Текст книги "Лавровый венок для смертника"

34

Ресторанчик «Девятый вал» приютился у подножия Рейденбургского холма, на плато, северная оконечность которого круто уходила к океану.

Эллин Грей сидела за столиком, уютно расположенном на небольшом, буквально зависающем над океаном мысе. Кроме нее здесь трапезничали только два старых рыбака, которых Грей успела угостить бутылкой вина и двумя отбивными и с которыми почти подружилась. Благотворительность ее исходила не от щедрости, просто она прикинула, что эти поиздержавшиеся старички в случае необходимости смогут подтвердить, что как раз в то время, когда на шоссе убивали мистера Кроушеда, она мирно беседовала с ними.

На столике Эллин, рядом с бутылкой вина, стоял миниатюрный ноутбук. Если бы кто-нибудь из рыбаков или официантов догадывался, что всего несколько минут назад эта женщина, которая, попивая вино, принялась так бойко строчить на этом аппарате, застрелила человека, он, очевидно, решил бы, что перед ним демон в девичьем обличье. И не ошибся бы. Вот только никому и в голову ничего подобного не приходило.

Завидев, что по ступеням, ведущим на плато, поднимаются подполковник и Валерия Удайт, сочинительница «сценариев бытия» не спеша «запомнила» написанное и переставила ноутбук на конец стола.

– Вы слышали стрельбу, мисс Грей? – спросил слегка запыхавшийся подполковник, усаживая Валерию напротив Грей – наручники он снял еще в машине, – и пристраиваясь рядышком.

– Стрельбу? А, да-да, действительно нечто похожее на выстрелы… Я тут слегка увлеклась творчеством. Но вот рыбаки вроде бы слышали… А кто, собственно, палил?

– Лейтенант Вольф.

Эллин долго, удивленно смотрела на подполковника: глаза в глаза.

– Неужели пытался убить вас?

– Нет, до этого не дошло.

– Слава богу!

– Он убил Кроушеда.

– Кроушеда? А кто это – Кроушед?..

– Палач.

– Ах да, палач… Кажется, его еще называли Адмиралом, поскольку он из бывших моряков. И за что же, за какие прегрешения лейтенант пытался отправить его на тот свет?

– Пока что известен только сам факт. Есть жертва, есть убийца.

Эллин все так же долго, но теперь уже переведя взгляд на Валерию, кивала в такт своим размышлениям.

– вот почему лейтенант Вольф так рвался на встречу с палачом! Хотя, если разобраться, причем здесь палач? Всего лишь исполнитель приговоров. Впрочем, когда речь идет о мести и запугивании, мафия в такие тонкости не вникает.

– Мафия – да, – мрачно согласился подполковник.

– Кстати, что в связи с этим говорит сам Вольф?

– Он уже ничего не говорит. Убит в перестрелке, после того как ранил полицейского.

– Разрешите не поздравлять вас с этой победой, господин подполковник. Живой, он порассказал бы нам значительно больше, чем удастся выдавить из мертвого. Разве я не права, мисс Удайт?

– Возможно, – процедила Валерия, почти не разжимая зубов. – Но мертвые тоже порой говорят.

– Убедите в этом полицейских, они будут приятно удивлены.

– Вообще-то, странная история, – проговорил Нэвэл.

– …Которая может обрасти всяческими домыслами, – поддержала его Грей. – Поэтому для полиции будет лучше, если сначала в газете «Посреди океана», а затем и в столичной прессе появится небольшая, но внятная информация о том, кто, как и по каким соображениям убил Кроушеда и как полиции удалось ликвидировать офицера-мафиози.

– Вы правы, – оживился начальник полиции. – Будет лучше, если информацию общество станет получать из первых рук.

– В таком случае, позвольте мисс Удайт воспользоваться вашим телефоном, подполковник. Она позвонит в редакцию и предупредит, что вскоре поступит важная информация, которую следует опубликовать на первой полосе утреннего номера. Я передам ее по электронной почте максимум через два часа.

– Пожалуйста, мисс Удайт, телефон к вашим услугам.

– Ну, чего вы ждете, Валерия?

– А если я не позволю, чтобы эта информация появилась?

