Текст книги "Лавровый венок для смертника"

48

– Эй, парень, забрось-ка сюда швартовый конец!

Метис лет пятнадцати – коренастый и не в меру раскормленный – лениво приблизился к швартовой тумбе и сорвал с нее петлю каната. Проделал он это с потомственной небрежностью профессионала. Эллин проследила, как, подтягивая канат, Коллин старательно укладывает его на корме яхты и, лишь когда он управился с этим, буднично поинтересовалась:

– Мы что, отчаливаем?

– Океан сегодня спокойный.

– Но о выходе из бухты речи у нас не было, – в голосе девушки по-прежнему не слышалось ни тревоги, ни решимости прекратить это плаванье в самом его начале.

– Я всего лишь продемонстрирую, как работает двигатель. Сами убедитесь, что яхта наша хоть и не королевских кровей, но штурвала слушается и волну встречает с истинно аристократическим достоинством. И потом, это мой последний выход в океан. Тем более что мне повезло: выход этот состоится в обществе прекрасной женщины…

– Но должна вам заметить, что вы так же невыразительно смотритесь в роли капитана, как и я – матроса. А вот яхта действительно впечатляет. Я ожидала видеть нечто более скромное. Как считаете, если попытаться перегнать ее к южному побережью Франции, она выдержит такой переход?

– Южное побережье Франции… Французская Ривьера… – с мечтательной грустью ухмыльнулся Коллин. – Как теперь все это далеко и недостижимо. Как неумело мы выстраиваем свою жизнь. Неумело и небрежно.

– Попытаюсь учесть ваши ошибки, мистер Коллин. Будь вы не столь изжеваны своей болезнью, мы еще провели бы с вами на этой яхте немало прекрасных дней. Независимо от того, курсировала бы она у берегов Рейдера или у берегов Корсики. Судя по всему, вы были импозантным мужчиной, а, мистер Коллин? – призывно откинулась она на увенчанный латунной пластиной борт «Кассандры».

Ничего не ответив, Стив поднялся в капитанскую рубку и вскоре, взревев двигателем, яхта отошла от пирса. Осторожно проведя ее между тесно сгрудившимися в узком заливе яхтами, моторками и парусными рыбацкими челнами, Коллин нацелил свою «каравеллу» на пролив, соединяющий бухту с океаном.

Волн не было. Водную гладь оживляли лишь легкие сине-зеленоватые гребешки ряби, возникающей не под дуновением ветра, а при глубинном дыхании океана. Самое время для прогулки.

Внешне Эллин выглядела совершенно спокойной. Однако в душе уже тлели угли черного предчувствия.

Стоя в дверях рубки, Эллин посматривала то на проходящий на траверзе огромный сухогруз, то на сосредоточенное, почти отрешенное лицо Коллина, и еле сдерживала себя, чтобы не воспротивиться выходу «Кассандры» за пределы бухты. Впрочем, ей все еще казалось, что «капитан» вот-вот повернет яхту к берегу. К тому же срабатывало любопытство.

– Вчера у меня в кабинете раздался неожиданный телефонный звонок, – ожил Коллин именно в ту минуту, когда Грей решительно настроилась потребовать от него развернуть яхту. – Из Сан-Франциско.

– Там заинтересовались судьбой Шеффилда?

– Наоборот, вашей.

Хотя Эллин и выдержала небольшую паузу, однако майору показалось, что думала она вовсе не о звонке из Сан-Франциско и, скорее всего, – вообще пребывала в сладостном бездумии.

– И кто же этот любознательный? – вкрадчиво спросила она из глубины этого своего бездумия.

– Доктор Вермейль.

– Вермейль? Ах, доктор Вермейль!.. – Мгновенно посеревшее лицо Эллин приобрело очертания азиатской маски, все черты его заострились, покрылись налетом жестокости. – Представляю себе, что это была за беседа.

– Странная, скажем так.

– Вы уже передавали кому-нибудь ее смысл?

– Пока нет.

– Не употребляйте в этом контексте слово «пока».

– Пока не буду употреблять.

