Текст книги "Лавровый венок для смертника"

46

Остановившись у окна, она устремила свой взор на покрытые легкой дымкой приморские скалы. Южное побережье Рейдера представляло собой небольшой горный кряж, в промежутках между вершинами которого море сливалось с небесами, а сами вершины приобретали причудливые формы, напоминающие полуразрушенные шпили храмов или абрисы животных.

Как Эллин и предполагала, звонок прозвучал ровно через столько минут, сколько понадобилось Вольфу, чтобы вновь набрать его и пробиться через лабиринты телефонной химеры.

– Нет уж, – вслух молвила Эллин, отказываясь подходить к аппарату. – Теперь тебе придется понервничать еще, как минимум, час. И когда, наконец, я подниму трубку, ты взмолишься на меня. Ты взмолишься на меня! – неожиданно заорала она, потрясая поднятыми вверх кулаками. – Но этого твоего колебания я не прощу тебе даже тогда, когда… прощу! Когда позволю приехать на остров! Или позволю обосноваться в столице!

Встревоженные ее криком, Стоун и Коллин взбежали по лестнице и ворвались в комнату. Эллин повернулась к ним лицом, и мужчины смогли убедиться, что перед ними совершенно обезумевшая с виду женщина, готовая хоть наброситься на них, хоть выброситься из окна.

«Вот оно, проявление безумия, о котором поведал тебе доктор Вайдер и которое Эллин удавалось столь долго утаивать в себе! – вихрем пронеслось в сознании Коллина. – Но чье именно это безумие: действительно ли Эллин Грей, или все же моей дочери – Кэтрин Астор?»

– Я не позволю ему явиться на этот клочок суши с видом победителя! Этого я не позволю Вольфу ни при каких обстоятельствах!

– Вы все еще о лейтенанте, мисс Грей? – растерянно поинтересовался Стоун.

– Именно о нем!

– Все существо Эллин источало сейчас только ярость и ничего, кроме ярости, в которой девушка испепеляла не только свой гнев, но и самое себя.

– Да успокойтесь же, Эллин! – почти взмолился хозяин дома, перехватив руки девушки и пытаясь отвести ее от окна. Однако Грей с такой силой рванулась всем телом, что Коллин чуть было не отлетел к стене. Сейчас эта сумасбродка была преисполнена такой буйволиной, дьявольской силы, поверить в которую еще труднее, чем представить ее.

И понадобилось еще минут десять, чтобы, усадив девушку в кресло, двое мужчин сумели успокоить ее, отпоить водой и привести в чувство. Когда это возвращение к реальности, наконец, состоялось и факелы безумия в глазах Эллин окончательно угасли, она непонимающе, но в то же время заведомо покаянно осмотрела склонившихся над ней мужчин.

– Чем вы хотите очаровать меня, джентльмены? Какая такая блажь осенила ваши проницательные умы и недальновидные души?

В этот раз телефон ожил, подобно колоколу забвения. Стоун и Коллин взглянули на него, как на спасительный знак небес, и вместе ринулись к столику, на котором он покоился.

– Не сметь! – поспешно угомонила их Эллин. – Еще не время отзываться на вопли этого кретина! Он все еще не настолько унизил самого себя, чтобы оказаться готовым к разговору со мной.

– Хотелось бы мне знать, стоит ли этот парень всепоглощающей ярости такой умопомрачительной женщины, – возмутился теперь уже Стоун.

– «Умопомрачительной», это вы правильно заметили, – вдруг признала Эллин. – Именно в этом состоянии вы меня и застали. А что касается этого опоясанного портупеей кретина, то гнева моего он конечно же не стоит.

47

Вольф с огромным трудом дозвонился до Эллин Грей лишь во втором часу дня. От спеси его не осталось и следа. Побеспокоить заместителя министра, не получив благословения Эллин, он, естественно, не решился. Герберт не был уверен, что эта адвокат-любовница не успела сообщить генералу о том, что переговоры с опальным полицейским завершились ничем.

