Текст книги "Лавровый венок для смертника"

32

Направляя свой челн в сторону острова Ричмонд, Адмирал еще не знал, что луч космического сияния, по которому он ориентировался, уводил не в океанскую даль, а в океанскую глубь.

Эллин взглянула на часы: они показывали без пятнадцати два. Через полчаса, отойдя подальше от Рейдера, моряк-палач запустит мотор. Еще через пять минут, вернувшись к своей машине, она подаст радиокоманду, которая приведет в действие радиомагнитную мину. На тот случай, если радиомагнитка вдруг не сработает, еще через пять минут взорвется мина с часовым механизмом.

– Это вы, мисс Грей?

– Кого еще может носить нелегкая в столь поздний час? – ответила Эллин, не оборачиваясь.

– А где… лодка?

– Лодка!.. Лодка давно в море.

– Почему в море? – встревожено спросил Коллин. – Разве я опоздал?

– Могли бы появиться и чуточку раньше.

– Когда идешь на смерть, спешить не очень-то хочется. И даже как-то неудобно. Значит, Шеффилд отправился один?

– В сопровождении палача. Ничего себе вояж, не правда ли?

– В лодке с ним Джон Кроушед?!

– Я сказала: «В сопровождении палача». Ибо посылала его в море не с Кроушедом, списанным на берег моряком, а именно с палачом тюрьмы «Рейдер-Форт», что, как вы понимаете, не одно и то же.

Пораженный услышанным, Коллин остановился рядом с Грей, плечо в плечо, и с минуту всматривался в даль, пытаясь держать в поле зрения растворяющуюся в сумраке ночи тень парусника.

– Но почему? Ведь под этим парусом должен был идти в свой последний путь я.

– Именно поэтому я предприняла все возможное, чтобы лодка ушла до вашего появления.

– Зачем вы это сделали, Эллин? Я ведь дал слово мистеру Согреду. Мало того, сама гибель моя уже оплачена.

– Кем?

– Согредом.

Смех, которым она встретила это сообщение, был в одинаковой мере презрительным и покровительственным.

– Успокойтесь: оплачена – еще не оплакана.

– Как это понимать?

– Мистер Согред освободил вас от данного вами слова, мистер Коллин. Об этом, как видите, я тоже позаботилась.

– Такого не может быть!

– Еще как может! Утром вы узнаете, что он предпочел умереть раньше вас. Такая вот странность. Если хотите, причуда судьбы.

– Согред… умер?! Вы сказали, что Рой Согред скончался? – не решался верить ей Коллин. – Кто угодно, только не он!

– Покончил жизнь самоубийством – так будет точнее. Случается же такое! Да успокойтесь, пока что это всего лишь мои фантазии.

– Так все-таки начальник тюрьмы все еще жив, или уже?..

– А что касается Шеффилда, – не отреагировала на его надоедливость Эллин, – то давайте исходить из высшей справедливости. Этот злодей заслуживает четвертования. Несколько лет он вынуждал работать на него, – то есть составлять сценарии преступлений, которые сразу же становились и сюжетами его романов.

– Но ведь его собирались казнить в тюрьме. Как объяснить ваши действия? Вы спасли его от казни в «Рейдер-Форте», чтобы тут же убить?! При этом еще и жутко рискуя?..

– Если бы казнь совершил палач, то это произошло бы по приговору суда. Что было бы совершенно несправедливо по отношению ко мне, моей жажде мести. Поэтому я спасла Шеффилда от «стула», решив казнить по собственному приговору, но… с помощью того же палача.

– …Который погибнет через несколько минут вместе с ним?

– Если только вы старательно уложили мины.

– Одна оказалась за обшивкой, другая поместилась в бензобаке. Шеффилд никогда не обнаружил бы ее, даже если бы пытался обыскивать лодку.

– Он не пытался, он и в самом деле тщательно обыскал ее.

– Смертника можно понять. Он знает, с кем имеет дело.

