Текст книги "Жизнь пройти"

Сумевший добиться огромного влияния на дела в государстве на самом верху, прожжённый мошенник Березовский, имея виды и в дальнейшем успешно действовать в роли «серого кардинала», убедил Ельцина поставить у руля – пока, до времени – скромного, малозаметного помощника Собчака… Ах, в какую ярость, должно быть, пришёл прохиндей позже, когда дошло до него, какую ошибку он совершил и как скрежетал зубами до самых своих последних подлых дней!

Подобные чудесные происшествия наводят на мысль, что в какой-то момент богиня Клио устаёт от творящихся на Земле безобразий и восстанавливавет справедливость, жестоко карая зарвавшихся персон.

С тех пор прошло много лет – и сегодня мы имеем то, что имееем: всевозможных проблем достаточно, и все мы переживаем тревожные времена.

Складывается впечатление, что нашего президента последнее время одолевает усталость и он уклоняется от радикальных решений. Это заметно, например, по его реакции на пенсионную реформу и половинчатым мерам по изменению ужасной, по сути преступной, бюрократической системы возвращения на родину соотечественников, оставшихся за пределами России.

Время идёт. И с каждым годом остаётся, не уходит тревожный вопрос. Неизбежно наступит момент, когда много сделавший для страны президент уйдёт, – кто явится ему на смену?

3.11

Порой одолевают мысли о путях человечества, о развитии духовного начала в человеке, в своё время расстававшемся с первобытной дикостью и становившемся разумным.

С течением времени – с чередой общественных, сменяющих одна другую, формаций – в духовном бытии человеческом выработалась устойчивая тенденция: жёсткое неприятие инакомыслия.

Развитый, творчески воспринявший культуру древних греков, цивилизованный Рим зверским образом расправлялся с первыми христианами (да и само по себе перед тем предание Иисуса казни собственным народом говорит о том же).

В свою очередь, обретший силу католицизм нещадно уничтожал еретиков и устраивал крестовые походы против иноверцев.

Борьба с инакомыслием во времена великой французской революции увенчалась изобретением замечательной машины, прекрасно умевшей отделять от тел головы, поскольку в них обнаружились неподходящие мысли.

Вот и в России после года 1917-го случилось всё то же, по той же причине:

– в гражданскую войну брат шёл на брата;

– в годы великого террора, когда какой-нибудь там «правый уклонист» от генеральной линии партии немедленно отправлялся известно куда (замечательно точную картину дал Юз Алешковский в своём стихотворении «Товарищ Сталин – вы большой учёный», где присутствует намёк на пребывание его когда-то в сибирской ссылке: «вы здесь из искры разжигали пламя… спасибо вам – я греюсь у костра»).

В сороковые, в сердце цивилизованной Европы, конфронтация, усиленная расовой теорией, приняла чудовищные размеры по уничтожению себе подобных – в сущности это был новый, невиданный «крестовый поход», остановить который удалось с великими жертвами.

Ну а сегодня противостояние приобретает глобальные масштабы в мире, где головы отрезают уже просто за непослушание, а придуманная Западом толеранса направлена лишь в одну – назначенную – сторону, другая же сторона ошельмовывается и отрицается.

Вот и в России общество по сей день переживает раскол до полного неприятия противоположных взглядов – вплоть до того, что порой в ход идут бейсбольные биты…

Ожидал ли Создатель таких сюрпризов от своего творения?

4.11

Анонс на телеканале:

– А сейчас: «Дежурный по стране» – гениальный во всём – Михаил Жванецкий!

Услыхав, думаешь, что вроде как-то не очень красиво, что не совсем хорошо телевизионщики придумали такое для человека, у которого всё в порядке с юмором. И задаёшь себе вопрос: а кто же мог бы возразить этому? Напрашивается ответ: только он сам.

Однако, выходит, возражений не поступило…

5.11

Вспомнился мне один, довольно весёлый, анекдот ещё советских времён.

Учительница принесла в класс кирпич, чтоб поговорить с учениками о его назначении – важной роли в жизни людей. В связи с этим известному Вовочке (кстати сказать, чуть ли не менее популярном тогда, чем Чапаев) был задан вопрос:

– О чём ты думаешь, глядя на этот кирпич?

Тут же, без паузы, Вовочка отреагировал:

– О бабах.

– Что это такое ты говоришь?! И почему это?

– А я всё время думаю о бабах.

