Текст книги "Жизнь пройти"

Но что это за изобретение? Какова его функция?

Наиболее ярко, как мне кажется, его вмешательство в языковый строй заметно в английском – тут одна из его ролей такова: артикль служит в качестве некоего указующего перста: вот, мол, это есть не глагол или там другая часть речи, а именно существительное (ту же функцию выполняет и приставка, указующая на глагол).

О чём это говорит?

О том, что появление этих, как будто удобных, вспомогательных средств, – есть вынужденная мера, поскольку в языке скопилось немало слов, совершенно одинаковых по написанию, могущих быть как существительными, так и глаголами (на вскидку, например: hous, light, hand, head).

В русском языке подобной проблемы не существует, ибо в слове не могут одновременно сочетаться два разных назначения: сообщества существительных и глаголов функционируют отдельно в своём богатейшем разнообразии и потому здесь не нуждаются в каком-то указующем персте.

Что касается другой функции английских артиклей, то она напоминает этакий феномен навязчивой идеи, которая состоит в намерении непременно обозначить принадлежность предмета – то есть определить, где тут свой, где чужой (уж не кроится ли за этим антитеза: абориген – завоеватель?).

Русский язык опять-таки в этом не нуждается, и все подобные тонкости упрятываются в контексте, чем ничуть не нарушается ясность изложения. Ведь это и есть, скажем так, изощрённость, позволяющая не принимать в свой мир этот языковый балласт, каким видятся русскому глазу все эти бесчисленные, разбросанные по тексту, определённости-неопределённости.

Ненужность в русском артиклей определяется наличием других средств, например: самим местоположением слова во фразе, словесными окончаниями, местоимениями, прилагательными, то есть именно тем, что не понадобилось убирать и что делает язык и богаче, и красивее в написании, когда оно не подвержено непрестанному мельканию множества однообразных служебных слов вроде артиклей, частиц и предлогов. (Думаю, в своё время оценивая возможности русского языка, это хорошо понимал Тургенев. Известно такое его признание: «когда пишу по-английски, на мне как бы надеты тесные сапоги».)

Если же говорить о свободном порядке слов, краткости, отсутствия засилья громоздких синтаксических форм, то всё это русский язык роднит с латынью – и это наводит на мысль, что он не растерял, сохранил своё исконное богатство, которое, кстати сказать, сегодня подвергается опасности.

Не забыть бы нам, каким роскошеством мы всё ещё владеем.

Возникают в памяти совсем простые примеры, сами за себя говорящие:

 
Omnia mйa mйcum pо́rto.
(Всё моё ношу́ с собой.)
 

Тут – ни в латинском, ни в русском – не требуется подлежащего, поскольку и так ясно, о чём идёт речь.

И вот знаменитое послание Юлия Цезаря: «vēni, vпdi, vпci» вполне адекватно переводится только по-русски – «пришёл, увидел, победил». В других переводах без подлежащего не обойтись, непременно требуется вставлять это самое Я: по-английски I, по-французски Je, по-немецки Ich – да ещё с утяжелением конструкции.

Ещё пример: vita brevis, ars longa. Точный перевод: жизнь коротка, искусство вечно – в обоих случаях нет никакой нужды повторять каждый раз связку есть, которую обязательно потребуют и английский, и немецкий, и французский.

20.02

Жизнь полна чудес. И встречаются они нам порой там, где их не ждёшь – в привычной, обыденной и, казалось бы, никак не связанной ни с чем чудесным обстановке.

Однажды, будучи в гостях, полюбовались мы кактусом, занимавшим в комнате целый угол. Хозяйка взяла нож и отрезала небольшой кусок от бокового отростка.

– Вот, возьмите с собой. Дома воткните в землю – а там увидите что дальше будет.

Повертела в руках.

– Погодите. Что-то этот мне не очень нравится. Пусть будет ещё один – запасной.

И отрезала другой.

Но мы приняли оба подарка, уготовив одинаковую участь обоим.

