Текст книги "Сталин, Иван Грозный и другие"

Глава 2
Роковая трансформация образа Ивана Грозного в трудах историка Р.Ю. Виппера

1. Переоблачение царя-опричника в сталиниста. 1940–1942 гг.

С 1924 г. и вплоть до июня 1940 г. историк Р.Ю. Виппер с семьей находился в эмиграции в Латвии. Но странное дело: ни накануне присоединения Латвии, ни сразу после него семья «контрреволюционера» не сделала попытку перебраться в другие страны, осталась ждать своей участи на месте[136]136
  О сближении Сталина и Гитлера и предложении Германии освободить всех арестованных в СССР немцев см.: Семиряга М.И. Сговор двух диктаторов // История и сталинизм. М., 1991. С. 207.


[Закрыть]. А для любого эмигранта и антисоветчика сталинская власть была смертельно опасна. Но все произошло наоборот: если маститого профессора в 75 лет латыши отправили на почетную пенсию, то советская власть тут же назначила его на должность заведующего кафедрой всеобщей истории Латвийского государственного университета, и это несмотря на то, что ему в 1940 г. исполнился 81 год. Если его коллег, русских эмигрантов и местных латышей, массово увольняли, сажали в лагеря, выселяли в Сибирь и частью расстреляли, то его сын-искусствовед в это время неспешно занимался описанием захваченных художественных ценностей. Современная исследовательница последнего эмигрантского периода жизни историка задалась вопросом: «Все годы жизни в Риге над именами отца и сына Випперов витала паутина недомолвок, подозрений в связи с соответствующими органами советской России. Особенно эти подозрения усилились с их отбытием в Москву. Ведь с лета 1940 г. до 14 июня 1941 г. многие русские эмигранты прошли через «беседы» в органах НКВД, окончившиеся для них арестом, расстрелом, скоропостижной смертью… Из представителей русской эмиграции в Латвии в Москву никто не уезжал столь почетно и со всей домашней утварью… Осознаю, чтобы решительно опровергнуть или, напротив, подтвердить подозрения в отношении семьи Роберта Виппера требуются свидетельства не латвийских, а исключительно московских архивов… 7 мая 1941 г. ректор ЛГУ…подписал приказ о том, что 15 мая 1941 г. проф. Виппер освобождается от занимаемой должности в связи с отъездом в Москву по персональному вызову»[137]137
  Ковальчук С. Историк и его история: Роберт Юрьевич Виппер. К 70-летию отъезда историка из Латвии // Русский мир и Латвия. Альманах. Рига: Seminarium Hortus Humanitatis, 2011. № XXV. С. 200–210. http://www.humanitatis.info/http://www.russkije.lv


[Закрыть]. От кого же историк получил этот вызов?

* * *

Есть свидетельства, заслуживающие доверия и идущие от самого Виппера, что сразу после ввода войск по распоряжению высшего советского руководства к нему была направлена делегация во главе с Ем. Ярославским, тогда одним из приближенных к Сталину лиц. Об этом сообщил Б.Г. Сафронов, лично знавший Р.Ю. Виппера и написавший о нем книгу: «В Россию он вернулся, получив гарантию, что его не тронут за нападки на советскую власть. Из Москвы в Ригу была послана делегация во главе с Ем. Ярославским с целью переговоров в этой связи»[138]138
  Цит. по: Володихин Д.М. «Очень старый академик». Оригинальная философия истории Р.Ю. Виппера. М., 1997. С. 18.


[Закрыть].

Выбор кандидатуры мог быть связан с тем, что Ярославский был широко известен не только как приближенное к вождю лицо, академик советской формации, еврей и потомственный революционер, но и как глава антицерковной, атеистической государственной пропаганды. (Напомню – старшее поколение Випперов было настроено антисемитски, считая евреев одновременно виновниками распространения раннего христианства и революционного брожения в современной Европе.) Критические труды и воззрения Виппера на происхождение христианства, которые так не понравились В.И. Ленину, теперь очень могли пригодиться пустозвонной атеистической пропаганде сталинской эпохи. Опираясь на доступные античные и средневековые источники, он пытался откопать мифологические истоки образа Иисуса Христа и иудео-христианских идей. В итоге, уже после войны, в разгар борьбы с «космополитизмом», Виппер издал две тусклые монографии на эту тему. В одной из них он дал характеристику иудеям Древнего Рима в духе антисемитской пропаганды конца XIX – первой половины XX в.[139]139
  Виппер Р.Ю. Возникновение христианской литературы. М. – Л.: АН СССР, 1946; Он же. Рим и раннее христианство. М.: АН СССР, 1954. С. 89.