Обратился я к этому анекдоту по одной причине: эти наши либералы совершенно неисправимы. Подобно упёртому Вовочке, они думают только об одном, по ноздри погружены в чёрнобелую картину мира: всё, что было при проклятом режиме, – отвратительно; всё, что потом принесли они, – прекрасно.

Об этом пишутся книги, снимаются фильмы… А почитаешь, посмотришь – увидишь: за всем этим скрывается пресловутый «вовочка».

Вот и фильм о Галиче…

Какой яркий след оставила в культуре эта незаурядная личность до того как она стала дессидентствующей и противницей режима и почему она таковой стала – это уже создателей не интересует.

6.11

Тридцать лет назад глуповатый лидер великой страны, территория которой составляла одну шестую часть суши, с гордостью объявил народу: «Процесс пошёл!» Вот спросить бы его сейчас, какой-такой «процесс» тогда застрял в его бедной голове – да куда там! Толку не добьёшься.

Но тот процесс, который принесли девяностые, продолжается, как ни странно, и сейчас – происходит убыль населения под знаком: уходят русские. И происходит это по всем мыслимым параметрам:

– множество населённых пунктов (не только на обширных пространствах Дальнего Востока и Тихоокеанского побережья, но и в Европейской части России) просто-напросто поисчезало в результате катастрофического обвала экономики;

– городки, деревни, посёлки брошены на выживание с неопределённым будущим, да ещё подвергаются пресловутой «оптимизации», выдуманной сидящими в столичных кабинетах какими-то странными в отечестве доморощенными «иностранцами», – то есть попросту уничтожению школ, больниц, фельдшерских пунктов;

– крупные города и области обречены существовать по известному принципу: «Москва далеко, а мы тут все ходим под губернатором» (а кто они такие – губернаторы – для простого народа? не пора ли их всех переименовать в воеводы?) – и чем дальше от Москвы – тем ужаснее (вот один, например, аж на Сахалине, чтоб, как видно, больше его уважали – а уж как он сам себя уважал! – завёл себе авторучку с бриллиантами, другой (на моей родине) чрезвычайно плодородную чернозёмную землю сплошь стал раздавать не крестьянам, которым ещё сто лет назад это было обещано, а новым богачам-латифундистам – тем, коим пахать и сеять неинтересно, им другая нужна прибыль – неважно от чего.

И всё это творится на фоне умножающегося количества олигархов, получивших свои умопомрачительные богатства как раз за счёт народа. Такое положение не было удивительным при Ельцине. Но почему же по существу всё это продолжается сейчас?

8.11

Какие странные парадоксы случаются на нашем телевидении.

Ведущий известной передачи Владимир Соловьёв – человек одарённый, весьма неглупый, эрудит, обладающий огромными знаниями в разных сферах, с отличным чувством юмора, хорошо владеющий русским языком и свободно умеющий коротко и ясно подать любую проблему… Порой слушать его яркие монологи – одно удовольствие.

И вдруг… Словно сорвавшись со всех тормозов, вступает чуть ли не в ругань – во-первых, совершенно невозможную в такой передаче и, во-вторых, недостойную для тележурналиста такого уровня – в этакую примитивную перепалку с одним из присутствующих на передаче, что совершенно недопустимо для опытного профессионала-тележурналиста не только само по себе, но и по отношению к остальным участникам. Всё это выглядит просто оскорбительно. И тут уж совсем не важно, кого он выбрал в жертву, чтобы даже не поставить на место, а просто прилюдно уничтожить. – Ковтуна или кого другого… он срывается порой на прямые оскорбления (что, кстати, немыслимо в других подобных передачах). В такие минуты становится стыдно за ведущего и обидно за жертву, которую жалко.

В самом деле, что может чувствовать человек, когда раз за разом, с повышенной нотой в голосе, его прерывают, как на допросе, таким вот макаром: «Я ещё раз говорю!..» Далее следует вопрос, в чём-то уличающий несчастного…

10.11

Боже, сколько же глупостей походя творится в нашем культурном пространстве! Совершенно не понимаю, почему замечательному литературному фестивалю кто-то умудрился дать такое название: «Территория слоff»… Прочтёшь такое – и словно нечаянно хлебнёшь уксуса.

