Текст книги "Жизнь пройти"

Серёжкино лето

1

Выстрел – хоть он и как-то готовился к этому – внезапным громом ударил в оба уха, и приклад больно толкнулся в плечо, – Серёжка едва не выронил из рук ружьё. Оглушённый, он увидел, как сороку, сидевшую на берёзе, будто ветром сдуло – кинуло в сторону, и она стала падать, задевая ветки и роняя перья и листья.

– А ты не промах… – с усмешкой сказал Аркадий. – Даром что в первый раз.

Теперь на нежнозелёной траве лежал перед ними комок рваных, обрызганных яркой свежей кровью, чёрно-белых перьев – головы не было и вместо длинного красивого сорочьего хвоста торчали какие-то лохмотья. А какие-то секунды назад всё это было живой птицей, которая сидела на ветке и, ничего не подозревая, перебирала себе пёрышки.

Только теперь до Серёжки, наконец, дошло, что к такому превращению сороки в бесформенный комок перьев его – первый в жизни – выстрел из охотничьего ружья имеет прямое отношение.

Аркадий улыбался, глаза его блестели азартом.

– Ничего ты её, а?

Он взял у растерянного Серёжки двустволку, переломил, вытащил гильзу, повертел в пальцах.

– Ха-ха!.. Я ж двойную порцию дроби натолкал, – объявил он гордо.

Вот так продолжилось знакомство Серёжки со старшим из двух братьев Игнатьевых возле их дома, стоявшего на склоне холма. Да и в первый же день – по приезде на новое место – встреча с ним была необычной.

Дело в том, что Серёжкин отец получил назначение на должность главного механика машинно-тракторной станции, расположившейся на овражистом и холмистом краю лесного массива – как раз на границе леса и степи. Жилые дома и другие постройки – цеха и гаражи – в несколько уровней у подножия холма лепились в виде подковы, в самом центре которой, окружённый невысокой оградой, разбит был ухоженный сквер с памятником воинам, погибшим в Отечественную. С глухой стороны подковы прямо от домов начинался лесистый участок, с открытой – распахнутая до самого горизонта степь с выбегавшей отсюда, как из ворот, дорогой. По ней двигалась в соседние хозяйства отремонтированная техника, по ней въехала и грузовая машина, гружёная скарбом новоприбывших.

Пока машина разгружалась, Серёжка успел облазить окрестность и ему всё здесь понравилось: и уступы холма с разбросанными по ним домами и сараюхами, и петляющие меж деревьев дорожки, и глубокая овражина неподалёку, поросшая кустарником и уходящая вглубь леса.

По крутым тропкам, изо всех сил стараясь не отставать, карабкался за ним младший брат – шестилетка – Алексей или Лёсик по-домашнему, прозванный так в связи с его картавостью. Серёжка безуспешно гнал его домой: постояв для виду в отдалении, тот снова увязывался за братом, с сопением преодолевая подъёмы.

Так, друг за другом, оба они и выскочили на небольшую поляну и предстало им удивительное зрелище: на верхнем конце палки, воткнутой в землю, шипя и выплёвывая с двух концов огонь и лёгкий дымок, крутилось вокруг оси странное сооружение. Рядом стояли и глазели на это трое ребят, среди которых выделялся тот, что постарше – чернявый, рослый, широкоплечий, он явно верховодил компанией. Зыркнув быстрыми желтоватыми глазами и нахмурясь, он спросил застывшего на опушке Серёжку: «Кто такие?».

– Мы? – Серёжка махнул рукой в сторону. – Да вот… Приехали…

Троица дружно загоготала, от неё отделился вертлявый мальчонка, сильно похожий на чернявого. Вихляя ногами, он обошёл «приехавших», презрительно оглядывая их с головы до ног. Был он помоложе Серёжки и ниже ростом, но из него так и пёрло нахальство.

– Прие-е-хали… – передразнивая, протянул он и сплюнул под ноги.

– Замолкни! – прикрикнул на него старший, продолжая следить за вертушкой. Два небольших конуса из лёгкого металла, укреплённых на противоположных концах дощечки, всё медленнее вращали её и, наконец, остановились – кончилось горение.

