жестом приглашая садиться Сову. – Но партизан, который привел вас сюда, передал в отряд, что вы остались в нашей группе. Просто Беркут решил увеличить свое войско и охотнее всего принимает бывших красноармейцев. Поскольку сам из офицеров. А значит, в отряде никому не известно, что вы – агент Сова. Теперь дальше… От меня вы бежали потому, что видели, как неожиданно провалился агент Звонарь. И потому, что почувствовали: вас тоже подозревают. Понимаю, риск есть. Все неожиданности предвидеть невозможно. Допрашивать вас могут основательно. И все же такое объяснение будет вполне естественным. Конечно, Штубер попытается обвинить вас в трусости. Но, по-моему, он и прежде был о вас невысокого мнения. Я не прав?

– Что да, то да, – устало произнес доселе молчавший Отаманчук.

Гуртовенко удрученно развел руками. Сейчас он готов был соглашаться со всем, что услышит от этого человека.

– Так что своим объяснением провала операции вы всего лишь укрепите его в этом мнении.

* * *

Несколько минут Сова молчал. Беркут понимал, что возвращаться в крепость ему не хочется. Но бывший агент Штубера хорошо знал и то, что отказаться он тоже не имеет права.

– Что я должен буду делать там? – спросил он наконец.

С ответом Громов не спешил. Он как бы испытывал решение Совы на искренность. В его молчание ввинтился приглушенный, вкрадчивый гул мотора пролетающего неподалеку самолета. По звуку лейтенант определил: «рама». Она появляется над лесом уже четвертый день подряд, и Громов начинал думать, что самолет-разведчик немцы посылают не для того, чтобы определить базы партизан, а чтобы постоянно держать их в напряжении и страхе.

– В Градчанском лесу появился какой-то небольшой партизанский отряд, который приглашает к себе кого угодно – от стариков до подростков. Ведет он себя пока что сдержанно. Даже, пожалуй, слишком сдержанно. Активных действий против немцев не предпринимает. Немцы его тоже не трогают. Люди в этом отряде вроде бы не из местных. К тому же неизвестно, откуда он вообще взялся здесь. Поэтому есть подозрение, что это еще один подсадной отряд, сформированный Штубером.

– Вполне возможно.

– Так вот, попроситесь туда. Но сделаете это деликатно. Мы не заставим вас надолго задерживаться в нем. Хотя все зависит от того, как скоро вы справитесь с заданием. Уже через два-три дня постарайтесь передать сведения о его численности и командирах, о его назначении. А также выясните, когда и где он формировался. Как именно будете поддерживать связь с нами – это вам объяснит начальник разведки отряда «Чапаевец» Отаманчук. Прошу, Василий Григорьевич.

– Вблизи того района, где, по нашим предположениям, базируется подсадной отряд, есть село Квасное. На околице его живет старик – Роденюк. Всю жизнь он проработал портным. У немцев вне подозрений. Словом, наш человек, надежный. Правда, до сих пор мы ни разу серьезно не использовали его. Но это даже к лучшему. Просто зайдете к нему. Скажете, что от учителя Отаманчука. И оставите записку. Отыскать Роденюка несложно. Риска никакого, старик не выдаст. Связь с ним наладим. Как только получим ваше сообщение, передадим через него дальнейшие инструкции.

– Было бы хорошо, – добавил Беркут, – чтобы в ночь нападения на этот лагерь вы оказались в карауле, ликвидировали своего напарника и забросали землянки гранатами. Мы еще напомним вам об этом. Но говорю заранее, чтобы с первого дня готовились к такой операции и, по возможности, запаслись гранатами. Выполнив это задание, останетесь в нашем партизанском отряде. Прошлое будет забыто. Вина искуплена. Если вы согласны, обсудим всю эту операцию более подробно. Есть вопросы?

– Какие ж тут вопросы? – поднялся Гуртовенко. – Раз нужно – значит нужно… Доверяете – и на том спасибо.

– Тогда готовьтесь к «побегу». Лучше всего сделать это сегодня вечером.

Гуртовенко вышел. Беркут и Отаманчук вопросительно посмотрели друг на друга.

– По-моему, вы не верите, что в этот раз он не предаст? – сказал Беркут.

– И верю, и не верю. А главное, боюсь, что можем погубить Роденюка, старого безвинного человека. Да и кто знает, что это за отряд в Градчанском лесу? Вдруг окажется, что это не «рыцари». И мы только зря потеряем время? Может, лучше было бы направить его сюда, к Лансбергу?

– Не стоит. Здесь все ясно: банду Магистра надо немедленно уничтожить. А те, из Градчанского, для нас пока еще загадка.

36

Выслушав рассказ Совы, Штубер несколько минут молча курил, подозрительно присматриваясь к своему агенту. Сова тоже молчал и, переминаясь с ноги на ногу, терпеливо ждал. Он понимал, что гауптштурмфюрер недоволен его неожиданным возвращением, но еще больше он недоволен провалом одного из своих лучших агентов – Звонаря. Однако волновало Сову не это. Единственное, чего он сейчас по-настоящему опасался – что Штубер догадается, почему он оказался перед ним.

– Там, в лагере Беркута, Звонарь видел тебя?