[Закрыть] Но я думаю, что главным аргументом, склонившим Виппера к сотрудничеству со Сталиным и его режимом, было сообщение об искреннем восхищении вождя его книгой о Грозном и посулами щедрых благ историку и его семье. Вождь не обманул престарелого профессора и давнего идейного противника коммунизма, которого публично обругал сам Ленин. В архиве Сталина лежит телеграмма:

«НК СВЯЗИ

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ ТЕЛЕГРАММА

Центральный телеграф г. Москва.

23/у 15–20 (час. – Б.И.)

Москва 49/68 66 23 1452=правительственная Москва Кремль Иосифу Виссарионовичу Сталину =

Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович! Прошу принять от всей нашей семьи выражение глубокого уважения и горячей благодарности за предоставление нам широкой деятельности на пользу социалистического строительства и за исключительные заботы о нашем переезде с величайшим воодушевлением включаемся мы в научную и общественную жизнь СССР, и все наши силы отдадим на служение нашей великой социалистической родине и ее великому вождю = Роберт Виппер».

На телеграмме стоит штамп: «Поступило 23 мая 1941. ОС (особый сектор.– Б.И.) ЦК ВКП(б)»[140]140
  РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 717. Л. 100.


[Закрыть].

Помет Сталина на телеграмме нет, но сам факт ее передачи в его личный архив и недвусмысленное указание на то, что Сталин сам хлопотал о переезде семьи и ее обустройстве на новом месте, говорит о многом. Сталин был заинтересован в Виппере, которого он, судя по всему, высоко ценил, а потому и письменное выражение благодарности от эмигранта-профессора должно было ему льстить. Так что совсем не случайно вождь сохранил для потомков эту телеграмму историка. Из текста телеграммы можно также понять, что Випперам (отцу и сыну) уже был известен характер их будущей «широкой деятельности». Даже великим писателям и поэтам, ученым и политикам, вернувшимся из эмиграции, не всегда удавалось получить все, что им предварительно обещал глава партии и государства, включая саму жизнь. А Виппер получил даже больше того, на что мог рассчитывать. Но за все, что он получил по приезде, надо было отработать с полной отдачей сил. И Виппер отработал с основательностью кряжистого человека восьмидесяти двух лет.

* * *

Историк прибыл в столицу СССР 23 мая 1941 г. из европейской провинциальной Латвии очень вовремя. На его глазах завершился раздел Польши, аннексия Советским Союзом Прибалтики и Валахии, завершилась советско-финляндская война. Казалось бы, фашистская Германия и Советский Союз безраздельно господствовали на всем евразийском континенте. Ему чудилось, будто прямо на его глазах вновь поднимается описанная им еще в 1922 г. обратная историческая волна: Запад совместно с Россией перешел в стратегическое контрнаступление на Восток. Казалось, что его фантазийная философия истории неожиданно получала подтверждение в реалиях текущей политики Советского государства. Но, как человек с широким историософским и геополитическим мышлением, он не мог не понимать, что за господство на евразийском континенте еще только предстояло воевать между собой большинству европейских колониальных держав. Борьба за передел мира предстояла между европейскими державами, а не между мифическими Западом и Востоком. И в этот момент СССР оказался в общем советско-нацистско-фашистском блоке[141]141
  Подробнее о предвоенной политике сближения Сталина и Гитлера см.: Семиряга М.И. Сговор двух диктаторов // История и сталинизм. М., 1991. С. 200–226.


[Закрыть].

