Текст книги "Лавровый венок для смертника"

30

Остановив «мерседес» в небольшой рощице между двумя холмами, зеленевшими на полпути между заброшенным колодцем и рестораном «Девятый вал», Эллин по едва заметной тропинке поспешила в сторону Распятия. Свернув у валуна в довольно густой ельник, Грей поднялась по нему на склон возвышенности, по которой дорога серпантином уводила на крутой холм к руинам Рейденбурга. Это был кратчайший путь от стоянки машины до Распятия, позволявший в то же время совершенно незаметно подкрасться к месту встречи Вольфа и Кроушеда.

Машина с группой засады еще не появилась. Впрочем, полицейские должны были притаиться по ту сторону возвышенности, на объездной дороге. Вольфа тоже еще не было. И лишь машина палача стояла с открытой дверцей на изгибе дороги, у замшелого каменного монумента, возле которого еще виднелись руины древней часовни да чернел каменный остов колодца.

Облюбовав местечко буквально в десяти шагах от машины, Эллин надела перчатки, приготовила пистолет, рукоять которого предварительно протерла, чтобы не оставалось отпечатков, и решила ждать. Из взятого Кроушедом напрокат «вольво» доносилась музыка, а сам палач дремал, откинувшись на спинку сиденья и свесив одну ногу на землю. Постелив большой полиэтиленовый пакет, Грей улеглась на него и, уставившись в небо, прислушалась к пению птиц, к долетавшей от машины мексиканской мелодии, голосам рыбаков, перекликающихся у старого причала, где недавно созданная из молодых парней рыбацкая артель восстанавливала несколько баркасов.

Сегодня ей впервые предстояло лично убить одного из героев своего сценария. До сих пор сюжет всегда выстраивался таким образом, что на тот свет герои отправляли друг друга сами, по воле сценариста, но без вмешательства выступавшего в том же лице режиссера. Однако сегодня «величайший режиссер века» – как Эллин иронично называла себя – вынужден был вмешаться, чтобы одним из драматичнейших эпизодов довести слишком затянувшуюся, а потому становящуюся крайне опасной постановку до занавеса.

Конечно, его можно было бы опустить чуть позже, когда выяснится, сумел ли ее рассказ «Лавровый венок для смертника» пройти предварительный отбор, и когда окончательно решит, как поступить с Коллином: дать ему возможность дожить до естественной смерти, или же милосердно избавить от мучений? Однако об этом она пока что старалась не думать. А ведь если первой премии рассказ не получит, то окажется, что весь «сценарий бытия» в постановке Величайшего Режиссера Века разыгрывался, по существу, напрасно. Впрочем, еще вчера Эллин вполне довольствовалась всей той уму непостижимой интригой, что разворачивалась по ее воле, направляя жизнь многих обитателей острова по роковому пути, предначертанному не Господом, а ею.

Но поздно вечером грей вдруг ощутила, что начинает терять интерес к «сценарию»; что маниакальная потребность довести действие до конца, полагаясь на свое нечеловеческое бесстрашие и исключительную изворотливость ума, теряет для нее смысл. И наступает то, что доктор Вермейль называл «депрессией прозрения и раскаяния». То есть наступает то, чего Эллин панически боялась. Ибо в дни депрессии она становилась обычным смертным, всего на свете опасающимся человеком. Для нее это было равнозначно низведению из сверхчеловека к банальному трусливому унтерменьшу.

«Лавровый венок для смертника» – вновь вспомнила она название рассказа, показавшееся сейчас более чем символичным. Только бы он прошел отборочный конкурс!

Два дня назад Грей связалась по телефону с писателем Ойденом, который, как ей подсказали, входил в состав жюри. Сам третьесортный писатель, Ойден, тем не менее, обладал достаточным авторитетом, чтобы оказывать давление на большинство членов жюри. Как-никак он являлся редактором литературного журнала, а кому хочется портить отношения с работодателем?