Домашняя процедура посадки была нехитрой: подержали их какое-то время в стакане с водой до появления этаких нежных корешков, затем «воткнули» оба в землю в небольшом горшке. И как-то так – среди других растений – новый этот жилец не был предметом особого внимания: ну рос себе и рос «двойной» кактус как ему хотелось…

А между тем он подрастал на глазах!

И вот… минуло более чем полтора года, прежде чем я удосужился внимательнее присмотреться к «двойняшке». И был просто поражён – перед моими глазами было всамделишное чудо из чудес! Этому моему запоздалому – неблагодарному – взгляду открылись потрясающие вещи, которые теперь, с таким опозданием, я должен был осознать.

На этих, можно сказать, родных братьях воочию была видна их биография – да ещё какая! И вся жизнь их наглядная представилась ведомой какой-то таинственной силой!

Я припомнил: как же это у них всё начиналось?

Прежде чем предложить своё нехитрое исследование, я просто обязан предъявить то, над чем принялся теперь ломать голову.

После той посадки в горшок на какое-то время они затаились, а потом, словно проснувшись, их верхушки пошли в рост (1), в среднем в течение месяца набирая этакий узел, в своём сечении напоминающий треугольник, увенчанный по краям шипами. Так каждый из них нарастил по восемь узлов – и тут почему-то оба, словно сговорившись, задумались… Потом, сделав паузу и нарастив серые, суховатые, жёсткие кольцевые полоски (2) (надо сказать, что появились они во время отсутствия обитателей квартиры, но это никак не объясняет их появление), они ещё интенсивнее – и с добавлениями к каждому шипу крохотных, отчего-то не подлежащих увеличению, овальных листочков – возобновили рост снова, чтобы – по истечении примерно такого же отрезка времени – выбросить в стороны новые побеги, сильно напоминающие распахнутые объятья (3).

И тут вместе с чувством естественного удивления и восхищения возникают недоумённые вопросы.

Эти замечательные дети кактуса растут словно по заложенной в них заранее программе, которой они безошибочно следуют (строгое соблюдение её наглядно продемонстрировали оба обрезка).

Но кем же она, эта программа, выработана и заложена? Как оба они умудряются не ошибаться? И как в горстке земли находят они и вбирают в себя необходимые вещества для построения своей плоти?

Это ли не волшебство? И откуда оно происходит? Ведь не может же даже всемогущий Создатель составлять столь сложную программу для каждого из несметного множества своих творений…

22.02

Слаб человек. Ну не желает он истинно – без притворства – быть разумным. Он всё старается обмануть этот свой разум, оторваться от реальной жизни, вымудрить какой-то иной мир, стихийно загоняя себя в стойло какого-нибудь очередного «изма». Он просто уходит от себя.

И грешат этим как раз те представители хомо сапиенса, которые, казалось бы, обязаны не отрываться от жизни.

Речь идёт о писателях и о тех, кто вокруг них вращается.

Бог ты мой, каких только дорог не прошёл за прошедшие два века «караван литературы» и о какие только «измы» не спотыкался!

Однажды, например, досужие умы выдумали «магический реализм»… Ну а уж нынче пора бы, отринув потуги всевозможного модерна, основать гомерический реализм (не от Гомера, а просто по аналогии с такого же рода хохотом). Под подобного рода изобретение уже можно вполне подверстать современные писания, которые напоминают выдумки модных кутюрье, падких на умопомрачительные уродства.

Не об этом ли писал ещё Чехов в письме Суворину (15 мая 1889 года), где он безаппеляционно высказался о том, что увлекаться безудержной фантазией писатель – тот, который обращается к реальной жизни – не имеет права?

«Неужели, если бы я написал роман, где у меня анатом ради науки вскрывает свою живую жену и грудных детей или учёная докторша едет на Нил и с научною целью совокупляется с крокодилом и с гремучей змеёй, то неужели бы этот роман не был клеветой? А ведь я бы мог интересно написать и умнό.»