– В общем-то, вы тоже не должны были слышать все то, что молвил этот старый маньяк.

«Теперь она жалеет, что не расправилась со мной, как с Эвардом или Согредом, – сказал себе Коллин. – И кто знает, не вынашивает ли мысли убить меня прямо здесь, на борту? Но я не предоставлю ей такого наслаждения».

– Вынужден был выслушать его. Такие звонки раздаются нечасто.

– Только раз в жизни, можете в этом не сомневаться, – откровенно пригрозила Эллин. – Так что же он поведал?

– Спрашивал, как вы себя ведете. А еще сказал, что вы тоже были его пациенткой. Совершенно уникальной. И что он хотел бы заполучить вас вновь. И что моя дочь числилась вашей лесби-партнершей. Кстати, я не поверил ему.

– О да, ваша дочь не могла быть «сексуальной извращенкой», правда? – въедливо оскалила зубки Эллин. – Кто угодно, только не ваша дочь.

– Она могла быть кем угодно. Судя по тому, что мне приходилось слышать о ней, Кэтрин могла поддаться какому угодно соблазну. Я никогда не идеализировал ее. Как, впрочем, и ее мать.

– Да уж, семейка у вас…

– Но вы-то, с вашим кавалерийским наскоком на мужскую часть острова Рейдер, тоже мало похожи на лесбиянку, – миролюбиво продолжил свою мысль Стив Коллин.

– Тем не менее одно время пресыщалась этим предостойным занятием, – неожиданно признала Грей. Коллин давно заметил, что поведение этой леди предсказаниям и прогнозам не поддается. – Правда, при этом я не отказывала себе в удовольствии провести ночь-другую и с мужчинами. Если только чувствовала, что передо мной действительно мужчина, а не нечто мужеподобное.

– В таком случае, все остальное, о чем поведал доктор, тоже правда.

– Например, что ваша Кэтрин сошла с ума только потому, что я донимала ее своими сексуальными домогательствами?

– Что-то в этом роде.

– Откуда ему было знать, что это Кэтрин сделала меня своей сексуальной партнершей, а не я Кэтрин.

– Неужели действительно?.. – не договорил Колин, растерянно пожимая плечами.

– Я всего лишь пыталась увлечь ее своими «сценариями», или спектаклями, можно сказать и так.

– Спектаклями, поставленными на сцене жизни, – еще более примирительно кивнул исполняющий обязанности начальника тюрьмы.

Стая чаек спикировала прямо на яхту, словно стая оракулов, предупреждающих о трагичности их плавания. Когда уцелевшие птицы все же сумели взвиться ввысь, Эллин провела их взглядом, полным презрения.

– Видите ли, мистер Коллин, коль уж мы решили быть откровенными друг с другом… Свой первый киносценарий я написала еще в четырнадцать лет, будучи воспитанницей детского приюта. Это было не ахти какое творение, но обладало одним несомненным достоинством: в основу его была положена святая правда из жизни нашего приюта. В нем, в сценарии, как и в жизни, было много жестокости.

– Как и в жизни, – задумчиво подтвердил Коллин.

– Однако просмотревший его режиссер решил, что это слишком жестоко и что «в жизни так не бывает». Читая его приговор, мы с Кэтрин от души посмеялись. Откуда этому киношнику было знать, что многие сцены я стеснительно смягчала, поскольку стыдно изображать их такими, какими они происходили в нашем богоугодном заведении. Стыдно и больно. В то же время фильмы, которые приходилось видеть, совершенно не устраивали меня. Особенно раздражали ленты, поставленные по мотивам классики: затянутые, превращенные в великосветскую говорильню и банальные декларации по поводу любви, социальной справедливости, морали и прочей муры.

– Вам казалось, что все это: любовь, социальная справедливость, христианская мораль – слишком несерьезно и неестественно?

– Просто убеждена, что жизнь значительно жестче, и выглядит куда более жестокой, нежели это отражено в классике. К тому же я приучена воспринимать жизнь в самых крайних, почти сатанинских ее проявлениях.