Грей услышала звуки мотора и насторожилась. Машина свернула с шоссе на старую объездную дорогу и там затаилась.

«Полицейская засада, – определила Эллин. – Значит, пока что все идет в соответствии с замыслом. Только бы Вольф не заставил себя слишком долго ждать. Этот кретин немало попил из тебя крови, так что теперь наступает твой черед…»

Мстительно рассмеявшись, Грей встала на коленки и, раздвинув ветки, взглянула на «вольво» Кроушеда. Моряк-палач полулежал в той же позе, в какой она его увидела, и на появление машины, очевидно, не обратил никакого внимания.

…Так вот, как раз сегодня, возможно в эти же минуты, в столице заседает жюри конкурса, которому надлежит отобрать два лучших рассказа. Затем членам жюри даются сутки на дополнительное ознакомление с рукописями и на размышление, после чего последует тайное голосование. Значит, еще сегодня вечером Ойден должен сообщить, оказался ли ее рассказ – написанный сразу тремя смертниками, Шеффилдом, Эвардом и Согредом, но доведенный ею, Грей, до художественного совершенства – в числе избранных.

Внизу, у самого подножия возвышенности, шоссе преодолевало стадо овец и коз, оттуда доносилось блеяние, которое вскоре было рассечено звуком автомобильной сирены.

– Наконец-то пожаловал волк-оборотень, – вслух молвила Грей, поспешно складывая полиэтиленовый пакет и проверяя оружие. – Пора восходить на Голгофу.

Эллин была у самой машины, когда Кроушед встрепенулся и, приподняв голову, подозрительно уставился на нее.

– Тсс, – приставила палец к губам, не позволяя ему ни вскрикнуть, ни онеметь от страха, – приближается Вольф.

– Но при вас, леди Грей, разговаривать он не станет.

– Или, наоборот, по-настоящему разговорится. Никогда не предугадаешь, как мужчина отреагирует на появление той или иной женщины.

– Что ж, посмотрим, – поняв, что на сей раз Эллин явилась не по его душу, палач сразу же успокоился. – Садитесь в машину.

– Лучше здесь… – Грей подошла к передку, остановилась у бампера и несколько секунд ждала медленно поднимающуюся по крутому подъему машину.

Когда определила, что от машины Вольфа их отделяет лишь поросший кустарником каменистый выступ, резко развернулась, дважды выстрелила Кроушеду в грудь, упустила к ногам пистолет и сама бросилась на обочину.

Сбегая по склону, Эллин слышала, как у «вольво» остановилась машина лейтенанта Вольфа и как уже у самого изгиба взвыла полицейская сирена.

– Стоять! – раздался крик кого-то из полицейских. – Бросай оружие!

– Это не я стрелял! – заорал Вольф. – Убийца где-то рядом!

– Я сказал: бросай оружие! Это тебе не в отеле проституток насиловать!

«Если Вольф действительно не сумел обзавестись оружием, – от Нэвэла Грей узнала, что в связи с расследованием по его делу в полиции пистолет ему так и не выдали, – значит, в руках у него оказался мой „вальтер“. Если так – считай, что и на этот раз тебе крупно повезло!»

Когда раздался выстрел, а затем крик раненого, Грей на мгновение остановилась, но, поняв, что разгорающаяся стрельба отодвигается к противоположному склону возвышенности, вновь метнулась в заросли ельника.

31

Оставшись наедине с подполковником Нэвэлом, леди Удайт облегченно вздохнула. Магия взгляда, самого присутствия Эллин настолько угнетала ее, что Валерия не в состоянии была ни обладать собой, ни сколько-нибудь внятно формулировать мысли.

– Я все попытаюсь объяснить вам, господин подполковник. У меня есть основания предполагать, что адвокат Эллин Грей принимала участие…

– Пока что в роли обвиняемой выступаете вы, леди Удайт, – резко перебил ее Нэвэл. – Выслушивать вас стану не раньше, чем отдадите мне кассеты с записями подслушанных вами разговоров мисс Грей. И поймите: предъявляемые вам обвинения очень серьезны. Сержант, наручники!

