Текст книги "Звёзды примут нас"

VII

Обещанная Шарлем гостиница совсем не походила на огромный, роскошный пятизвёздочный отель со всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами и видами развлечений – может, у меня сработал стереотип из «той, другой» жизни, когда «незабываемый отдых на берегу океана» воспринимался именно так, и никак иначе? Но нет, ничего подобного: россыпь уютных бунгало под пальмовыми крышами в паре сотен шагов от песчаного, почти всегда пустого пляжа; бесконечные, насколько хватало глаз, атлантические валы, с регулярностью метронома, накатывающиеся на берег, да чайки, чьи тоскливые крики не смолкают над линией прибоя. В высоких волнах мелькали доски любителей сёрфинга, по большей части, французских офицеров и прочих специалистов с космодрома Куру, предпочитающих проводить именно здесь выходные. Надо бы попробовать, подумал я, когда впервые их увидел. Виндсёрфинг, катание на парусной доске мне уже приходилось пробовать – правда, исключительно по спокойной воде, на озере. Любопытно было бы приобщиться и к классике, раз уж выпал случай…

Шарль вытянулся на полголовы, раздался в плечах – вот что значит ежедневные тренировки и полёты на реактивных истребителях с неизбежными перегрузками, от которых желудок прилипает к позвоночнику, а глаза так и норовят провалиться внутрь черепной коробки! Кроме того, у него на счету около сорока часов орбитального пилотажа, включая два самостоятельных возвращения с орбиты с посадкой на полосе космодрома Куру – пилот, да и только! А всё равно в глазах нет-нет, да вспыхивает зависть, особенно когда мы с Юлькой принимаемся рассказывать о наших лунных приключениях. Ну и полёт к исчезнувшей станции «Лагранж», разумеется – я со счёта сбился, сколько раз меня заставили пересказывать эту историю, о которой, честно говоря, предпочёл бы вспоминать пореже.

Что ещё? Ах да, конечно, Ленка Титова! Я не видел её года полтора, и порадовался, когда они с Шарлем устроились в соседнем бунгало, шагах в ста от нас, в глубине симпатичной пальмовой рощицы. Эта парочка, похоже, давно уже отбросила стеснение: Ленка ходит в умопомрачительно-крохотных бикини, загорает топлесс, пьёт «Маргариту» – кто теперь узнает в ней примерную советскую школьницу в коричневом платьице, чёрном фартуке и с комсомольским значком на груди? А ведь именно такой она и была всего-то два года назад, когда училась в школе номер семь Октябрьского района города-героя Москвы…

Юлька, увидав Ленкин пляжный гардероб, к моему удивлению ничуть не смутилась, а тотчас же отправилась вместе с ней на машине в ближайший городок. На моё предложение сопроводить их Ленка категорически заявила, что нам с ними ехать незачем, девочки сами справятся со своими девичьими делами – и пока Шарль придумывал подходящий ответ, они обе погрузились в его тачку, умопомрачительный красный «Шевроле-Корвет» с открытым верхом, и укатили в ближайший городишко Иракубо. А вернувшись – принялись хвастать обновками, от которых меня натурально бросило в жар. Поймите меня правильно, в двадцать первом веке я привык и не к такому, причём в любых количествах, но здесь, и на нашей калужской скромнице… нет, это слишком уж радикально!

Кроме дюжины разнообразных купальников и бикини, целой охапки пляжных блузок и весьма соблазнительных шортиков, Юлька приобрела несколько комплектов белья, которое нельзя назвать иначе, как эротическим. Уж не знаю, сама она его выбирала, или следовала Ленкиным советам, а только одна из покупок была продемонстрирована мне уже вечером, плавно перетёкшим в жаркую (не только в климатическом смысле) ночь. А вы что думали, мы так и будем предаваться воздержанию? Как бы не так! Мы оба давным-давно не дети: мне семнадцать, подруга моя на год старше, а трёхлетний целибат, помноженное на буйство подростковых гормонов – это не то, с чем можно жить без последствий для психического и прочего здоровья. А что до соблюдения приличий… что ж, моё предложение остаётся в силе, а курорт на берегу океана под экваториальным солнцем – честное слово, совсем не то место, где тянет рассуждать о морали и нравственности. Особенно, когда вы вдвоём приходите ночью на пляж, вокруг – ни души, только вдали, у самого горизонта светятся огоньки на мачтах парохода; под ногами хрустит белый песок, атлантический бриз шуршит в кронах пальм, и для купания вам обоим даром не нужны всякие там бикини и плавки…

– Слушай, Юль, а как тебе вообще пришло в голову встречать меня? Вроде, о прибытии «Резолюшна» никто объявить не мог, да мы и сами толком не понимали, когда вернёмся…

Она перевернулась на животик и острыми локотками упёрлась мне в грудь.