– Городские, что ли? – спросил старший.

– Ага, – ответил Серёжка, хотя сам он лишь учился в Воронеже в прошлом году – в пятом классе.

– А я знаю, – процедил тот загадочно и добавил: – Ну вот что: вы оба этого ничего не видели, ясно?

Позже Серёжка узнал, что двое, которые похожи друг на друга, – это братья Игнатьевы, сыновья директора МТС, что их мать сейчас находится в санатории, отец целыми днями пропадает на работе, а дома старший из братьев, Аркадий, чувствует себя полным хозяином. Это он в тот раз нашёл порох в столе у отца и соорудил вертушку.

Серёжка обрадовался нечаянному знакомству: Аркадий сразу принял его в свою компанию, в которой, кроме самих братьев, был ещё ровесник Серёжки Митяй – молчаливый увалень с круглым лицом и словно подёрнутыми масляной плёнкой глазами, из-за чего всегда у него был какой-то сонный вид. Нельзя было понять, о чём он думает и как относится к новичку. За братьями, особенно за Аркадием, он ходил как тень.

С младшим Игнатьевым контакта не получалось – уж больно был он настырным да вредным. С каким-то бегающим взглядом угольно-чёрных глаз – будто единым махом хотел он охватить и запомнить всё что видит – Герка поспевал всюду и везде, в любое дело немедля совал свой нахальный вздёрнутый нос. И он то и дело задирал тех, кто меньше или слабее его. Как-то подставил ножку соседской девчонке и, когда Серёжка крикнул: «Что делаешь?» и приблизился, – отбежал в сторону, сплюнул, процедил сквозь зубы: «Защитник нашёлся…». В другой раз на поляне он растёр на ладони нашатырь-траву и Лёсику сунул понюхать – тому сильно шибануло в нос, и он зашёлся в рёве на весь лес. Тогда Герка заработал оплеуху от брата, но даже глазом не сморгнул и зашипел, как взъярившийся кот.

Ну а с Лёсиком была морока. Он словно нюхом чуял, что и где затевалось и неотвязно таскался за Серёжкой – каждый раз избавляться от него становилось всё труднее. И это при всём том, что, как нарочно, пошли дела совсем не детские – такие, о которых раньше он и мечтать не мог. Втайне Серёжка гордился, что Аркадий не Митяю и не Герке, а именно ему дал совершить выстрел из ружья. Само собой, о подобных вещах Лёсик даже знать не должен.

Каждый день приносил что-нибудь новое. Однажды вместе с компанией Серёжке удалось побывать на участке леса, где то и дело попадались следы минувшей войны. Поодаль от старых, потерявших форму и заросших травой окопов и ходов сообщения, обнаружилось что-то похожее на бывший блиндаж, а внутри него увидели кучку аккуратно сложенных тяжёлых, толстостенных цилиндров – они были сплошь оржавелые, ржавчина осыпа́лась с них вместе с землёй. Каждый такой стакан был чем-то наполнен: после очистки верха от застарелой корки грязи – показывался чистый жёлтый спрессованный порошок, он легко выковыривался оттуда.

– Тол, – небрежно объявил Аркадий и поднёс зажжённую спичку к очищенному краю наклонённого стакана.

Порошок слегка оплавился – словно подтаял – потом занялся ленивым, нещадно коптящим пламенем, жёлтый язычок огня как будто оделся в чёрную бахрому.

– Погоди, ещё не то увидишь! – бросил он Серёжке, завороженно глядящему на горящий тол. – А ну, огольцы, давай гильзы шнырь…

Старых, потемневших от времени, стреляных патронных гильз было сколько угодно. Под командой Аркадия Герка насыпа́л порошок в каждую, а Митяй на пне камнем сплющивал узкогорлые концы гильз.

– Чего вытаращился? – со смехом подтолкнул Серёжку Аркадий. – Кино тебе, что ли? Помогай давай.

Серёжка включился в работу.

Потом, выбрав ровное место поблизости от окопа, разожгли костёр и стали подбрасывать в него гильзы с толом – они там рвались со звуками, похожими на выстрелы. Но этим дело не ограничилось. Попался полусгнивший ящик с настояшими патронами, Аркадий набил ими карманы и на закуску устроил целое представление. По его команде все посыпались в окоп, а он подошёл к костру и вывернул над ним карманы, после чего, нарочно не слишком торопясь, вернулся, слез в окоп.