Валерия с ужасом наблюдала, как рослый сержант полиции входит в комнату и отстегивает от пояса тюремные браслеты.

– Но, господин подполковник, – попятилась она к стене. – В этом нет никакой необходимости. Наручники, господи, зачем? Я согласна ехать, куда будет приказано…

– Где кассеты? Не заставляйте освежать вашу память в камере следственного изолятора.

– Ну, хорошо, хорошо! Если это так важно, четыре основные кассеты я отдала лейтенанту Вольфу.

– Они уже у нас и переданы мисс Грей.

– Но почему переданы, почему переданы?! – заломила руки Удайт. – Это значит, что вы даже не прослушали их.

– Вы подслушивали разговоры, ведущиеся в спальне мисс Грей, то есть в «цитадели личного бытия», как любят выражаться ваши же репортеры, отстаивая право неприкосновенности жилья и личной жизни, как высшую святость нашего общества. Поэтому я никогда не решусь прослушивать их.

– А зря, – не сдержалась Удайт. – Там есть кое-что, что касается вас.

– Это еще раз подтверждает, что вы отъявленная шантажистка.

Удайт поняла свою ошибку и почти в отчаянии покачала головой.

– Копиями записей не запаслись?

– Нет. Это правда. После прослушивания лейтенант Вольф должен был вернуть их мне.

– А сколько кассет здесь, в вашей сумочке, и дома?

– Здесь – две. Я рассчитывала, в случае необходимости…

– …Прокрутить их палачу тюрьмы «Рейдер-Форт», – осклабился Нэвэл. – То есть вы не только устанавливали подслушивающие устройства, но и распространяли добытые таким незаконным образом сведения о личной жизни мисс Грей, адвоката приговоренного к казни писателя Шеффилда, давая прослушать их частным лицам. Кто, какой судья, какой уважающий себя человек станет после этого иметь с вами дело? Общество попросту отвергнет вас.

Подполковник взял со стола сумочку и швырнул ее сержанту. Тот мигом извлек из нее две кассеты и отдал Нэвэлу, который быстренько сунул их в карманы.

– А сколько таких штуковин дома?

– Еще две или три.

– Их может быть или две, или три. «И я хотел бы знать, на какой из них записаны сцены моих свиданий с Эллин», – добавил про себя подполковник. – А ведь Грей готова была сотрудничать с вами. Вдвоем, объединив свои силы, деньги и талант, вы были бы недосягаемы. Но вы предали. На кого вы сделали ставку: на замаранного связями с мафией и этой же мафией презираемого, – как, впрочем, и всей нашей полицией, – разжалованного капитана Вольфа? Так, может, прокрутить вам кассету, на которой записаны его показания, касающиеся вас? Где он отзывается о вас с такой, извините, «лестью», что вам захочется убить его раньше, чем дослушаете эту запись до конца.

Едва заметным движением головы подполковник вновь нацелил сержанта на Удайт, и тот надел на нее наручники прежде, чем та успела что-либо сообразить.

– Порой кажется, что у меня возникает желание убивать всех вокруг еще до того, как они станут высказывать свою ядовитую лесть, – обречено молвила Удайт, обессилено опускаясь на стул, который показался ей в эти минуты электрическим.

– Кто остался у вас на вилле?

– Служанка.

Подполковник протянул ей свой мобильный.

– Позвоните ей, объясните, где спрятаны кассеты, и потребуйте, чтобы передала их полицейскому, который через десять минут появится у ворот. Только это избавит вас от унизительного обыска. К тому же на суде это будет истолковано как добровольная передача полиции незаконных записей. Грей, как адвокат, объяснит вам, что это значительно уменьшает степень вины.

– Не упоминайте при мне этого имени, – простонала Валерия, берясь за аппарат. – Теперь, когда основные, важные для меня кассеты попали в ее руки, процесс я конечно же проиграю начисто.