В эмиграции Виппер внимательно следил не только за тем, что о нем пишут советские историки, но наверняка и за тем, как сталинская власть методично и беспощадно убирала с исторической арены ненавистных ему (Випперу) «монархомахов» и «либералов», которые со времен Ивана Грозного затевали смуты, идейно расслабляя и одурманивая русский народ. Випперу это было явно по душе, он еще тогда много раз имел возможность ускользнуть и от того, и от другого тоталитарных режимов и их главарей. Не уехал. Наоборот, после оккупации Прибалтики терпеливо чего-то ждал и ничего не боялся. Судя по телеграмме, он был явно польщен заботливым приглашением советского руководителя. Теперь, спустя шестнадцать лет после смерти Ленина, его не смущала реинкарнация большевизма в сталинизм. Создается впечатление, что он почувствовал: настали иные времена, кончилась власть «монархомахов» и пришлых «либералов», режимы его новой родины и его давней прародины сближаются. Самое же главное, судя по информации, приходящей из СССР, Виппер понял, что в советском вожде, в Иосифе Сталине, возродился давно ожидаемый дух Ивана Грозного, дух «народного монарха». У меня нет доказательств, нет документов, но есть внутренняя убежденность: Сталин каким-то образом дал знать историку, что в этом вопросе они сходятся. Випперу с его «Иваном Грозным» отводилось одно из центральных мест в новой идеологической игре формирующегося сталинского культа. Резкое изменение идеологического климата в стране накануне войны, о которой пока еще только гадали, почувствовали многие. Б. Пастернак, душа которого металась между обожанием и ненавистью к Сталину, писал двоюродной сестре О. Фрейденберг в феврале 1941 г.: «…атмосфера опять сгустилась. Благодетелю нашему кажется, что до сих пор были слишком сентиментальны и пора одуматься. Петр Первый уже оказывается параллельно фигурой, не подходящей. Новое увлечение, открыто исповедуемое, – Грозный, опричнина, жестокость»[142]142
  Переписка Л.О. Пастернака с О. Фрейденберг. М., 2014.


[Закрыть].

* * *

В Москве Виппер был встречен как триумфатор. Можно было подумать, что и он каким-то образом причастен ко всем этим «восстановлениям исторической справедливости», к аннексиям, к советско-германскому пакту. А историк всего лишь когда-то написал хорошим страстным языком панегирик средневековому царю. Пропагандистская машина СССР уже несколько лет работала на оправдание захватнических планов в западном направлении. Невольно возникавшие мысли о возможной ответной агрессии с той же стороны держались под строжайшим пропагандистским надзором: вождь неусыпно бдит и удара ни со стороны «Запада», ни со стороны «Востока» не пропустит. Последние два предвоенных года пропаганда вела подготовку населения сначала к тайному, а затем и к явному союзу с Германией. Что, собственно, нового или полезного могла внести в эти процессы давняя книга Виппера? Параллели, которые выстраивались между действиями Ивана Грозного в XVI в. в Прибалтике и действиями там же в ХХ в. Иосифа Сталина, можно было провести самыми различными способами. И проводили. Кино, театр, художественная литература и, конечно же, историческая наука, гражданские и военные органы пропаганды, учебники разных уровней – все уже было настроено на возвеличивание нового советского героя, т. е. средневекового русского царя. Но именно Виппер, только что вернувшийся из эмиграции, не прошедший на практике «сталинскую школу фальсификации истории», был назначен играть первую скрипку в реабилитации царя Ивана, зверств опричнины, оправдании плачевных итогов его разрушительной внутренней и недальновидной внешней политики второй половины царствования. Все это он уже сделал и безо всякого понуждения еще в 1922 г., что делало книгу этнического немца особенно ценной в 1940 г. И все же книга, которая так понравилась Сталину, вышла давно, к тому же не в оправдание сталинской власти и совсем не по советским канонам, т. е. без ссылок на Ленина, Сталина, Маркса, Энгельса, исторический материализм. В ней не учитывались новые, главным образом, немецкие средневековые документы, которые к 1940 г. были переведены и изданы в СССР. За эти же предвоенные годы были изданы или подготовлены к печати новые исследования известных советских историков: С.В. Бахрушина, И.И. Смирнова, С.Б. Веселовского, П.А. Садикова, И.И. Полосина и др. И если после визита Ем. Ярославского в Ригу можно было сначала подумать, что Виппера пригласили в Москву ради атеистических штудий и хорошо написанных учебников по европейской истории, то практически сразу стало понятно, – главное, ради чего вождь лично озаботился о судьбе историка, был его давний очерк «Иван Грозный».