– Мне бы следовало извиниться перед вами, мисс Грей. – Эллин сразу же уловила, что теперь с ней говорит совершенно иной человек – раздавленный жесткостью ее условий и униженный собственным бессилием.

– Даже гадко вспоминать о разговоре с вами, лейтенант. Я снизошла до того, что решила помочь вам выбраться из дерьма, в которое вас засадили, а вы еще и пытались хамить.

– Что вы, мисс Грей! В мыслях не было. – Этот парень и извиняться толком не умел. Очевидно, до сих пор ему позволяли вести себя слишком независимо, чтобы снисходить до хамелеонства и унизительных увещеваний. Но все это ему еще предстояло пройти.

– Тогда чего вы хотите на сей раз?

– Сообщить, что согласен.

– С чем?

– Прибыть на Рейдер. Взяться за дело Согреда. Со всем тем благоразумным, что вы способны предложить.

– Кто бы мог предположить, что в конце концов вы согласитесь оставить столь милый вашему сердцу Каден, как верховный Далай-лама – свою тибетскую резиденцию?! Вы меня растрогали, лейтенант Вольф. Правда, с благоразумием будет трудновато.

– Понимаю, вам представилась возможность высказать все, что думаете обо мне. Тем не менее я согласен заняться делом о самоубийстве.

Грей гомерически расхохоталась. В этом хохоте еще слышались раскаты полуугасшего безумия, которое лишь недавно клокотало в ее теле, как лава – в глубинах ожившего вулкана.

– А почему вы решили, что от вас требуется согласие взяться за дело Согреда?

– Что же, в таком случае, требовалось от меня?

– Взяться за ум. Что, согласитесь, значительно труднее и, я бы сказала, несколько утонченнее, нежели копаться в нижнем белье сиганувшего с балкона одинокого гомосексуалиста.

– Так он был гомосексуалистом?! – вырвалось у Вольфа. Но не потому, что пытался схитрить и перевести разговор в более профессиональное русло. Просто сработал инстинкт следователя, четко реагирующего на любую мало-мальски ценную информацию, способную навести на нить истины.

– Я должна отвечать для протокола, следователь Вольф?

– Простите, мисс…

– Но он действительно был из все тех же тех гомиков… вечно неудовлетворенных и на все готовых.

– Что весьма существенно.

– Не нахожу, лейтенант, и запомните: все, что здесь нужно было расследовать, уже расследовано. Об этом позаботился местный детектив, кстати, весьма смышленый парень. Поэтому, как следователь, вы здесь никого не интересуете: ни генерала Лейса, ни местную полицию, ни тем более меня. Зато меня интересует другое: готовы ли вы к тому, чтобы вас выдернули из каменного савана, именуемого Каденом, и способны ли вы быть признательным людям, которые позаботятся об этом?

Даже сейчас, в состоянии крайней униженности, фрилендскому арийцу понадобилось несколько секунд, чтобы наступить самому себе на горло и произнести:

– Смею предположить, что в состоянии.

– Слишком уж неуверенно убеждаете меня в этом.

– Я должен опуститься на колени перед телефонным аппаратом?

– Почему только перед аппаратом? – продолжала откровенно издеваться над ним Эллин. – Впрочем, эта возможность вам еще представится. Немедленно звоните в приемную генерала Лейса и сообщите его секретарше Патриции, что держите собственную голову у себя под мышкой. Думаю, у нее хватит фантазии понять, что вы имеете в виду.

– Значит, я могу и не говорить с генералом?

– Так вот что приводило вас в трепет?! Успокойтесь, только что я сама беседовала с Лейсом. После того как он узнал, что и в этот раз вы проявили крайнюю неблагодарность, его стало мутить при одном упоминании вашего имени. Я, конечно, успела предположить, что лейтенант Вольф еще может одуматься. Но вы прекрасно знаете, что генерал способен выдержать любую человеческую слабость своего подчиненного, кроме одной – когда тот пытается как-то оправдать себя или объяснить, что он хоть в чем-то прав.

– Разговор с Патрицией вполне устраивает меня.

– В таком случае, потрудитесь завтра же попасть на Рейдер.