О да! Чехов мог бы написать – в этом нет никакого сомнения. Но он-то не был прохвостом! И в этой убийственной шутке его сокрыта горькая правда: в наше время мы воочию можем наблюдать, что в литературе «крокодилы» и «гремучие змеи» расплодились неимоверно. И сегодня всё это становится модой, доходящей до идиотизма!

Давно уж я мучился мыслью об этой печальной реальности мирового масштаба, не находя в прессе никакого отзвука на эту тему – как вдруг нашёлся человек, открыто подавший голос по развенчанию явления пресловутого притворства. Да не на каком-нибудь там простом примере – а на уровне нобелевских лауреатов!

Александр Мелихов, не убоявшись остракизма – ведь тусовка «продвинутых» тут же поднимет вой! – в «Литературной газете» опубликовал заметку, половина которой состоит из огромной цитаты из романа модного нобелиата Кондзабуро Оэ «Футбол 1860 года». И в своей оценке подобной прозы вынес вполне справедливый приговор.

«На “Футболе” можно давать уроки мастерства молодым писателям, как нужно писать, чтобы это выглядело интеллектуально, хотя сюжет напичкан пикантными событиями: ребёноккретин, спивающаяся жена, самоубийства, убийства, – и ни одного живого лица. Он пугает, а мне скучно. Это высший пилотаж – писать так, чтобы читатель изнывал от скуки, но не осмеливался в этом признаться. Поскольку всемирный заговор учёных зануд никакой скуки в этом не видит. » (выделено мной, Б.С.).

Добавив подробности о бурной активности автора романа во многих мероприятиях мирового масштаба, когда он сильно постарался быть на виду, Мелихов сделал вывод: «Вот вам и вторая, главная компонента социального писательского успеха. Нужно быть нужным человеком для нужных людей в нужном месте.»

Не в бровь, а в глаз. У нас эта «традиция»: и писать подобным образом, и исхитряться быть «нужным» (далее по предложенному рецепту) – расцвела пышным цветом.

24.02

Оторопь берёт, когда в очередной раз столкнёшься с очевидным и прискорбным фактом, что мир наш всего лишь за три десятка лет изменился неузнаваемо, обрушив само качество Божьего создания. И болезнь эта охватила многие сферы нашей жизни, проникла даже туда, где она, казалось бы, была бессильна подорвать духовное здоровье нашего талантливого народа. Тут не лишнее будет вспоминать четвёрку знаменитых поэтов шестидесятых годов с добавлением к ним Высоцкого – равных им нынче в разливанном море стихотворчества чего-то не отыскивается. Но если обратиться хотя бы к тогдашним бардам: Визбору, Городницкому, Анчарову, Кукину, Клячкину, то, сравнивая с теперешними, погрузишься в уныние. Устроители всяких поэтических «фестов» (какого, собственно, рожна забугорное словечко прижилось у этих, не блещущих умом личностей?) выволакивают на сцену авторовисполнителей откровенно бездарных текстов! Интересно было бы узнать, что они себе при этом думают? Ведь должны же они по роду своих занятий придерживаться хоть каких-то критериев!

Резко понизилось качество.

Особенно это заметно в сравнении с теми представителями человеческой породы, которые своей жизнью давали нам пример.

Когда задумаешься о судьбе человека, не деланного, настоящего, достигшего известности заслуженно – при всём том никогда фанатично её не жаждавшего, – начинаешь осматриваться вокруг с печалью.

Воззрения и сама жизнь ушедшего в начале века Александра Володина – будто лакмусовая бумажка, неопровержимо показывающая присутствие мусора в современном «человеческом материале». Припомнишь по контрасту кого-нибудь из этих целеустремлённых («волевых» – как выразился однажды Володин, говоря о нелюбви к ним), – уж точно не обрадуешься. И – как утопающий, хватающийся за соломинку, – ищешь утешения в том, что по всем СМИ и телеящику – вслед за президентом – не устают повторять, что не приемлем мы эти «ценности» Запада и что вот у нас они другие: мол, традиции свои мы храним.