– Тебе честно ответить, или то, что ты хочешь услышать?

– М-м-м… – вопрос был поставлен неожиданно. – Давай то, что я хочу.

– Сердце подсказало. Ждала, понимаешь ли, ночей не спала! Гарнье требовал, чтобы каждое утро, как штык, в лабораторию, а я вместо этого – к шлюзовой камере и сижу, слёзы горькие лью… Как Алёнушка по своему Иванушке.

– Мнэ-э-э… она ему, кажется, родной сестрой была? Но это неважно, всё равно приятно. А дальше?

– Что – дальше?

– То, что честно?

– Хм… а ты точно хочешь это знать?

Она перевернулась на бок и свернулась клубочком. При этом моя правая ладонь, ранее пребывавшая у неё на талии, съехала ниже. Я довольно заурчал и принялся изучать оказавшиеся под ладонью соблазнительные выпуклости.

– Так хочешь, или нет?

– Чего я сейчас хочу… – пальцы продолжали своё движение. – Ладно уж, говори, послушаю…

Она возмущённо фыркнула и немного отстранилась – не настолько, впрочем, чтобы моя рука потеряла контакт с объектом исследований.

– А если честно, то Евгений Петрович. Помнишь такого?

От неожиданности я сел на кровати, словно подброшенный пружиной.

– Его, пожалуй, забудешь… что, прямо сам взял и подсказал?

– Нет, конечно. – Юлька дотянулась до простыни и прикрыла ею грудь. Надо полагать, демонстрируя таким способом своё недовольство столь резкой сменой предмета моего внимания. – Прислал письмо, большой такой конверт, ну ты знаешь… Примерно за сутки до вашего возвращения.

Я прикинул разброс по времени. Разумеется, главный психолог Проекта вполне мог получить сведения из ЦУПа – перед тем, как отправиться в первый прыжок, мы, как положено, связались с ними через зонд-ретранслятор. Но потом надо было успеть написать письмо, отправить конверт на орбиту, чтобы он попал к Юльке вовремя…

Таинственная, что и говорить, личность не зря я прозвал его в своё время И. О. О. Впрочем, этот крошечный эпизод – не самая большая из связанных с ним загадок…

– А что ещё было в том письме? Например, когда нам возвращаться в Москву?

– Прямо – нет, не было.

Она перевернулась на спину и закинула голову на скрещённые руки. Острые маленькие соски уставились теперь в потолок – уложенные в несколько слоёв поверх деревянных слег пальмовые листья – и я невольно залюбовался открывшимся зрелищем.

– А не прямо?

– «Не сомневаюсь, что недели две Алексею хватит, чтобы соскучиться.» – процитировала она. – А ещё там был совет отключить в номере телевизор, чтобы не отвлекать тебя от отдыха.

– Напрасно старался. – хмыкнул я. Владельцы прибрежного пансионата (так он назывался, а вовсе никакой не отель) выделили в наше распоряжение домик для новобрачных, где не было даже радиолы – только музыкальный комбайн с проигрывателем и кассетным магнитофоном. Хочешь приобщиться к ритму жизни планеты – ступай в бар, там над стойкой висят сразу два телевизора, один из которых настроен на американский новостной канал, а по другому непрерывно крутят трансляции бейсбольных матчей вперемешку с зажигательными выступлениями латиноамериканских поп-групп.

– Пожалуй, он ошибся. – Упоминание об И. О. О. и, в особенности, о его всепроникающей предусмотрительности, напрочь развеяли эротическую магию, пропитавшую эту тропическую ночь. Сразу накатили воспоминания: набитые измученными людьми отсеки «Резолюшна», пропитанные вонью, страхом, болью, крошечный, но такой зловещий серебряный обруч, поворачивающийся в иллюминаторе на фоне звёзд, негнущиеся рукава опостылевшего до последней крайности «Кондора», пальцы, сжимающие джойстики маневровых движков. А я тут весь такой из себя героический, греюсь на солнышке, пью коктейли и совращаю вчерашних школьниц…

Я сел на кровати и стал нашаривать трусы. Юлька, сразу уловившая моё настроение, недовольно поджала губы.