И тут полнялась уже настоящая стрельба – порой какими-то очередями, а то даже и залпами. Когда пальба перемежалась отдельными «выстрелами», над окопом слышно было басовитое гудение – это над нами пролетали, кувыркаясь, залежавшиеся с войны пули.

Дождавшись окончания, Аркадий первым выбрался наверх и пошёл к костру. Ясное дело: такая стрельба слышна далеко – могут нагрянуть люди. И потому мероприятие сворачивалось. Гасили, затаптывали, засыпа́ли землёй костёр и смывались до следующего раза.

2

Как-то, по уговору об очередной вылазке, на поляну, в условленное место, не пришёл Аркадий – прислал вместо себя нахмуренного Герку, который повёл Митяя и Серёжку к своему дому. Как видно, опять Аркадий, заядлый выдумщик, придумал что-то новенькое.

Когда поджидали его за высоким забором, тут как тут объявился Лёсик – похоже, он выследил их передвижения в посёлке. Аркадий пришёл как раз в разгар препирательств по поводу непредвиденного участника будущих событий. В руках у него была малокалиберная винтовка.

Аркадий ткнул пальцем в Лёсика.

– А этот зачем здесь?

Серёжка и сло́ва сказать не успел, как Лёсик широко открыл рот и заревел басом.

– Ладно, пускай идёт, – поморщился Аркадий. – Но смекай – хоть одно слово кому… – он показал Лёсику кулак. – Понял?

Случилось чудесное превращение: Лёсик совершенно так же внезапно замолк. «Я понял, понял» – пробормотал он поспешно. Серёжка опустил гдаза, интерес к предстоящему был сильнее униженеия.

Аркадий повёл за собой кучкой сбившуюся ватагу. Поднимаясь на бугор, прошли до края леса и остановились. Вдоль лесной кромки тянулся старый окоп – впереди по склону холма горбатилось ржаное поле.

– Тут и начнём…

Аркадий пошарил в окопе и вытащил оттуда целёхонькую каску. У самой стенки ржи воткнул в землю прутик, а каску на него повесил.

– Слушай мою команду… Всем стоять за окопом. Кого позову – залезает в него, заряжает, целится в каску, стреляет. Промажет – вылезает обратно, попадёт – получает ещё один патрон в награду. Винтовку с земли не поднимать, оставлять лежать как лежала. Всем ясно?

– Ясно-ясно! – выпалил Лёсик, вызвав всеобщий хохот.

– Вишь ты, какое дело, – напустив серьёзный вид, сказал Аркадий, – чтоб правильно стрелять, надо носом приклад придерживать. А у тебя, малец, нос ещё не того… маловат нос.

Лёсик принялся ощупывать свой нос – и тут уж вся компания зашлась в долгом смехе, даже Митяй визжал, хлопая себя по бокам, как петух крыльями.

– Ладно, хватит, – оборвал Аркадий. – Мы пришли сюда за делом. И раз уж с нами тут человек городской, пусть он нам и покажет… – Он подмигнул. – Давай, Серёга.

Серёжке, и правда, приходилось уже стрелять в городском тире, и потому он надеялся, что попадёт в каску. Но, заряжая и пристраивая винтовку на камне, он почувствовал, что дрожат руки – и промазал.

Аркадий достал из коробочки новый патрон.

– А ну – Митяй!

Тот по-медвежьи сполз в окоп, пыхтел, возился, примеривался и так и сяк, долго целился – и тоже не попал.

– Эх вы, стрелки… – усмехнулся Аркадий. – Ну-ка, братан – покажь им.

Уверенный в себе, Герка лениво подошёл, спрыгнул в окоп и, почти не целясь, дал промах. Слышно было, как пуля с шелестом, похожим на тихий шопот, ушла в рожь.

Аркадий плюнул в раздражении, присел на краю, спустив ноги в окоп, а на дне его поставил на попа ящик. И тут произошло невероятное.