* * *

Заслушавшись, Коллин на какое-то время совершенно забыл о штурвале. Точно так же, как Эллин перестала обращать внимание на то, что «Кассандра» уходит в открытый океан. Правда, пока что яхта двигалась вдоль побережья Рейдера, но вскоре оно должно было закончиться.

– И тогда я решила, что буду сама сочинять такие сценарии, с такими коллизиями, каких еще не встречалось ни в одной киноленте. А поскольку экранизировать их никто не собирался, то, как верно выразился доктор Вермейль, пришлось ставить их в виде спектаклей на подмостках самой жизни. О, это были неповторимые «постановки», во время которых весь наш «Приют всех святых великомучениц» – это ж надо было придумать такое идиотское название для девичьего приюта сирот! – буквально содрогался от удивления и ужаса.

– После одной из таких «постановок», когда вы довели до попытки самоубийства преподавательницу математики, вас вынуждены были направить в психиатричку. И только это спасло вас от знакомства с уголовным кодексом.

– Я пробыла там совершенно недолго. С таким же успехом туда могли поместить большую часть наших воспитанниц-великомучениц. Мое заточение не делает чести ни педагогам, ни самому приюту.

– Осмелюсь заметить, что вас продержали там ровно столько, сколько понадобилось, чтобы спасти от тюрьмы для несовершеннолетних.

– Вы педант, мистер Коллин. Но доктор, эта скотина, попросту оболгал меня, – ничуть не возмутилась Эллин.

– Доктор здесь ни при чем. Относительно психиатрички я высказал свое собственное предположение. И думаю, что оно недалеко от истины.

– Не знаю, не знаю. Вполне возможно, что директор приюта действительно пытался уберечь меня от неприятностей. Но не потому, что слыл таким уж мягкосердечным. Просто он боялся.

– Вашей мести?

– В какой-то степени. Что проболтаюсь насчет того, что в пятнадцать лет стала его любовницей. Кому-то же пришло в голову назначать директором девичьего приюта мужика!

Коллин достал белоснежный, хотя уже довольно измятый, платочек и вытер вспотевший лоб.

– Очевидно, вы его спровоцировали.

– Не я, а ваша дочь. Которая стала его любовницей еще раньше. А потом, когда поняла, что надоела ему, подставила меня. Она это умела. В деле организации сексуальных развлечений Кэтрин слыла непревзойденной авантюристкой.

– Вы могли бы и пощадить ее отца, мисс Грей.

– Она никогда не считала вас своим отцом. И если я до сих пор не объяснила, за кого Кэтрин принимала вас и как отзывалась, то лишь потому, что щажу ваши нервы, вашу старость и, если хотите, диагноз. А что касается Кэтрин Астор… Кстати, вам известно, что в этом приют-борделе она значилась именно под этой фамилией?

– Под фамилией отчима, – кивнул Коллин.

– …Так вот, что касается Кэтрин Астор… Такие понятия, как жалость, пощада или хотя бы снисхождение, были ей попросту неведомы.

– Господи, когда же прекратятся чудеса Твои неземные! – Коллин бросил штурвал и вознес дрожащие руки к небу. К своему удивлению, Эллин поняла, что это не игра: он и в самом деле чувствовал себя потрясенным всем тем, что услышал от нее. – Вы сумели выплеснуть на меня все, или еще что-то приберегли?

– Вы сами заставили меня решиться на эту гнусную исповедь.

– Исповедь?! Исповедью здесь и не пахло. Зачем вы подались вслед за ней в Штаты? Не будь вас, Кэтрин наверняка выкарабкалась бы из психиатрички.

– Все университетские годы мы тоже провели вместе. Жили в одной комнате, спали – уж извините, в большинстве случаев, в одной постели. Нередко делили одного парня. У нас существовал джентльменский уговор: любого мужика, как бы он ни нравился кому-то из нас, – на двоих. А поскольку внешне мы немного были похожи, доходило до того, что иногда подменяли друг дружку во время свиданий.

– Значит, содержали вас, лично вас, мужчины?

