Текст книги "Обочина"

– Валюша, у тебя деньги, наверное, никогда не кончатся.

– Хотелось бы в это верить, но… жизнь иногда делает горбатыми и здоровых людей. Хотя и хозяйка я торгово-закупочной базы, но кто знает? Вдруг где-то что-то… В то же время надеюсь, что судьба благополучно доведёт меня до края жизни и по-доброму простится со мной. А за что на меня злиться? То, что мужчин люблю? Но тут уж, как говорится, гены. С другой стороны, женщина и создана для того, чтобы любить мужчин, быть любимой и всем близким дарить любовь. Даже каракатица и та любит. А уж я, с такой-то внешностью, фигурой… – У женщины заблестели глаза, она прижалась к Денису. – Эх, Дениска, если бы ты знал.

– Что «знал», Валюша?

– Да нет, потом, наверное, пока не время, – ответила она загадкой.

Но Денису некогда было загадки отгадывать, у него на душе всё ещё птицы пели.

– Валюша, сейчас я повезу Марьяну в свой дом, может, с нами поедешь? А завтра мой шофёр тебя отвезёт, куда скажешь. Поехали? Посидим, природой полюбуемся, ты моих родителей порадуешь своим присутствием.

Снова прижавшись к Денису, Валентина Васильевна спросила шутливым тоном:

– А ты «порадуешь» меня в своём доме? Если порадуешь, поеду.

– Валюша, когда Марьянка уснёт, мы с тобой в бассейне покупаемся. А там… чем чёрт не шутит.

– А как твои духовные силы, может, они снова победят твою похоть, – продолжала подшучивать женщина.

– Вино может залить духовные силы и открыть простор похоти. Во всяком случае, вино часто закрывает стыд, от которого на трезвую голову каешься.

– Неужели ты такой стыдливый стал?

– До Марьяны был не очень, а сейчас появилось что-то такое…

– Дениска, у тебя какие планы в отношении её? – взяв в руки чёрный костюм, уже серьёзно спросила Валентина Васильевна.

– Девочка будет жить у меня, а через год-другой, если не влюбится в более молодого, сыграем свадьбу.

– Вот это да-а. И Марьяна согласна?

– Даже с радостью. А ещё она сказала, что никого больше не полюбит. Но пусть всё же проверит свои чувства, всё взвесит, вдруг в своего сверстника влюбится. Если же по какой-то причине у нас с ней не сложится, я ей хорошую квартиру куплю. Это, я бы сказал, подарок за подарок.

– Понимаю. Надеюсь, у вас всё сложится удачно. А то, что забираешь её от меня, это правильно: бесконтрольность даже стойкую девчонку могла бы испортить. Хотя я и контролировала её целый год, но в дальнейшем всякое могло случиться. Да, но никак я не ожидала, что она сломя голову к тебе побежит. Так сразу…

– Валюша, ты одевайся, а я к Марьяне пойду, она, наверное, какие-то свои вещи заберёт отсюда, надо помочь ей.

– Хм, какие-то вещи – у неё разных вещей в моей квартире, пруд пруди.

– Сегодня мы возьмём только самое необходимое, – сказал Денис. И вышел из спальни.

Глава 47. Невеста. Вторая тайна

Не прошло и часа, как Денис представил своим родителям Марьяну как невесту. Мать покачала головой:

– Уж больно молодá, сынок.

Отец наоборот оптимистично воскликнул:

– Молодец, Дениска! Пусть все знают, что наш сын ещё тот ухарь-купец. Да неужели ему на старухе жениться? Молодец, Дениска, молодец, красивую девочку в дом привёл. Васильевна, а ты одобряешь выбор моего сына? – обратился он к бывшей свахе.

Улыбаясь, она ответила:

– Конечно, одобряю. Дениска заслужил такую невесту, да он и выглядит как самый настоящий жених.

– Во, мать, слушай городских людей, – обращаясь к жене, довольно произнёс Ананий Фёдорович, – а то, видишь ли, невеста ей молода. Дениска, а теперь в твои хоромы пошли, угощай нас чем-нибудь особенным. Да, но хороша невестушка, хороша, таких в нашей деревне ещё не видывали.

Все направились к коттеджу, обнесённому ажурным металлическим забором. Валентина Васильевна взяла под руки родителей Дениса.

– А вы знаете, – сказала она, – ведь Марьяна дочь моей старшей дочери. Может, вы помните Викторию, которая на свадьбе у Дениса была?