После 1937 г. Сталин искал способы не только эмоционально (кино, литература и др.), но и рационально объяснить (и оправдать!) безумные массовые репрессии, найти аналогии в древней истории подвластных ему народов. В эти годы переоценивался не только Иван IV, но и другие жестокие правители прошлого: Чингисхан, Батый, Тамерлан, Баязет, Кромвель, Цезарь, Наполеон и др. С середины тридцатых годов архаика в личинах древних исторических героев усиленно внедрялась в массовое народное сознание. Как ни парадоксально, но этому немало способствовало и распространение грамотности. Советская пропаганда разворачивала общественное сознание от ориентиров, лежавших в неведомом будущем (социализм), туда, куда еще недавно его устремляла ярость революции, к не менее смутным ориентирам, обретавшимся в прошлом. Ложный ориентир будущего был дополнен лживым ориентиром в прошлом. Со второй половины тридцатых годов всеми своими разделами в этот процесс была вовлечена наука истории. Поэтому историк, считавшийся еще недавно «буржуазным» и «реакционным» (вспомним, как о нем писала М.В. Нечкина в 1932 г.), своей ранее написанной работой для этого вполне подходил.

Виппер одним из первых в русской историографии начала ХХ в. разглядел в действиях Ивана Грозного не только рациональное зерно (это сделал еще в середине XIX в. С. Соловьев), но и увидел в нем самого дальновидного и выдающегося европейского политика XVI в. Но тогда речь шла о внешнеполитической деятельности царя. А в этом в начале сороковых годов ХХ в. сравнение было в пользу Сталина. В XVI в. Иван IV потерпел поражение, двадцать четыре года воюя с Ливонией, Швецией, Польшей и «за выход» к Балтийскому морю, а Сталин малой кровью и в кратчайший срок присоединил Прибалтику и окончательно (так он тогда думал) разгромил давнего врага Москвы на подступах к Европе – Польшу. Здесь-то он, очевидно, превзошел царя. «Великий» стратег и любитель исторических аналогий не думал, что подобно Ивану IV или Петру I, прорубая очередной раз «окно» в Европу, он (как и они) одновременно разрушал кордон, который прикрывал страну от агрессивной Германии и вообще от Запада. Только в конце войны он признал свою ошибку и восстановил польскую государственность, да и то в рамках советского вассалитета[143]143
  См.: Илизаров Б.С. Польша и поляки в оценках и представлениях Сталина. Между Польшей довоенной и Польшей послевоенной // Историк и художник. Польша – Россия. 2008. № 12 (15–16). С. 43–67.


[Закрыть].

Сталин намного превзошел Ивана Грозного и в репрессиях. Но причинно-следственная связь между внешнеполитическими успехами царя Ивана и его репрессивной внутренней политикой, с одной стороны, а с другой – между внешними успехами СССР и размахом еще более страшных репрессий, в русско-советской историографии еще никогда никем не рассматривалась. По отношению к XVI в. с намеком на век ХХ наиболее ярко это сделал Виппер.

* * *

Виппер быстро приспособился к советской действительности и к ее изменчивой идеологии. В Москве бытовые вопросы были решены моментально. Ему дали возможность адаптироваться к преподавательской и научной деятельности через несколько ступеней. Сначала он был принят на профессорскую должность в Московский институт философии, литературы и истории (знаменитый ИФЛИ). Возможно, он предполагал, что там сможет совмещать свою давнюю любовь к преподаванию истории с любовью к философии истории и литературному стилю. Затем, с началом войны и с закрытием института и вплоть до 1950 г., преподавал в Московском государственном университете, в наиболее авторитетном в советское время учебном заведении. В 1941–1943 гг. часть МГУ обреталась в стенах Среднеазиатского государственного университета в Ташкенте; туда же переместился историк и многие его коллеги. С 1943 г. Виппер уже совмещал преподавательскую деятельность с работой в исследовательском Институте истории АН СССР. Как и до революции, лекции он читал по истории Древнего Востока, античности, средневековой Западной Европы, истории христианства. Но с момента переезда в Москву и несмотря на все осложняющие обстоятельства предвоенного и военного времени, возраст и др., Виппер упорно работал над вторым изданием книги «Иван Грозный». В помощь ему дали двух молодых, но очень трудолюбивых и тогда уже известных литературоведов и архивистов-библиографов. В предисловии к новому изданию Виппер счел нужным специально выразить благодарность: «Д.С. Граменицкому, взявшему на себя заботу доставления… научной литературы; И.С. Зильберштейну, которому, – писал Виппер, – я глубоко обязан моральной поддержкой и организационной помощью в переиздании «Ивана Грозного»[144]144
  Виппер Р.Ю. Иван Грозный. Второе издание. Ташкент: Госиздат УзССР, 1942. С. 3.