– Тогда она появится в одной из столичных газет. Но содержание будет несколько иное. Там уже будет упоминаться и ваше имя. То есть имя женщины, которая спровоцировала убийство мистера Кроушеда, принудив при этом лейтенанта полиции участвовать в шантаже против адвоката Шеффилда. С какой целью? С предельно корыстной – чтобы заполучить рукописи ее мемуаров, которые на издательском рынке, кстати, будут стоить очень дорого. Впрочем, деньги у вас есть. А потому, смею предположить, что госпожу Удайт больше интересовала литературная слава, погубившая ее так же, как погубила Шеффилда, Согреда, а возможно, и Грюна Эварда. Но это я так, в виде предположения.

– Советую принять условия мисс Грей, – ненавязчиво проворковал Нэвэл. – Тем более что они очень даже божеские.

– Но выполнение моих условий не избавляет мисс Удайт от тех обвинений, которые ей уже предъявлены. Во всяком случае, пока не избавляет. И не сомневаюсь, что эту ночь она проведет в камере предварительного заключения.

– Судя по всему, это неизбежно, – согласился Нэвэл после некоторого колебания. И тут же поднялся из-за стола. – Не следует забывать, что Кроушед, в доме которого мы застали сегодня мисс Удайт, убит. Следуйте за мной, мисс Удайт. Мне бы не хотелось, чтобы официанты догадывались, что вы задержаны. Пытаюсь щадить ваше самолюбие.

– Кроушед не просто убит, – напомнила Эллин. – Он погиб от рук Вольфа, прямо связанного с мисс Удайт.

– Прекратите все это, мисс Грей! – неожиданно взмолилась, хотя и вполголоса, Удайт. – Хватит.

– Что именно я должна прекратить? – спокойно поинтересовалась Эллин, вновь открывая свой ноутбук. – Предаваться литературному творчеству? Так это невозможно.

– Все то, что сейчас происходит.

– То, что происходит нынче на острове, называется «решающей схваткой за литературный Олимп». Время от времени подобные смертоубийственные схватки происходят в каждой стране, как только уходит из мира, или, по крайней мере, с вершины славы, очередной кумир. Правда, обычно такие схватки маскируются под так называемую творческую борьбу, при которой завистливая ненависть преподносится, как естественная борьба литературных школ и течений. Здесь же, на Рейдере, мы увидели все это в полной оголенности.

– И в полной омерзительности, – бросила Удайт.

– А кто возражает? – устало согласилась Эллин. – Да, и в омерзительности – тоже. Но только вас, лично вас, имеющей к литературе самое приблизительное, касательное, я бы сказала, отношение, схватка сия могла бы и не касаться. Вы сами возжелали оказаться в ее эпицентре. Поэтому молите Господа, что пока еще не разделили судьбу Шеффилда, Согреда, а также Вольфа и Кроушеда, тоже непонятно с чего вдруг ввязавшихся в этот турнир обреченных.

35

Грей только что передала по «электронке» текст информации о еще двух убийствах, произошедших у подножия холма Рейденбург, и теперь лежала на широкой постели, – одетая, в обуви, – обессилено раскинув руки, как солдат посреди поля боя. Единственный не убитый, а потому принесший армии, пусть уже погибшей, победу.

«Только сейчас становится ясно, – утверждалось в этой статье, – что, вопреки выводу судей, Шеффилд не был убийцей-одиночкой. Все его сценарии планировались или, по крайней мере, одобрялись одной из мафиозных семей, с которой, как оказалось, был связан и следователь по особым преступлениям лейтенант Вольф. Вместо того чтобы заниматься разгадкой причин самоубийства – или все же убийства – полковника Согреда, лейтенант Вольф, кстати, в свое время разжалованный за серьезные нарушения из капитанов, стал орудием мести мафии за провал одного из лучших своих исполнителей приговоров.

Первой среди намеченных им жертвой стал палач „Рейдер-Форта“, мистер Кроушед, только недавно казнивший Тома Шеффилда. Второй, пусть и невольной, – капитан полиции Фьюч, которого Вольфу удалось ранить за несколько секунд до того, как полицейский патруль вступил с ним в схватку. В ожесточенной перестрелке с патрулем лейтенант Вольф в конце концов был убит.

Но месть за Тома Шеффилда – лишь одна из линий трагического криминального сюжета. Существует и другая – связанная с творческим наследием Тома Шеффилда и воспоминаниями о нем. Однако эти мотивы совершенных на острове преступлений еще требуют изучения».

То, что автором статьи стала адвокат Шеффилда, лишь придавало ей особую пикантность. Что ж, как адвокат, она на каком-то этапе пыталась защищать убийцу. Однако теперь вновь вскрытые факты и обстоятельства заставляют ее по-иному взглянуть на всю эту жуткую историю.

