Текст книги "Звёзды примут нас"

Браслет пискнул и едва слышно зажужжал, щекоча кожу на запястье.

– Ветров, ты где? Ищу тебя, ищу…

Леднёв, чтоб его… не дадут человеку спокойно поесть!

– Я в столовой, обедаю. А ты мне мешаешь. – сварливо ответил Дима. Он понял, что совершенно не хочет разговаривать с астрофизиком. Нет, Валерка хороший парень, просто сил не было выслушивать очередную полную энтузиазма речь о поисках треклятого «обруча».

– Потом доешь. – бодро отозвался астрофизик. – Бросай всё и сыпь в кают-компанию. У нас тут семинар, тебе будет интересно послушать.

«Вот ни чуточки!» – едва не ответил Дима, но сдержался. В конце концов, Леднёв не виноват, что сегодня он встал не с той ноги… вернее вылез из спального кокона, потому что – как, скажите на милость, вставать в невесомости?

Он выдавил в рот остатки «Борща украинского», запил водой из пластиковой груши. Отправил пустую тару в мусоросборник, оттолкнулся от стула и поплыл к выходу.

Леднёв висел возле закреплённой на стене кают-компании матовой стеклянной доске, исчерченной какими-то схемами. Астрофизик, поймав его взгляд, скорчил недовольную мину и показал глазами в угол – там отблёскивала в свете газосветной лампы лысина начальника станции.

– Если вкратце, то физика процесса примерно такова… – заговорил Валера. Дима огляделся; в помещении битком, послушать о поисках инопланетного артефакта хочется многим. – Как всем здесь, конечно, известно, «тахионное зеркало», называемое иначе «горизонтом событий» присутствует не только в точке старта. Оно возникает и в финиш-точке, правда, на очень короткий промежуток времени, измеряемый микросекундами.

Дима, как и все присутствующие, закивал. Любому из них не раз доводилось видеть прибытие очередного грузового контейнера или пассажирского лихтера: в пустоте вспыхивает на неуловимое мгновение ртутно-серебряный диск, и – хлоп! – из него, словно пробка из бутылки, выскакивает «посылка».

– … я имею все основания полагать, что на гипотетический «звёздный обруч» воздействует именно этот микросекундный энергетический импульс. И чем ближе находится точка выхода, тем сильнее будет указанное воздействие. Если вкратце, то зависимость от расстояния описывается функцией…

И он принялся черкать жировым карандашом по стеклянной доске – мел на «Лагранже» находился под запретом, из-за его неистребимой способности крошиться.

Математические выкладки Дима пропустил. Он и в институте не особенно дружил с высшей математикой (хотя, на экзаменах всегда получал пятёрки, в крайнем случае, четвёрки), а здесь были такие дебри, что он почти сразу потерял нить рассуждения и едва не задремал под убаюкивающее воркование докладчика. Из полусна его вырвало предложение Леднёва задавать вопросы. Дима вскинулся, потёр рукавом глаза, воровато огляделся – не заметил ли кто его конфуз? – и сделал попытку вникнуть в происходящем.

– На каком расстоянии от «Лагранжа» вы оставили зонд-пеленгатор? – спросили из дальнего угла. Дима не разглядел спрашивающего, зато опознал акцент – Жан-Лу Кретьен, французский астронавт из экипажа «Эндевора».

– Всего мы их поставили четыре. – с готовностью ответил Валера. – Самый дальний – в пятнадцати километрах от станции. Все зонды настроены на регистрацию электромагнитного излучения определённой сигнатуры. Они сохранят нужное нам положение около двух недель.

– Две недели… за это время прибудет не меньше пяти «посылок» с «Гагарина», если я не ошибаюсь? – прозвучало из противоположного угла. Спрашивал астрофизик, коллега Леднёва – тощий парень, известный пристрастием к экстравагантным причёскам, за что ему не раз влетало от Леонова.