– Он имеет дело с женщиной, вырвавшей его из каменной могилы «Рейдер-Форта».

– Тогда я не прав. Выходит, он еще не знает… с кем имеет дело. В любом случае, я мог уйти третьим членом этого сатанинского экипажа.

– Это совершенно не входило в мои планы, мистер Коллин. И вообще, не кажется ли вам, что вы слишком неблагодарны? Я подарила вам еще добрых два месяца жизни. Такое надо уметь ценить. Шеффилду несколько часов свободы, вам – два месяца жизни… Кому еще? Год, два, вечность? Не стесняйтесь, молите. Не существует такого, что не было бы подвластно мне в этом мире. Матерь Божья, да и только.

– Два месяца ожидания смерти – вот что вы мне подарили сегодня, обрекая на мучительное умирание. А ведь сегодня все мои страхи и страдания могли бы прекратиться.

– Ошибаетесь, мистер Коллин, я обрекла вас на славу.

– Меня?! – почти с ужасом воскликнул тюремный страж. – На славу?!

– Что почти равнозначно вечности.

– И как же я должен понимать ваши слова?

Эллин взглянула на часы, поежилась и, повыше затянув «молнию» легкой штормовки, направилась к вершине холма. Коллин неохотно, время от времени оглядываясь на залив, поплелся вслед за ней.

* * *

Поднявшись к руинам, женщина извлекла из сумочки небольшую, хорошо известную Стиву штуковину, по внешнему виду очень напоминающую коробку сигарет, и вновь взглянула на часы.

– Вы и в самом деле приобрели эти две мины только для того, чтобы, выйдя в море, взорвать самого себя?

– Чепуха, конечно, – пожал плечами Коллин. – Придумал специально для вас. Они достались мне еще тогда, когда я работал полицейским. Прихватил во время одного из обысков на вилле столичного мафиози. Просто так, на всякий случай.

– И тем самым спасли мафиози от обвинения в хранении взрывчатки, с целью совершения террористических диверсий. То есть вообще спасли его от тюрьмы. Назвать вам фамилию этого ветерана «коза-ностры»?

Коллин настороженно взглянул на девушку, и тягостно прокряхтел:

– Вы собирали компрометирующий меня материал, чтобы заставить спасти Шеффилда?

– Почему обязательно «чтобы спасти»? Просто так, на всякий случай. Тот самый, ради которого вы припрятали мины. После чего Согред – ни с того ни с сего назначенный начальником самой страшной для мафии тюрьмы «Рейдер-Форт» – сразу же повысил вас в должности. И у вас вдруг завелись такие деньги, что, прибыв на остров, смогли приобрести себе трехэтажный особняк, с двухэтажным флигелем. Не продав при этом особняк в столице.

– Причем здесь мафиози? Кое-что я сумел накопить.

– Но лишь кое-что. Да и ваша яхта, которую вы тоже купили буквально через две недели после того, как спасенный вами мафиози покинул берега Фриленда, все еще числится за вами, хотя и сдана в аренду за очень выгодную плату. Интересно, кому вы завещали все это?

– Пока никому. Хотел – дочери. Точнее, совету попечителей. Вы забыли, что мне приходилось тратить огромные суммы на лечение Кэтрин.

– Той самой, которую в последний раз видели в ее шестилетнем возрасте.

– Моей вины в этом нет. Жена увезла дочурку в Англию, затем во Францию. А после университета она лечилась…

– Однако уже три года, как она в Штатах.

Коллин безвольно развел руками.

– Я свои отцовские обязательства выполнял. Никто не решится упрекнуть меня в черствости.

– Обязательства, но не долг. Ваша дочь, мистер Коллин, погибла. И теперь вы это прекрасно знаете. Хотя весть сия дошла до вас с опозданием.

– Знаю, однако все еще не верю. Не может такого быть!

– Опять «не может быть»?!

– Что послужило причиной ее гибели? И откуда вам известно об этом событии?

– Не топите меня в подробностях. Мне не хотелось говорить на эту тему. Как видите, я долго молчала.