– А ну, раз так, давай ты, малец…

Лёсик, вне себя от счастья, с горящими щеками и глазами, заторопился, сполз в окоп, устроился на возвышении. Аркадий помог зарядить, показал как держать приклад и наводить ствол. Новоявленный стрелок замер с винтовкой – не слышно стало даже его сопения. Все ждали – но выстрела не было.

Наклонившись, Аркадий увидел, что недотёпа держит палец на скобе, ограждающей курок.

– От, жопа… ты где палец-то пристроил?

Аркадий вставил его палец куда надо. Подождали. Выстрела не было.

Наконец командиру надоела канитель, и он слегка дёрнул «стрелка» за локоть – винтовка выстрелила, тут же раздалось какое-то шмелиное жужжание… и у самых ног изумлённого Серёжки что-то упало. Он поднял плоскую, формой похожую на снежинку и ещё тёплую лепёшку свинца – Герка и Митяй аж рты раскрыли.

Аркадий присвистнул – чудесным образом случилось лобовое попадание, и расплющенная пулька срикошетила обратно.

И сколько ни целили потом, пули в лучшем случае соскальзывали с каски и, слегка меняя направление, улетали в рожь, но никто – и ни разу не промахнувшийся Аркадий тоже – не добился такого результата, как всего лишь раз допущенный к винтовке малец…

За ужином Серёжка ни о чём другом не мог думать, кроме как об этом невозможном совпадении: один-единственный раз, да и то для смеху, а ещё и не сам, это Аркадий дёрнул его за руку – и, пожалуйста вам: пуля попала в самый что ни на есть центр «мишени». Наверно, так на войне и бывает, когда шальная пуля бьёт в лоб, только пуля та – другая, не из мягкого свинца сделанная, да и бьёт она куда сильнее и потому насквозь пробивает стальную каску. Вот одну такую он уже видел – её тоже нашли в лесу…

Он вдруг застыл с вилкой в руке – там они стреляли, а пули-то уходили в рожь… А вдруг в тот раз во ржи были люди?!

Наскоро покончив с едой, Серёжка по-тихому, таясь от Лёсика, выбрался из дому и почти бегом, обогнув дом Игнатьевых, поднялся на взлобок с редеющим лесом и достиг того места.

У самой ржи так и остался торчать пруток, на котором тогда висела каска – сразу за ним он вошёл в рожь. Ему попалось несколько стеблей, с которых колосья были как ножом срезаны – след пролетевшей пули. Он заторопился, не замечая того, что преодолевает небольшой подъём, – поле горбатилось, впереди, над кромкой ржи голубело небо. И тут неожиданно он выскочил на дорогу, пересекавшую поле – по ней, удаляясь, ехала одинокая подвода. Он глянул ей вслед с захолонувшим сердцем. «Значит, так вот мы могли попасть в кого-нибудь?!..»

Серёжка беспомощно огляделся, словно ища спасения, и только теперь до него дошло, что впопыхах он перевалил пологую, малозаметную здесь, вершину холма, – и догадался: окопчик, из которого они стреляли, остался внизу, и пули, естественно, уходили в землю – в склон холма. И никого не могли задеть, потому что дорога выше.

Тут уж он даже озлился на себя – и чего разволновался? Почувствовал вину перед Аркадием: он-то понимает в таких делах больше всех – вон ведь как всеми командовал! И перед тем всё обдумал заранее – ведь стрелять в других направлениях и было как раз опасно, так что он выбрал самое лучшее место. А вот сам-то он, Серёжка – хорош, нечего сказать! Так плохо подумать о своём товарище, который для всех такое устроил и даже ничуть не хвастал перед ними: не стрелял первый. Да и вообще он мог прийти сюда один или с Геркой.

От этих мыслей он даже обрадовался.

3

На этот раз компания, вооружённая двустволкой и двумя патронами к ней, двигалась по лесу в поисках какой-нибудь живности. Аркадий держал отцовское ружьё наготове, но ничего не попадалось, и скоро стало всем скучно. Решили выйти из лесу к дороге.

Обогнули лощину, поросшую сосняком – между деревьями уже завиднелись просветы – и тут на небольшой прогалине увидели удода. Он сидел себе на пне, развернув свой хохол; в чёрно-белом и жёлтом оперении он был красив, точно ярко раскрашенная игрушка.