– Ка-а-к же, конечно, помню, – ответил Ананий Фёдорович, – разве можно забыть такую красоту. Хороша-а, ой хороша, её долго мужики в нашей деревне вспоминали. А Марьянка, скажу вам, на неё смахивает. Да, а я грешным делом тогда ещё кумекал: вот, думаю, Викторию бы Дениске в жёны. Выходит, мои мысли раком повернулись, если вместо Виктории её дочь в наш дом пришла. Чудеса, да и только.

Выслушав мужа, Елизавета Порфирьевна повернула голову в сторону Валентины Васильевны:

– Валя, а почему Виктория к нам не приехала? Или она тебя попросила с нами поговорить?

– Во-первых, Марьяна со мной, а не с матерью жила. А во-вторых, моя внучка и Денис без нас уже всё решили.

– Правильно, – поддакнул Ананий Фёдорович, – нам ни к чему вмешиваться в дела молодых. – Дойдя до калитки, оглянулся назад. – Что-то наши молодые идут медленно. Эх, ключ забыл, – посетовал он. – Псы, не гавкать, – махнул рукой на двух овчарок, беснующихся за ограждением. – Свои идут.

– Нет, я всё равно только с Денисом к его дому пойду, – с опаской посмотрев на собак, произнесла Валентина Васильевна. – Уж больно злые на вид эти псы.

Подошёл Денис и, открывая калитку, ласково сказал:

– У меня хоро-о-шие собачки, у-у-мные, они знают, кого надо кусать, а с кем лаем поздороваться. – Пошептав что-то овчаркам, после чего те вроде как нехотя отошли в сторону, он настежь распахнул калитку. – Путь свободен, прошу всех на мою зелёную территорию. Марьянушка, не бойся собачек, они только для чужих злые, а для своих хорошие, добрые. Ничего, скоро они и тебе будут подчиняться.

Войдя в дом, Марьяну поразила большими размерами прихожая (Денис назвал это двадцатиметровое пространство «холлом»), примерно таких же размеров кухню, гостиную – куда как больше. На втором этаже находился такой же холл, но уже с диваном, креслами, столиком; много цветов. Из холла выходили двери в кабинет, три спальни, в помещение для спортивных занятий, туалет. Денис показал Марьяне ванну с гидромассажем. О подобном она даже не слышала. И везде была отличная отделка и красивая мебель. Марьяна спустилась и в огромный подвал, где стоял бильярдный стол и спортивные снаряды.

Но особенно восхитили её овальные лоджии с видом на Волгу. Обзор открывался неповторимый, сказочный для горожанки. Хотя ей и территория вокруг коттеджа казалась такой же: фруктовые деревья соседствовали с елями, здесь же цветники, тропинки из красного камня, большая беседка, покрытая зелёной черепицей, гамаки… Ещё и Валентина Васильевна, следовавшая за ней по пятам, подливала масла в огонь:

– Марьянка, в какой красоте ты теперь будешь жить, а? Да-а, а я прожила всю жизнь в городе и ничего, кроме четырёх стен, не видала. А тут круго-о-м настоящий рай.

Денис улыбался, сопровождая юную невесту с её сексуальной, белокурой бабушкой.

После своеобразной экскурсии Валентина Васильевна с Марьяной взялись помогать на кухне Елизавете Порфирьевне. Ананий Фёдорович шутливо покрикивал на них, чтобы не томили душу. В свои семьдесят он остался таким же неугомонным и жизнерадостным, как и четырнадцать лет назад. И Елизавета Порфирьевна не казалась старухой. «В движении – жизнь!» – смеясь, шутили оба.

Чаёвничать сели в беседке. Вскоре приковылял немой сосед и друг Анания Фёдоровича Гаврилыч, которому в этом году исполнится, будь на то божья воля, восемьдесят четыре года. Старик заметно сдал, даже летом ходил в валяных чýнях, но, к счастью, обслуживал себя сам и сам же готовил свой знаменитый «женатый» квасок. Фляжка с фирменным напитком постоянно находилась в кармане широких штанов и при ходьбе Гаврилыча издавала характерное «буль-буль».

Ананий Фёдорович от чая, недолго думая, отказался, и Елизавета Порфирьевна, поворчав, поставила перед ним стопку водки, при виде которой у него тут же созрел тост.