[Закрыть]. (Есть сведения, что Зильберштейн входил в состав делегации Ем. Ярославского.) В том же предисловии к книге Виппер благодарил директора Института истории АН СССР Б.Д. Грекова: «С величайшим вниманием просмотревшему мою рукопись и давшему мне ряд руководящих советов» (выделено мной. – Б.И.)». Благодарит он также маститых историков С.Б. Веселовского и И.И. Полосина за высказанные ему важные советы и предоставление для ознакомления не только опубликованных работ.

Мало объяснима удивительная доброжелательность и открытость коллег к престарелому заграничному профессору, по велению начальства «перехватывающего» у них на глазах и с их же помощью самые животрепещущие вопросы истории царствования Грозного. К тому же Випперу наверняка было известно, что Веселовский предельно негативно относился к государственной деятельности «царя-сифилитика». И в дальнейшем, во всех своих панегириках о царе, вплоть до 1947 г., когда Веселовский подвергся опале, Виппер будет упоминать о нем в своих книгах. В то же время Виппер не упоминает в новом издании ни Бахрушина, ни Смирнова, что также симптоматично. В эти предвоенные и военные годы они также готовили свои исследования о Грозном, но опубликуют их только после выхода второго издания книги Виппера[145]145
  См. Бахрушин С.В. Иван Грозный. М., 1942; Он же. Иван Грозный. Изд. 2-е. М., 1945; Смирнов И.И. Иван Грозный. М., 1944.


[Закрыть]. Конечно, все это не случайно, как не случайным был интерес к историку и забота, которой он был окружен властями. Виппера, глубоко чуждого коммунистической идеологии, явно пропускали вперед, используя советские административные рычаги.

Инициатива подчёркнутого «опекунства» исходила от самого Сталина, который читал «Ивана Грозного» и другие книги историка еще лет за шесть до его возвращения на родину. В то самое время, когда по инициативе генсека и при его участии стал готовиться новый школьный учебник по истории (с 1934 г.), а в среде интеллигенции его ОГПУ – НКВД все чаще стали сравнивать с опричниками Ивана Грозного[146]146
  См. напр.: Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б), ВЧК – ОГПУ – НКВД о культурной политике. 1917–1953. М., 2002. С. 416.