Аркадий поднял ружьё, прицелился. Все замерли. «Не надо…» – прошептал Серёжка и в ужасе зажмурился, вспомнив несчастную, погубленную им самим, сороку.

Щёлкнул курок – осечка. Удод тут же вспорхнул – с развёрнутыми пёстрыми крыльями он сделался похож на огромную редкую бабочку – и, лениво помахивая ими, полетел в чащу. Аркадий матюгнулся (оказалось: он забыл, что двустволка ещё не была заряжена) и, пока вставлял патрон, – птицы и след простыл.

Потом шли по дороге, змеившейся вдоль кромки леса, помалкивали. Неясно было, услышал ли Аркадий слова Серёжки, но он был явно зол из-за того, что так опростоволосился с удодом; настроение вожака как-то передалось остальным.

Вдалеке по степи полз зелёный, как ящерица, поезд – где-то в той стороне были, невидимые отсюда, железнодорожная станция и школа, в которую предстояло идти осенью. Своей школы в посёлке не было, и все местные ребята должны были ходить пешком до станции, лишь зимой – в сильные морозы и метели – их возили в школу в крытом грузовике.

Солнце уже клонилось к горизонту, когда дорога, отвернув от леса, привела ватагу к хутору – несколько домов стояло на противоположном крутом и обрывистом берегу небольшой речки, скорее напоминающей ручей.

Серёжка недоумевал: зачем зашли так далеко и теперь приходится торчать на виду – вот выйдет кто-нибудь из дома…

В русле речки, слегка покачиваясь на течении, стоял вентерь.

– Ставить вентери не положено. Тащи его на берег, ребята, – скомандовал Аркадий.

Герка и Митяй бросились к воде, повыдергали со дна колышки и принялись тянуть на себя верёвку – вентерь не поддавался. Серёжка смотрел на это, не двигаясь с места.

– Тебе что, особое приглашение? – сквозь зубы процедил Аркадий.

– Да вентерь же – чужой.

– Говорю – не имеет права!

– А мы?

– Чего мы?

– Чужое брать имеем право?

– Помалкивай, не то пожалеешь – понял? Иди вон лучше помоги им.

Чувствуя, как тяжелеет лицо (он всегда краснел, когда волновался), Серёжка ответил:

– Не буду.

– Ага, – Аркадий сощурился. – Вон чего.

Серёжка сунул руки в карманы.

– Сказал – не буду, значит – не буду.

Глаза Аркадия остро, по-кошачьи блеснули жёлтым.

– Ладно. Учтём, как говорится.

Вентерь – несколько колец из прутьев, одно другого меньше, обтянутых рыболовной сетью – Митяй и Герка кое-как выволокли из воды и тут… со двора крайнего дома вышел мужик. Увидав происходящее, он закричал:

– Чего делаете, обормоты? Положь моё имущество.

– Не ори, дядя, – громко отрезал Аркадий. – Было твоё – теперь наше, конфискованное. Пошли ребята.

Возившиеся с вентерем взвалили мокрую ношу на плечи и так, в затылок друг другу трусцой двинулись от реки в сторону леса.

– А тебя я не звал, – на ходу бросил Аркадий, – вон его обожди. – Он кивнул в сторону пострадавшего. – Уж он тебя поцалует…

Мужик на той стороне завертелся на месте, хватая ртом воздух, приседая и разводя руками, будто его за самое нежное место пчела ужалила. Потом, тяжело бухая сапогами, побежал вдоль реки к броду.

Серёжка нехотя устремился вслед за смывающейся троицей. Глупо было теперь бежать со всеми, но оставаться, пожалуй, было ещё хуже. Когда он оглянулся, хозяин вентеря пробежал уже полпути до крайнего дома – и тут грохнул выстрел. Мужик замер как вкопанный, тараща глаза. В руках Аркадия дымилось ружьё – это он выстрелил в воздух.

– Это предупредительный. Охолони, дядя! – крикнул он и, поворотясь спиной, снова зашагал к лесу.