– Вот многие говорят, что у моего младшего сына душа нараспашку, – начал Ананий Фёдорович и сам же удивился: – Душа нараспашку? Но это не говорит о том, что эта самая душа должна быть обдуваемой со всех сторон. Сквозняки для души опасны, они могут выдуть из неё всё хорошее и доброе, что досталось нам в наследство от великого Разума. Так давайте выпьем за душу!

Подсовывая мужу тарелку с копчёной колбасой, Елизавета Порфирьевна вполголоса сказала: «Закуси». Ананий Фёдорович проигнорировал просьбу супруги, он вытер губы тыльной стороной ладони и тотчас подставил свою стопку под горлышко соседской фляжки. Ему хотелось говорить, а какой же разговор без слушателей и деревенского «кваска».

– Вот сидим мы с вами, – закуривая свой неизменный «Беломор», продолжил Ананий Фёдорович, – в красивой беседке и пьём чай…

– Ага, ты пьёшь, да не чай, – с улыбкой поддела мужа Елизавета Порфирьевна.

– Помолчи, мать, бери пример с Гаврилыча. А я пока про душу хочу сказ вести. Души своих родных и близких мы за совместные годы мáлость изучили, а какая душа у Денискиной невесты, интересно знать. Такая же красивая, как она сама? Пока не знаем. Но, надо думать, не ошибся Главный Разум, то есть Бог, вкладывая душу со всеми её тайнами в красивое тело. Ты уж не обижайся на старика, дочка, – обратился он к Марьяне и продолжил:

– И вот живёт она, душа, живёт, а после смерти, мне так думается, забирают её всё-таки туда. Изучат и снова переселяют куда-то…

Монолог отца перебил Денис:

– Пап, есть такая религия, называется индуизм, вот она пропагандирует переселение душ после смерти. В другого человека, в животного, в растение, в камень и так далее. Начитался ты, наверное, журналов, но что-то недопонял.

– Ничего я не начитался, – насупился Ананий Фёдорович. – Я своей головой думаю, душой чувствую, – постучал себя по груди. – Есть что-то такое, что нам неведомо. Верно, Гаврилыч? Киваешь, значит, согласен, что кружит что-то вокруг нас, тревожит наши души. Не всех, конечно, тревожит, а кто понять пытается. Дольше живёшь – мудрее мысли.

Мудрость, дорогие мои, категория возрастнáя. Её бы лелеять надо, а не заставлять думать о хлебе насущном, как было совсем недавно, да и сейчас не все хорошо живут…

А мудрость, сынок, как и характер, душой определяется. Молодая душа – горячий характер, невыдержанный. Старая душа, и человек выдержанный, мудрый. Поэтому даже отец, к примеру, может быть горячим, несдержанным, так как при рождении в него вложили молодую душу и, наоборот, у его сына душа может быть старше. А в этом случае и характер другой. Но всё это для нас бо-ольшой секрет, который когда-нибудь всё же раскроется. И раскроют его, полагаю, те неведомые нам разумные существа. Возможно, наши да-а-льние родственники. Я же своей запрограммированной душой надеюсь, что осталось не так уж много ждать, когда эксперимент на земле закончится и наступит благодать.

Но возможен и другой вариант – это то, что после земной жизни нас ждут там, на той огромной планете с огромными материками, где в каком-то уголке тепло и уютно – это рай. А в другом ждёт вечный холод, по-нашему – крайний север; а где-то ещё хуже – это ад. В общем, каждому по заслугам.

– Ты за свои слова, наверно, в ад попадёшь, – извиняюще улыбнувшись, сказала Елизавета Порфирьевна.

– Нет, мать, лично я надеюсь попасть в уютный уголок далёкой планеты, так как жизнь прожил честно: никого по большому счёту не обманывал, тем более не предавал. Ну а то, что людей во время войны не один десяток уложил, так это делалось для защиты Отечества, а это уже самооборона. И то, что честно защищал старых да сирых, женщин и детей, думаю, мне тоже там в плюс зачтётся. Поэтому и не страшно умирать, уверен: попаду в тёплое местечко.

Полагаю, что коренные жители той планеты, достигшие определённого возраста, тоже улетают со своей на другую, ещё более дальнюю планету, вроде как на пенсию – отдыхать в благодатном краю. А ты, Гаврилыч, тоже попасть туда не против? Ага, не против. Думаю, твоё желание сбудется, ты это заслужил. Хорошая у тебя душа, Серафим Гаврилыч.