Нельзя ведь безнаказанно уродовать русский язык латиницей: он способен и отомстить, превратив славное мероприятие в «Территорию ослофф»…

12.11

Никому в голову не приходит, что прекрасный современный мир с его потрясающими техническими достижениями: городами-монстрами, возносящими к небу эти стеклянные уроды-небоскрёбы; с умопомрачительным и, ясное дело, не вечным, морем электрического света; с бездной диких, немыслимых развлечений, – по существу жесток к человеку, пока ещё не ставшему роботом и всё ещё живому, тёплому – во плоти и крови.

Двадцать первый век зримо даёт почувствовать тоску по первобытному чувству, возникающему от тихого общения с природой. Как гениально угадано и как замечательно коротко сказано об этом ещё сотню лет назад Чеховым в одном из его рассказов:

«Бывает так, что в тёмную келию постника, погружённого в молитву, вдруг нечаянно заглянет луч или сядет у окна келии птичка и запоёт свою песню; суровый постник невольно улыбнётся, и в его груди из-под тяжёлой скорби о грехах, как из-под камня, вдруг польётся ручьём тихая безгрешная радость.»

Или вот как передано ощущение бытия человеческого – поистине космическое:

«Когда в лунную ночь видишь широкую сельскую улицу с её избами, стогами, уснувшими ивами, то на душе становится тихо; в этом своём покое, укрывшись в ночных тенях от трудов, забот и горя, она кротка, печальна, прекрасна, и кажется, что и звёзды смотрят на неё ласково и с умилением, и что зла уже нет на земле и всё бдагополучно.»

Или ещё такое:

«На реке и кое-где на лугу поднимался туман. Высокие, узкие клочья тумана, густые и белые, как молоко, бродили над рекой, заслоняя отражения звёзд и цепляясь за ивы. Они каждую минуту меняли свой вид и казалось, что одни обнимались, другие кланялись, третьи поднимали к небу свои руки с широкими поповскими рукавами, как будто молились…».

19.11

В истории России остался поразительный пример бездействия, преступного отношения к своим прямым обязанностям перевернувшегося, как в сказке, из генсека в «президенты» Горбачёва: отсутствие с его стороны какой бы то ни было реакции на Беловежский сговор.

Что же могло тогда произойти, будь на его месте адекватный лидер Великой державы?

За нарушение всех норм государственной политики госдеятелями высшего звена – арест с последующим разбирательством преступного деяния. Подобная акция была бы правомочной. Но белорусское отделение КГБ напрасно ожидало указаний.

В результате и в самом деле случилась геополитическая катастрофа, последствия которой наблюдаем мы сегодня. И вряд ли можно предсказать, какие осложнения ожидает наш мир в будущем.

Не утихает боль от немыслимого беспорядка в умах, творящегося на Украине. Люди, стоящие там у власти, не желают даже скрывать свой подлый нрав.

В поисках причины столь неадекватного поведения и в надежде хоть как-то объяснить этот феномен оглядываюсь назад – в нашу общеславянскую историю. И не нахожу утешения.

В конце века XVI-го Запорожская Сечь, будучи формально под рукой Сигизмунда – короля Великого княжества Польско-Литовского – служила для него неким заслоном от натиска османов и набегов крымских татар. Именно по этой причине запорожцы пользовались относительной вольностью и сами совершали разбойничьи вылазки на своих извечных врагов. А когда король их натравливал, не гнушались напасть и на соседей, своих братьев-славян – русских, удивляя своим диким коварством.

Об одном из таких эпизодов так сказано у Карамзина:

«…600 литовских (так названы они историком по принадлежности, а на самом деле это запорожцы, которых в России называли черкасами, – Б.С.) казаков разбойничали в южных пределах России, сожгли новый город Воронеж, убили тамошнего начальника, князя Ивана Долгорукова».

В этой скупой записи не отражены характерные и весьма неприятные подробности нападения, которые вскрываются из следующего документа.

(«Воронеж в документах и материалах», Воронеж, Центрально-Чернозёмное книжное издательство, 1987, 272 с.)

Воронеж в те годы был новой крепостью (деревянной), отстроенной на южной окраине Московского княжества, то есть, по-современному сказать, был он городом окраинным (по-старинному, как в документе: украинным).

Как видно из донесения, запорожцы действовали не просто хитростью, но не погнушались гнусным обманом слишком доверчивых москалей. И отличились на этом подлом пути звериной жестокостью к им доверившимся, отнеслись к ним как к лютым врагам.

Как ни посмотреть, это были с их стороны действия предательские, ибо Московия, оттянув главное войско на Север, находилась тогда в состоянии войны со Швецией.