– А-а-а-а… – на низкой ноте завыл мужик, вцепился в подвернувшийся кол, торчавший в изгороди, раскачал его, выдернул и с колом наперевес понёсся вниз – к броду.

Потеряв его из виду, Серёжка припустил к лесу, но отстал он уже здо́рово и догнать всех было уже невозможно. И тогда на пути он спрыгнул в оказавшийся поблизости глубокий ров, вырытый недавно для прокладки оросительной системы, – и затаился, надеясь как-нибудь отсидеться. Скоро послышались топот и хриплое дыхание хозяина вентеря – он продышал наверху мимо, как паровоз, совсем рядом. Уже на расстоянии Серёжке удалось увидеть его сзади: мужик был тощ и костист, как некормленный конь, мокрая от пота рубаха висела на нём, как на вешалке, но при всём том он казался огромным и сквозила в нём сила нечеловеческая. Его покатая спина колыхалась уже метров на двадцать впереди, и Серёжка со вздохом облегчения решил было, что опасность миновала, как вдруг… прямо над его головой объявилась симпатичная собачья мордочка и с любопытством на него уставилась. Так они смотрели друг на друга какое-то время (он – в онемелой надежде, она – в этакой подлой радости) – и молчали. Серёжка весь похолодел под взглядом собачки и, как в гипнозе, не мог от него оторваться.

– Аф… – наконец, тихо, вопросительно и как бы даже не тявкнула, а сказала собачка.

И тут он сделал непростительную ошибку. Вместо того чтобы замереть и больше не глядеть на чёртову псину, он отчаянно замахал на неё руками и даже приложил палец к губам, зашептав; «Тсс… Тихо ты!» Разумеется, собачонка расценила его жестикуляцию по-своему и зашлась в яростном визгливом лае. И Серёжка не то что увидел, скорее – услышал, как мужик задышал в обратную сторону… Через минуту неудачливый беглец с необыкновенной лёгкостью оказался наверху, выдернутый за ворот из канавы.

Мужик продолжил преследование. Не отпуская руки пленника, он волок его за собой и костил на разные лады весь свет. Раз от разу приостанавливался и, смрадно дыша табаком, орал: «Говори, щенок, кто такие? Откуда пришли? Говори – не то хуже будет!»

Серёжка молчал.

– Ты что – немой? – распаляясь, орал он. – Говори, не то прибью! – И снова спешил к лесу, волоча Серёжку.

И тут всё закончилось неожиданно просто: хозяин наткнулся на брошенный беглецами вентерь, моментально успокоился и, прихватив своё добро, повернул обратно – за ним, мелко семеня ножками, устремилась эта вредная тварь. Напоследок она, оглянувшись, этак нахально-победительно посмотрела на свою жертву.

4

Один за другим – скучные – шли дни. Место встреч компании, наверно, было перенесено: на поляну больше никто не приходил. Почти всё время Серёжка проводил с братом – теперь прятаться и убегать от него не было смысла.

Не давал покоя вопрос: почему всё же тогда бросили вентерь? Уж не увидел ли Аркадий, что Серёжку прихватил тот мужик? И решил кончить дело, не связываться. Во всяком случае уверен был Серёжка в одном: Аркадий конечно сам понял, что эта вся история с вентерем – не для него. Не такой он парень, чтоб заниматься подобными делами. Просто тогда, у реки, он не мог остановиться и не захотел признать, что он не прав.

Серёжка не раз думал об этом и ничего другого придумать не мог. И втайне надеялся, что Аркадий всё же пришлёт гонца – и мир будет восстановлен. И тогда… Нет, этого Серёжка ему никогда не скажет, а про себя знать будет, что Аркадий ему – как старший брат.

Несколько раз попадался навстречу в посёлке Митяй – и тишком, не подымая глаз, тут же норовил улизнуть. Видел Серёжка и Герку – этот, не вынимая рук из карманов, молча проходил мимо. Серёжка не останавливал их, не унижался до разговоров. Первым идти на мировую он не собирался.

И когда в очередной раз Серёжка и увязавшийся за ним Лёсик подходили к знакомой поляне, издалека Серёжка заметил, что теперь там кто-то есть. Он ничуть не заподозрил ничего худого, наоборот: в нём с новой силой вспыхнула надежда.