Первую часть статьи, связанную с гибелью Согреда и Вольфа, Эллин рассматривала, как своеобразную схему расследования, которой обязан будет придерживаться новый, назначенный генералом Лейсом, следователь. Вторая же содержала в себе угрожающий намек на участие в авантюре леди Удайт. Открыв завтрашнюю – собственную! – газету, Валерия вынуждена будет и ужаснуться и в то же время оценить ее, Грей, великодушие.

Ах, как Эллин хотелось сейчас, чтобы на этом «сценарий бытия» исчерпал себя и она получила хоть малейшую передышку. Все, хватит! Она должна отдышаться, почистить перья, отлежаться вот так вот в течение всего месяца страшной «депрессии прозрения и раскаяния», чтобы затем ввергнуть окружающий мир в водоворот нового «сценария бытия».

Телефон терзал ее долго и назойливо. И когда Грей все же взяла трубку, она вдруг почувствовала, что сил у нее хватит только на этот последний разговор, после чего она попросту уйдет из бренного мира, вместе с душой, через черный туннель, в конце которого не будет не только «света вечного бытия», но даже пламени полуугасшей поминальной свечи.

– Это все еще Эллин Грей.

– Что происходит, Эллин? – вскричал пребывающий по ту сторону туннеля возбужденный, слегка хрипловато-приятный мужской голос. – Вас нельзя выловить!

– Потому что некому… вылавливать. До сих пор все вокруг только тем и занимаются, что пытаются топить меня.

– Что за тон, мисс Грей?! Что за настроение?! Никакого нытья и разочарования! – «Господи, да ведь это же Ойден!» – наконец-то узнала его Грей. – Спешу сообщить, что произошло нечто необычное!

– С кем? С вами, со мной?

– С вами, конечно же с вами!

– Вот как? И что же со мной стряслось? Мне присудили Нобелевскую премию?

– А почему вы спрашиваете с такой иронией? Послушайте, вы, неблагодарная!

– Неправда, Ойден, – по-кошачьи промурлыкала Грей. – Прекрасно знаете, что уж кто-кто, а я умею быть благодарной. Так что, хотите сообщить, что мой рассказ оказался в числе тех самых, двух лучших?

– В том-то и дело! Жюри единогласно признало ваш рассказ лучшим из всего, что представлено на конкурс. То есть вы признаны победительницей еще на первом этапе. Завтра, собравшись уже в полном составе, совместно с учредителями конкурса, жюри лишь подтвердит это свое решение.

Грей почувствовала, что у нее пересохло в горле, а ладони покрылись липким потом. Вот оно, подножие пьедестала! Вот оно, упоительное дуновение славы!

– Вы уверены, что эти безумцы подтвердят неоспоримость моей победы?

– Вынуждены будут, Грей, вынуждены! – яростно прорычал в трубку Ойден. – Ибо все остальное – а подано было еще двадцать семь рассказов – даже не может быть поставлено рядом с вашим произведением! Конечно, кое-каких «десять лучших» для сборника мы все же наберем. Однако «лучших» лишь в понимании того, что ваш рассказ вне конкуренции.

– Дьявол, как же это прекрасно: осознавать, что ты талантлива.

– Еще бы!

– Грейтесь же в лучах моей славы, Ойден, грейтесь.

– А я что делаю? Как у камина вечности. Не знаю только, надолго ли хватит его тепла.

– Намек?

– Обычное опасение.

– Никаких опасений. Даже не представляете, как я признательна вам, Ойден!

– Я же, в свою очередь, буду, как никогда, честен с вами, и признаюсь, что моих усилий здесь просто не понадобилось. Рассказ подан под девизом. Но, явившись на заседание, члены жюри только и говорили что о рассказе «Лавровый венок для смертника», присланном кем-то под девизом «Восхождение». По теории, автора этого девиза знал только я.

Грей снисходительно улыбнулась. Автора знало еще два влиятельных члена жюри – она об этом позаботилась. Но раскрывать этой тайны не стала.

– Что еще раз подтверждает, что выбор жюри был честным.

– Все равно я ваш должник, Ойден. Уже хотя бы за этот звонок. Поверьте, он многого стоит.

– Звонок как звонок. Ну узнали бы о решении жюри на день позже.

– Как вы так можете, Ойден: «На день позже»?! Ведь это все было бы… на целый день позже!