– Я признателен вам, мисс Грей.

– Еще бы! После всего, чем вас потчевали в последние дни в Кадене!

– Неужели вы действительно осведомлены обо всем, что здесь происходило?

– Как же вы мне осточертели, лейтенант, со своей великогерманской наивностью! Лучше уж подались бы вы в неонацисты. По крайней мере, эти парни постарались бы сделать из вас мужчину.

* * *

Подполковник Заргедан, который в этот раз не высказывал никакого намерения оставлять кабинет и продолжал восседать в своем служебном кресле, снисходительно осмотрел стоявшего перед ним лейтенанта.

– Как же вы могли не принять условия этой леди еще во время первого звонка? Ждали, когда спасение вам предложит сам генерал Лейс?

– Мне уже трудно объяснить себе, чего, собственно, я жду, – только сейчас положил уже умолкнувшую трубку Вольф.

– Именно поэтому – немедленно убирайтесь из управления полиции и вообще из города. Чтобы духу вашего здесь не было, – презрительно поморщился подполковник.

Герберт нервно постучал израненными кулаками по столу, будто решал: наброситься на начальника полиции или же великодушно простить ему. Вот почему ответ совершенно не гармонировал с его решительными жестами.

– Мне следовало понять все это намного раньше, господин подполковник.

48

В небольшой аэропорт, расположенный в соседнем городке Морандо, доставить его вызвался все тот же сержант Семент. Ради этого случая, с разрешения начальника полиции, он пересел с мотоцикла в патрульную полицейскую машину.

– Использование транспорта в неслужебных целях – так это называется в инструкции, предназначенной для инспекторов, проверяющих провинциальные полицейские службы, – похлопал сержант своими жилистыми ручищами массивный руль. – Но ради вас, лейтенант, мистер Загредан пошел даже на это. Хотя со злоупотреблениями при таком начальнике не разгуляешься.

– Не разгуляешься, это точно, – согласился Вольф, забрасывая в «форд» сумку и усаживаясь на заднее сиденье. – Со злоупотреблениями. Зато мафия и прочая уголовщина в его вотчине ущемленной себя не чувствует.

– Изрекли бы вы нечто подобное в первые дни своего появления здесь…

– И что тогда?

– Тогда тот автоматчик, что обстреливал наш мотоцикл, не промахнулся бы, – беззаботно просветил его сержант. Улыбка с его лица не сходила даже в те минуты, когда он свирепел. Этот добряк с одинаково добродушной улыбкой способен был и казнить и превозносить. – Уверен, что и в засаду он пошел бы не с автоматом, а со снайперской винтовкой. Не довольны моими рассуждениями, лейтенант?

– Пытаюсь уловить смысл.

– Особой смышленостью вы, собственно, никогда и не отличались.

– Но-но, сержант!

– Брось, Вольф, – посмотрел на него Семент в зеркало заднего вида. – Я ведь сказал: если бы нечто подобное услышали от тебя в первые дни, когда все решили было, что тебя подсунули сюда как наживку… Мол, разжалованный капитан. Из следственного отдела… Что-то тут не то. Разгорелись фантазии. – Семент чуть приумолк, пытаясь сосредоточенно обойти на крутом вираже врезавшуюся в дорогу ребристую скалу, чтобы затем, пройдясь по каменистому бездорожью, выбраться, – как он объяснил, – на Моранденскую трассу, что позволяло сократить путь почти на две мили. – Так вот, начались фантазии. Подполковник насторожился: «Только подсадного столичного гуся нам здесь и не хватало, и так болтаемся между начальством и главарями мафии, как висельники на осеннем ветру». Мафия тоже всполошилась. Местные «крестные отцы» терпеть не могут, когда в полиции появляется некто не из местных.

– Вот почему начальник полиции готов предоставить мне не только патрульную машину, но и самолет.

– Самолет готовы предоставить другие, – обронил сержант, – а подполковник Заргедан и все прочие понемногу успокоились.

– Почему меня не убрали?