Но она скоро угасла. У троих, оказавшихся здесь, вид был явно недружелюбный, к тому же, кроме Герки и Митяя, был ещё незнакомый пацан. Коренастый, расставив ноги, стоял он как пень и держался небрежно, с прищуром глядя на остановившегося у опушки Серёжку.

– Ну ты, городской! – выкрикнул Герка (вид у него был вызывающе нахальный). – Подь сюда, мы те щас фокус покажем…

В наступившей тишине послышалось противное хихиканье Митяя.

Серёжка пошёл к троице. То, что будет драка, – он понял. И что не зря торчит тут этот пришлый. Как раз с ним, видно, придётся драться по неписанному правилу: один на один – у них, наверно, всё договорено. Он с виду вроде покрепче Серёжки, ну да его самого так просто не возьмёшь. Чужак, продолжая пристально смотреть на него, вполголоса что-то сказал Герке.

Подойдя, Серёжка и рта не успел открыть, чтобы спросить, чего им от него надо, – как получил прямой жесткий удар в лицо.

И вовсе не от чужака – тот так и держал руки в карманах. Его ударил… Герка!

– Отлично, – проговорил пришлый, – теперь с левой…

На ошалевшего от внезапности Серёжку удары посыпались один за другим, Геркины кулаки попадали в лицо, а он не успел как следует собраться, чтобы вовремя уклониться или закрыться, его же кулаки пролетали впустую, по воздуху, мимо Герки, ловко от них уходившего – кто-то этого прохиндея хорошо вышколил! Чужак то и дело спокойно давал короткие команды, рядом с ним, как в тумане, маячило круглое побелевшее лицо Митяя.

С отчаянным рёвом подлетел навблюдавший за всем Лёсик и вцепился Герке в ногу, норовя укусить – тот, дрыгая ногой, пытаясь освободиться, повалился на траву. Серёжка кинулся к ним, обхватил брата, силясь оторвать его – сопляки в таких делах не участвуют. Наконец, Герка вырвался, грозя и плюясь.

– Ладно, хватит ему, – скомандовал чужак.

И трое не спеша покинули поляну – Митяй, всё оглядываясь, уходил впереди всех.

Лёсик притих, во все глаза глядя на брата.

И тут Серёжка заплакал. Слёзы его кипели: падая, они, казалось, обжигали руки. Плакал он не потому, что у него было разбитое в кровь лицо (как думал Лёсик) – лицо своё он ведь не видел и не очень-то ещё ощущал (не так думал Лёсик, который как раз видел его лицо и которому казалось, что брату очень больно). И не столько потому, что потерпел полное поражение – больше всего потому, что победа досталась трусоватому противнику, который был на целый год моложе, и ещё потому, что она была заранее подготовлена и отрепетирована – именно это казалось ему жестокой несправедливостью… И как глупо он попался в расставленные сети! Лучше уж били бы они его втроём – не так было бы обидно. Вспомнив едкую усмешку Аркадия и раговор у реки, теперь он понял: всё было подстроено им, этим выдумщиком. Это была месть за случившееся тогда ослушание, за неподчинение ему, привыкшему к обратному. Как старший, сам он не захотел связываться и науськал младшего брата, чтоб как можно больнее унизить.

Плакал Серёжка ещё и потому, что Лёсик, во всём подражавший старшему брату, стал нечаянным свидетелем его позора. И теперь ему не втолкуешь, как всё вышло на самом деле – он просто в этом ничего не поймёт. Как тут объяснишь ему, что на бой Серёжка шёл открыто, без хитростей, вовсе не догадываясь, кто будет его противником, и не зная, как заранее он подготовлен, вооружён премудростями кулачного боя и уже готов к внезапной – без предупреждения – атаке… Ведь это всё равно что у одного из сошедшихся на дуэль пистолет был бы заряжен холостым патроном.

Он плакал, ещё по-детски всхлипывая и размазывая слёзы, но слёзы эти уже не были детскими. Он получил первый урок хорошо организованной подлости – и теперь его слёзы, высвободившие то, что накипело в душе, были слезами прощания с детством, хотя сам он об этом ещё не мог догадаться.

1978