– Что, уже соскучился?

– С тобой? Никогда. Я наклонился к ней и поцеловал в тёмное от экваториального загара плечико. – Но позвонить в Москву всё-таки стоит – что-то там происходит, без нас?

– Прямо сейчас, посреди ночи?

– О часовых поясах забыла? Дома разгар рабочего дня, все на своих местах. Ты спи, а я сбегаю в домик администрации, там телефон с выходом на международные линии.

Повернулся, поймал пальцами ног шлёпки, плетёные из кокосового волокна, и вышел, прилагая чудовищные усилия, чтобы не обернуться.

– Собираемся, скорее! Через три часа военного аэродрома в Куру отбывает во Францию военный борт. Я договорился, нас возьмут, только надо поторопиться, тогда успеем.

Юлька – она уже успела встать, принять душ и облачиться в махровый, до самого пола, халат, – ответила мне недоумённым взглядом.

– А к чему такая спешка? Стряслось что?

– Ещё как стряслось! – Я выволок из-под кровати чемодан и водрузил его на постель. – «Лагранж» нашёлся, вот что!

Она так и села.

– Это как? Ты дозвонился до Москвы, там рассказали? Да ты не суетись, говори толком…

– Там, где ж ещё? – Я стал выкидывать из шкафа рубашки, брюки и всё то, что мы накупили, прежде чем ехать сюда. Последним полку покинул аккуратно сложенный комбинезон с эмблемой станции «Гагарин». – Я позвонил отцу на работу – и представь, он как раз собирался меня разыскивать! Да ты включи телек, там об этом уже, наверное, вовсю говорят, а мыто и не знали…

– Телевизора здесь нет. – напомнила Юлька. – И радио тоже. Я когда-нибудь дождусь внятных объяснений?

– Тфу, чёрт, а я и забыл… – Я огляделся, словно надеялся обнаружить в углу незамеченный раньше телевизор ли хотя бы радиоприёмник – но увидел лишь вываленную на покрывало одежду. Удивительно, какой неустроенный даже вид принимают уютные до того комнаты, когда распахнутый чемодан швыряют на кровать, а рядом наваливают груду шмотья.

– Я не всё понял, связь была неважная. Но, если вкратце, то сегодня ночью – то есть, это у нас ночь, а в Москве это было позднее утро, – получен сигнал с зонда «Зеркало».

– Он ведь сейчас возле Сатурна? – уточнила моя подруга.

– Да, вышел где-то там из второго прыжка. Поначалу ведь планировали отправить этот зонд в систему Юпитера, но потом от этой мысли отказались. У гиганта слишком мощные радиационные пояса, не в десятки – в сотни тысяч раз мощнее земных. Я уж не говорю о втором в Солнечной системе магнитном поле, никакая электроника не выдержит такого соседства. Потому и выбрали Сатурн – и правильно сделали, как теперь выяснилось. На «Зеркале» довольно мощный передатчик, поскольку третья «тахионная торпеда» должна была отправить его за пределы Солнечной Системы, и учёные рассчитывали и там поддерживать с ним связь. Так вот, аппаратура зонда приняла радиосигнал – и транслировала его на Землю! Не спрашивай меня, как это вышло, я в этих тонкостях ничего не понимаю – но факт в том, что сигнал был отправлен со станции «Лагранж». Он был очень коротким, но из того, что сумели разобрать, ясно: И станция, и «Никола Тесла» сейчас возле Энцелада, это один из спутников Сатурна.

– Но как они туда… – её глаза сделались огромными, в половину лица. – Люди хоть все живы?

– Неизвестно. Вообще ничего неизвестно. Связь почти сразу прервалась, и пока установить её не удалось. Кто-то точно жив – отправили же они сообщение? Может, пока будем добираться до Москвы, выяснится что-нибудь ещё. Отец сказал – непонятно, как они вообще смогли заставить «Зеркало» ретранслировать сигнал на Землю, аппаратура зонда для такого не предназначена.