Семент оглянулся и, одарив лейтенанта желтозубой, дурно пахнущей улыбкой, вновь самодовольно рассмеялся. Никогда еще не говорил он с лейтенантом столь высокомерно.

– Не в той последовательности вопросы задаешь, следователь. – Вольф заметил, что сержант перешел на «ты», очевидно, решив, что с субординацией покончено раз и навсегда. За пределы Кадена она не распространяется. А Вольфа это всегда задевало. В нем вдруг оживала прусская спесь, заложенное в генах пристрастие к прусской дисциплине. В его роду восемь поколений офицеров. Возможно, и больше, просто не сумел забраться в более глубокие времена.

– В какой же задавать?

– Вначале стоило поинтересоваться, когда именно поверили в то, что ты не подсадной.

Несколько минут Вольф не задавал подсказанный ему вопрос из принципа. Его раздражали развязный тон Семента и то, что он пытается говорить с ним, как с одним из сельских пастухов, отличавшихся в здешних краях особой тупостью.

«Форд» швыряло на камнях так, словно подбрасывало на струях гейзеров. Несколько раз Вольф ударялся головой о верх машины и разражался ворчанием: он не просил сержанта сокращать путь, до взлета в Моранде у него еще оставалось два с половиной часа.

– И когда же это произошло? – наконец, спросил он, как только сержант направил машину к невысокому перевалу, с которого начинался спуск к трансфрилендскому шоссе.

– После того как местный «крестный отец» не поленился позвонить той девице, которую ты пытался «расколоть» заодно с неким писателем, отправленным, с твоей помощью, на электрический стул.

– Имеется в виду Эллин Грей?

– Как-как? Грей? – мучительно поморщился сержант. – Что-то похожее.

– Хочешь сказать, что мафия вышла даже на нее?!

– Почему «даже» на нее? Если понадобится, она выйдет на президента, на Папу Римского, на архангела Михаила и на любого из апостолов! – почти победно хохотал Семент. И чувствовалось, что он и не пытается скрывать своих симпатий к местной коза ностре.

– Кто же им подсказал, что следует связаться именно с ней?

– Кто-то из столицы. Мне даже намекнули, что, дескать, Грей сама подставилась под разговор.

– И что же она поведала вашему «крестному отцу»? Что она вообще могла знать?

– Намного больше, чем ты предполагаешь, лейтенант. Потому что информация, которой она обладает, вытекала из «мужского достоинства» самого генерала Лейса. Теперь понятно? А что касается тебя, то она поведала, что ты – никто; что ты – всего лишь жертва очередного полицейского аборта.

– Если вы осмелитесь и впредь говорить со мной в таком тоне, я вышвырну вас из машины.

– Не имеет смысла, – с убийственным спокойствием парировал Семент. – Теперь уже – не имеет, коль раньше не решился. Ты ведь сейчас едешь к этой леди, к мисс Грей?

– Возможно.

– Потому и говорю: если хочешь говорить со мной о деле – говори о деле. – Семент впервые согнал с лица улыбку и осчастливил лейтенанта затяжным взглядом, рискованно оторвав его от едва накатанной каменистой дороги. – Ты ведь действительно едешь к ней. Потому что только она способна вырвать тебя из этой горной гробницы. Так все-таки: к ней или не к ней? – жестко и решительно спросил сержант.

– К ней, к ней! – столь же резко признал лейтенант.

– Это уже другой разговор.

– И что дальше?

– А то, что и в этот раз она, по существу, спасла тебя. Заявив, что «Вольф – всего лишь жертва очередного полицейского аборта», – кстати, это действительно ее слова, – она заставила «крестного отца» полчаса ржать. Слишком уж понравилось такое определение.

– Ну и стерва же она…

– Вполне возможно, – беззаботно согласился Семент. – Если иметь ее в виду как самку. Но «крестный» уверяет, что баба она с головой и со связями. Знаешь, что больше всего его удивило? Что Грей сумела убедить, что ты никто, и просила не мараться о тебя. Хотя честно призналась: крови ты с нее попил столько, что четвертовать тебя – мало.

– Тут она права. Относительно крови.