Подобным образом позднее поступил Мазепа, уверовавший в то, что успех нашествия Карла XII-го предрешён.

Не являются ли к нам сегодня тени мрачного прошлого?

2.12

Чемпионат мира по боксу… среди женщин. Надо признаться – зрелище пренеприятное. Изо всех сил уподобляться мужикам – постыдное это для дам дело. Заметно однако, что молотят в основном по голове, поскольку груди и живот, в отличие от мужчин, травмировать небезопасно для женского организма, ибо эти части тела ещё, даст Бог, могут понадобиться будущему ребёнку. Неужто им этого уже не нужно?

Приходит в голову простое соображение: природой ли сотворено это прекрасное создание или Бог вылепил женщину из ребра адамова – всё едино. Она создана не для этого.

Остаётся одна надежда: быть может, в какой-то момент кулаками повыбивают друг дружке дурь из голов.

3.12

По телевидению показывают танцы… Такое впечатление, что прорвались на сцену киношные пришельцы с планеты обезьян. И они теперь присутствуют всюду: и на всевозможных развлекательных шоу, и в сценическом сопровождении вокалистов. То, к чему когда-то стремилась мировая высокая культура танца, не терявшая связь с балетом, – теперь попрано и низведено до уровня примитивного, полуакробатического кривлянья… приправленного элементами камасутры. Ну как же без неё, любимой?

4.12

Современные городские «пейзажи» по всей земле – хоть в Европе, хоть в Азии, не говоря уж об Америке, – убийственно схожи своим видом. Прежнее замечательное различие для разных стран исчезло. А ведь тут утрачено богатство разнообразия, которым славен был мир ещё недавно по историческим меркам.

Грустно смотреть на эти горделиво вознёсшиеся к небу, причудливой формы, стеклянные чудища. Современные архитекторы, вымудрившие всё это, – они уже не земляне. Они – словно засланные к нам инопланетяне, для них жизнь заселена этакими механически движущимися в их пространстве манекенами. И сами они того же рода. В их жилах уже не течёт тёплая кровь – потому они уже не знают, что означает для нормального человека простое, тёплое для души – не загнанное в шикарную клетку! – обиталище. О чём думали древние строители, возводя первые города на земле? Прежде всего о том, как жить человеку в согласии с традициями. Главное же для нынешних архитекторов – как внешне в целом будет выглядеть их сооружение. И ноль традиций.

7.12

Расцветшая до безобразия какая-то глуповатая толеранса со стороны властей распространилась – без разбору – на всё пространство культуры. Нынешние всевозможные музыкальные передачи по телевидению слушать и смотреть невозможно без оторопи и отвращения.

Вот «концерт»… Ну ладно, гоняли бы это на каких-то иных сценических площадках, а тут – в святая святых – в Кремлёвском (!) дворце дают ужасную по своей примитивности лабуду! Выходит, сам Кремль спасовал и уже подчинился сытой, потерявшей всякое соображение гламурной попсе?!

9.12

Когда-то Российскую империю на весь свет ославили, прилепив ей кличку: «тюрьма народов». Услышать такое от малосведущего иностранца – не удивительно. Но к этому причастны не только иностранцы. На этом отличились, как ни странно, не блещущие умом соотечественники.

Но посмотрим же, как создавалась она, эта «тюрьма народов».

Тут достаточно привести яркие примеры из истории бесчисленных войн – в большинстве оборонительных! – Московии, когда длилось многовековое противостояние охватившей её с Востока и Юга распавшейся, но всё ещё таящей немалую угрозу, Золотой Орде (казанским, астраханским, крымским татарам).

Москва медленно, но верно избавлялась от постоянного урона, наносимого беспрестанными происками и набегами неспокойных соседей. Как это делалось?

Например:

– после взятия Казани (которое волжские татары получили в ответ на свои непрекращавшиеся набеги) Иван Грозный привёз в Москву пленённого казанского хана Едигера (который в ходе этой войны показал себя коварным, непримиримым и жестоким врагом), обласкал, даже оставил жить в Кремле – в ранге князя московского – в большом доме со множеством приближённых и слуг;

– при Борисе Годунове окончательно, наконец, был побеждён сибирский хан Кучум, хоть пленить его самого не удалось, – но сыновья и прочие родственники хана с великим торжеством и оказываемым им, пленникам, почётом въехали в Москву.