– И Кэтрин они тоже содержали. Что вас так удивляет, мистер Коллин? У меня не было раскаявшегося папаши-тюремщика, отчима-бизнесмена и матери полупроститутки-полуфотомодели. Но и Кэтрин на жизнь не очень-то хватало. Оплачивать учебу очень часто приходилось из тех денег, которые мы вместе зарабатывали. Все тем же, классическим способом… но честно зарабатывали.

49

Тем временем яхта достигла Западного мыса, за которым береговая линия круто уходила на север. У Коллина не было намерения и дальше тащиться вдоль берега, но, непривыкшая к морским путешествиям, да к тому же на небольшом суденышке, женщина потребовала, чтобы он вернулся в порт. В ответ Стив улыбнулся той мрачной улыбкой, в которой четко прочитывался категорический отказ подчиниться воле пассажира. И лишь после настойчивого увещевания он согласился вновь повести «Кассандру» вдоль берега, обещая совершить «кругосветное» путешествие.

– Очень жаль, что этот разговор состоялся только теперь, – вернул Коллин их общение в более спокойное русло. – Сразу многое прояснилось.

– Что, например? – неохотно отозвалась Эллин, понимая, что Стив умышленно провоцирует ее на продолжение разговора.

– Ну хотя бы то, что вы действительно не моя дочь.

– Ваша дочь?! Что вы несете, мистер Коллин? С какой стати? Я – ваша дочь?! – почти истерически расхохоталась Эллин. – С чего вдруг вы решили, что мы с вами в родстве?!

– Можете поудивляться моей наивности, но иногда мне казалось, что под видом адвоката Эллин Грей прибыла Кэтрин Астор. Внешне вы, говорят, действительно похожи и, поди, знай, кто из вас чей адвокат. Особенно усилилось мое подозрение после беседы с доктором Вермейлем, искавшим здесь, на острове, именно ее, Кэтрин Астор.

– «Страдающей манией перевоплощения» – так соизволил выразиться этот обезумевший калифорнийский маньяк?

– Мягче, а потому точнее: «Обладающей гениальной способностью внутренне перевоплощаться во всякого, кто пленит ее своим демонизмом». Кажется, в таком духе, если только я ничего не напутал. Вы-то как раз способны пленить демонизмом, разве не так?

Эллин задумчиво смотрела на проплывающие мимо скалистые островки, образующие некое подобие лагуны, и, казалось, не слышала его слов. Стив уже совсем было смирился с этим, но она вдруг спросила:

– Сожалеете, что ваше предположение не подтвердилось?

– Теперь уже дело не в сожалении. Окажись вы моей дочерью, я имел бы больше права осуществить то, что задумал.

– Жалеете, что завещали мне свое состояние? Понимаю, с вещами трудно расставаться, даже уходя в могилу.

– Я завещал его то ли как дочери, то ли как адвокату и подруге дочери, которая много для нее сделала. И оставим эту тему.

– О чем же будем говорить? Долго ли я собираюсь пробыть в теле, – в душе, духе или черт его знает, как бы поточнее выразиться, – вашей дочери?

– А действительно, долго ли?

– Всю жизнь. Все равно ни в Канаде, где мы учились и растрачивали самые безумные годы, ни в Штатах, ни, тем более, здесь, во Фриленде, Кэтрин Астор от Эллин Грей никто не отличит. Даже отец Кэтрин. Любопытная ситуация, правда?

– Шеффилд тоже не знал о том, что вы были пациенткой Вермейля?

– Шеффилд? – Грей сняла свою революционную кепочку и, запрокинув голову, подставила лицо едва пробивающимся сквозь туманную пелену поднебесья лучам солнца. – Скорее всего, догадывался. Но делал вид, что это его не интересует. Точно так же, как я, создавая сюжетные разработки его рассказов и романов и не получая за это ни славы, ни достаточно много денег, словом, ничего, кроме «постельного довольствия», делала вид, что все идет как надо. Таковыми были наши игрища.

– Да уж, действительно «игрища», – протянул Коллин, и вдруг, словно спохватившись, взглянул на часы. – Вот только все это в прошлом. Игрища, грехи, змеиные укусы… Ни на что из этого времени у нас уже не осталось.