[Закрыть], Сталин прочитал и эту книгу. Но если книги и учебники Виппера по древней и средневековой истории, новой истории Европы до сих пор хранятся в личном архиве Сталина с его многочисленными пометами и замечаниями, то «Ивана Грозного» там нет. Нет этой книги и в архиве Виппера, точнее, в том, что от архива осталось. В предыдущих работах я не раз писал о том, каким Сталин был дотошным читателем и редактором. Почти на всех прочитанных книгах (часто одну и ту же книгу он перечитывал несколько раз от начала и до конца) Сталин оставлял свои замечания и правку. Спустя годы я начинаю думать, что эта дотошность могла быть связана в том числе с низкой первоначальной культурой и с неразвитостью мышления. Он, возможно, не сразу схватывал смысл прочитанного и был вынужден «вгрызаться» в текст. При этом здравствующим авторам Сталин или передавал экземпляр со своими замечаниями, или, что чаще, пересылал свое мнение в письменном виде, а иногда и устно. В нашем случае ничего из этого обнаружить не удалось. Возможно, Сталин передал книгу по инстанции главе Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), ставшем затем секретарем ЦК ВКП(б), А.А. Жданову. Он в эти годы курировал комплекс вопросов, связанных с искусственным, а по существу, с насильственным переформатированием образа Ивана IV (и других исторических героев) в общественном сознании второй четверти ХХ в. Если Жданов по указанию Сталина накануне войны лично делал заказ на эту тематику С. Эйзенштейну (другим художникам «помельче» заказы делали и чиновники меньшего ранга), то с Виппером Жданов не встречался, а через аппарат Академии наук, затем через директора Института истории академика Б.Д. Грекова передал замечания и пожелания Сталина, связанные с книгой. Недаром Виппер только его одного из всех коллег благодарит за советы и замечания, тогда как среди его благожелательных критиков были не менее крупные специалисты. Так что прямого контакта или переписки (кроме приведенной выше телеграммы) со Сталиным у Виппера не было. Война и другие государственные дела были как будто важнее, но и ситуацию с Виппером и с другими участниками «проекта» Сталин тщательно контролировал. В эти годы прямое общение с вождем было только у Ал. Толстого. С. Эйзенштейн изредка писал ему короткие послания, а однажды получил аудиенцию совместно с актером Н. Черкасовым. В архиве Сталина хранится макет книги Ал. Толстого на ту же тематику с пометами вождя и записки писателя, адресованные ему же. В случае с Виппером, похоже, сложилась цепочка: Сталин, Жданов, Греков, наш герой и обратно. Мы еще получим возможность убедиться в этом.

В той или иной форме Виппер, без сомнения, получил замечания Сталина и предложение доработать и переиздать книгу, но они до нас не дошли. О них с большой долей вероятности можно судить по иным сохранившимся источникам, косвенным данным и по характеру вставок во втором издании книги. Более основательно можно судить об официальных мнениях историков, коллег Виппера по институту.

* * *

Архив Виппера сохранился плохо. По словам внука историка, Ю.Б. Виппера, архив деда дважды горел, а сам историк не был склонен к тщательному сбережению своих документов[147]147
  См.: Архив Российской академии наук (Архив РАН). Ф. 1562. Предисловие к описи. С. 2.


[Закрыть]. Однако трудно поверить в то, что автограф вождя был сознательно или по небрежности уничтожен еще при жизни благосклонного к историку диктатора, в то время как сохранился комплекс документов, отражающий деятельность Виппера по переработке книги о царе. Неизвестно, что происходило с документами Виппера после смерти в 1954 г. и до 1968 г., когда архив был передан на государственное хранение. На этот промежуток времени приходится пик «борьбы с культом личности Сталина», которая отразилась на оценке рассматриваемой работы и всей грозненской сталинианы.

В архиве Виппера есть раздел «История России. Выписки и заметки. Автограф». В нем, в частности, находится серия фрагментов, написанных автором, и, судя по смыслу, все они относятся к тому периоду, когда Виппер, прибыв в Россию, приступил к переработке первого издания «Ивана Грозного». Это происходило между маем 1940-го и июлем 1942 г., когда второе издание «Грозного» было подготовлено и сдано в печать. Напомню, что в момент написания первого издания российские историки Виппер и Платонов дружно проигнорировали записки современника Ивана IV, пленного, ставшего в Москве помощником аптекаря немца Альберта Шлихтинга, и другого активного участника событий, немца-опричника Генриха Штадена. «Сказание» Шлихтинга на латинском языке было обнаружено в конце XIX в. сначала в архиве Ватикана, а затем на языке немецком в одном из германских архивов. Перед Первой мировой войной информация о «Сказании» появилась и в русской научной печати, несколько раз публиковались обширные выдержки из него, а к 1935 г. «Сказание» в переводе и под редакцией А.И. Маленина вышло уже четвертым, исправленным и дополненным изданием[148]148
  Новое известие о России времени Ивана Грозного // Сказание» Альберта Шлихтинга. Перевод, редакция и примечания. А.И. Маленина. Л.: АН СССР, 1934. С. 3–4.


[Закрыть]. В 1925 г. вышло первое русское издание записок Штадена в переводе и с предисловием И.И. Полосина, хотя информация о них появилась в немецкой печати в 1917 г., а в России в 1922 г.[149]149
  Штаден Генрих. О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника. Перевод и вступительная статья И.И. Полосина. М.: Изд. М. и С. Сабашниковых, 1925. С. 5–10.