В этом сказывалась приверженность выстраданной традиции всячески приблизить верхушку, чтоб затем оказывать влияние на целый народ. И всё это было не только мудрым дипломатическим шагом к примирению, но и определённой точкой отсчёта к сохранению побеждённой нации, что и показала дальнейшая история вплоть до советских времён.

Такова Россия была всегда!

А можно ли себе хоть на минуту представить, чтобы подобным образом поступали с побеждёнными, например: Кортес с ацтеками, британцы с индусами?.. Или чтоб американцы в своё время в столице встречали с почестями индейского вождя, а не засовывали его в индейскую резервацию?

Так что настоящих тюрем для народов по всей земле можно отыскать немало – но Россия таковай не была.

11.12

Бывает, кто-нибудь из наших медийных персон пройдётся этак с иронией по адресу Карамзина: мол, «Историю государства Российского» писал по заказу царя – то есть следовал воле и предписанию самодержца.

Ровным счётом наоборот, не соответствует тогдашним реалиям – ни в малейшей степени. Ибо уникальный труд историка был совершенно самостоятелен, феноменально свободен, независим от каких бы то ни было влияний. И коль уж попалось тут на язык словечко влияние, то можно ещё раз с удовольствием применить его смысл: это он, божьей милостью историк, сильно повлиял на царя!

Что же произошло на самом деле? Историку было позволено пользоваться архивами. Если разобраться, кем позволено?

Позволено самим Александром, который и знаменитый лицей основывал с единственной благородной целью: дать образование России. И это он, увлечённый тогда идеями Сперанского, – этакий главный в империи либерал-реформатор – однажды в разговоре с Карамзиным, уже работавшим над «Историей», высказался за модернизацию самодержавия. Карамзин же весьма скептически отнёсся к идее либерализма по отношению к России да ещё исходящей от самого царя. Мало того, он крепко поработал над многостраничным, специально предназначенным для царского чтения, трактатом «О древней и новой России в её политическом и гражданском отношениях» – сочинением, которое попервоначалу вызвало гнев Александра, но позже царь изменил своё к нему отношение – принял критику историка, побывавшего во многих странах Европы (и даже в охваченном революцией Париже). А побывал он там на равных, даже удивляя европейцев своими познаниями. Владение всеми европейскими языками (включая латынь) позволяло ему и свободно вести беседу с философом Кантом, и внимать речам Мирабо и Робеспьера, которые ему довелось услышать.

Так что же было в этом трактате?

В этих записках император получил довольно жёсткую критику и преобразований в стране, и допущенных «политических ошибок» (формулировка Карамзина – Б.С.) в отношениях с Бонапартом, которые неизбежно приведут к последствиям. Историк задавал суровые вопросы (и – кому? царю!):

«Для чего мы легкомысленно войною навели отдалённые тучи на Россию? Для чего не заключили мира прежде Аустерлиц?»

Тут у меня нечаянно возникает попутное соображение: историк не задумывается ничуть, к о м у он это всё излагает, а самодержец, сначала разгневавшись и потом подумав, признаёт его правоту!

Для Карамзина свершившиеся события были предвестием надвигающейся на Россию грозы, которую – как он – не чувствовал никто – даже сам царь. По сути это было пророчество, сделанное в 1811 году! Своим острым умом он проник в самое нутро заносчивого, невообразимо тщеславного, угрожающего России, воителя. Историк характеризует его ближайшие намерения таким образом: «перебьёт и перестреляет он ещё очень многих, пока совершенно не слезет с цепи иль не взбесится».

Но вспомнилась ли Александру эта ранняя убийственная характеристика Бонапарта, когда тот уже сидел в Москве?

Вызвала критику и внутренняя политика Александра: осуществляемые в стране реформы. Историк писал: «издаются две книжки под именем проэкта Уложения. (В 1809 году созданная Комиссия, которую возглавил Сперанский, издала «Проект Гражданского уложения Российской империи» – Б.С.) Что ж находим? Перевод Наполеонова Кодекса! Какое изумление для России? Какая пища для злословия! Благодаря Всевышняго, мы ещё не подпали железному скипетру сего завоевателя; у нас ещё не Вестфалия, не Италианское Королевство, не Варшавское Герцогство, где Кодекс Наполеонов, со слезами переведенный, служит Уставом Гражданским. Для того ли существует Россия, как сильное Государство, около тысячи лет; для того ли около ста лет трудимся над сочинением своего полного Уложения, чтобы торжественно перед лицом Европы признаться глупцами и подсунуть седую нашу голову под книжку, слепленную в Париже шестью или семью экс-адвокатами и экс-якобинцами? <…> Русское право так же имеет свои начала, как и Римское; определите их, и вы дадите нам систему Законов.»

