Текст книги "Доказательство виновности"

Глава 19

До конца дня Ратлидж был очень занят. Он дописывал отчеты по трем делам, которые предстояло передать в суд. Но его мысли лишь наполовину были посвящены тому, чем он занимался; в голове роились всевозможные предположения.

И Хэмиш не дремал; он выдвигал аргументы за и против, и от спора с ним Ратлидж никак не мог уклониться.

С работы он вышел почти в восемь вечера. Дни становились короче, чувствовалось приближение осени. На фронте Ратлидж терпеть не мог длинные дни, когда стояло настоящее пекло. От жары усиливалась удушающая вонь, которая словно прилипала к тебе навсегда, впитывалась через кожу. Жара, духота, от каски мозг будто плавится. Хочется пить, но воды вечно не хватает – любой воды, а не чистой и свежей. Приходится совершать вылазки на ничейную землю. О том, чтобы помыться, нечего и мечтать; бриться необходимо только для того, чтобы налез противогаз. Даже новая форма пачкается до того, как успеешь насладиться чистотой. И думаешь о том, что дождь в таких условиях еще хуже. После дождя от земли поднимался туман, которым так легко замаскировать газовую атаку… Правда, Ратлидж не думал, что зимой в окопах лучше: голова под каской промерзает насквозь, ремешок режет обветренный подбородок, обмороженные пальцы застывают на спусковом крючке револьвера…

Он встряхнулся, подошел к машине и поехал к себе домой, радуясь, что у него есть время подумать. Но подумать ему было не суждено. Дома его ждала Франс; она попросила, чтобы Ратлидж повез ее куда-нибудь ужинать.

– Все мои друзья сейчас разъехались. Давай махнем куда-нибудь и будем притворяться, что нам весело.

Ратлидж рассмеялся:

– Не поздновато ли для ужина?

– Но я ничего не ела; уверена, что и ты тоже. Тогда поехали ко мне, и я что-нибудь приготовлю. А мы пока поговорим.

Он догадался: что-то случилось.

– Хорошо. Дай мне пять минут; я только умоюсь и переоденусь.

Франс ждала его в гостиной, беспокойно расхаживая туда-сюда, трогая разные безделушки, переставляя их с места на место. Ему из спальни казалось, что она не может и секунды постоять на месте. Он слушал ее шаги: цок-цок-цок по половицам, потом по ковру, потом снова по половицам.

Когда Иен вышел из спальни, Франс обернулась, вздохнула с облегчением и заставила себя улыбнуться.

– Ты выглядишь настоящим красавцем. Мне нравится твой галстук.

– Еще бы! Ведь ты сама подарила мне его на Рождество.

– Правда? У меня хороший вкус.

Иен повел сестру к машине. Они молча поехали к дому, в котором оба жили в детстве и который теперь принадлежал Франс.

Подходя к двери, она спросила:

– Тебе никогда не кажется, что в доме, если ты в нем один, появляется эхо?

– Никогда не думал… Да, наверное.

Войдя на кухню, Франс принялась открывать дверцы шкафчиков. Потом заглянула в кладовку.

– Я не особенно хочу есть, – признался Ратлидж.

– Ну вот, после обеда остался суп и немного ростбифа. Есть маринованные огурчики. Яблоки. Сыр. Ты не заваришь чай?

Он взял чайник, сполоснул и налил туда свежей воды.

Франс отложила в сторону хлеб, который нарезала.

– Иен… – начала она. – Помнишь Питера Локвуда? Ты учился вместе с ним в школе.

– Ну да, помню, – ответил Ратлидж, изображая беззаботность.

– На войне он был летчиком. Вернулся домой, собрался жениться на любимой девушке… а она уже вышла за другого. Он очень переживал. Уехал из Англии и перебрался в Кению. Наверное, переезд не помог, потому что он вернулся. Я недавно случайно встретилась с ним. Его отец умер, и ему досталась в наследство ферма. По-моему, там ему будет хорошо.

Отец Локвуда был фермером-джентльменом. У него не было ни титула, ни большого состояния, зато была земля – фамильная земля со времен Непобедимой армады, если не с «Книги Судного дня». Потомственное богатство, верность традициям, глубокие корни…

– Да, наверное. – Ратлидж насторожился, догадываясь, что последует дальше.

Франс не стала темнить:

– Он попросил моей руки.

– А ты что?

– Сказала, что хочу подумать. Вот я и думаю. Иен, у меня был один человек во время войны; я очень его любила, хотя и понимала, что у нас нет будущего. Имелись… непреодолимые препятствия, и мы договорились, что не станем начинать того, о чем потом пожалеем.

Он всегда это подозревал. Ему даже казалось, что он знает, кто тот человек и что за непреодолимое препятствие не давало ему жениться на Франс. К тому же тот человек не дожил до конца войны.

Стараясь осторожнее подбирать слова, он сказал:

– Наверное, мне не стоит удивляться… тому, что ты кого-то встретила. Когда-то я думал, что ты можешь быть счастлива с Саймоном. Но ваше счастье оказалось недолговечным.