– Вы проиграли его, леди Удайт, с самого начала. Проигнорировав дружбу мисс Грей.

32

Позволив Удайт дать необходимые распоряжения служанке, Нэвэл повел ее к машине.

– Куда вы намерены везти меня? – спросила Валерия, садясь на заднее сиденье рядом с сержантом.

– В наручниках у нас обычно везут в полицию.

– Но я хотела бы встретиться с лейтенантом Вольфом. Он многое знает. Как следователь, он способен раскрутить всю эту историю с убийством Шеффилда, в котором Грей выступает как основной организатор.

– Все, что касается убийства Шеффилда, нам давно известно, – равнодушно охладил ее подполковник. – А с лейтенантом Вольфом сможете перестукиваться. В знак нашей с вами дружбы, я посажу его в соседнюю камеру.

– Кто же тогда способен спасти меня? Подполковник Нэвэл, ведь мы же с вами давно знакомы. Вы знаете меня, как женщину из высшего света. Что же вы делаете?! – потрясла она окольцованными руками.

– Леди не подсовывают «полицейские ушки» в спальни женщин своего круга и не собирают компрометирующие факты из жизни полицейских.

– Но я не это имела в виду, когда…

– Хотите откровенно? – не дал ей выговориться подполковник.

– Конечно, хочу.

– Сейчас вас может спасти только один человек – мисс Грей. Сняв с вас обвинения. Даже если допустить, что вам удастся усадить Грей на скамью подсудимых, – в чем я очень сомневаюсь, вы все равно окажетесь в большой опасности, ибо есть немало людей, готовых вступиться за эту талантливую женщину…

– …Никому не отказывающую в постельной близости.

– Ах, как изысканно вы порой способны выражаться: «В постельной близости»! Вы, насколько мне известно, тоже не монахиня. Так вот, даже если допустить такой поворот в судьбе Эллин, вы все равно, рано или поздно, окажетесь на этой же скамье. Ибо, кроме подслушивания, вас обвинят в шантаже с целью получения рукописей. А факт шантажа могут подтвердить и кассеты, и показания двух офицеров полиции: Вольфа и Коллина, не говоря уже о самой Эллин Грей, чьи возможности вам известны.

Они выехали за поселок и направились в сторону города, но Валерия вновь, теперь уже в отчаянии, взмолилась:

– Позвольте тогда хотя бы поговорить с мисс Грей!

– С мисс Грей? У вас вдруг возникло такое страстное желание увидеться и побеседовать с ней?

– Прекратите издеваться. Должна же я хоть что-нибудь предпринимать для своего спасения.

– Должны. Однако ваше желание увидеться с леди Грей еще не гарантирует того, что она пожелает увидеться с вами. По крайней мере, до суда.

– И все же… Умоляю.

– Леди Грей ждет нас в ресторане «Девятый вал», – спасительно напомнил сержант.

Демонстративно поразмыслив, подполковник отчаянно махнул рукой и приказал водителю двигаться к северному подножию холма Рейденбург. Однако не проехали они и полмили, как со стороны дороги, ведущей к холму, раздались выстрелы.

33

Вольф вел машину, что называется, на «автопилоте». Он был угрюм и зол и чувствовал, что все его нервы на пределе. Достаточно любого повода, и все взорвется. Достаточно любого повода – и… взорвется.

Лейтенанту и в самом деле было над чем задуматься: гибель полковника Согреда, представленная всеми – Грей, подполковником Нэвэлом и даже его предшественником-следователем, как самоубийство, – на самом деле оказалась хорошо спланированным убийством, которое можно было раскрыть лишь в цепи еще целого ряда таинственных, странных убийств и исчезновений, случившихся на этом острове. И за всеми этими событиями вырисовывалась какая-то грандиозная авантюрная операция, спланировать и осуществить которую могла разве что хорошо организованная группа, прикрываемая высокими чинами местной, и не только, полиции.