А, включив телевизор, вдруг нарвёшься на наглую, ополоумевшую – уже просто никак не соотносящуюся с реальной жизнью! – попсу. И возьмёт за сердце грусть-тоска неминучая. До нажатия кнопки выключения несколько секунд хватит, чтобы почувствовать себя вывалявшемся в грязи, увидав, что какой-то тошнотворно разряженный персонаж с такого же типа особой другого пола с довольно примитивными танцевальными приёмами и ужимками мычит какую-то убогую песенку и изо всех сил почему-то изображает… педераста! А заранее наученная тому камера сползает в зрительный зал, чтобы показать с восторгом улыбающегося и в такт подёргивающего головой – уже настоящего гея…

И такое – на всю нашу огромную, на полсвета распахнутую страну?!

И ведь началась эта содомия не вчера. И ясного понимания такого всемирного бедствия в нашей стране более чем достаточно, но власть отчего-то проявляет признаки какой-то беспомощности, отделываясь ни к чему не обязывающими речами. Что ж, боится воя со стороны либералов? Да уж не заражено ли её поколение этой болезнью?

Пресса не оставляет без внимания проблему. Например, ещё год назад превосходный психолог Анастасия Пономаренко опубликовала в «Литературной газете» чуть ли не исследование на эту больную тему. Выводы её убийственны:

«Сексуальная революция, пиком которой стали французские события 1968 года, погубила больше душ, чем все войны ХХ века. Взрослые люди вдруг начали демонстрировать детские формы поведения. Появилась мода на подростковые фигуры и одежду. Вудсток, движение хиппи, разнообразные «лежачие забастовки» – декларируемая сексуальная свобода стала рассматриваться под лозунгом “не надо взрослеть”.»

Психолог приходит к неутешительному выводу, что результаты «всех этих сексуальных революций, танцев на костях морали и этики, имеют тяжёлые последствия для человечества. В большинстве своём оно становится несчастным.»

Именно так – несчастным! Пусть даже если оно изо всех сил притворяется, пытаясь доказать, что это не так.

25.02

С каждым годом процесс присуждения «Оскара» всё более приобретает комические оттенки. И тем более удивительно, что эти опытнейшие профессионалы – голливудские киноакадемики – этого как будто не замечают!

Представим себе, что подобный конкурс проводился бы, скажем, в Южной Африке… Соревновались бы шестеро актрис, понятное дело: пять чернокожих и одна белая и шестеро актёров с подобным же составом. И вот результат: призы присудили бы… белой актрисе и белому актёру!

Как бы это выглядело?

Вывод был бы однозначный: сие есть пример натурального махрового расизма.

И с нынешним «Оскаром» ведь вышло ровным счётом то же самое – лишь назвать можно свершившееся подобное присуждение расизмом наоборот, который, кстати сказать, присутствует не только в среде киношников, но пышным светом расцвёл в современной Америке во многих сферах жизни. Вот до какого абсурда дошла тамошняя пресловутая – перечёркивающая профессионализм и даже элементарный эдравый смысл – толеранса.

Что это? Уж не результат ли некоего – ниспосланного свыше – отмщения за известные грехи белой расы?

4.03

В поисках какой-то опоры оглядываешься назад, сравниваешь: как постепенно, шаг за шагом, в течение многих веков в человечестве, накапливаясь и совершенствуясь, происходило развитие культуры. Мировые достижения на поприще слова, живописи, музыки делают честь хомо сапиенсу.

И тут же возвращаешься к дню сегодняшнему: к двадцать первому веку наступил видимый невооружённым глазом кризис во всём обширном поле культурного пространства – и особенно это заметно в самом массовом из искусств: искусстве-кино. Более всего грешат этим расплодившиеся до невозможности пресловутые сериалы (как-то попались мне в прессе удивительные откровения каких-то создателей очередной клюквы: мол, никогда мы не имели отношения ни к каким киношным делам, но вот захотелось узнать, что получится из того что наснимали).