– Я, кажется, догадываюсь. – сказала Юлька. – На «Тесле» был очень мощный передатчик, помнишь?

– Да, с его помощью предполагалось установить связь с Землёй, через зонд-ретранслятор – тот как раз запустили незадолго до того, как «Тесла» стартовал к точке Лагранжа. Так оно в итоге и вышло: собрали антенну, связались с зондом…

– Поль Гарнье, с которым я работала на Луне – не только селенолог, но ещё и превосходный радиоастроном. Он, оказывается, участвовал в разработке этого самого зонда-ретранслятора, и как-то обмолвился, что точно такой же блок связи собирались ставить на «Зеркало». Конечно, его никто не собирался использовать подобным образом, во всём остальном блок вполне подходил под технические требования, и, чем разрабатывать новый – просто взяли уже готовый и слегка доработали. А на «Тесле», насколько мне известно, за связь отвечал другой француз, Гарнье его знает. Имени я сейчас не вспомню, но он тоже принимал участие в разработке этого блока связи и хорошо знает, как он работает.

– Так ты полагаешь, этот парень сумел заставить «Зеркало» действовать, как ретранслятор? – Я вскочил и нервно заходил по комнате. – Вот уж действительно, не было бы счастья…

– Именно. – Она кивнула. – Ладно, по дороге обсудим. Ступай в душ, и надо собираться. А я пока схожу к Шарлю и Ленке, договорюсь насчёт машины. Отсюда до Куру километров сто, дорога отличная, вмиг домчим!

– Ты на их «Корвете» ехать собралась?

– Да, а что? – она недоумённо глянула на меня. – Можно, конечно, взять «фольксваген», который тут дают напрокат отдыхающим, но на этой банке с болтами мы два часа будем трястись. К тому же, он без кондиционера, а жара – сам видишь…

Я восхитился – вот что значит, привыкнуть к хорошему! Попробовала бы она у нас, в СССР (даже в нынешнем СССР, а не в том, откуда я родом) заикнуться о кондиционере в подержанной малолитражке!

– Нет, ничего, за исключением того, что он у них двухместный. Или ты меня в багажник собралась запихать, вместе с чемоданами?

– Правда? – она пожала плечами. – В самом деле, я и забыла… Можно, конечно и в багажник…

– Ну уж нет, дорогая, не дождёшься! – я изобразил возмущение. – Сам поведу, а машину там оставим, на стоянке, Шарль потом заберёт. Не развалится, небось…

Из дневника Алексея Монахова.

«4 февраля 1978 г. Вот я и в Москве – уже целые две недели, и только сейчас неимоверным усилием заставил себя открыть дневник. Как и раньше – никакой бумаги, гибкая пятидюймовая дискета, на которую я каждый раз переношу текст, после чего тщательно удаляю из памяти все следы набранного. А как иначе? Непроста ты, доля попаданца…

Мы прилетели с Куру не через Европу, а прямым рейсом, на стратоплане – новый вид суборбитального транспорта, не так давно запущенный в коммерческую эксплуатацию оборотистыми соотечественниками Шарля. Это тоже один из экономических „выхлопов“ Проекта „Великое Кольцо“ – их постепенно становится всё больше, и прежние гиганты мирового ВПК вроде „Локхид-Мартин“, „Дженерал Электрик“ и „Марсель Дассо“ уже выстраиваются в очередь за технологиями, чтобы внедрять их в обиход мирной жизни планеты.

Стратопланы же в буквальном смысле квинтэссенция подобных новинок: средних размеров реактивный самолёт, вмещающий полсотни пассажиров и небольшой запас топлива, разгоняется, как в древних, ещё сороковых годов, фантастических фильмах, по наклонной эстакаде, на конце которой закреплен бублик „батута“ – и, словно нитка сквозь игольное ушко, проскакивает сквозь „горизонт событий“. Из короткого прыжка аппарат выходит в верхних слоях атмосферы, на высоте около семидесяти километров – и сразу же начинает снижение, заходя на посадку. Финиш-точка рассчитана так, что до ВПП остаётся не более двухсот километров по прямой; затраты на перелёт сводятся к скромному расходу топлива и электроэнергии для „батута“. Сам же стратоплан гораздо дешевле, что в разработке, что в постройке не то, что „Конкорда“, но даже и обыкновенного дальнемагистрального джета вроде „Боинг-707“ – а потому в ближайшие годы по всему миру ожидается взрывной рост числа предназначенных для них „батутодромов“. Пока же стратосферные маршруты связали пять точек на карте: мыс Канаверал, космодром Куру, Байконур, парижский Ле-Бурже, недавно переоборудованный под „батутодром“, и, конечно подмосковный Королёв. Туда мы и прибыли всего через полчаса после того, как заняли места в стратоплане.