Забулькал из наклонённой фляжки «женатый» квасок. Звякнуло стекло, друзья выпили.

Часть спальни заливал лунный свет.

Денис постоял возле кровати, любуясь спящей Марьяной. «Устала от впечатлений, не дождалась меня. Совсем девочка, спит, обняв подушку. Может, мать права, что молодá невеста? Поживём – увидим. Как она мне Юлюшку напоминает. Вот и время прошло достаточно, а сердце ноет от воспоминаний. Где же такое лекарство взять, чтобы утихомирить мысли?»

Денис тихонько прикрыл за собой дверь и направился в кухню – попить родниковой воды.

В доме стояла тишина, как и во всей деревне. Лишь с другого конца слышался лай какой-то заполошной собаки. Денис потоптался в холле, прислушиваясь. Он только сделал в сторону кухни пару шагов, как его отвлекли непонятные звуки, и шли они со стороны бассейна.

Впору было хлопнуть себя по лбу. За сегодняшней суетой он совсем позабыл об обещании, данное Валюше.

В помещении бассейна было темно, лишь прямоугольник с водой, подсвеченный изнутри, походил на хрустальное озеро, в котором, медленно перебирая руками и ногами, двигалась голая женщина. Намокшие пряди белокурых волос облепили её шею и плечи и при движении шевелились как живые. Зрелище явно было рассчитано на поднятие «тонуса» у мужчин. В самую пору было прыгать в бассейн прямо в одежде.

Женщина подплыла к лесенке и, ухватившись за поручни руками, вылезла из воды. Тут её и встретили объятия Дениса.

– Валюша! – ладони заскользили по мокрой спине.

В первое мгновение она всем телом прижалась к Денису. Чего ей стесняться: фигура ещё хоть куда, кожа гладкая, ни одной лишней складочки на талии, а «куриные лапки» у глаз здесь не видны.

Но это лишь в первое мгновение сердце обдало жаром, окатило желанием. А уже в следующий момент она откинулась назад, упёрлась руками в грудь Дениса.

– Ты что, Валюша, сама ведь просила тебя порадовать. – Денис в недоумении расцепил кольцо рук.

– Подай, пожалуйста, полотенце, – попросила Валентина. Завернувшись в него, присела на один из диванчиков у стены, выставив ногу. – Присядь со мной за компанию.

Денис сел напротив и женскую коленочку начал поглаживать. Валентина будто не замечает, задумалась, смотрит, как вода мерцает; прозрачная, дно из цветной плитки видно. Голову повернула, в глаза Денису глянула, а следом мягко улыбнулась:

– Спасибо тебе, Дениска, за тёплое отношение ко мне. Спасибо и за внучку скажу, лишь бы у вас всё сладилось.

– Так ты из-за Марьяны? Или стесняешься? Давно у нас с тобой ничего не было…

Женщина снова улыбнулась и как-то легко так, непринуждённо сказала:

– А у нас с тобой, Дениска, никогда не было ничего.

– Ты что такое говоришь, Валюша? Как это не было?

– А ты сам хорошенько подумай и скажи: было у нас что-то серьёзное?

– Ну-у… поцелуи были, помню.

– Вот именно, а кроме поцелуев не было ничего. Хотя мне, конечно, хотелось не только поцелуев. Какой бабе не захочется с молодым мужиком в постель лечь. Да и я тогда ничего из себя была… Хотя и сейчас многим молодым нос утру, а уж тогда! Жадная я до любви была, ох жадная, Дениска. Не очень-то её знала, когда с мужем жила. Он ведь старше меня на тридцать лет был, взял девчонкой совсем, а лаской не обогрел. Только и знала, что учёбу, работу да заботу. Заботу о нём и о его дочери…

– О какой дочери, Валюш? У тебя их только две.

– О Виктории, Дениска, о Виктории. Не моя она дочь, а мужа от первого брака. У нас общая – Алла.

Денису потребовалось некоторое время, чтобы переварить это признание.

– А Виктория знает?

– Да нет, конечно. И пусть так всё и останется. Ради Марьяны. А в семью своего будущего мужа я пришла, когда мне было всего-то тринадцать – его жена Эльза тётей мне приходилась. Красивая, голубоглазая, она работала стюардессой на международных линиях. И, как я потом уже поняла, привезла меня к себе с прицелом на будущее: сначала в доме прибираться, а потом с Викой нянчиться. Заодно, может, и с её мужем… У неё же только работа была на уме, заграницы. А в четырнадцать лет, Дениска, её муж вынудил меня с ним спать. Наверное, потому, что уже в том возрасте я выглядела зрелой не по годам. Эльза об этом, думаю, не догадывалась, так как наскоками дома была. Кстати, я в то время не Валя была, а Вилéна.