Казалось бы, не мне судить об этом роде деятельности, поскольку у меня вообще отсутствует желание знакомиться со скороспелыми непрофессиональными поделками и, если уж по случаю включишь по телеящику начало, – тут же, на первых кадрах, бросаешься отключить.

Почему?

Да сто́ит лишь попробовать посмотреть начало какого-нибудь очередного сериала, посвящённого реалиям современной жизни, – как увидишь: неплохая съёмка, узнаваемые ситуации, жизненные диалоги… Но! Со всем этим этак незаметно, ласково зрителя завлекают в кем-то созданный фальшивый мир, где действуют (в соответствии с изломанными, а нередко совсем убогими воззрениями авторов сценария) примитивные отношения между персонажами: скажем, между матерью и сыном, мужем и женой, парнем и девушкой, работником и шефом и т. д. и т. п. И каков результат?

Определить не так уж сложно: ни к искусству кино, ни к реальности всё это не имеет отношения. Отношение имеет лишь то обстоятельство, какой прожект в данный момент сформировался в амбициозной башке продюсера и как с этим справятся полностью зависящие от него сценарист с режиссёром. И весь этот «процесс» по самой своей сути разрушителен, убивает творчество.

И тут уже не просто нашенское туповатое обезьянничество западным «образцам» – это в самом деле тенденция, словно некий род болезни, владеющей всем миром.

12.03

Можно долго рассуждать на тему: развит был или недоразвит этот самый «развито́й социализм». Но существовали при нём и вещи просто замечательные. Например: раскинутая на полсвета страна была не только самой читающей, но и в издательском деле мало кто мог с ней соревноваться: огромными тиражами издавались произведения отечественной и мировой (в переводах) литературы.

В шестидесятые годы в Мурманске в гостинице моряков можно было наблюдать такую картину: находящийся на отдыхе моряк с рыболовного судна полёживает на койке и читает роман «Зависть» Олеши.

В семидесятые годы где-нибудь, как говорится, у чёрта на куличках (например – на Шикотане!) можно было приобрести в книжном магазине «Остров Сахалин» Чехова, а в местной библиотеке получить для чтения «Над пропастью во ржи» Сэлинджера в превосходном переводе Райт-Ковалёвой.

Однажды я уже вспоминал, что на наших судах, бороздивших просторы океанов, находились прекрасные библиотеки (так, в одном из рейсов, мне довелось познакомиться с сочинениями Дениса Давыдова и прочитать «Жизнь на Миссисипи» Марка Твена – чем можно было прекрасно заполнять выдающиеся порой свободные минуты в тягостном долгом плавании). При всём том моряки, уходя надолго в море, прихватывали с собой и книги из дома. Не откажу себе в удовольствии упомянуть здесь об одном довольно весёлом эпизоде.

50 лет назад в день моего рождения, когда мы находились в Тихом океане восточнее Японии, соплавателем, коллегой из научной группы ТИНРО, был мне преподнесён удивительный подарок – солидный том эпиграмм Марциала, появившегося в Риме из Испании в последние годы правления Нерона и ставшего впоследствии знаменитым римлянином. Это был поистине титанический переводческий труд Ф. Петровского, снабжённый изумительными по своему проникновению в самый дух древности рисунками художника Ф. Збарского. Одна заставка чего сто́ит…

Это славное издание «Библиотеки античной литературы» (Москва, 1968, тираж 50 000 ) перекочевало в мои руки с такой дарственной надписью:

Когда человек спит или улыбается, он не стареет.

Читай её при бессоннице.

Относительно смеха не уверен, но сон будет как у нервного младенца и ты проживёшь 5 х 31.

«Радуга»

12.III.69

К. Лылин

Надо сказать, что «относительно смеха» даритель мой явно поскромничал. И заснуть при чтении этой книги невозможно.