[Закрыть] В этот же период были опубликованы или подготовлены к печати несколько источниковедческих работ. В книге Виппера, вышедшей в 1922 г., имена Шлихтинга и Штадена не упоминались. Теперь же в рукописных фрагментах военной поры мы находим следы знакомства не только с произведениями Шлихтинга и Штадена, но и с некоторыми работами И.И. Полосина и П.А. Садикова, советского историка, умершего в 1942 г.

В чем заключалась тайная и явная задача Виппера? Перед ним была поставлена цель истолковать новые источники так, чтобы черное стало белым и наоборот; чтобы отрицательное волшебным образом преобразовалось в положительное и наоборот. В Стране Советов в эту эпоху мастеров подобного чародейства развелось с избытком. Шла масштабная перелицовка реального в нереальное, не бывшее никогда в прошлом – в ставшее бывшим! Ко времени же возвращения Виппера в Россию залогом выживания для историков и дореволюционного и более молодого поколения могла быть только угодная власти интерпретация истории (партии, России, всемирной истории, биографии царей, вождей, полководцев и др.) на потребу текущей политики власти. До революции российский историк не смел задевать власть и особ правящей династии, а в остальном он был достаточно свободен. Н. Карамзин, один из самых монархически настроенных историков начала XIX в., заложил основы критического, т. е. честного, отношения не только к историческому источнику (это было сделано до него еще в XVIII в. историками: Шлёцером, Миллером, Щербатовым, Новиковым), но и к неправедной власти и, вообще, к историческому герою. Весь XIX в. прошел под знаком все возрастающей свободы в творчестве историков. Появилось много конкурирующих школ разного толка. Отсюда впечатляющие достижения дореволюционной историографии. Но, несмотря на все более и более проявляемый плюрализм, отношение к личности Ивана IV было, с различными оговорками, единодушно отрицательное. В советское время, и в особенности в эпоху сталинизма, историк все больше превращался в интерпретатора историософских медитаций правителя, прямо или косвенно участвуя в различных фальсификациях и в идеологическом оправдании любой политической конъюнктуры. Сталин не нуждался в объяснениях или в оправданиях перед своим народом. От историков он требовал другого. Они должны были доказать народу на примере истории царя-опричника, что уничтожение «худшей» части народа и проявляемая при этом садистская жестокость власти ему же, народу, а значит и государству, идет на пользу. Тех историков, кто не улавливал пожеланий вождя, уничтожали или до времени сажали. Десятки историков были расстреляны, посажены в лагеря и отправлены в ссылку. Еще совсем свежо было «Академическое дело», в результате которого пострадало несколько историков, в том числе погиб академик А.Ф. Платонов. Незадолго до возвращения Виппера умер в заключении его лучший ученик, первый директор Института истории АН СССР академик Н.М. Лукин (Н. Антонов). Другой историк, один из героев этой работы И.И. Смирнов, наоборот, необъяснимым образом был выпущен из застенка.

Сохранилось предание, которое спустя годы записал в своем дневнике К.И. Чуковский: «Сейчас ушел от меня известный профессор Борис Николаевич Делоне… Рассказал, между прочим, как Сталин заинтересовался «Историей опричнины», разыскал книгу о ней и спросил, жив ли автор книги. Ему говорят «жив». – «Где он?» – в тюрьме. – «Освободить его и дать ему высокий пост: дельно пишет»… Профессору Делоне это рассказывал сам автор – Смирнов»[150]150
  Чуковский Корней. Дневник. 1901–1969. Т. 2. 1930–1969 // Эпохи и судьбы. Т. 1. М., 2002. С. 621.


[Закрыть]. Очень похоже на правду, хотя у Смирнова работы с таким названием я не нашел. Всю грозненскую эпопею Сталин раскручивал лично. Знал ли Виппер о судьбах историков и исторической науки в СССР, принимая решение вернуться на родину по приглашению генсека? Не мог не знать.