Не стану пересказывать, как меня встречали – мама, дедуля с Бабулей, Бритти, скрипачка Мира, которая по-прежнему живёт в нашем подъезде на пятом этаже. Домой, в московскую квартиру, я попал только спустя двое суток после возвращения. Выйдя из стратоплана, мы с Юлькой кинулись в ЦУП, где нас уже ждали, и я закидал отца тысячей вопросов. А малое время спустя к беседе присоединился и дражайший наш Евгений Петрович, он же И. О. О. (ждал ведь заранее, наверняка ждал!) и разнообразные сведения посыпались на нас с Юлькой, как из рога изобилия.

Для начала: „Резолюшн“ скоро отправится к „Лагранжу“, причём в беспилотном режиме. Вернее сказать, не к самой станции „Лагранж“, а в систему Сатурна, где она сейчас предположительно находится. На борту корабля спешно монтируют новый ретрансляционный комплекс, питаемый от сверхкомпактного ядерного реактора, и если людям с „Лагранжа“ удастся установить с ним связь, радиообмен с Землёй будет постоянным и устойчивым – с учётом, разумеется, неизбежной двухчасовой задержки на прохождение радиоволн.

И… если эту связь к тому моменту ещё будет, кому устанавливать. Что творится сейчас на „Лагранже“, сколько там осталось живых людей, как обстоят дела с припасами, с жизнеобеспечением, с энергией – вот далеко не полный список того, о чём сейчас приходится только гадать. Тот сеанс связи – короткий, почти случайный, настолько, что кое-кому он показался мороком, слуховой галлюцинацией смертельно уставших от постоянного вслушивания в эфир радистов – так и остался единственным. Именно поэтому „Резолюшн“ отправляется в полёт без людей; все три его „тахионные торпеды“ будут израсходованы для того, чтобы добраться до системы Сатурна, а что же касается возвращения – то шанс на него имеется лишь в том случае, если получится запустить „батут“ на „Лагранже“. И, судя по тому, что это до сих пор не сделано – шанс этот более, чем призрачный. Доставить же туда новый „батут“ – скажем, прицепив его к „Резолюшну“ так же, как буксировали в своё время „Эндевором“ злополучный „звёздный обруч“ – это из области фантастики. Никто и никогда не пробовал проводить действующее, хоть и не активированное устройство, создающее „тахионное зеркало“ через другое такое же, зато у нас уже есть печальный опыт того, что случается, когда одна такая штуковина срабатывает поблизости от другой. Так что придётся искать другие решения, не столь радикальные.

К примеру, следующее: сейчас на верфи „Китти Хок“ срочно заканчивают постройкой второй корабль класса „Никола Тесла“. Он будет носить название „Фаренгейт“ и отправится – куда бы вы думали? Правильно, в засолнечную точку Лагранжа, где до сих пор висит в пространстве „звёздный обруч“, загадочный рукотворный хищник, поглотивший станцию вместе с её обитателями. На борту „Фаренгейта“ кроме компактного ядерного реактора, будет группа учёных, собирающихся исследовать „обруч“ – разумеется, с соблюдением всех мыслимых мер предосторожности. Чем чёрт не шутит, а может, удастся заставить инопланетный артефакт отправить к „Лагранжу“ что-нибудь полезное, вроде контейнера с припасами или автоматического корабля с новым реактором? А там, глядишь, и до спасательной экспедиции дело дойдёт, ведь „батут“ и всю сопутствующую аппаратуру можно переправить через обруч и в разобранном состоянии, не рискуя тем, что он спонтанно сработает в самый неподходящий момент…

И самое главное, конечно. То, о чём я только и думал, когда услышал в телефонной трубке отцовское: „Они нашлись! Они в системе Сатурна, живы!..“