Я был в изумлении. Вот, если подумать… Ну где сейчас мы – и где Рим и его знаменитый римлянин с его сочинениями! И тут, оказывается, и нам, жителям века двадцатого, небезразлично, что творилось девятнадцать (!) веков назад в этом древнем Риме… В солидном томе содержалось огромное количество пространных, описывающих тогдашние нравы эпиграмм – в них великолепным, язвительным смехом наказывались человеческие пороки и всякие житейские несуразности. При всём том попадались совсем уж короткие – этакие лаконичные – сентенции, приковывающие внимание.

 
Не обольщайся, коль я господином зову тебя, Цинна:
Часто приветствую так я и раба твоего.
 
 
Понтилиан, почему тебе книжек своих не дарю я ?
Чтоб своих собственных ты мне никогда не дарил.
 
 
Ты красивее всех, что есть и были,
Но негоднее всех, что есть и были.
О, как бы я хотел, чтоб ты, Катулла,
Не красивой была, но постыдливей!
 
 
Геллий, голодный бедняк, на богатой старухе женился.
Право, можно сказать: сыт теперь Геллий женой.
 
 
Вздор говорит, кто тебя, Зоил, считает порочным:
Ты не порочен, Зоил, ты – воплощённый порок.
 

О да, книгу эту сто́ит листать в течение всей жизни.

13.03

В чудесное время мы живём однако.

Повсюду в стране расплодилось немыслимое число всяких «академий». Куда ни бросишь взгляд – обязательно попадёшь на академика или академицу (не удивительно повстречать оных даже среди пресловутой попсы). Объясняется это всё довольно просто: в лихие девяностые много чего было приватизировано – так что приватизации подверглось и это высокое звание.

Подобное примитивное состояние умов, никак не соответствующее взрослости, то есть адекватного возрасту сознания, объясняется недостатком подлинного образования, то есть попросту нехваткой культуры. Когда, на каком этапе, произошёл слом отечественной системы просвещения – это вопрос вопросов.

Тут невольно подумаешь о том что мы все потеряли.

Замечательному учёному Жоресу Алфёрову – что на склоне лет прежде всего припомнилось ему из его насыщенной важными событиями жизни?

Начальная школа!

Вот какое признание сделано им, посвящённое первым знакомством с учёбой в середине тридцатых годов:

«Я попал в класс к замечательной учительнице, петербурженке, окончившей Бестужевские курсы, по своему желанию поехавшей учить детей в Сибирь. Она преподавала только в первом классе, для неё делали исключение, так как она считала, что главное – принять ребятишек и провести с ними первый год…» (выделено мной, Б.С.)

Вот это и было главным: изначально заложить в детской душе основу на всю оставшуюся жизнь. Основу, на которой в самом деле со временем вырастают настоящие академики.

Мудрая бестужевка, первая учительница Алфёрова, по зову сердца отправившаяся в Сибирь, была не одинока. Их было немало – подвижников, начинавших свою трудовую деятельность ещё в Земстве. Это были, можно сказать, старые «дрожжи» дореволюционной выделки, которые сохранила и использовала Советская власть на пути достижения всеобщей грамотности. И это была превосходная школа.

Вот и мне повезло с такой учительницей в самые первые четыре года обучения.

16.03

Время от времени вспоминая достижения нашего славного кино прошлых лет – в частности весёлую его составляющую, – приходишь к однозначному выводу: наши комики ничуть не уступали знаменитым мастерам мирового кино этого жанра.

На этом поприще у нас мужчины, похоже, появились позже, а начало непревзойдённому комизму положила женщина – Фаина Раневская. Наших мужчин-комиков мы все знаем – и они на равных, ничуть не проигрывают в сравнении, скажем, с французами Фернанделем, Бурвилем, Луи де Фюнесом или с итальянцем Тото.

Но всё это уже в прошлом. Сегодня захочешь найти мастеров такого же уровня – где угодно, в любой стране – и потерпишь крах.