– И что же скрывалось за вашим упорным молчанием?

– Уже хотя бы то, что терпеть не могу всевозможных подробностей, как не терпит их сама смерть. Дело в том, что именно я была адвокатом вашей дочери. А потому переводимые вами суммы, уже и после ее смерти, какое-то время поступали на мой счет. Надеюсь, вы мне это простите. И признайтесь, что известие о смерти дочери не очень-то огорчило вас.

– Но как вы могли не сообщить об этом сразу же?

– Будем считать, что телеграмма не нашла вас на этом одичавшем от тоски острове.

– Оправдание для судей. А если по совести?

– С того дня, как ваша бывшая супруга отправила Кэтрин на лечение в Штаты, вы так и не нашли возможности хотя бы раз навестить ее. Мне приходилось заботиться о ней, как о родной дочери. Так что, скрыв от вас, в виде мести, сообщение о смерти, я, по существу, всего лишь получила все то, что мне действительно причитается.

– Все прояснилось: компрометирующие меня сведения вы собирали на тот случай, если бы обман раскрылся и я вздумал возбудить против вас уголовное дело.

– Это значительно ближе к истине, – невозмутимо признала женщина.

– Вы – исчадие ада, Эллин, – удрученно молвил «вечный тюремщик», поднимая ворот плаща.

– Исчадие разврата. Для многих обитателей Рейдера так будет понятнее.

В ту же минуту Грей спокойно, словно номер давно известного ей телефона, набрала цифровой код, служивший ключом к радиосигналу. Спустя еще несколько мгновений далеко в море вспыхнул небольшой огненный султан, словно бы между морем и поднебесьем взорвалась шаровая молния.

Увидев его, Коллин стащил с головы берет и трижды набожно перекрестился, отпуская таким образом грехи самому себе, Эллин и только что взлетевшим под небеса «мореплавателям».

– Я должен был исчезнуть вместе с ними.

– Считайте меня своей повивальной бабкой.

– Ваш путь в ад пролегает через электрический стул, – пробормотал совершенно смятенный ее спокойствием заместитель начальника тюрьмы.

– А еще он пролегает через постели и ласки многих мужчин, а также через рестораны и прекрасную виллу на южном побережье Франции. И конечно же через славу, которой я обязательно добьюсь. Он пролегает через всю жизнь, этот путь каждого из нас – в ад. Как только вы забыли об этом, так сразу же превратились в неисправимого, омерзительного зануду.

Коллин мужественно молчал. Возражать этой мерзавке нужно было долго и многословно, к чему он сейчас совершенно не готов.

В последний раз взглянув на то место в лунно-океанской синеве, в районе которого произошел взрыв, Эллин зябко поежилась и, положив радиопередатчик в сумочку, отправилась к машине. «Мерседес» Коллина стоял шагах в двадцати от ее машины, и заместитель начальника тюрьмы сразу же направился к нему.

– Езжайте за мной, мистер Коллин, – строго предупредила его Эллин, – никуда не отлучаясь. Я не хочу, чтобы вас доконали муки раскаяния. Мы продолжим разговор в моей гостиной. Уверяю: вам предстоит узнать немало такого, что кровно заинтересует вас, а возможно, и совершенно изменить жизнь.

– Бред, – хрипло отозвался Стив Коллин, уже стоя у своей машины. – Что может изменить мою жизнь, кроме смерти? Самая большая неожиданность заключается в том, что я вновь получил возможность прокатиться в машине, с которой успел попрощаться. Даже не заправил ее, поэтому вряд ли сумею дотянуть до своего дома. Кстати, машину завещаю вам.

– Как трогательно. Вот только разговор о ваших завещаниях, как и обо всем прочем, мы продолжим утром.

33

В город они въехали никем не замеченными, все по той же, едва просматриваемой, полузабытой полевой дороге, проложенной еще первостроителями Рейдер-тауна, доставлявшими по ней добытый в карьерах на севере острова камень. Город, как и весь остров, казался безлюдным, а фонари, окаймлявшие его плохо освещенные улицы, воспринимались, как отблески созвездий – далеких и тоже безжизненных. Однако тишине и безлюдью Грей не доверяла.