„Заря“. „Планетолёт, тахионный, прыжковый, ядерный“ – эти слова не складываются в красивую аббревиатуру, но мы это как-нибудь переживём. Главное – это единственный из кораблей, способных прийти на помощь людям, заброшенным в невообразимую даль и нашедших в себе силы, чтобы бороться за жизнь, верить, ждать. Обмануть этих ожиданий нельзя, потому что тогда… нельзя и всё. Точка. Дискуссия закрыта…»

– Это вам, Алексей Геннадьевич. – Евгений Петрович протянул мне знакомый конверт. – «Заря» выходит на ходовые испытания осенью. Принято решение, что экипаж планетолёта будет состоять из бывших участников «юниорской» программы. Вы назначены командиром планетолёта и, соответственно, начальником спасательной экспедиции к системе Сатурна.

Я принял конверт, изо всех сил стараясь скрыть предательскую дрожь в пальцах. До сих пор каждая встреча с И. О. О. была чревата каким-нибудь сюрпризом – но чтобы такое?..

– Постарайтесь потратить это время с пользой. – продолжил мой визави. – Так, чтобы все, кого вы сочтёте возможным пригласить, смогли подготовиться к полёту как можно лучше.

«…Ну, хорошо. – Филатов кивнул. – Академика Курочкина я постараюсь взять на себя. Ну а пока суд да дело – приступай к подбору экипажа, тренировкам… к работе!..»

– Но почему именно я… мы? Есть же взрослые космонавты, у них опыт, подготовка?..

И. О. О. с досадой поморщился, от чего снова стал чрезвычайно похож на актёра Смоктуновского.

– Я буду вам весьма признателен, если вы избавите меня от необходимости отвечать на вопросы, на которые я лично отвечать не уполномочен. – он сопроводил слова плавным, несколько артистическим движением холёной руки. – Могу только заверить, что решение принято не с кондачка: лучшие наши специалисты уверены, что именно такой состав команды оптимален для спасательной миссии. Что от неё зависит – думаю, объяснять не надо. Живы люди на Лагранже или нет, дотянут ли они до вашего прибытия – добраться до них необходимо в любом случае. И в данных обстоятельствах именно у вас и ваших… хм… сверстников шансов на успех больше, чем у кого-бы то ни было ещё.

Я совсем было собрался спросить, что это за обстоятельства, но тут дверь за спиной громко скрипнула. Я обернулся – и надо ли говорить, что когда я повернулся назад к собеседнику, того не оказалось на месте, словно никогда и не было?

Что удержало мою руку, дёрнувшуюся, было, сотворить неуместное (а может, наоборот, единственно сейчас уместное) крёстное знамение – я не смог бы ответить даже под пыткой. Просто потому, что не знаю, что отвечать.

Дверь снова скрипнула. Я крутанулся на месте так, что едва не полетел с ног.

– Ну что, вы закончили? – отец огляделся, на лице проступило озадаченное выражение. – А где Евгений Петрович?

– В-вышел. – выдавил из себя я. – Ушёл, то есть. Вот прямо сейчас, только что, и что вышел.

– Странно, а я его не встретил в коридоре… – он покачал головой. – Ну ладно, в другой раз. А сейчас – поехали уже!

– Домой?

– На Ленинский. Мать с бабушкой целый пир по случаю твоего возвращения приготовили. А собака твоя всех извела – с самого утра крутится в прихожей, скулит, от двери не отходит. Заждалась, бедняга…

– Ну, раз заждалась, тогда поехали! Только… – я замялся. – Давай Юльку возьмём с собой, а? А то ей домой, до Коломны далеко и только с утра, а в общежитие сейчас идти, оформляться – нас же там сколько не было, комнаты наверняка другим отдали…

Отец понимающе усмехнулся.

– Бери, куда от тебя денешься! Кстати, матери тут намекнули, что она, возможно, наша будущая невестка – это правда или как? Нет, я не настаиваю, просто хотелось бы знать, как себя с ней вести…

Я поперхнулся. Всё же, Проект в чём-то – большая деревня, тут ничего ни от кого не скроешь.

– Подожди немного, а? Потом расскажу… когда сам всё пойму.

Отец пожал плечами, но настаивать не стал. А мне вдруг стало необычайно легко – в конце концов, ну его, этого И. О. О. с его загадочными появлениями, таинственными исчезновениями и надоевшими уже конвертами. Успею ещё посмотреть, что там внутри, а пока – честное слово, есть дела поважнее!