– Завтра вы проснетесь богатой и популярной, Грей. Завидую. Как вам это удалось? Ведь совершенно потрясающий сюжет. Такой лихой сюжетной закрутки не знал еще ни один детектив, созданный писателем западного полушария.

– А может быть, и мира, – как бы между прочим обронила Грей.

– Что тоже покажется несомненным, – тотчас же казнил себя за чрезмерную осторожность Ойден. – Известной и богатой… Чего еще должна желать писательница, чья литературная карьера, по существу, еще только начинается?

– Бойтесь Олимпа, Ойден. Не засматривайтесь на его вершину. Это всегда губительно.

– Вот видите, вы уже позволяете себе давать советы.

– Согласитесь, что классику это позволительно.

И оба вежливо, понимающе рассмеялись.

– Что еще я мог бы сделать для вас, Эллин?

– Позаботьтесь, чтобы об этом событии сообщили все ведущие газеты страны. Да не забудьте о целом сонме зарубежных корреспондентов, – на удивление рассудительно напомнила ему Грей. И Ойден вновь приумолк, пораженный тем, что не слышит победного вопля Эллин, не ощущает ее сумасшедшей радости.

– Пресса взбесится от желания заполучить вас всю и немедленно.

– «Всю и немедленно» пока что мечтаете заполучить меня только вы!

– И даже не скрываю этого.

– Поэтому целую вас, как способна целовать только самая нежная, самая любимая вами женщина.

– Хотелось бы убедиться в этом.

– Первая ночь на вилле, владелицей которой, согласно условиям конкурса, мне надлежит стать и которая сразу же превратится в мое творческое логово, – ваша.

– Вы прекрасны, Грей! Фриленд у ваших ног!

– Не опасайтесь этой метафоры. Он действительно будет у моих ног. Иначе стоило ли запускать в производство весь этот уму непостижимый «сценарий бытия».

– «Сценарий бытия»? – абсолютно ничего не понял Ойден. – Что, существует еще какой-то сценарий? Вы пишете?..

– А вот это вас уже не касается, – неожиданно холодно осадила его Эллин. – Такое понять – вам это не дано.

36

«Но ведь рассказ действительно мой! – упоительно убеждала себя Грей, вновь предаваясь постельной неге. – Это я сотворила его сюжет. Я воплотила его в жизнь. Конечно, были кое-какие текстовые заготовки Шеффилда и Эварда… Но созданы-то они под мою диктовку. Причем, используя заготовки этих литераторов, я переписала рассказ заново; с той динамичностью, с каковой не способен был создать его ни тот, ни другой. Не говоря уже о Согреде. Да и что, собственно, произошло? Три писателя исчезли с лица земли, четвертый взошел на Олимп литературной славы, пройдя по головам еще двадцати семи своих собратьев, ставших отныне его ненавистниками, – вот и все. Кровавый пейзаж окололитературного мира старых, умудренных жизнью шакалов. Старых, умудренных жизнью и закулисной грызней, бомондных шакалов».

Эллин вдруг вспомнила, что этот старый осел Ойден не назвал ни одного из двадцати семи имен соперников. А ей хотелось знать, кого именно она обошла. Ей уже мечталось о том, чтобы в списке оказались все литературные метры страны, всего западного полушария. Ей мало было чувствовать себя победительницей – хотелось знать имена побежденных и поверженных.

Все еще ощущая себя на подъеме, Грей позвонила подполковнику Нэвэлу. Тот словно бы ждал ее звонка, поскольку сразу поспешил сообщить, что мисс Удайт все же отправлена в камеру.

– Да погодите вы со своей камерой, жалкий вы тюремщик! – полушутя укротила его Грей. – Покрепче усядьтесь в кресле, иначе вывалитесь из него. Только что сообщили, что я стала победительницей конкурса на лучший детективный рассказ западного полушария. За это, в виде премии, мне причитается вилла на берегу океана, солидная сумма денег, а также публикация рассказа в журнале «Западное побережье» и в специальном сборнике. При том что произведения его авторов готовятся перевести на почти все цивилизованные языки мира. Кроме того, издательства начнут сражаться за право издать мой, еще не написанный, сборник детективов. А как вам Эллин Грей в таком амплуа и в таком виде?!

Подполковник пребывал в полном смятении. Он-то ожидал, что Грей все еще находится под впечатлением событий, произошедших сегодня в ее «штаб-флигеле», в доме Кроушеда, на возвышенности у холма Рейдербург…

– Тысяча поздравлений, леди Грей, – едва вымолвил он.