– Да, и я надеюсь засечь вызванные их прибытием всплески излучения. И, конечно, примерное направление на источник.

– Ещё вопрос, если позволите мсье Валери… – снова заговорил Кретьен. – Я ошибся, или вы действительно сказали, что зонды сохранят положение в течение недели? А что с ними будет потом?

По-русски он говорит почти безупречно, отметил Дима. Не то, что француз Шарль из его подшефной группы «юниоров».

Леднёв поскрёб переносицу кончиком карандаша.

– Ну, у зондов нет маневровых двигателей. Полагаю, они попросту разбредутся по окружающему пространству, хотя ещё в течение какого-то времени будут передавать на «Лагранж» данные.

– И как долго? – продолжал допытываться француз.

– До двух недель. Потом исчерпается запас энергии в батареях, ведь солнечных панелей или иных источников энергии у зондов тоже нет.

– Позвольте… э-э-э… Валерий… как вас по батюшке, запамятовал?

На этот голос обернулись все, без исключения.

– Просто Валерий, с вашего позволения. – торопливо отозвался Леднёв.

– Хорошо… просто Валерий. – кивнул Леонов. – Я полагаю, если «обруч» всё же удастся обнаружить, он будет от нас на весьма значительном удалении от «Лагранжа»?

– По моим расчётам, не менее двадцати тысяч километров. Но, возможно, гораздо больше.

– Насколько больше?

– Раз в десять, и это не предел.

– Двести тысяч километров… – начальник экспедиции задумался. – Немало, однако, не является непреодолимым препятствием. Должен отметить, что вы с Ветровым… где он, кстати?

Окружающие заозирались. Дима торопливо вздёрнул руку.

– А-а-а, вот он… Должен сказать, вы отлично справились с установкой зондов, но для ловли «звёздного обруча» «крабы» не годятся, как вы надеюсь, понимаете.

По кают-компании пролетели шепотки. Это понимали все.

– Скорее всего, не подойдёт и «попрошайка». – продолжал Леонов. – То есть в теории, с дополнительными запасами воздуха и провианта такой полёт возможен, но он представляется мне слишком рискованным. А потому, предлагаю вам проработать вариант использования «Эндевора». Жан, если вас не затруднит – помогите молодому человеку. Джанибекова я предупрежу.

– Уи. – коротко ответил француз. – В смысле, да, конечно.

Дима, услыхав о том, что ему предстоит, напрягся. Уровень был явно не его – хотя, Архипычу, конечно, виднее. Недаром тот перед этой экспедицией занимал пост заместителя начальника Центра Подготовки и, уж конечно, в состоянии оценить способности подчинённых и их пригодность для той или иной задачи. На миг его охватила гордость – знала бы Нина, какие дела ему поручают!

– И подумайте о том, чтобы взять с собой один из «крабов», а лучше два. Их будет нетрудно пристыковать к «Эндевору» снаружи. – добавил Леонов. – Уверен, они вам пригодятся. А сейчас… – он демонстративно посмотрел на запястье, где, как и у остальных, красовался персональный браслет, – не пора ли расходиться, товарищи? Что-то мы заболтались, а ведь работа не ждёт!

V

– Ты уверена, что жаждешь туда попасть? Вот прямо очень-очень?

С некоторых пор у меня появилась привычка: когда я в затруднении, что-то обдумываю, то достаю балисонг и начинаю его крутить. Юлька косилась на порхающую в моих пальцах стальную бабочку с нескрываемым неодобрением.

– А то ты не захотел бы! Даже не пытайся уверять, что нет, всё равно не поверю…

– И в мыслях не было. Но учти, твоя практика затянется на лишние недели три. Пока ещё они там, на «Лагранже» запустят «батут» – придётся торчать в трёхстах миллионах километров от дома, когда наши будут уже валяться на травке. Или на пляже, в Крыму. Что, скажешь, по Земле не соскучилась?