Уже первые контакты с персоналом тюрьмы и Эллин Грей убедили Герберта: никто из людей, обладающих хоть какой-то реальной информацией по этому поводу, сотрудничать с ним, а тем более откровенничать, не собирается. Все боятся, все отмежевываются, никто не проявляет никакой заинтересованности в реальном раскрытии тайны Согреда.

«У тебя остается только один шанс уцелеть самому и раскрыть это дело, – „утешил“ себя Герберт, – завтра же отправиться в столицу и пробиться к министру внутренних дел, постаравшись миновать при этом генерала Лейса. Министр должен издать приказ о создании особой группы расследования, в которую, кроме полицейских, был бы включен хотя бы один юрист-сенатор. Если же пробиться к министру или же убедить его не удастся, тогда остается единственный возможный путь – не дожидаясь завершения следствия, начать публикацию разоблачительных статей в газете „Посреди океана“, позаботившись о том, чтобы с ее страниц материалы перекочевали хотя бы в одну из влиятельных столичных газет и на экраны телевизоров».

Правда, и на этом поприще не все выглядело достаточно надежно. Конечно, у него появилась эта странная союзница – леди Удайт. Влиятельная, богатая, владелица единственной островной газеты… Но у нее были свои отношения с Эллин Грей – строящиеся по принципу любви-ненависти, и свои собственные цели. Валерия не столько пыталась разоблачить Грей, сколько, пошантажировав ее, добиться передачи рукописей каких-то романов.

И, опять же, за всей этой историей восставала такая россыпь преступлений, особых отношений и элементарной подлости, что добираться до сущности предстояло, разгребая свалку фактов, как на старой помойке. Тем более что даже теперь, после того как он побаловался с Валерией Удайт в постели, лейтенант не был уверен, что эта своенравная, красивая женщина пожелает до конца оставаться с ним, представая перед своим кругом, всей страной, в облике платного полицейского агента. А ведь враги сразу же истолкуют ее сотрудничество с полицией именно такими обязательствами.

Отвлекшись от размышлений, Вольф высунулся из окна машины в попытке осмотреть приближающийся скалистый выступ, над вершиной которого восставал полуразрушенный купол часовенки да кончик каменного креста.

«Хотя бы этот палач появился!» – заклинающе взмолился он. – Судя по всему, Кроушед действительно кое-что знает. А вызывающая наглость, с которой палач беседовал с ним, явно рассчитана на торг. Следовательно, все будет зависеть от того, какую сумму за свою информацию он потребует. Но показания палача!

На следственную группу особого впечатления они, может быть, и не произведут, зато как только дело дойдет до разоблачительных публикаций в прессе…

Совершенно некстати в памяти его вновь возродилось ослепительно белое тело леди Удайт: ее грудь, смыкающиеся у него на плечах ножки, разметанные по подушкам смолистые волосы…

* * *

Два выстрела прозвучали где-то впереди, как два громких хлопка. Поначалу Вольф не обратил на них внимания. И лишь когда, обогнув скалистый выступ, увидел полувывалившегося из машины человека, понял: только что здесь произошло убийство.

Остановив свой «форд», он сразу же наткнулся на валявшийся у бампера чьей-то машины пистолет, подобрал его, мельком осмотрел, и только тогда подошел к водителю. Две дырочки, прожегшие серый пиджак друг возле друга, свидетельствовали, что покушавшийся стрелял спокойно и расчетливо, целясь прямо в сердце.

«Значит, одного, пожелавшего пооткровенничать со следователем, они уже убрали! – ужаснулся Герберт, догадываясь, что перед ним труп палача „Рейдер-Форта“. – Вопрос лишь в том, кто следующий».

В то же мгновение он услышал сирену, и из-за скалы, на огромной скорости, выскочила полицейская машина.