– Так вот, босса поразило, что Эллин не пожелала мстить тебе. Стоило этой адвокатше молвить одно-единственное слово: «Подослан», молвить хотя бы из мести, из ненависти… И на следующий день тебя бы уже отпевали. Впрочем, поначалу попытались бы подкупить либо запугать.

– Но если она сумела убедить «крестного», что я не подослан, тогда какого дьявола мафия продолжала преследовать меня? Именно меня?

– Потому что твоя Грей продала еще одну информацию, пожалуй, не менее ценную, из которой вытекало, что покупать тебя для сотрудничества с мафией нет смысла. Слишком уж ты, дескать, праведный и слишком опасный.

– То есть получилось, что я не настолько опасен, чтобы меня убивать…

– …и тем самым создавать проблемы подполковнику Заргедану. Уж кто-кто, а «крестный» заботится о его имидже, о непорочности в глазах столичного и окружного начальства. К чему излишние осложнения? Мафиози нужно делать свой бизнес, а не воевать со специальным отрядом полиции по борьбе с наркомафией.

– …Но в то же время слишком опасен, чтобы пытаться вербовать меня.

– Не столько опасен, сколько безнадежен – так будет точнее. В любом случае, она тебя спасла. Так что, прежде чем переспать с ней, за нее же и помолись. Кстати, за эту информацию она отхватила от «крестного» солидный куш.

– За такую-то информацию?! Босс явно прогадал.

– Не прав, лейтенант.

– В чем же ее ценность?

– Не такая уж она мизерная, как может показаться. Но дело не в этом. «Крестный» любит повторять, что покупает не информацию, а… информатора. Так оно, в данном случае, и произошло. Он купил ценного информатора. «Крестный» Кадена – не самый могучий во Фриленде, и до сих пор у него не было доступа ни к одному из столь высоких чинов. Тем более что Грей – адвокат, и связи эти – с полицией.

– Говоря все это, не опасаетесь, что по дешевке продаете сведения, за которые вас могут вздернуть?

– Тебя, лейтенант, уже никто не опасается. И в этом твое спасение.

49

Каменистое плато завершалось склоном зеленой, окаймленной небольшими рощицами долины, которую, к удивлению своему, Вольф видел впервые. Посреди нее, на берегу миниатюрного озерца, высился островерхий, накрытый красной черепицей трехэтажный особняк. С озером его соединяла довольно широкая, выложенная из розоватого мрамора лестница, нацеленная на островок, почти весь занятый чайным домиком.

– Духи предков! Это еще что за мираж?! – даже приподнялся от удивления Вольф.

– Угадали: вилла так и называется «Горный мираж».

– Но чья она? При всеобщей-то каденской бедноте!

– Вы правы, городок небогатый. Так уж издревле повелось, что всякий, сколотивший капитал, устремляется в столицу, или на берег океана, к теплым лагунам. Но дон Мачете – один из немногих, кто не последовал их примеру.

– Так это вилла дона Мачете, главаря мафии?!

– Ну, кто сказал о мафии? – спокойно возразил Семент. – Владелец почти всех ресторанов и двух игорных заведений Кадена, совладелец бокситового и серебряного рудников, компании трансфрилендских автоперевозок… Инспектор налоговой полиции слезу умиления пускает, говоря об исключительной порядочности дона как налогоплательщика.

– Как трогательно!

Семент остановил машину у ворот и подождал, пока створки их расползутся в разные стороны.

– Сигнал подается вон из того форта, – указал на приземистое серое здание, большая часть стены которого была увита каким-то тропическим растением, представляющим собой почти идеальную маскировку.

– …О существовании которого налоговый инспектор не догадывается.

– Оттуда же, при необходимости, начинают палить три пулемета.

Въехав в долину, сержант тотчас же заглушил мотор и объяснил Вольфу, что дальше следует идти пешком. Дон Мачете не любит, когда в воздух взлетает начиненное взрывчаткой старье, похожее на патрульную машину местных полицейских.

На всей территории по-прежнему не было ни одной живой души, однако Герберт интуитивно почувствовал, что за ними кто-то пристально следит.