Сегодня утром Юлька получила от астрофизика Леднёва радиограмму с приглашением прибыть на станцию «Лагранж» чтобы присоединится к его исследовательской группе. Предэкзаменационная практика, сообщал он, будет засчитана надлежащим образом, вопрос с начальником станции «Ловелл» согласован, ждём…

– Соскучилась, конечно. – она вздохнула. – Маму тысячу лет не видела, дом… Но Лёш, сам подумай: это шанс своими глазами увидеть, как воплощается моя идея! Леднёв пишет, что если я потороплюсь – то успею на борт «Эндевора». Кстати, Дима тоже с нами полетит!

– Это хорошо. Хоть спокойнее за тебя будет.

Мне и правда, полегчало, когда я узнал, что наш с Юлькой артековский вожатый тоже собирается принять участие в ловле «звёздного обруча». Двумя днями раньше я получил от него радиограмму – с подробным изложением планов и просьбой ничего пока не говорить Юльке.

– Он что же, будет командовать кораблём?

Она удивлённо вздёрнула бровь.

– Нет, конечно, как тебе такое в голову могло прийти? Дима не пилот, не проходил нужной подготовки, а у «Эндевора» свой экипаж, с командиром Джанибековым. Он будет управлять «крабом» – чтобы на месте, когда они найдут «обруч», прицепить его к кораблю для буксировки к «Лагранжу».

– Если обнаружат. – многозначительным тоном поправил я.

– А куда он денется? Леднёв пишет: зонды уже расставили, осталось только засечь местоположение.

Я пожал плечами.

– Если ждёшь, что я начну тебя отговаривать – то зря. Лети, раз уж решила.

– Решила, да… – она замялась. – Сразу, как только получила радиограмму. Слушай, Лёш… ты не обижаешься, что я одна лечу одна, без тебя?

…Вот что тут ответить? Сказать что да, обидно, и ещё как, потому что и самому хочется поучаствовать в самой дальней из всех предпринятых на настоящий момент космических экспедиций? И тоже не терпится, оседлав «краб» (зря, что ли нас учили?) поохотиться за таинственным инопланетным артефактом?..

– Ну что ты, конечно, нет! – соврал я. – Да и некогда. На мне программа испытаний этого лазерного самопала, помнишь, вчера показывал? Вот как раз на сегодня и намечена первая вылазка…

– На багги поедешь, с Пьером Дюбуа? – Юлька обрадовалась перемене темы. – И далеко?

– Нет, не очень. Километра за два с половиной от главного купола «Ловелла», возле восточной кромки кратера. Геологи говорили – там, вроде, подходящие обломки, просят проверить в первую очередь. А ты когда летишь?

– Завтра утром, на «Тихо Браге». Он прибывает сегодня, примет груз, пассажиров, и обратно. Если всё пройдёт хорошо, то обедать буду уже на «Гагарине».

– Значит, к Земле не полетите, а прыгнете через «батут?». А я и не знал, что на «Звезде КЭЦ» закончили его настройку…

– Уже два дня, как закончили. Испытывали на холостых режимах, а прибытие «Тихо Браге» – это и будет первый рабочий запуск.

– Ясно. – я ухмыльнулся. – Чтобы, значит, два раза не вставать…

– Что-что? – Юлька нахмурилась. – Куда вставать?

– Забей… в смысле – забудь. Это просто так говорится.

Юлька ткнула меня острым кулачком в плечо.

– Вечно у тебя, Монахов всё не как у людей, с подвывертом!

– Да, я такой! – улыбнулся я. – То ли ещё будет, когда вернёшься на Землю…

Она не выдержала и рассмеялась – своим негромким смехом, от которого я с некоторых пор таю, как шестнадцатилетний пацан.

…Хотя, почему – «как»? Я и есть он самый, шестнадцатилетний… в каком-то смысле…

– Отправляйся уже! И сегодня вечером заходи, и Бритьку прихвати с собой. Мне на камбузе маленький тортик соорудили, по случаю отбытия – заодно и попрощаемся.