– У вас, – уточнила Эллин. – Но кое-кто, наоборот, помышляет о том, как бы заставить это проклятое время работать на свою жизнь, которую только-только…

– У нас, Эллин, у нас, – упрямо подчеркнул майор, не дослушав ее.

Грей встревожено посмотрела на Коллина и, выглянув из рубки, словно опасалась, что на судне есть еще кто-либо, кроме них, вновь перевела взгляд на стоящего у штурвала майора.

– Что вы хотите этим сказать, мистер Коллин? – приглушенным, осипшим голосом проговорила она.

– Не сказать, а спросить. И вы должны ответить мне по святой библейской правде.

– Скорее всего, я подумаю, стоит ли мне вообще продолжать разговор. Так что там вы говорили о времени, тюремщик Коллин?

– О времени я сказал так… вообще. С философским подтекстом, которому вы в своих, поставленных на «студии жизни» драмах тоже подвержены. Куда и почему исчезла моя дочь? Вы убили ее?

– Ваши слишком запоздало распустившиеся отцовские чувства трогают меня еще меньше, чем трогали Кэтрин Астор. Поэтому старайтесь не топтаться по их лепесткам.

Коллин тяжело вздохнул и покачал головой:

– И все же они, эти чувства, «распустились», как вы говорите. Я хочу знать правду. Вы убили ее? Почему молчите? Мы с вами натворили столько грехов, что от того, что я узнаю подробности еще одного убийства, мое отношение к вам уже не изменится.

– Ваше завещание осталось дома?

– Вывернуть карманы?

– Как только вернемся, вручите его мне.

– В нем предусмотрено все, кроме яхты, – как-то слишком уж поспешно объяснил Коллин.

– Из этого следует, что яхта принадлежать мне еще не может?

– Она принадлежит тому, ради кого создана – океану.

– Поэтично.

– К этому мы еще вернемся. Если успеем. Так все же, что с Кэтрин Астор?

«Как-то странно ведет себя этот полумертвец, – еще больше насторожилась Эллин. – Того и гляди, затянет какую-то пиратскую песню и прикажет поднять „Веселый Роджер“».

– Она бежала из лечебницы, в которую попала уже в пятый раз. Правда, в той, где доктор Вермейль, она оказалась впервые. Но это не столь важно: в свое время Вермейль имел удовольствие общаться с ней в качестве консультанта.

– Все имеет значение, все… – предрассудочно возразил Коллин, однако девушка не придала этому значения. – Так вы убили ее? Скажите хотя бы «да» или «нет». Этого будет достаточно. Не опасайтесь: я не наброшусь на вас в гневе.

Эллин снисходительно простила ему это заверение.

– На ваш вопрос нельзя ответить однозначно, – спокойно объяснила она. – Кэтрин примчалась в Сан-Франциско, поскольку слишком истосковалась по мне как лесби-партнерше. По крайней мере, так она объяснила свое появление на Западном побережье.

– В каком она была состоянии?

– Если скажу, что в состоянии взбесившейся самки, – это вам что-нибудь объяснит?

– Думаю, что да, – мрачно предположил Стив Коллин. Его неприятно поражало то обстоятельство, что за все время их знакомства Эллин так и не нашла возможности и повода сказать хоть что-нибудь приятное о дочери.

– Но выдержать ее присутствие сумела только три дня. С каждым часом она становилась все несноснее.

– В каком смысле?

– Во всех мыслимых смыслах. Начиная с ее сексуальной навязчивости.

Коллин поморщился и тотчас же схватился рукой за подреберье. Трудно было понять: то ли он действительно морщится от боли, то ли пытается таким образом скрыть раздражение.

– И что же последовало дальше?

– Последней ее прихотью стало наше перевоплощение.

– Кого в кого?

– Меня в нее, и наоборот.

– О Господи! Зачем это понадобилось вам?

– Не мне, только ей. Вашей дочери очень хотелось быть мужчиной, влюбленным в нее саму.

– Ни черта не могу понять.