– Вилена? А почему ты это имя не оставила? Красивое…

– Вилена хоть и русское имя, но кто-то говорил, что оно от Вильгельма происходит. В общем, с шестнадцати лет я Валя. А Эльза позднее уехала в Западную Германию и вышла замуж за богатого немца. Виктория была слишком мала, чтобы помнить эти события и, конечно, уверена, что её мать – я. Да и зачем ей знать правду? Я её вырастила и считала и до сих пор считаю старшей дочерью. Вот так, Дениска. Я очень надеюсь на твоё молчание! – Валентина Васильевна порывисто схватила его руки, сжала.

– Ах, Валюша, как непросто тебе было, как непросто.

– Да, я много чего пережила, поэтому и хотелось счастья для своих девочек, привыкла на себя рукой махать. А тут ты – красивый, молодой, простодушный; обида взяла: почему судьба боком ко мне повернулась, почему свою молодость чуть не старику пришлось отдать. В общем, в спиртное я тебе сонные таблетки кидала, чтобы не помнил ты ничего, думал, что у нас что-то было… Прости меня, Дениска, совесть меня замучала. Ничем ты мне не обязан.

– Валюша, это ты меня прости и спасибо тебе за правду. Я ведь думал, что у меня с головой непорядок, память, бывало, терял после выпивки. А насчёт «обязан». Хоть ты и не кровная, но всё же самая настоящая Марьяне бабушка, и не будем больше об этом. Ты мне тоже самый близкий после родителей человек. Много чего вместе пережили, и вот теперь мне, в самом деле, хочется тебя порадовать. – Денис негромко засмеялся. – Без таблеток.

– Поздно начинать. Я и правда уже бабушка, хотя и не старая, – очень грустно сказала Валентина Васильевна. – Открою тебе, Дениска, ещё один секрет. Когда я влюбилась в тебя, то в какие-то моменты думала: всё, уведу тебя, привяжу к себе. Как я себя удерживала! Об этих душевных страданиях невозможно рассказать, надо самому всё выстрадать. Э-э-х, как я хотела любить и быть любимой. – Она протянула руку, погладила Дениса по волосам. Тот уронил голову ей на колени.

– Валюша!

Глава 48. Снова «Зелёные»

К ночи у Анания Фёдоровича разболелось плечо. Елизавета Порфирьевна достала из тёмного угла бутылку самогонки, настоянной на головках одуванчиков и цветков белой сирени, отлила немного в чашку и велела растереть больное место.

Ананий обмакнул пальцы в приятно пахнущую жидкость, прошелся по плечу, задумался, ещё раз понюхал и выпил лекарство.

– Изнутри болит, значит, и лечить надо нутряным способом, – сказал сам себе и пошёл спать.

Как уснул, он не помнил, да и сон ли ему приснился, больно уж на явь похоже. Будто бы снова, как и много лет назад, ползёт он по стволу дерева за Дениской, а тот всё выше и выше, на самой макушке уже. Наверху ветрено, макушка раскачивается, того и гляди сбросит мальчонку.

Торопится Ананий ухватить Дениску за штанину, ободрал все руки о кору, а в мыслях страх: вдруг ухватит, ай да выскочат ножонки из штанов, и полетит тот головёнкой вниз – разобьётся ведь.

Только он так-то подумал, как потемнело над ним, словно ураганная туча накрыла – и дерево, и его, и Дениску. Ничего не видать, только листья зашумели сердито. Вытянул Ананий руку вверх, и вдруг какая-то сила сдёрнула его со ствола, как морковину с грядки. Он глаза закрыл, рот раззявил в крике, а в мыслях только Дениска. Показалось, секунды не прошло, как ударил в закрытые веки голубой свет.

Глаза открыл, а он по колено в каком-то розовом киселе стоит. С киселём сравнил, потому что на вид густовато казалось, не туман; и ноги, по ощущению, ровно в носках с тугой резинкой или в сапогах резиновых, когда в грязи болотной увязнешь.