Вот начнёшь смотреть какую-нибудь комедию с уже довольно известным Джимом Керри – и тут же в памяти всплывёт известная теория Дарвина, которая доказывает, что человек произошёл от обезьяны. С этим уж ничего не поделаешь… А уж от этакого стопроцентного идиотизма юморесок английского «мистера» Бина просто тошнит.

19.03

Не говоря уж о пресловутых олигархах, теперь при нашем неразвито́м – то есть попросту диком – капитализме в стране обнаружилось какое-то странное явление: в среде молодых госчиновников вдруг (а скорее всего не вдруг) появились этакие новые господа, свысока поглядывающие на «этот народ», – личности, сильно напоминающие давних господ-шалопаев, которые когдато по младости лет ещё не могли войти в разум. Это их пригвоздил Лермонтов в своём коротком убийственном стихотворении «Нищий»:

 
                            И кто-то камень положил
                            В его протянутую руку.
 

И вот я, выросший в русской деревне до семнадцати лет, с полной ответственностью заявляю, что этот презираемый «новыми господами» народ всегда жил наоборот их убогим представлениям. И лишь чуткое сердце поэта, открытое к состраданию, в противовес всем старым и новым шалопаям способно передать истинное состояние народного духа. Вот он, стопроцентный человек из народа, – Есенин:

 
Шёл Господь пытать людей в любови,
Выходил он нищим на кулижку.
Старый дед на пне сухом в дуброве
Жамкал дёснами зачерствелую пышку.
 
 
Увидал дед нищего дорогой,
На тропинке с клюшкою железной,
И подумал: «Вишь, какой убогой, –
Знать, от голода качается, болезный».
 
 
Подошёл Господь, скрывая скорбь и муку:
Видно, мол, сердца их не разбудишь…
И сказал старик, протягивая руку:
На, пожуй… маленько крепче будешь».
 

Если чиновникам недоступно подлинное знание своего народа, – их следует гнать в шею со своих постов. Всё ещё жива надежда, что народ не обескудел и им можно найти замену. Вопрос лишь в том, кто должен этим заняться.

Попутное соображение.

В обоих случаях берущие за душу стихи написаны людьми очень молодыми (Лермонтову было 16, Есенину – 19), что наводит на мысль о качестве полученного ими в своё время воспитания. И напротив: если говорить об этих современных чиновниках-шалопаях – о полном отсутствии у них этого самого воспитания. Не маячит ли за этим серая тень Бабы ЕГЭ ?

20.03

Однажды, было такое дело, ректор университета в Штатах, можно сказать, поплатился своей должностью, неосторожно сказав в своей лекции о том, что наивысшие достижения в разных областях человеческой деятельности принадлежат мужчинам, поскольку устройство мужского и женского мозга неодинаково. Помню, прочтя об этой новости в газете, я подумал: феминистки тут же подняли вой ещё и потому, что это была речь мужчины.

Но вот что написано настоящей – правильной, ибо она сознаёт истинную природу вещей! – женщиной – Татьяной Воеводиной («Литературная газета», №10, 2019). Касаясь той же проблемы, она справедливо отметила, что весь человеческий опыт говорит: «женщина умственно, творчески, организационно слабее мужчины. Все великие писатели, учёные, предприниматели – мужчины. К тому же, чем женщина активнее в карьере, тем меньше склонна рожать и воспитывать детей… Так что налицо просто физическое вырождение “прогрессивных народов”.»

23.03

Всё больше склоняюсь к мысли, что с окончанием «золотого века» в мировой культурной среде зародилось некое разочарование, когда творческую личность начало посещать недоброе, чреватое негативными последствиями, чувство невозможности создать что-то равное великим образцам предшественников – именно оно толкало на протест, побуждало выплеснуть раздражение во всевозможных безумствах.