Несмотря на то, что записки Штадена и Шлихтинга уже много лет как были переведены и имели предварительные археографические описания, до 1942 г. они не использовались ни в одном серьезном труде. Скорее всего, историки не решались браться за тексты, в которых прочитывалась резко отрицательная характеристика не только личности Грозного, всей его деятельности как правителя, его опричнине, изуверским казням, но и рисовались неприглядные картины московской государственной и повседневной жизни и, что не менее важно, давались уничижительные характеристики русским людям. При этом и сами свидетели (особенно Штаден) представали перед читателем как умные, но наглые грабители и убийцы, призывавшие к ответной военной интервенции Запада (эфемерной Священной римской империи германской нации) в Московию. Учитывая относительную скудость подлинных источников, дошедших от грозненского времени, эти записки производят сильное впечатление на читателя, впервые с ними познакомившегося. Удивительная наблюдательность, откровенность, обилие фактов и психологических зарисовок, даже ошибок, дает то ощущение подлинности, которое может предложить только свидетельство очевидца.

Из предварительных набросков (тезисов) Виппера и других сохранившихся авторских материалов видно, в каком направлении историк получал советы (или указания?) академика Б.Д. Грекова доработать свою старую книгу. Дело в том, что почти не измененные рукописные фрагменты вошли затем в развернутый доклад, который Виппер сделал на сессии Института истории летом 1942 г., а тексты последнего затем вошли во второе издание «Грозного». И тезисы, и доклад составили содержание новой главы: «Борьба с изменой» и дополнили главу: «Посмертный суд над Грозным». Однако сначала были написаны тезисы.

Изучая тезисы, замечаешь, что у Виппера была предварительная установка: усилить линию борьбы с негативным отношением подавляющего большинства историков дореволюционного и постреволюционного времени к Ивану IV и его деяниям. Виппер должен был дать исключительно положительную характеристику личности царя, опричнине, его внутренней и внешней политике, преобразуя смертные грехи, военные и политические катастрофы, убийство сына, искусственно организованную Гражданскую войну, развязанную царем против собственного народа, во все положительное, провидческое, достойное великого правителя. В крайнем случае совсем не говорить о темных сторонах его правления. Напомню: до революции Виппер не был известен как историк-исследователь, т. е. знаток архивных документов, музейных хранилищ, историографической и источниковедческой традиции. Он был отличным интерпретатором чужих трудов и устоявшихся знаний, которые воспринимались им как материал для чтения лекций, написания учебников, построения историософских теорий, способных, подобно роману, увлечь слушателей. Отличное качество! Специализация в науке – исследователь или лектор-преподаватель, – давняя традиция не только для России. Очень редко кому удается заниматься и тем и другим на одинаково высоком уровне, т. к. это очень разные сферы деятельности, требующие редко совместимых талантов. Вот и Виппер, поднабравшись впечатлений, подошел к новым источникам с привычными для него мерками. Ведь большую часть своих предыдущих книг, в том числе «Ивана Грозного», он писал не на базе первоисточников, а на основании исследовательской литературы, т. е. работ других авторов. Так пишутся учебники или популярные очерки, но не строгие научные исследования. Виппер хорошо владел навыками педагога и популяризатора.

Приступая к обновлению книги и предполагая обсудить материал с коллегами по цеху, Виппер предварительно набросал десять тезисов. Не сохранилось никаких других следов углубленной работы с немецкоязычными первоисточниками, и это несмотря на то, что немецкий и латинский языки он знал великолепно. Его научный метод прост: сначала формулируется тезис, который затем в докладе и книге подкрепляется ловко подставленной цитатой из опубликованного на русском языке текста немецкого первоисточника. Здесь он демонстрирует так называемый «иллюстративный метод» в историческом исследовании. И в другом он сразу превзошел самого себя дореволюционного, поскольку реэмигрант Виппер подошел к решению задачи как истый советский начетчик от науки (откуда что взялось?). После него развязное отношение к интерпретации древних источников на долгие годы стало чуть ли не нормой в советской медиевистике. Даже Бахрушин и Смирнов, испытанные тюрьмой, ссылкой, «марксистско-ленинской идеологией», а после всего этого хорошо прикормленные советской властью, держали себя более сдержанно. Остановлюсь только на наиболее существенных тезисах Виппера.