«Чудеса! – воскликнул про себя Ананий. – Где это я и где ж Дениска?»

– Эй, есть тут кто? – крикнул.

– Есть-есть-есть, – отозвалась то ли эхо, то ли кто-то невидимый.

– Хватит шутковать, выходи, – ещё громче крикнул. Хотел шагнуть, а ноги из «киселя» не вытаскиваются. «Вот оно что, – подумал Ананий. – Правда моя оказалась, прилетели „зелёные“. Эксперимент к концу подводить».

– Ну, ладно, я старый уже, а мальца-то зачем забирать, – заговорил Ананий. Что он сам в летáх, это помнил, а что Дениска давно в Дениса Ананьевича превратился, из головы как-то вылетело. – Давайте поговорим по-хорошему и разойдёмся миром. А?

До рези в глазах смотрел Ананий на голубые «стены», прислушивался, а всё же пропустил момент, когда появилась дымчатая фигура в длинном одеянии, вроде призрака. И тут же чмоканье раздалось, и ногам свободно сделалось. Или вначале чмоканье, а потом фигура и ногам свобода?

И вот он уже в каком-то большом полукруглом помещении, где стены стальным блеском отсвечивают, и все-то они в отверстиях круглых. Из отверстий голубой свет идёт, но не освещает, а вроде пятна.

Снова «кисель» появился, а из него три фигуры вынырнули, тоже дымчатые, но не в балахонах, а в одежде наподобие женских ночных рубах. И лица у фигур на земные похожи, только волос на головах нет, – черепа гладкие, как из-под бритвы.

Отделилась одна фигура, к стене подошла, руку просунула в светящееся отверстие, и вынимает свёрток, вроде куколки бабочки, только размером с месячного ребёнка. Из «киселя» столешница появилась. Фигура медленно кладёт куколку на неё. И всё это делается без внимания на окружающих, будто и нет рядом Анания, свидетеля этих действий.

Любопытно Ананию, что дальше будет, и страх куда-то пропал. Начал к фигурам приглядываться. Вроде мужики: плечи широкие, сквозь дымку носы большие видны, а глаза, как вода торфяная – тёмные. У того, кто куколку вынул – круглые, у двух других – к вискам подтянутые. Губы обыкновенные, человеческие. Подбородки вперёд выступают, острые. Одним словом, сильно похожи на людей.

Тут опять что-то чмокнуло; свет погас и через мгновение снова вспыхнул. Перед Ананием возвышался помост, на помосте сидели, как на стульях, три уже знакомых фигуры, а лицом к ним и в профиль к Ананию стояла в балахоне цвета ржавых листьев четвёртая. На столешнице перед тремя лежала «куколка».

«Чмок!» – и рядом с ржавым балахоном возникли ещё двое в фиолетовых рубашках до пят.

«Суд, что ли, какой?» – подумал Ананий.

На него по-прежнему никто не обращал внимания.

«По закону Великого Разума!» – вдруг зазвучал в голове у Анания металлический голос. Он так и сел от неожиданности. Оказалось, не в «кисель» провалился, а на мягкое сиденье плюхнулся, да так и застыл с открытым ртом.

«Зачитайте обвинение советнику Елбору», – снова голос в голове у Анания. Он уже не удивился, приготовился слушать.

Обвинение зачитывал один из фиолетовых, оно было длинным, с непривычными звуковыми именами. Из всего списка он запомнил только два пункта и то потому, что они касались, как он понял, Земли. Якобы когда-то этот самый Елбор вложил в одного ребёнка душу одного из инопланетян, мечтавшего о Власти, тем самым нарушив Главный Закон Великого Разума – не навреди себе подобным. Теперь пришёл срок расплаты, поскольку на Земле готовится что-то страшное для её жителей. Единственный способ предотвратить беду – поменять ту душу на другую, ту, которую выбрали трое судей.

Ананий аж похолодел весь от каких-то неясных предчувствий. Со своего «стула» привстал, шею вытянул. Видит: Лупоглазый руку поднял, на куколку указывает рукавом, а один из фиолетовых тут же приступил к разворачиванию.

Как «пелёнки» слетели, и показалась голова, так Ананий чуть в обморок не упал. Смотрит, а на столешнице лежит ребёночек с головой взрослого Дениски. Тут он, конечно, не выдержал. «Чмок, чмок по «киселю», прямо к столу.