– И вряд ли поймете. И вообще, стоит ли вам стремиться понять такое? Важно знать, что ваша дочь, Кэтрин Астор, пыталась перевоплотиться в мужчину, в нее же и влюбленного. По ее сумасшедшему, в полном смысле этого слова, замыслу я должна была перевоплотиться в нее, Кэтрин, а она – в мужчину.

50

Коллин вновь помассажировал подреберье и мрачно, сквозь озлобленный стон обреченного, проговорил:

– Это у нее наследственное. Такой же чумной была и ее матушка, царство ей небесное. Буквально через полгода нашей совместной жизни я вдруг обнаружил, что живу не с женщиной, а с сексуальным чудовищем, не знающим предела ни наслаждениям своим, ни темпераменту и изощренности, ни… – в том-то и дело, мисс Эллин – стремлению перевоплотиться в мужчину.

– Вот видите: у вас нет повода ставить мои слова под сомнение.

– Вроде бы все выглядит так, будто повода действительно нет. Но… Впрочем… – нервно заметался майор, не зная, как бы поестественнее вернуться к прерванному рассказу. – Да, о ее матери… Рождение ребенка она восприняла, как трагическое недоразумение. Ее даже лесбиянкой трудно было назвать, поскольку всякий раз она влюблялась в мужчину, как… мужчина. А это, как вы понимаете, уже черт знает что! Потому-то и бежал от нее, как от вырвавшегося из ада Сатаны. А вовсе не потому, что не желал воспитывать свою дочь. Она же вскоре уехала в Канаду и там, как вы знаете, бросила Кэтрин. Затем опомнилась, забрала ее, но только для того, чтобы вновь бросить, теперь уже в Штатах. Однако мы отвлеклись. Опять отвлеклись, – он покрутил штурвал влево, затем вправо, вновь влево. – Как это произошло? Как погибла моя дочь?

– Разве вам до сих пор не известно, как это произошло? – подозрительно сощурилась Эллин.

– Вы не так поняли меня. Как именно она погибла, мне известно: выбросилась из окна квартиры на десятом этаже, в которой вы вместе с ней обитали. Но что толкнуло ее на этот шаг?

– Не забывайте, что речь идет о пациентке психиатрической лечебницы.

– Могли бы и не напоминать об этом. Тем более что, насколько мне известно, вы тоже представляли немалый интерес для психиатров. И представляете сейчас. Так что это не исключает вашей ответственности за свои действия.

– Вы говорите слишком вычурно. Я считала, что вам известны и кое-какие подробности. Именно поэтому до сих пор старались не затрагивать эту тему в наших беседах.

– Их было не так уж и много, наших бесед. Но я действительно старался не касаться некоторых тем, дабы не усугублять наши отношения. И потом я надеялся, что вы сами заговорите об этом. Итак, что там произошло, на Луизиана-стрит, двадцать, в квартире восемьдесят шесть? Если только мне не изменяет память.

Эллин Грей спокойно извлекла из сумочки зеркальце и, внимательно осмотрев себя, пришла к выводу, что никакого косметического вмешательства внешний вид ее не требует. Коллин, правда, заметил, что рука ее дрожит. Но Стиву показалось, что таким образом девушка хотела удостовериться, что собеседник не обнаруживает на ее лице каких-либо признаков смущения. Вроде бы все о’кей.

– Видите ли, мистер Коллин, вам лучше было бы поинтересоваться подробностями у полиции Сан-Франциско. Сухой язык протокола показался бы вам менее оскорбительным, нежели пересказ подруги вашей дочери, которая в ваших глазах тоже как бы делит вину за ее гибель.

– Можете не сомневаться: делит.

– Разве что вместе с вами, па-па-ша…

Эллин положила зеркальце в сумочку и развела руками:

– Впрочем, если вы так настаиваете… Могу осчастливить одной пикантностью. Прежде чем выброситься из окна, ваша дочь Кэтрин Астор пыталась изнасиловать какую-то девчушку из соседнего дома, которая и раньше тянулась к ней, и которую Кэтрин нетрудно было заманить в свои апартаменты.

– Изнасиловать девчушку?!