– Тортик? – я облизнулся. – М-м-м… вкусный, наверное! Это для нас двоих?

Она снова рассмеялась.

– Размечтался! Ещё две девчонки будут из диспетчерской, мы с ними работаем. Кстати, позови своего Поля, ладно? Одна из них, Тамара, кажется, положила на него глаз, только никак не решается заговорить.

…этого мне ещё не хватало! Хотя, обще-романтическое настроение… может, и я рискну, наконец,? Хотя нет, не время – особенно сейчас, накануне расставания. Вот вернётся она, встретимся на Земле, и тогда, тогда…

– Раз ты просишь – позову, конечно, мне нетрудно.

… Ну вот, размечтался – вечер наедине, при свечах… Нет, не подумайте не того – всё чинно-благородно, и свечей тут нет, поскольку открытый огонь под строжайшим запретом.

– А что за тортик-то? – спросил я, чтобы отогнать от себя грешные мысли.

Юлька оживилась – она тоже была сладкоежкой. Впрочем, её фигуру это не портило.

– Девчонки говорят: настоящий «наполеон»! И как они только сумели его здесь испечь?

– Наполеон – это хорошо. – согласился я. – Только учти, собаке сладкого не давать, у неё и так в последнее время что-то не то с желудком, и глаза воспалены…

– Может, отправить её на Землю? – встревожилась собеседница.

– Так и сделаю. Вот практика закончится, и как только, так сразу.

Я встал.

– Ну ладно, я пошёл, мне ещё у Гречко патроны получать. И, кстати, насчёт тортика: будете готовить чай – попросите на камбузе цейлонский, у них есть, я точно знаю. И заваривайте покрепче, я люблю, чтоб было в красный отлив…

– Огонь!

Луча не было, как не было и «вж-ж-их!» и «пиу-пиу!», сопровождающих энергетические выстрелы имперских штурмовиков. Камень в пяти шагах от меня – серый, с острыми углами, размером с человеческую голову – брызнул солнечным огнём, и сразу же на казённике револьвера затлела красная лампочка. Перегрев – выстрел был произведён «усиленным» патроном, теперь придётся ждать около минуты, пока оружие остынет. Я поднял револьвер и помахал им перед собой – бессмысленный ковбойский жест, в вакууме так ничего не остудишь.

Ну и ладно. Жаль дунуть в ствол нельзя, гермошлем мешает. И на скобе не крутанёшь, перед тем, как картинно засунуть в кобуру на бедре – во-первых, нету кобуры, а во-вторых, скоба тоже отсутствует. А жаль, выпендриваться – так уж по полной…

В наушнике раздался негромкий, похожий на кудахтанье смешок. Напарник, даром что француз, угадал мои мысли.

– Ну, что там, Пьер?

– Хорош-шьё! – прозвучало в ответ. – Ийесть запьись!

Я оглянулся – для этого пришлось поворачиваться всем телом, неуклюже переставляя ноги в массивных башмаках скафандра. Француз стоял возле лунного багги, чуть наклонившись и едва не упираясь шлемом в ящик, закреплённый на торчащей вбок штанге. Обращённая ко мне стенка ящика поблёскивала линзами объективов – спектрометр был заранее направлен на мишень, и Пьер Дюбуа наблюдал, как ползёт за стеклянным окошком регистрационная лента, испещрённая с разноцветными кривыми. Это не слишком удобно, но иначе никак – вчера селенологи с электронщиками полдня провозились с клятым устройством, но так и не смогли наладить передачу данных. Придётся учёным обойтись бумажной лентой, мстительно подумал я – спектрограф надоел нам обоим хуже горькой редьки. Хорошо, хоть не приходится каждый раз ставить его на штатив, а потом свинчивать и грузить в багги – Пьер приварил к раме нашего транспортного средства подходящий кронштейн, и теперь перед выстрелом он просто направлял прибор на цель.