Самым разумным в его положении было по первому же требованию полицейских бросить оружие. Но Вольф понял, что стражи закона оказались здесь не случайно. Они сидели в засаде. И не исключено, что убийца специально был подослан теми, кто организовывал эту засаду. Он предупредил патрульных, что не убивал. Предположил, что убийца где-то рядом. Но ему не поверили. Мало того, полицейский офицер рявкнул что-то насчет того, что ему мало насиловать отельных шлюх, он еще вздумал постреливать. Именно его беспардонность оказалась тем детонатором, который взорвал всю нервную систему Вольфа.

Зарычав от люти, он выстрелил в офицера, промахнулся, но со второй попытки все-таки ранил его в руку, и только тогда бросился по склону вниз, в заросли ельника. Однако двое других полицейских ударили по нему из автоматов и рассекли ствол молодой сосенки, за которой притаился Герберт вместе с его телом.

* * *

– Да там настоящий бой! – занервничал подполковник Нэвэл и, тем не менее, приказал водителю двигаться на выстрелы. Первым, кого он увидел, был раненный в предплечье капитан Фьюч, устало привалившийся к колесу полицейской машины. Двое других полицейских вытаскивали в это время на шоссе убитого ими следователя Вольфа.

– Что здесь произошло? – побледнел подполковник, решив, что, не разобравшись, патрульные расстреляли лейтенанта, не имея на то достаточных оснований.

– Отправили на тот свет еще одного мафиози, – доложил раненый капитан, морщась и указывая пальцем на Вольфа. – Двумя выстрелами в упор этот подонок застрелил нового палача тюрьмы, а когда мы подоспели и потребовали сдать оружие, ранил меня и попытался бежать.

– Вот оно как все обернулось! – облегченно вздохнул подполковник, вытирая платочком взмокнувший лоб. – Где пистолет, из которого Вольф убил Кроушеда?

– Вон он, на бампере машины палача.

Достав из кармана платочек, подполковник завернул в него пистолет и осмотрел с такой напускной проницательностью, словно по одному виду оружия способен был «вычислить» не только убийцу, но и того, кто за ним стоял.

– Из этого же пистолета он стрелял и по вам?

– Второго при нем не обнаружили.

– В таком случае, сомнения развеиваются. Эй, вы! – обратился Нэвэл к полицейским, притащившим Вольфа. – Оставьте его в покое и перевяжите своего капитана. Сейчас я вызову машину скорой помощи и экспертов. Одно могу сказать, – молвил он, осматривая всю часть шоссе, прилегающую к часовне, – за мою десятилетнюю службу на Рейдере такого побоища здесь еще не было.

– Это точно, – поддержал его раненый. – Почти Ватерлоо. Непонятно только, в качестве кого предстаю лично я.

– Даже с учетом того, что ранены вы во время задержания важного преступника… – задумался подполковник, – и что ваше рвение будет отмечено… на Наполеона вы все же не тянете. Проигравший рейдерское Ватерлоо – вот он, – указал в сторону жертвы.

– Не всякое Ватерлоо порождает Наполеона, – огрызнулся капитан.

– Ну что, леди Удайт? – тут же обратился подполковник ко все еще сидевшей в машине владелице газеты «Посреди океана». – Лейтенант Вольф убит, палач убит… капитан ранен. Теперь-то в голове у вас проясняется, на кого вы ставили, кому доверялись?

– Кажется, да, – едва слышно проговорила Валерия, почти не шевеля омертвевшими губами.

– И вместе с этим вот полицейским-мафиози вы собирались шантажировать меня и мисс Грей? – хищно ухмыльнулся он. – Уж теперь-то вам трудно будет позавидовать.

– Теперь – да, – безропотно согласилась Удайт. – Но, на всякий случай, советую осмотреть окрестности, нет ли поблизости леди Грей.

– Это еще зачем?

– Слишком уж странно складывалось все на этой дороге у Распятия!

– Что именно кажется вам странным?

– А то, что… – начала было Валерия, но, встретившись с холодным, злым взглядом подполковника, зябко повела плечами и тут же умолкла.