– Лет шестнадцати. Развращение подобных младенцев, как вы знаете, не поощряется ни в одной стране мира.

– Какую чушь вы несете, мисс Грей?! Как это она могла «пытаться изнасиловать… девчушку»?!

– Вас интересуют сугубо физиологические подробности такого действия или же его моральный аспект? Если физиологические, то придется просветиться по специальной литературе, посвященной проблемам сексуальных меньшинств. Или же проблемам сексуальных извращений – как вам будет удобнее. Что же касается моральных аспектов, то я не намерена обсуждать их с отцом погибшей. Это не по мне. Впрочем, об этом сексуальном теракте Кэтрин Астор полиции тоже известно не многое.

– Мне-то казалось, что полицейские стесняются посвящать меня в подробности.

– Домовладелица сделала все возможное, чтобы замять инцидент в самом его истоке. И понятно, почему: дабы не оказаться героиней очередного скандала. В ее бизнесе это совершенно ни к чему. Родители девчушки вначале попытались было возмутиться, но потом решили, что иметь дело с покойницей – не самое достойное занятие. Зато вопросов у полиции относительно их дочери может возникнуть великое множество. Вам, как тюремщику, известно это не хуже, чем любому адвокату.

Коллин тяжело вздохнул и отвел взгляд. Ему ничего не оставалось, как простить ей «тюремщика».

Где-то далеко на западе сгущались тучи, однако над остальной видимой частью океана по-прежнему сияло солнце, и, как всякому мореплавателю, Стиву Коллину хотелось верить, что до грозы и шторма дело не дойдет.

– Скажите, после гибели Кэтрин Астор кто-либо был приглашен на опознание?

– Естественно. Хозяйка. И конечно же я. У вас возникли какие-то сомнения относительно личности погибшей?

– Ничего конкретного.

– Кроме?..

– Кроме сугубо отцовского предчувствия.

– В наше время оно, как правило, обманчиво. Все наши инстинкты давно погибли, превратив нас в бездушных технократов. Тем не менее снова выражаю свое сочувствие, мистер Коллин. Хотите спросить еще о чем-то?

– На этот раз я надеялся услышать нечто более конкретное, – только и сказал он. – Слишком уж насторожил звонок доктора Вермейля.

– Понятно, что этот маньяк не прочь был бы засадить меня в психушку вместо вашей дочери.

– Если верить доктору Вермейлю, он имеет для этого все основания, – отомстил ей отец Кэтрин. – И твердо намерен возобновить знакомство с вами.

– Не обольщайтесь, я не доставлю ему такого удовольствия. – Эллин вкрадчиво улыбнулась и, неожиданно резко оттеснив Коллина, завладела штурвалом. – Я не провидица, мистер Коллин, хотя и нахожусь на борту «Кассандры»… Но все же уверена, что наше свидание с доктором Вермейлем в ближайшие годы не состоится. Так и передайте ему при случае. А еще предупредите, что в его интересах, чтобы наша встреча состоялась как можно позже. С некоторых пор я не терплю, когда кто-то пытается навязываться мне. Агрессивность усугубилась после знакомства именно с доктором Вермейлем. Так уж случилось.

Несколько минут Эллин пыталась развернуть яхту носом к удаляющемуся берегу Рейдера. Но то ли «Кассандра» плохо слушалась руля, то ли у женщины не хватало сил, а может, слишком уж подвержено было это суденышко линиям судьбы их троих: Коллина, Грей и Кассандры, – но это ей не удавалось. Тем не менее Эллин продолжала упорствовать.

– Вы бы все же помогли мне, мистер Коллин. Несмотря на все свои диагнозы.

– Поздно, мисс Грей. Слишком поздно… думать о возвращении к берегу, – молвил Коллин. Что, однако, не помешало ему грубовато вернуть штурвал себе. – Это уже ничего не изменит. Наше время истекло.

– О чем это вы?

– О том, что на все земные дела у нас остается не более двадцати минут.

Их оставалось чуть более тридцати, однако Коллин решил не давать Эллин никаких оснований для надежды.