Красный огонёк погас, сменившись жёлтым, а потом и зелёным. Я перехватил ствол левой рукой, большим пальцем правой взвёл ударник. Массивный барабан провернулся, камора со следующей «гильзой-вспышкой» встала на место.

– Алексис, постой! Пусть… как это на рюсский, разлетаться?

– Рассеется. – подсказал я. – Да, пожалуй, лучше подождать минуты три.

Француз прав – предыдущее попадание испарило часть породы, спектрограф зафиксировал её состав, проанализировав спектр излучения. Теперь, перед тем, как произвести новую «пробу», следует подождать, пока частички остынут и осядут, рассеются – иначе мы рискуем смешать данные от двух разных замеров.

– Я пока пальну по листу. – сообщил я и повернулся туда, где в стороне стоял, прислонённый к обломку скалы, алюминиевый лист размером метр на полметра. Стрельба по этой мишени в планах селенологических исследований не значились, но надо же, в самом деле, выяснить, на что способен этот «бластер»?

В барабане оставалось ещё три патрона – два двойных и одинарный, в половину мощности. Я прикинул, что можно будет истратить два – двойной и одинарный, и ещё останется один заряд удвоенной мощности для того, чтобы пальнуть по камню. А перезарядить смогу и потом, когда заберусь в багги – так меньше риска растерять стреляные «гильзы», который поди, найди потом в рыхлом реголите неуклюжими пальцами перчаток скафандра «Мун хауберг»…

Первый выстрел оставил на мишени малиновое, быстро гаснущее пятно, разбросав вокруг крошечные искры – капли расплавленного алюминия. Когда металл остыл, я приблизил шлем к поражённой точке – в металле осталась крошечная выемка, углубление, напоминающее лунный кратер в миниатюре. Но сквозного отверстия не наблюдалось – что ж, всё правильно, мощности половинной «гильзы-вспышки» и недостаточно для этого. Что ж, пора испробовать кое-что посерьёзнее. Я заглянул в каморы: так, два патрона с красными заглушками, один с жёлтой, всё правильно; провернул барабан, чтобы «красный» встал напротив ударника, одновременно взводя его большим пальцем. Дистанция – метров семь… ну что, понеслась?

На этот раз веер разлетающихся искр был куда эффектнее – он напоминал электросварку, а светящееся пятно в том месте, куда угодил лазерный луч, было не малиновым а ярко-красным. Но мне не пришлось дожидаться, когда оно остынет – и так было хорошо видно, что алюминий прожжён насквозь, и в получившееся отверстие пролезет кончик карандаша. А что, неплохо – толщина листа два с четвертью миллиметра, значит, панцирь скафандра или кожух лунного багги такой выстрел прожжёт без проблем – если, конечно, допустить, что кому-нибудь понадобится стрелять из лазерного револьвера в людей или лунный транспорт.

Тем не менее, испытание проведено, данные получены и будут соответствующим образом зафиксированы в отчёте. А теперь надо снова подождать, когда револьвер остынет – и вернуться, наконец, к безответным лунным булыжникам…

Эфир неожиданно взорвался помехами – вой, треск, свист хлестнули по барабанным перепонкам так, что я невольно вскинул ладони к ушам, едва не уронив револьвер. Краем глаза я заметил, как дёрнулся и тоже схватился руками за шлем Пьер – и в этот момент вся электроника, которая была в поле моего зрения, умерла. Приборный щиток лунного багги, маленький выносной пульт спектрометра, даже пластинка-экран на левом рукаве «Мун хауберга», на котором отражались текущие параметры вроде температуры панциря, запаса воздуха, давления и уровень СО2 – вырубилось всё. А секундой позже замолчал и эфир, словно в уши мне кто-то очень старательный запихал ватные тампоны – и поглубже, поглубже, чтобы ни единого звука не проникло снаружи…

Я перевернул револьвер затыльником рукоятки к себе – из трёх лампочек, показывающих уровень заряда батареи, горят только две. Так, собственно, и должно быть, сколько там раз я стрелял – три, четыре? А вот огонёк, сигнализирующий об уровне нагрева, не горит, значит термореле тоже сдохло.