– Нет. – Гуртовенко был готов к этому вопросу и старался отвечать как можно увереннее и правдивее. – По-моему, нет. Это один партизан сказал мне, что задержали фашистского шпиона по кличке Звонарь. А потом меня вдруг вызвал Беркут и устроил настоящий допрос. Хотя и назвал его предварительным знакомством. Из его вопросов я понял, что в отряде меня тоже подозревают. И, может быть, именно для того и прислали к Беркуту, чтобы помог раскрыть меня.

– Хочешь сказать, что он у них – вроде начальника контрразведки? – поиграл желваками Штубер.

– Похоже, что так, господин гауптштурмфюрер.

– О Звонаре Беркут упоминал?

– Сказал, что, мол, до тебя один тут уже выдавал себя за пленного, бежавшего при перевозке из крепости в лагерь. Но его очень скоро раскусили. И что если бы он не свалял дурака, а во всем сознался и согласился бы работать на партизан…

– Значит, не имея конкретных доказательств, он уже, по сути, вербовал тебя?

– Это меня и насторожило.

– Испугало, – оскалился Штубер.

– Пусть так, господин гауптштурмфюрер, – вытянулся в струнку Сова.

– И ты, трус, решил, конечно же, не повторять ошибки Звонаря. Во всем сознался, прошел инструктаж и вернулся ко мне уже как агент Беркута.

– Неправда, господин гауптштурмфюрер! Избави Бог! Для них я предатель. Таких не щадят, даже если они сознаются в том, чего никогда не совершали. Я не трус. Просто оставаться дальше в отряде было бы безумием. Однако теперь я точно знаю, где находится лагерь Беркута. И могу показать.

– Даже так? – насмешливо переспросил Штубер, покачиваясь на носках. – Теперь ты уверенно можешь провести нас к брошенным землянкам и засыпанным прошлогодними листьями кострищам? После чего мы, конечно же, окончательно поверим тебе. Так вот, бывший полицай Гуртовенко, я тоже не стану оригинальничать и предлагаю искренне рассказать о том, как Беркут завербовал тебя и с каким заданием направил сюда. Слово офицера, что в гестапо никогда не узнают об этом признании. А ты еще какое-то время будешь оставаться у меня в группе и вести двойную игру. Впрочем, очевидно, уже тройную? А, Сова?

– Видит Бог…

– Хватит вмешивать сюда Бога! – презрительно процедил Штубер. – Свидетельские показания этой особы не были восприняты всерьез ни одним судом мира.

– Воля ваша.

– Поработав на меня в группе, ты снова вернешься в партизанский лагерь. Уже как свой, честный советский партизан. И останешься в нем. Но это еще не все. Когда ты вернешься, я просто-напросто забуду о тебе. Ты понимаешь, о чем речь?

– Понимаю: вы исчезнете.

– Ага, слава Богу, это ты запомнил. Так вот, отбыв здесь какое-то время и выполнив свою задачу, я вместе со своим отрядом исчезну, никому не сообщив о нашем разговоре. Таким образом, при желании ты сможешь дождаться возвращения Красной Армии в партизанском отряде и этим окончательно реабилитировать себя.

Сова изумленно взглянул на эсэсовца. Ему просто не верилось, что этот гауптштурмфюрер мог произнести такое: «дождаться возвращения Красной Армии в партизанском отряде».

– Если, разумеется, она сумеет вернуться, – спохватившись, добавил Штубер. – Мы, военные, должны предвидеть все возможные варианты. Тебе не кажется, что я слишком долго говорю, а ты слишком долго молчишь?

– Но, господин гауптштурмфюрер, ни Беркут, ни кто бы то ни был другой меня не вербовали. Я не изменял рейху. Если вам нравится такая игра, значит, и нужно было засылать меня с заданием сознаться там во всем, раскаяться и внедриться в отряд.

– Довольно, Сова, довольно! – побагровел Штубер. – Нечего меня поучать.

В сердцах он взмахнул рукой перед лицом Гуртовенко, и тот в испуге отшатнулся.

– Не бойся. Не в моих правилах избивать таких, как ты. Заниматься тобой будут другие и в другом месте. Эй, эсэсман! – позвал часового, который привел Сову и теперь ожидал дальнейших приказаний, стоя на лестнице. – В подвал его. И советую подумать, Сова. У тебя не настолько крепкое здоровье, чтобы пытаться портить нервы парням из гестапо.

* * *

В подвале, куда свет проникал лишь сквозь узенькое зарешеченное оконце-бойницу, находившееся под самым потолком, Гуртовенко сразу же опустился на нары и, понемногу привыкая к полумраку, огляделся. Он оказался здесь впервые. И теперь лично мог убедиться, что мрачные слухи об этом каменном мешке – правдивы, а вырваться отсюда невозможно.

Его почему-то не обыскали. Очевидно, охранники решили, что его уже обыскали люди Штубера. Редкостная для немцев промашка. Но именно она подарила ему в виде последнего перла судьбы небольшой складной ножик. Оружие не бог весть какое. Но все же… Обнаружив его во время поисков хоть какого-нибудь завалявшегося окурка, Гуртовенко несколько приободрился. Если и впрямь передадут в гестапо, можно будет попытаться сбежать по дороге, и тогда нож пригодится. Хотя шансы, конечно, ничтожны. Здесь не должно возникать никакой надежды – он это понимал. А ведь как все удачно складывалось, как удачно!