Прежде чем направиться к дому заместителя начальника тюрьмы, она несколько раз бросала машину из одного переулка в другой, внимательно следя при этом, чтобы «мерседес» Коллина нигде не затерялся. Эллин вполне серьезно опасалась, что этот полумертвец решится сбежать от нее, чтобы отдаться в руки полиции. Нет страшнее человека, уверовавшего в свою обреченность.

Но, к чести Коллина, тот покорно следовал за ней. Поняв, что покаяние откладывается, Эллин увеличила скорость и, резко оторвавшись от машины тюремщика, первой, с погашенными фарами, проскочила во двор.

– Вы вели себя так, словно за нами могли следить или уходили от погони, – раздраженно молвил Коллин, поставив свою машину в гараж и внимательно осмотрев окрестности особняка. – Лично я к таким гонкам не приспособлен.

– Но сейчас вы осматриваетесь так, словно точно знаете, что за нами следят.

– Вы правы, сам не заметил, как почувствовал себя преступником, – удрученно согласился Коллин.

– Стали, пока только стали, преступником. Но еще не почувствовали этого.

– У вас садистское стремление растоптать последние угли моей силы воли.

– Наоборот, разжечь их. Когда человек понимает, что затравлен, как волк, он и вести себя начинает подобно самому матерому из этих хищников. В этом своя житейская логика.

– Не знаю, если мы и сообщники, то какие-то слишком уж невообразимые.

Постояв еще немного у крыльца флигеля, рядом с которым находился гараж, эта странная пара «невообразимых сообщников» вновь подозрительно осмотрела открывавшуюся ей часть поглощенного тишиной и мраком переулка. Город все еще оставался погруженным в безжизненную темноту ночи – беспомощный и беспечный в своей вере в праведность рассвета. В зданиях напротив особняка располагались офисы, и там не могло быть никого, кто бы заметил их ночной приезд. Даже охранников. Эллин проверила это в прошлые ночи, обойдя все окрестные строения.

– Мы еще кого-то ждем? – вежливо осведомился Коллин, поеживаясь и мечтательно поглядывая на дверь своего дома. Он только и ждал возможности укрыться за стенами этой крепости, погрузиться в ее непритязательный холостяцкий уют и мгновенно забыть обо всем, что происходит на бренном, неласковом к нему, свете.

– Ждем, мистер Коллин, ждем. И все же давайте зайдем к вам и вы угостите меня французским коньяком. Он у вас отменный, жаль, что угощаете крайне редко.

– Поскольку слишком редко представляется случай, – сказал Коллин, охотно направляясь к двери особняка.

– Понимаю: придерживаете для редких и важных гостей. Я под эти статьи расходов не подпадаю.

Коллину показалось, что женщина умышленно заговаривает ему зубы, чтобы вывести из состояния страха, в которое он неожиданно впал, поэтому выслушивал ее с молчаливой снисходительностью.

Они вошли в дом, и хозяин сразу же извлек из бара бутылку коньяку, а гостья занялась содержимым холодильника, добывая из него все, что может превратиться в бутерброды и прочую закуску. Эллин чувствовала, что проголодалась, и решила несколько минут посвятить собственному чревоугодию.

– Так кого же мы ждем, мисс Грей? – спросил Коллин, вместо того чтобы провозгласить тост.

– Прозрения.

– Вы сказали «прозрения»? Чьего?

– Вашего.

– Ни черта не понимаю.

– Тогда выпьем. За понимание. За способность понять, точнее, понимать самих себя. Редкий, должна вам сказать, талант.