– Вы что же это делаете, изверги, а? Душу моего сына какому-то гаду хотите вложить! Эксперименты свои ставите, а как же Дениска – без души жить будет? Для этого мы его растили с матерью?

«Мы подчиняемся закону Великого Разума, землянин, – снова в голове Анания зазвучал голос. – Мы делаем это для вас, людей. Жертвы были и будут на Земле. Ради всего человечества. Ты должен поверить. Если нет Веры, гуманоид становится непредсказуем».

И Ананий вдруг успокоился.

– Это вы правильно про веру сказали, как будто мои мысли подслушали. Сколько национальностей у нас на земле, и у каждой своя вера, под которой мы подразумеваем Бога. Не знаю, вы ли его нам дали, или люди сами придумали, судить не берусь, потому что сомнений много как в одну сторону, так и в другую. Но то, что только с Богом хорошее в душах многих людей появилось – это точно.

Я уже старик, но хорошо помню, что в годы советской власти мало говорили о Боге – мысли вслух на эту тему были наказуемы. Сейчас наоборот стало модным верить в Бога, так как даже большие начальники зачастили в церковь. Также священнослужители самого высокого ранга вдохновенно рассказывают нам по радио, по телевидению интересные истории о религии – заслушаешься. И вот этот, своего рода гипноз действует на человека, он думает: «Надо, пожалуй, сходить в церковь, посмотреть, послушать». Идёт. А в церкви очень и очень благожелательная атмосфера, там даже стены излучают духовную чистоту, добро, не говоря о людях. Люди-то идут в церковь с добрыми, чистыми помыслами, дабы набраться не только силы физической, но и нравственной. И всё это без крика, без ругани, истерик. Гипнотически, одним словом. Правда, на одного гипноз действует быстро, на другого не очень. Но это как везде и во всём. Кто-то, например, хорошо учится, кто-то плохо. И во всех книгах есть хорошее и плохое, добро и зло. И везде, всегда – добро побеждает зло. Дьявол? И он будет побеждён. В конце концов в мире наступит благоденствие, божья благодать. Только всем надо поверить во Всевышнего. Ведь в нас заложено верить в добро, что мы и делаем с удовольствием. А вы хотите у меня веру в добро отнять? Что с того, что некоторые служители божьи не вызывают уважения. В каждом стаде есть паршивая овца, но от этого вера не унизится, а на помощь придёт.

«Мы хотим вам помочь, уберечь от катастрофы миллионы людей в твоей стране, землянин».

– Как-то всё странно у вас получается. Помочь хотите, уберечь неизвестно от чего, а сýдите своего же советника за желание властвовать, при этом сами Власть применяете без согласия моего Дениски. Сперва бы его не мешало спросить о его собственной душе. Может, решение ваше и гениальное, только это гениальное мы плохо ещё видим, не обучены.

«Мы не вправе объяснять. Принять надо на веру».

Анания как петлёй захлестнуло. В тупик загнали «зелёные», порушив его же собственную логику. Может, потому, что родную душу надо в жертву принести? А если б чужую предложили, как бы он решил?

Сели бы рядком, как он с Гаврилычем, объяснили бы всё путём. Коснулось бы его самого, он бы и решил. А за другого не имеет он права решать, пусть даже за родного сына.

И шагнул Ананий к помосту, на котором «зелёные» сидели – «чмок, чмок». Встал перед столешницей с «куколкой», поклонился в пояс.

– Спасибо вам, конечно, за вашу заботу о нас. Но вы всё же гости на Земле, а не хозяева, чтобы свою Власть творить. Мы у себя сами как-нибудь разберёмся. Мобилизуем свои внутренние резервы на борьбу и разберёмся. Каких только войн мы не пережили и теперь переживём. А вы, судя по тому, как вопрос с душами решаете… Могли ведь, но не сделали, чтобы жители Земли жили в мире и согласии друг с другом, сытно. Или тот эксперимент, который когда-то начали, ещё не окончен? Что ж, не умеем мы лечить на расстоянии, не умеем воскрешать мёртвых, много чего не умеем, и нет у нас ещё таких космических кораблей, как у вас, зато есть в нас доброта и не только друг к другу, но и ко всему живому. Не скажу, что у всех, поэтому не торопите наши события: всему своё время.

Только Ананий свою речь закончил, Лупоглазый руку поднял, и «куколка» исчезла.

Проснулся Ананий Фёдорович на рассвете. Плечо не болело. Он лежал и долго глядел в потолок.