В целом можно сказать, что почти весь карамзинский трактат был наполнен советами, как венценосцу в России следует управлять государством.

Пушкинское «Дней Александровых прекрасное начало» было характерно ещё и тем, что на самом верху уже витала идея отмены крепостного права. Карамзин призывал к тому, чтобы это величайшее и сложнейшее дело не делалось поспешно, без учёта реального положения вещей. Например, таких: «ежели не будет в России умных и честных Губернаторов, то не будет благоденствия и для поселян вольных. <…> В заключение скажу доброму Монарху: “Государь! История не упрекнёт тебя злом, которое прежде тебя существовало (положим, что неволя крестьян и есть решительное зло), – но ты будешь ответствовать Богу, совести и потомству за всякое вредное следствие твоих собственных уставов.”»

О да! Даже через полстолетия в ходе совершаемого освобождения крестьян этих самых «вредных следствий» было достаточно.

(Признаться, при чтении этого замечательного карамзинского напутствия царю пронзила меня до печёнок весёлая мысль: а что если в наше насквозь толерантное – безимператорское – время кто-нибудь нашёлся бы написать наставления… Путину, выделяя для наглядности обороты из обращения Карамзина, да ещё в том же тоне и на «ты»? Скажем, это могло бы выглядеть таким образом: «Добрый наш Президент! История не упрекнёт тебя злом, которое прежде тебя существовало (положим, что горбачёвско-ельцинское “правление” и есть решительное зло), и в ней, Истории, останется не одно лишь эхо от твоих замечательных речей во время прекрасно организованных прессконференций, – но ты будешь ответствовать Богу, совести и потомству за всякое вредное следствие твоих промахов: неблаговидному попустительству невменяемому новому купеческому сословию; сохранения безнаказанности для касты “неприкасаемых” – всех этих одиозных фигур вроде сердюковых и прочих чубайсов, когда-то окружавших тебя в начале пути; поддержке пресловутой пенсионной реформы, ставшей возможной лишь из-за непонятного табу прикасаться к умопомрачительным олигархическим СВЕРХприбылям.»

Что ж, Александром обращение Карамзина было-таки услышано. Но вот было бы услышано подобное наверху теперь? Это вопрос.)

Высочайшая образованность, огромная база знаний, прекрасное владение родным языком позволили Карамзину стать уникальным летописцем – проникать в самый нерв событий, вершившихся в России на протяжении веков, постигать сложности характеров и судеб исторических личностей.

В этой его «Истории» – колоссальном труде – огромное, трудно поддающееся воображению, количество совершенно непредвзято изложенных исторических реалий, фактов, дипломатических – нередко просто-напросто виртуозных со стороны Москвы – сношений с европейскими и азиатскими странами, переписки венценосцев… И всё это – строго на основе сведений, полученных из летописей и документов отечественных (порой даже секретных) и зарубежных, доступ к которым ему был открыт по линии международных связей. За всем этим стоит его немыслимый, титанический труд.

И, к тому же, читаешь его просто как увлекательный роман. Читать «Историю» сегодня – в 21-м веке! – чистое наслаждение, чего не бывает при чтении, например, современных, как правило, с жуткой претензией, романов. Тут уж приходит ясное понимание, что не один лишь Пушкин является создателнм того языка, на котором мы говорим и пишем. Несомненная заслуга в этом принадлежит и Карамзину. Возникает ещё одна интересная мысль: и Карамзин, и Пушкин, и Тургенев обладали превосходным знанием языков иностранных – не повлияло ли это благотворно на владение родным языком?

По масштабу содеянного Карамзиным приходит на ум лишь одно сравнение – это подвиг подобный тому, который совершил Владимир Даль, создавший уникальный словарь русского языка. Оба их труда – это наше колоссальное национальное достояние.

В эту высокую ноту позволю себе внести небольшой диссонанс: кое-что из личного опыта. Приятно было мне лишний раз убедиться, что моя – может быть, в основном эмоциональная – вера в «норманнскую теорию» совпадает с представлением Карамзина, который тоже когда-то выразил полное доверие древней народной летописи. Возникло тут у меня ещё одно попутное соображение: норманн – по-нашему варяг – Вильгельм Завоеватель оказал сильное влияние на покорённые народы по обе стороны Ламанша. Славяне же подчинили пришлых варягов своим обычаям, приправленным позднее православием.