Они выпили, и Эллин сразу же набросилась на бутерброд. Стив продолжал поигрывать рюмкой с недопитым коньяком, сожалея о том, что не способен окончательно опустошить ее. Хотя так хотелось напиться! Он боялся боли, которая, словно зверь, притихла на какое-то время внутри его чрева, чтобы в любую минуту вырваться оттуда всепоглощающим пламенем. Многие дни и ночи его жизни проходили теперь в борьбе с этим зверем. Борьбе, которая истощила его.

– В чем же оно может выразиться, это мое «прозрение»?

– Вы должны понять, что нельзя одно и то же лгать и Согреду, и мне. Это не только глупо, но и глубоко безнравственно.

– Когда вы произносите свое «глубоко безнравственно», все праведники мира содрогаются от цинизма и безнравственности ваших слов. Они и сами себе начинают казаться циниками.

– Можете считать, что отомстили, – спокойно парировала Эллин, вновь берясь за бутылку и наполняя свою рюмку. – Намерены продолжать в том же духе?

– Не стану уподобляться индейцу, вышедшему на тропу войны. Постараюсь выслушать вас. Итак, что вы имели в виду, когда зашла речь о некоем «прозрении»?

– А то, что сегодня вы слишком уж не похожи были на человека, решившего, что в три часа ночи он добровольно погибнет. Когда, стоя во дворе, вы достали ключи от дома, у меня, конечно, хватило такта не поинтересоваться, с каких это пор смертник, выходящий в море, чтобы никогда не вернуться на берег, отправляется к пристани со связкой ключей. Да к тому же – с набитым кредитными карточками и наличностью бумажником, на еще с вечера заправленной – хотя вы и пытались уверить меня в обратном – машине. Вы не объясните мне, что это за безразличие такое к судьбе своего состояния? Особенно, если учесть, что всю жизнь вы фанатично заботились о его приумножении.

– Почему вас это интересует? Каждый «уходит» по-своему.

– Это уж точно. И все же просматривается нечто общее. А тут никакой предгробной суеты, никаких нотариальных стенаний. Хотите предстать перед сим миром в облике человека не от мира сего? Так это тоже не в вашем амплуа.

34

От гибели Кроушеда спасло какое-то сверхъестественное чутье. Выждав, когда Шеффилд спустится в каюту, он заглушил двигатель, поднял парус и, быстро связав обрывками каната аварийный плотик с двумя спасательными кругами, спустил это свое «плавсредство» на воду со стороны кормового трапа. Перейдя на него, он еще несколько минут шел вслед за катером на буксире, а затем, перерезав канат, улегся на плот, чтобы таким образом спастись от взрывной волны.

Прошло еще минут десять, отставной моряк уже решил было, что предчувствие подвело его, когда впереди прогремел такой взрыв, что, казалось, его суденышко взлетело на вершину мощного «султана». Вслед за ним, на гребне тайфунной волны, оказался и сам палач со своим плотиком.

Достигнув места взрыва, Кроушед выловил несколько обломков бота и, отмотав заранее приготовленную веревку, умело связал их со спасательным плотиком. Получилось некое подобие несуразного, но довольно устойчивого ковчега, восседая на котором старый моряк уже мог спокойно орудовать уцелевшим веслом.

Быстро сориентировавшись по наручному компасу, он направил свою посудину на северо-восток, и часа через полтора, когда далеко в океане забрезжил рассвет, увидел прямо по курсу небольшой скалистый мыс Ричмонда.

Пиратская коса, на которую мечтал ступить Том Шеффилд, оставалась где-то за грядой лесистых холмов, однако Адмирал и не стремился попасть на нее, поскольку неминуемо встретился бы с кем-то из обитателей рыбачьего поселка. Свидетели спасения ему ни к чему. Оставить Ричмонд он собирался так же незаметно, как и попал на него.

Проведя плот между скалистыми островками, моряк достиг мыса и, торжествуя, сошел на берег. За свою долгую жизнь он уже дважды терпел катастрофы на море и, по старой морской традиции, третья должна была стать погибельной. Она действительно оказалась самой опасной и невероятной, но, что удивительно, спасение его проходило куда благополучнее, нежели во время предыдущих трагедий.