– Взгляните налево, – едва слышно проговорил сержант. – Еще один бункер, только замаскированный под гараж. А вон тот чайный домик, что на острове посреди озера, – настоящий форт, его каменные стены – полутораметровой толщины. Главная цитадель дона, из которой, как утверждает подполковник, в горы ведут два подземных хода.

– Но ведь я только и слышал ото всех вас, полицейских Кадена: «Дон неуловим. Трудно напасть на его следы». И после всего этого какой-то там сержант доставляет меня в самое логово «крестного». – Герберт инстинктивно положил руку на то место на ремне, где должна располагаться кобура, но оружие он сдал и теперь мог получить его только на Рейдере.

– Не дрожи, лейтенант, я свой тоже оставил в машине, – успокоил его Семент. – Во спасение души. И еще одно: много дней в году дон живет жизнью своих предков по отцовской линии – то есть жизнью индейского воина: часто ходит полуоголенный, ночи проводит у костра, который разводят для него во внутреннем дворе этой озерной Бастилии, ест жаренное на шампурах мясо и молится неким индейским языческим богам.

– Тогда на кой дьявол ему этот трехэтажный замок и этот форт? Пусть уходит в горы. Или спускается на равнину.

– Нельзя. Ибо вторую часть года он проживает жизнью ирландского аристократа.

Вольф непонимающе уставился на сержанта.

– Ирландского… аристократа?

– Для этого у него есть все основания. Отец – индеец, мать – из древнего ирландского аристократического рода.

– Теперь вы понимаете, почему я всегда был противником смешанных браков? А вовсе не потому, что во мне возрождались убеждения «наци».

– Не советовал бы вам распространяться в присутствии «крестного» ни о смешанности, ни о нацистах.

* * *

Еще на подходе к озеру Герберт почувствовал, как потянуло дымком и жареным мясом.

– Могу поспорить, что сегодня ваш босс пребывает в образе вождя непокоренных индейцев, – молвил Вольф, не упустив возможности напомнить сержанту Сементу, кому он в действительности служит. Корона из перьев диковинных птиц, скрещенные томагавки на стене и краснокожие красавицы в нарядах своих предшественниц времен Фенимора Купера.

– Если вся эта тирада была произнесена только для того, чтобы изобличить меня в связях с доном Мачете, то можете считать, что упрек принят к сведению. Хотя дон Мачете не уверен, что я служу именно ему, а не Фриленду, в лице его полиции.

– В таком случае, многое остается неясным в ваших взаимоотношениях с «крестным отцом гор».

– В Кадене его называют именно так – «крестным отцом гор».

Ворота автоматически раздвинулись, войдя обеими частями в мощные стены, и полицейские оказались то ли в туннеле, то ли в десятиметровом подъезде, перекрываемом еще тремя такими же массивными автоматическими воротами. Ни одного охранника Вольф при этом не заметил, зато успел насчитать как минимум шесть автоматных стволов, неподвижно застывших в горизонтальных амбразурах на двух уровнях, нижний из которых достигал высоты ползущего человека.

– Меня удивило, сколь охотно вы согласились войти на территорию «Горного миража», лейтенант. Многих сюда доставляют связанными по рукам и ногам.

– У меня с детства тяга к миражам. В том числе и горным. Единственное, что меня волнует, – взглянул Герберт на часы, – что самолет может взлететь без меня. А следующий – только через сутки.

– Обычно дон немногословен, – вполголоса ответил Семент, тоже озабоченно взглянув на часы.

У входа на веранду, стена которой была из зеркального бронированного стекла, появился приземистый коренастый охранник в огромных – на пол-лица – зеркальных очках. Движением руки он остановил Семента и последовал вслед за Вольфом.

Предположение лейтенанта оправдалось: дон восседал посреди внутреннего двора, у небольшого костра, над которым жарились на вертеле несколько кусков говядины. Рядом возвышался самый заурядный вигвам, хотя и не лишенный элементов фольклорных декораций, поскольку очень напоминал те красочные, из расшитых орнаментом шкур вигвамы, которые выстраивались в местах бывших индейских резерваций специально для того, чтобы романтически пощипывать души туристов.