13.12

Экие чудеса случаются в нашем литературном мире. Некий писатель, написавший уже кучу книг, издающихся к тому же и в Европе, – лауреат многих премий даёт интервью, говорит дельные вещи о профессии, о творчестве и вдруг… Мастер прозы, заслуженный литератор, отмачивает этакую штуку – ну никак ему не удержаться от пресловутой моды оригинальничать! На вопрос о том, какие имена в не чуждой философии литературе являются для него значительными, – он не даёт прямого ответа, зато почему-то, подобно какому-нибудь там отвязанному подростку-рэперу, производит в поэты Кафку(!) и даже… Фрейда!

Мама родная!

14.12

«Литературная газета» отметила 90-летие Чингиза Айтматова двумя статьями – на целую страницу каждая. Вспомнилось, как зачитывались его романом «И дольше века длится день» – это было тогда настоящее откровение для русских читателей, хоть и происходило всё в романе, как говорится, на периферии. Пик популярности писателя пришёлся на перестройку, когда – как справедливо заметил востоковед (автор первой статьи) Леонид Медведко – «он на первых порах доверился Горбачёву, не подозревая о его влюблённости в самого себя».

О да, с этой странной влюблённостью генсек-«президент» много чего натворил в стране. Айтматов тогда хоть и восхищался гласностью, но, как незаурядный мыслитель, сказал в интервью Феликсу Медведеву в 1987 году (для «Огонька»), что надо нам, «чтобы мы всё-таки выдержали это испытание, которое претерпеваем сейчас (курсив мой – Б.С.). Это – великое самоиспытание. Это испытание будущим.» И уже тогда писатель об этом догадывался.

Это и в самом деле было некое «испытание будущим», которое (как испытание) тогда, похоже, не понимал никто, начиная с главы страны. Это теперь мы – оказавшиеся уже в этом самом будущем – что называется, своей кожей переживаем последствия. Воистину: настоящий мыслитель подобен сейсмографу, улавливающему малейшие подвижки земной коры. Вот что высказал в упомянутом интервью Айтматов о посещении одной из фрунзенских спецшкол во время встречи с… английскими писателями:

«Мы увидели ангельски чистые лица детей, жаждущих узнать нечто новое от новых людей, в частности об Англии, каким доверием и красотой светились их глаза, и я испугался, это произошло невольно, я испугался: а что если в души этих детей будут посеяны не те семена, не та, а искажённая истина, какая это будет трагедия.»

Он был прав, человек с обострённой наблюдательностью. Может, кто-то из тех, уже подросших, детей нынче уже обретается в глубоко чуждой им Британии, а оставшиеся, если они ещё живы, по сей день воображают, что там – рай?

Но тут, со всем этим, я не могу не сказать о другом.

В связи с юбилеем замечательного Айтматова я не мог не вспомнить о близком ему по духу человеке, который внёс огромный вклад в популярность Айтматова в стране – да и не только в ней. Это был московский журналист Владимир Коркин, который не только писал статьи, брал у писателя интервью, составлял комментарии и готовил его произведения к печати, но и сам переводил с киргизского прозу и поэзию (например, известного поэта Аалы Токомбаева).

Вот и мне выпало счастье общаться с Владимиром в восьмидесятые, когда он буквально вмешался в судьбу случайного визитёра вроде меня – человека, впервые появившегося в газете… Повезло сблизиться с журналистом, круто повернувшим мою жизнь, наградившим меня первыми публикациями.

Поразительно было видеть тогда, как он, оставаясь действующим сотрудником «Литературной газеты», успевает одновременно осуществлять, например, публикацию огромного и весьма актуального диалога китов литературоведения Архипова и Затонского и продолжать нести на своих плечах колоссальный труд переводчика для отечественных и британских изданий.

Воочию приходилось мне наблюдать, как с самого утра до позднего вечера – с авторучкой в руке и рядом стоящей на столе портативной пишущей машинкой – он изводил гору бумаги, часть которой тут же отправлялась в корзину. Это был для него привычный ритм жизни, нарушаемый лишь вынужденными перерывами, когда он должен был срываться с места и лететь в Киргизию.