Кроушед поднялся на каменный уступ и несколько минут стоял там, обращенный лицом в сторону Рейдера. Потрясая поднятыми вверх кулаками, он мстительно рычал, подобно разгневанному вожаку стаи. Теперь он знал, кто его враги, знал их силу, и возвращение его будет страшным.

Весь день он скрывался в скалах неподалеку от причала, наблюдая, как местные рыбаки уходят в море и возвращаются к берегу, и поддерживая бодрость духа коньяком из карманной бутылочки. А как только небольшая гавань обезлюдела, похитил первую попавшуюся лодку, на веслах отошел от косы и поднял потрепанный парус.

Под утро разыгрался шторм, но старый моряк, решивший добраться до Рейдера незамеченным, лишь возрадовался ему: в такую штормовую, туманную погоду вряд ли кто-либо из рейдерцев решится выйти в океан. Даже «гнев небес» казался ему сегодня божьей милостью.

На рассвете Адмирал подошел к самой безлюдной части острова, неподалеку от Последнего Пристанища, и тотчас же затопил шлюпку… К дому тоже пробрался незаметно, а поутру появился в поселке – небритый, пьяный, с видом человека, умудрившегося двое суток прокутить, не выходя из дома. О чем и поведал угрюмому соседу-датчанину, обеспечив себе, таким образом, алиби в деле о гибели Шеффилда и Эварда.

Твердо убедив себя, что с полицией ему дела иметь не придется, ибо вряд ли кто-либо из подопечных подполковника Нэвэла станет затевать расследование по поводу его причастности к исчезновению Эварда, палач тем не менее начал искать способ легализации своего положения на Рейдере. Несколько раз он порывался звонить то полковнику Согреду, то майору Коллину; даже хотел явиться к подполковнику Нэвэлу и честно рассказать, как все происходило… Возникала и совсем уж сумасбродная идея – обратиться к редактору газеты «Посреди океана» леди Удайт, чтобы с ее помощью поведать миру историю, связанную с ночным взрывом в океане. Но всякий раз инстинктивное чувство опасности удерживало его от непродуманного шага.

Чтобы как-то напомнить о себе и прояснить ситуацию, он позвонил в приемную начальника тюрьмы. Якобы для того, чтобы узнать, не понадобятся ли в ближайшее время его услуги. И был поражен, когда дежурный сержант сообщил ему, что полковник Согред покончил с собой, выбросившись с балкона.

– Полковник Согред – с балкона?! – с отчаянной грустью рассмеялся старый моряк. – В таком случае, нам с вами, сержант, следует повеситься на бюстгальтерах.

– Хоть вы себя берегите, мистер Кроушед, – не воспринял его идеи полицейский. – Когда начальники тюрем начинают выбрасываться из окон или с балконов – это очень плохой признак. К тому же, поговаривают, исчез писатель Грюн Эвард, навещавший недавно сэра Согреда. Вот так вот, вдруг взял и… куда-то запропастился.

– Может, он-то, молитвы святого Пантелеймона, и погубил полковника Согреда? По приказу мафии?

– Кто знает, кто знает…

– Интересно, когда исчезают палачи – в глазах тюремщиков и заключенных это хорошая примета, не в курсе? – пошутил Кроушед в духе своего ремесла.

– Смею предположить, что да, – не задумываясь, утвердился в этой крамольной мысли сержант. – В камерах было бы сплошное ликование. А когда заключенные начинают ликовать, охране впору рвать волосы.

– А что майор Стив Колин, который вроде бы просился в отставку?

– Исполняет обязанности начальника тюрьмы. Правда, распоряжения отдает в основном из дому. Позвоните ему, мистер Кроушед, пока он не последовал примеру шефа.