Пьер спрыгнул с подножки багги и подошёл ко мне. Физиономия его за забралом имела вид крайне озадаченный. Я наклонился чуть вперёд, давая ему прижаться стеклом своего шлема к моему.

– Что это былль, Алекксис? У меня в скафандр вся электроника не работайт, свьязь нет…

Голос, проникающий через двойной слой закалённого кварцевого стекла звучал тихо, но достаточно разборчиво. Я сделал попытку пожать плечами – безуспешную, такие фокусы в вакуум скафандрах, не проходят, – и покачал головой.

– У меня то же самое, Шарль. Всё вырубилось – и связь, и датчики. Обогрев, правда, работает, и вот ещё…

Я продемонстрировал ему револьвер с двумя светящимися точками.

– Это есть плёхо… – глубокомысленно прокомментировал француз. – Что мы теперь делайт?

Вопрос закономерный – раз я назначен старшим группы, то мне и решать, как вести себя в явно нештатной ситуации. Я повернулся в сторону «Ловелла» – до станции по прямой было около полутора тысяч метров, и верхушка самого большого з трёх куполов хорошо была видна над каменистым гребнем. А вот это уже скверно: «бумеранг» антенны обзорного кругового радара не вращается, как он делал это всегда, не замирая ни на минуту. Ну, хоть прожектора на макушке купола горят, и на том спасибо…

«Шёлк-щёлк! Шёлк-щёлк! Шёлк-щёлк!» – три подряд нажатия на клавишу экстренной связи на левом запястье. Тишина, нет даже треска помех.

– По ходу, Пьер, на «Ловелле» тоже проблемы. Багги завести пробовал?

– Уи, дажье два раз. – француз по-прежнему не отрывался от моего шлема. Со стороны это, наверное, выглядит весьма забавно, мелькнуло у меня ы голове – двое космонавтов стоят, обнявшись, посреди лунной равнины и стараются обменяться поцелуями. – Ничьего не действовалль, совсьем!

– Ясно. Тогда пошли пешком. – ответил я. – За полчаса доберёмся.

– Этот брать? – он ткнул перчаткой в спектрограф.

– Пусть остаётся, что с ним сделается? Вот разберёмся, что стряслось – вернёмся и заберём, и его, и машину.

– Уи, мсье! – Пьер в шутливом жесте вздёрнул перчатку, словно отдавая честь. – Я есть готовый. Идьёмм?

Эфир по-прежнему был мёртв, приборный щиток багги тоже не отзывался на нажатия кнопок. Что ж, придётся идти. Я хотел сунуть револьвер в ящик на багажнике – но передумал. Мало того – похлопал себя по набедренному карману, убедившись, что остальные взятые с собой «гильзы-вспышки» там, и никуда не делись. Глупо, скажете? Сам знаю, но ничего поделать с собой не могу. Древний, как этот мир инстинкт: когда случается что-то непонятное, потенциально опасное – убедись, что оружие под рукой.

Мы успели отойти не более, чем на три десятка шагов – вернее, не шагов, а длинных «кенгуриных» прыжков, когда отталкиваешься по очереди обеими ногами – когда справа, над гребнем кратера, что-то мелькнуло. Я остановился – слишком резко, едва удержав равновесие, – и повернулся в сторону подозрительной вспышки. И вовремя: над гребнем одна за другой взлетали сигнальные ракеты, вперемешку, красные, белые, зелёные, будто кто-то решил ни с того ни с сего устроить салют. И находился этот «кто-то» не возле куполов «Ловелла», а в той стороне, где в пологой стенке кратера, в каверне, в глубокой тени прячется таинственный «звёздный обруч».