– Неблагодарный, даже не догадываетесь, что вы – первый, с кем я поделилась этой новостью, и первый, с кем я готова распить бутылку французского шампанского. За мой счет. В лучшем ресторане Рейдера. Пока что только Рейдера. Париж будет чуть позже. Что вы приумолкли, подполковник?

– Рад за вас, Эллин. Признаться, меня несколько озадачила вся эта история с водворением Удайт в камеру. Как бы это событие не переросло в скандал.

Грей победно рассмеялась.

– С этой минуты думайте только о том, как будем пить шампанское в лучших ресторанах Рейдера, Готсмауна, Парижа… А мой следующий звонок – генералу Лейсу, затем – самому министру внутренних дел. С которым мы, уж не ревнуйте, знакомы не хуже, чем с Лейсом.

Для подполковника это было новостью. Раньше Грей не обмолвилась об этом ни словом. То есть Нэвэл, конечно, догадывался, что министр знает о существовании Грей…

– Следовательно, я могу надеяться?..

– Вопрос о вашем назначении на пост начальника тюрьмы решится уже через два дня. Как только будет завершено расследование дела Вольфа.

– И Согреда, – несмело напомнил подполковник.

– О деле Согреда забудьте.

– Но это невозможно. Оно-то как раз и…

– Я сказала: забудьте! Все. Кончено. Будем считать его закрытым. Кстати, как фамилия того офицерика, который занимался расследованием до Вольфа?

– Лейтенант Девел. Простите, мисс Грей, но… не преувеличиваете ли вы свои возможности, свое влияние? Ведь все-таки…

– То есть, вы хотели спросить, не преуменьшаю ли я их, – не так то легко было вышибить из седла Эллин. – Да, может быть, вы и правы. Сегодня пока еще скромничаю. Но послезавтра, когда все газеты полушария сообщат о восхождении новой литературной звезды… Так что же произошло с этим лейтенантиком? Как его там?

– Девел.

– Он как, все еще жив-здоров?

– Поскольку не оказался на возвышенности возле Рейдербурга.

Эллин озорно рассмеялась. Шутка явно понравилась.

– Так чего тянете? Немедленно поручите ему расследование дела, но обязательно сославшись на мою протекцию. А через несколько минут Лейс одобрит ваше решение. – Грей вдруг почувствовала, что «депрессия покаяния» постепенно отступает и ее вновь охватывает такое же вдохновение, с каким начинала воплощение в адское бытие сюжета своего «Лаврового венка для смертника».

– Уверен, что, с присуждением премии, ваше влияние действительно возрастет, леди Грей, – с явной надеждой в голосе проговорил Нэвэл, только теперь расставаясь с опасениями относительно ареста Удайт.

– Можете в этом не сомневаться, господин… полковник. Кстати, как там чувствует себя Валерия?

– Мы поместили ее в камеру вместе с одной наркоманшей, двумя проститутками и воровкой. Компания отборная.

– Этого мало, Нэвэл. Сделайте так, чтобы эта ночь запомнилась ей на всю жизнь. Было бы неплохо, например, если бы одна из этих красавиц-сокамерниц оказалась еще и насильницей-лесбиянкой. Если все сразу – тоже неплохо.

Подполковник понимающе промолчал. Он не спешил давать заверения по этому поводу, однако в молчании его Грей уловила полную солидарность.

– И еще, найдите возможность немедленно сообщить Валерии о моей победе. Как бы между прочим, ненавязчиво. Не забыв о перечне вознаграждений.

– Для нее это уже будет не судом, а жесточайшей казнью.

– В этом вся гениальность замысла, мой дорогой… полковник Нэвэл. К восьми вечера жду вас у себя. Ресторан отложим до завтра, когда о моей победе будет объявлено официально.

Едва отдышавшись после этого разговора, Грей позвонила Лейсу, затем режиссеру Стоуну, который уже сегодня должен был знать, что сюжет, положенный в основу ее киносценария, признан авторитетным жюри, а следовательно, успех фильму обеспечен. Кроме того, она решилась побеспокоить редактора журнала «Западное побережье» – дабы сообщить, что и два последующих рассказа намерена опубликовать в этом же журнале, но уже как лауреат.

«Если кто-то считает, что я обречена умереть от скромности, – молвила себе Грей, отрываясь, наконец, от телефона и вновь берясь за бутылку с вином, – то он ошибается. Эта жалкая страна еще не раз содрогнется при одном только упоминании об Эллин Грей. При одном только мимолетном упоминании!»