Крестный отец гор нежился в низеньком кресле, очень напоминающем шезлонг, оголенный по пояс, в плотно облегающих коричневых кожаных штанах, протянув ноги – обутые, на босую ногу, в сандалии, ничем не уподобленные индейским мокасинам, – прямо к пылающим углям. До костлявости худосочный, так и не обросший мышцами, этот сорокалетний метис значительно меньше напоминал Вольфу мужественного индейского воина, нежели сам он напоминал себе императора Священной Римской империи.

Увидев перед собой полицейского, дон Мачете взмахнул рукой, и невесть откуда появившиеся давно небритые великаны-близнецы поднесли ему два блюдца, на одном из которых стоял огромный бокал с каким-то странно пахнущим напитком, на другом – кусок жареной говядины. Вольф заметил, что оба охранника вооружены пистолетами, а на поясах висят длинные тесаки, дубинки и наручники – сугубо полицейская экипировка. «Об-наг-лели! Словно в этой стране вообще не существует полиции».

Охранник, который принес мясо, взял с подноса бутылочку, в каких обычно подают соус, и щедро полил яство.

– Жертвенная кровь, – зловонно дохнул в затылок Герберту коренастый охранник.

– Зачем? – спросил Вольф, не поворачивая головы.

– Надо есть.

– А что в бокале?

– Настойка из трав. По древнему рецепту индейцев. Надо пить.

Отделенный от Мачете дымным костром, Вольф щурил слезящиеся глаза, стараясь держать в поле зрения и «крестного», и его головорезов.

– Надо пить, – повторил охранник чуть громче и настойчивее.

– Без дона?

– Без.

– Ему разве не поднесут?

– Ему поднесут тебя, скотина полицейская.

– То есть вы хотите сказать, что тоста не последует?

– Последует отпевание, – вконец разъярился охранник.

– Что ж, без тоста, так без тоста…

Потянув еще какое-то время, лейтенант убедился, что в руках Мачете бокал так и не появился и ждать ему нечего.

– Пей, варвар, – процедил сквозь зубы охранник-«мясник», и по-каратистки ткнул Герберта кулаком в бок. – Иначе тебя поджарят на этом вертеле.

– Благоразумная мысль, – согласился Вольф.

Молча приподнял бокал, как бы приглашая дона присоединиться, и, не отрываясь, выпил все это дурно пахнущее горьковатое пойло.

– Надо жрать, – в своем духе наставлял его коренастый, выступающий здесь в роли церемониймейстера.

Вольф взял мясо и, не сводя глаз со все еще неподвижно сидящего «крестного отца гор», вгрызся в него зубами. Руки, губы, подбородок уже были залиты «жертвенной» кровью, но он вновь вгрызался в жестковатое, солено-приторное яство, чувствуя, как сознание его постепенно замутняется наркотическим опьянением.

Увлекшись угощением, Герберт не заметил, как дон Мачете исчез. Лейтенант тотчас же заподозрил, что тот юркнул в вигвам, однако проверить эту версию не смог.

– Надо кончать жрать, – вновь фыркнул ему в затылок коренастый охранник, вырвал из рук поднос и передал его «мяснику». – Прием окончен, скотина полицейская.

Покидая «Горный мираж», Вольф почему-то с минуты на минуту ожидал, что раздадутся выстрелы в спину. Но они так и не раздались. Ворота перед ним автоматически открывались и так же автоматически закрывались. Близнецы-горлорезы исчезли. Охранник, сопровождавший его до вигвама дона Мачете, остался за последними воротами, а сержант Семент уже успел вернуться к машине и теперь, навалившись на руль, безмятежно поджидал его в позе скучающего таксиста. Все происходило, как в бредовом полусне. Оглянувшись на замок дона Мачете, он почувствовал, что очертания его расплываются и становятся призрачными.

Как только лейтенант плюхнулся на сиденье рядом с сержантом, тот погнал машину к шоссе.