«А ведь может последовать», – ничуть не усомнился Адмирал. Вся его воинственность неожиданно испарилась. Еще несколько минут назад он яростно обдумывал план жестокой мести Эллин Грей; еще несколько минут назад не мыслил своей дальнейшей жизни до тех пор, пока Грей не окажется за решеткой. Но теперь он понял, что есть два выхода: немедленно бежать с острова – что будет не так-то просто, до материка еще надо добраться, да и там его довольно быстро найдут; или же попытаться убедить Грей, что по-прежнему остается ее человеком, храня при этом замогильное молчание.

Кроушед не сомневался, что к «самоубийству» Согреда Эллин имеет такое же непосредственное отношение, как и к казни неосужденного Эварда, гибели Шеффилда и к еще черт знает каким преступлениям.

Уже твердо решив явиться к Грей с покаянием, Кроушед тем не менее не торопился делать это. Его отплытие от Рейдера, как и возвращение на него, ничьего внимания не привлекли, а значит, взрыву в море никто особого значения не придал. Следовательно, несколько дней в запасе у него все еще имеется.

Он решил выждать. Затаиться, посмотреть, как станут развиваться события дальше.

Впрочем, возможность явиться перед очи Грей с повинной головой человека, не пожелавшего взлететь на воздух, представилась старому моряку довольно быстро – как только ему позвонила леди Удайт.

– Мистер Кроушед? – проговорила она бархатным грудным голоском. – Это правда, что вы являетесь новым палачом тюрьмы «Рейдер-Форт», а, мистер Кроушед?

Адмирал принял изрядную долю коньяку и теперь восседал на своем видавшем виды потрепанном диване, с такой гордостью обнимая за талию двадцатидвухлетнюю поселковую путану, словно только что совладал с «Мисс Америка».

– «Исполнителем приговоров» – так это значится в моем договоре с администрацией. – Адмирал не сомневался, что Удайт является «человеком Грей», но оптимистично прикинул: может, оно и лучше, что вести о нем дойдут до мафиози Грей из уст ее же подруги.

– Нам нужно было бы встретиться. И как можно скорее.

– Не вижу необходимости в этом, леди Удайт. Рядом со мной восседает красивейшая из девиц Последнего Пристанища, лет, эдак, на десять моложе вас. Люси, мяукни госпоже редакторше пару слов.

– У нас с мистером Кроушедом медовый месяц, – пьяно проворковала еще сохранившая следы молодости и красоты проститутка, до сих пор слывшая одной из самых дорогих и престижных на острове. – Вам приходилось когда-нибудь заниматься любовью с палачом, леди неудовлетворенка?

– А с казненным не пробовали?

– То же самое, что заниматься лесбиянством.

Отнимая у Люси трубку, Кроушед ожидал, что Валерия Удайт вспылит, и был удивлен, когда она все тем же томным бархатным голоском изрекла:

– Если бы оказалось, что на коленях у вас покоится головка одной из достойнейших леди Рейдера, это очень бы подняло вас в моих глазах. Но тащить к себе в дом проститутку… Вы меня, мистер Кроушед, разочаровали. Однако звоню я не в связи с вашими сексуальными проблемами. Надо поговорить.

– О чем?

– Возникло несколько вопросов.

– Если по поводу казни Шеффилда…

– И по поводу казни – тоже.

– На эту тему я не стану беседовать даже со следователем. Я не вправе давать каких-либо показаний в связи с казнью преступника, а уж тем более – трепаться в присутствии журналистов. Таковы условия договора.

– Не суетитесь, мистер Кроушед. Возникло, по крайней мере, два вопроса, на которые вам все же лучше ответить мне, нежели следователю. И если вы окажетесь достаточно вежливым и правдивым и мы найдем общий язык, – вопросы следователя уже не последуют. Как вам мой каламбур? Вы поняли, о чем речь, палач медового месяца?

– Ни черта я не понял.

– Буду у вас завтра, в это же время.

– Если готовы заменить Люси…

– Подобных предложений в присутствии проституток джентльмены не делают, – вновь поразила его Валерия своим стоическим многотерпением.

– И это единственное возражение, мэм?

– Советую ждать, причем в кристально трезвом виде, отмывшись от «прелестей» Люси.