Наиболее заметно это проявилось в искусстве живописи, в литературе… Этой постыдной болезнью страдали декаденты и – особенно – все последующие разного рода модернисты: все эти кафки, джойсы – несчастные парии рода людского, выплеснувшие свои фобии на остальное человечество, в котором тут же отыскались «родственные души», весьма падкие на стихию разрушения. Всё это устремилось бежать по тропам всевозможных андеграундов и постмодернов. Похожая беда затронула и живопись. И всё это невозможно назвать прогрессом, всё это – очевидный упадок, когда в борьбе добра со злом добро уступает, поддаётся злу.

Есть ли хоть какая-нибудь надежда на новое возрождение? Уж не пришло ли время неизбежного всемирного оскудения талантами на генетическом уровне? И отчего несчастье это никак не коснулось технического творчества человека, где всё ровным счётом наоборот, то есть невообразимый прогресс не останавливается?

3.04

В девяностые годы на восставшей волне антикоммунизма и порицания всего советского среди прочего явились гнусные нападки на Максима Горького, сопровождавшиеся переминованиями города на Волге и столичной улицы. Как часто бывает в подобных случаях, – которые, кстати сказать, нынче творятся по всей земле бывшего СССР, – смысла в этаких деяниях маловато. Тем не менее всегда отыскиваются «культурные» деятели, бросающиеся участвовать в постыдных занятиях: топтать того, кто ещё недавно был кумиром.

Во всём этом есть что-то жалкое. Участники словно мстят самим себе, ничуть не догадываясь, до какой степени обнаруживается их собственная несостояиельность. Ведь, например, само по себе такое явление, имя которому Горький, ни от каких действий не может потерпеть какого-то ни было ущерба.

Вот ведь даже непревзойдённо язвительный (сперва крепко друживший, но потом разошедшийся с Горьким и известный своими нападками на него) Бунин остался честен перед собой, вспоминая уже в эмиграции начало ХХ-го века:

«Я всегда дивился – как это его на всё хватает: изо дня в день на людях, – то у него сборище, то он на каком-нибудь сборище, – говорит порой не умолкая, целыми часами, пьёт сколько угодно, папирос выкуривает по сто штук в сутки, спит не больше пяти, шести часов – и пишет своим круглым, крепким почерком роман за романом, пьесу за пьесой! Очень было распространено убеждение, что он пишет совершенно безграмотно и что его рукописи кто-то поправляет. Но писал он совершенно правильно (и вообще с необыкновенной литературной опытностью, с которой и начал писать).»

Ну уж, если сам Бунин дивился, то о чём тут говорить?

Следует дишь добавить, что оба они, Горький и Бунин, будучи ещё молодыми, начинающими, получили весомую поддержку Чехова, всегда горячо приветствовавшего появление новых талантов. Бунин был даже вхож в семью Чеховых, был обласкан Антоном Павловичем, одарён дружбой мэтра, ранняя смерть которого произошла до катастрофы, постигшей Россию. А пока он был жив, он помогал обоим и неотступно, с большим вниманием следил и за творчеством Горького, выказывая ему своё искреннее, заботливое, дружеское расположение, не омрачённое ничем. Дружба же Горького с Буниным подверглась испытанию позднейшими потрясениями: она была расколота революцией.

Горький оставил нам яркий пример мятущегося русского духа, порой впадающего в крайности, подверженного этаким шатаниям вплоть до отрицания того, чему поклонялся, – он очень похож на персонажа Достоевского. Поражает в нём талантливость человека, вышедшего из самой гущи народа и не получившего никакого системного образования.

4.04

Умер Данелия. Покинул мир ещё один Человек. С такими уходит целая эпоха. Это был замечательный художник, творчество которого всецело было, как говорится, о человеке и для человека. Ему была близка сентенция Бредбери: дай человеку руку и проведи его через время. С потрохами погружённый в этот особый мир кино, он был убеждён, что люди, постоянно озабоченные множеством будничных дел, «достойны лекарства, достойны того, чтоб жизнь стала светлее» – и неуклонно следовал этому принципу, доказывал всем своим творчеством, сотворяя замечательные кинофильмы.