– Что все это было? – рассеянно спросил лейтенант.

– Вы очень верно задали вопрос: «Что все это было?» Это был всего лишь горный мираж.

– Действительно, мираж, черт возьми! Дон, сидящий у вигвама, – розыгрыш подполковника Заргедана?

– Для тех, кто, попадая в «Горный мираж», исчезал здесь навсегда, розыгрышем это не было.

– Но он не сказал ни слова. Он ведь рта не раскрыл!

– Вино и кусок жареного мяса, политого свежей кровью… – кивнул сержант.

– Так вы привозили меня сюда ради этого гнусного угощения?

– Не только.

– Почему он так ни слова и не произнес?

– Наоборот, он сказал все, что должен был сказать. Попасть к дону Мачете на подобный прием, в Кадене и его окрестностях, считается величайшей честью. «Крестный отец» оказал вам честь – вот что с вами приключилось, лейтенант. Он принял вас у своего вигвама, угостил священным напитком своих предков и мясом, политым жертвенной кровью. Разве этого мало? Каких еще знаков дружбы вы добиваетесь?

– Я? Дружбы? С этим?..

– Но-но…

– И что же последует за этим его ритуалом?

– Дон оставляет за собой право обращаться к вам с просьбой о любой услуге. Отказав ему, вы проявите оскорбительное неуважение, простить которое крестный отец гор уже не сможет.

– И в чем это выразится? – угрюмо спросил Вольф, чувствуя, что по спине его прокатилась волна леденящего страха. Лейтенант впадал в него, как алкоголик – в похмельный синдром.

– Все зависит от воли дона. Могут пристрелить, подвесить, удушить в постели… Наиболее влиятельных и наиболее «непочтительных» вновь приглашают сюда, к костру. Преподносят все тот же бокал с напитком предков и все тот же политый кровью кусок мяса. Трудно сказать, что из них отравлено, но для удостоенного чести такого «приема» особого значения это уже не имеет.

– Зачем же ему понадобился именно я, к тому же в день моего отъезда из Кадена? Теперь я ведь не представляю для него никакого интереса.

– Ну, во-первых, не исключено, что вы вновь станете следователем по особо опасным преступлениям. И, кто знает, не окажется ли среди ваших подозреваемых кто-либо из людей, близких к дону, а то и сам дон. И потом, не следует забывать о старой знакомой Мачете – Эллин Грей. Явившись к ней, вы должны будете сказать, что перед отлетом на остров удостоились визита к дону Мачете. Она все поймет и даже воспримет это, как жест уважения к ней со стороны крестного отца гор. А еще она поймет, что вас уже предупредили: отныне вы должны служить мисс Грей, как раб – фараону.

– Служить Грей?!

– Это еще не так страшно и мучительно, как вам кажется. Как-никак она довольно смазливая женщина.

– Вы что, с ума сошли?

– Причем здесь я? Все так считают.

– Я не о смазливости ее, сержант.

– Я тоже – не о смазливости. Все значительно серьезнее. – «А ведь сержантик этот не такой уж простак, каким казался тебе раньше, – упрекнул себя Вольф в неумении познавать людей. – Возможно, он так никогда и не станет приближенным Крестного отца гор, но и последним в иерархической лестнице горно-мафиозного клана его тоже не назовешь».

– И что же последует, если я откажусь служить островной фараонше? – Вольф попытался иронически ухмыльнуться, однако не так просто было это воспроизвести.

Ответом ему был взгляд, полный презрения и оскорбительной снисходительности. Сержанту не понятно было, как вообще можно решиться на вопрос подобного уровня глупости, особенно если он звучит из уст полицейского офицера, несколько лет числившегося в «особых следователях»?

– Я ведь уже известил вас, сэр, – это «сэр» было произнесено со всей возможной в подобных ситуацией иронией, – что, в таком случае, вам придется нанести «повторный визит». Правда, забыл уточнить, что тогда уже поливать мясо будут вашей собственной кровью, надрезав тесаком бедро. Что поделаешь: индейцы чтят ритуалы своих предков.