– Да. Он мне очень нравится. Нравится по-настоящему. Но он… невнимателен к чувствам окружающих. Вспомни, как он скрывал ото всех болезнь сестры. Мог бы сказать, что вынужден уехать по семейным делам. А он просто время от времени исчезал, когда ему необходимо было ухаживать за ней во время самых тяжелых приступов. Я восхищалась им. По правде говоря, я считала себя эгоисткой из-за того, что мне хотелось знать, куда он девается, нет ли у него другой – и вообще, как он ко мне относится. А ведь он мог заранее обо всем позаботиться, правда? Его неожиданные исчезновения – только одна деталь, но я поневоле задумалась. Что, если наша совместная жизнь складывалась бы вот из таких мелочей? И способна ли я, в конце концов, радоваться, если придется все время ждать, скажет ли он, что у него на уме. Что его беспокоит. Что для него важно.

Ратлидж в жизни не встречал менее эгоистичного человека, чем Франс. И задним числом разозлился на Саймона из-за того, что рядом с ним его сестра упрекала себя за эгоизм.

– Ну а Питер? – напомнил он после паузы.

– С ним мне так… спокойно. Я все время думаю о нем, даже когда мы не вместе. А когда он приезжает, чтобы отвезти меня ужинать, в театр или просто на прогулку в парке, мне кажется, будто взошло солнце, даже если на самом деле пасмурно. Ну разве не странно? Я ничего подобного не испытывала с тех пор, как… в общем, с войны. Когда Питер со мной, я чувствую себя… в безопасности.

Закипел чайник. Отвернувшись от сестры и внимательно слушая ее, Ратлидж стал заваривать чай.

– Тогда я не вижу никаких препятствий, – сказал он наконец.

Франс снова принялась нарезать хлеб для бутербродов. В тишине нож звякал о блюдо. Ратлидж дождался, пока заварится чай, налил ей чашку и поставил рядом с ней на стол.

Снова отодвинув хлеб в сторону, Франс призналась:

– Не хочу оставлять тебя в Лондоне одного.

Удивленный, он молча посмотрел ей в глаза.

– Я помню, как ты страдал, когда вернулся домой из Франции. Доктор Флеминг почти ничего мне не рассказывал; он считал, что для тебя будет лучше, если я не узнаю всего. Но он беспокоился за тебя, и я тоже. Ты вернулся на работу в Скотленд-Ярд, и у тебя все замечательно получилось. Но ты несчастен, Иен, я ведь вижу! Ты так и не нашел себе никого после Джин. Не знаю, правда, насколько сильно ты стараешься… Я понимаю, что… знаю, что чувствовал Питер после того, как потерял невесту, и сколько времени у него ушло на то, чтобы справиться с ее предательством. Он говорил, что сам во всем виноват, что он четыре года мечтал о женщине, которой на самом деле не существовало. Он просто не понимал этого, когда уезжал на фронт. Домой он вернулся к той, прежней, а вовсе не к женщине, которая вышла замуж за другого, даже не потрудившись сообщить ему об этом.

Ратлидж не знал, что ответить. Он никогда не рассказывал Франс, какой ужас был написан на лице Джин, когда она приехала навестить его в госпитале. Тогда ему хватило здравого смысла освободить ее, как бы больно ему тогда ни было. Он никогда не рассказывал Франс и о своих чувствах к Мередит Ченнинг. Все произошло слишком неожиданно, слишком быстро. Он не мог рассказывать о таком даже сестре. Ему и самому до сих пор трудно было справиться с воспоминаниями о Мередит.

Ему казалось, что Мередит тоже некоторым образом его бросила, предала.

– Я слишком занят для того, чтобы влюбляться, – ответил он, изображая беззаботность. – Думаешь, легко вернуться в Скотленд-Ярд после четырех лет в окопах? Мне пришлось наверстывать упущенное. И бывало время, когда мне совсем не хотелось никуда выходить по вечерам. У всякой профессии есть свои издержки, в том числе и у профессии полицейского.

Франс слишком хорошо его знала, чтобы удовольствоваться таким объяснением.

– Иен…

– Не беспокойся, пожалуйста, – ответил Ратлидж, стараясь улыбнуться как можно убедительнее. – Ничего со мной не случится. Когда я встречу ту, которая мне подойдет… как встретила ты… тогда я буду счастлив, как ты сейчас.

Хэмиш заворочался у него в подсознании, и Ратлидж поспешно опустил глаза и принялся помешивать сахар в чае, чтобы она не видела его лицо.

– Питер хороший человек, – сказал он после паузы. – По-моему, вы с ним подходите друг другу.

– Правда?

– Правда. – Стараясь не обращать внимания на поднимающееся изнутри острое чувство одиночества, он добавил: – Как по-твоему, теперь, когда все решено, ты сумеешь сделать бутерброды?

Франс рассмеялась и, перегнувшись через стол, поцеловала его в щеку, а затем снова принялась за хлеб.

Ратлидж не знал, удалось ли ему убедить сестру. В самом ли деле с ним ничего не случится? Скорее всего, сейчас Франс сама очень хочет ему поверить.

На следующее утро, совершенно не выспавшись, Ратлидж поехал на побережье, на мыс Дандженесс.

Разыскать рыбака, который первым увидел труп на длинной каменистой полосе, которая здесь сходила за пляж, ему удалось лишь через два часа.

Сначала рыбак держался с чужаком подозрительно.

– Что вам от меня нужно? – спросил он после того, как Ратлидж представился и показал свое удостоверение.

Они стояли лицом к морю; за их спинами высился маяк.

– Нам кажется, что мы можем установить его личность. Вопрос в том, мог ли он упасть за борт с корабля.

– Все зависит от того, хорошо ли он плавал. – Рыбак покосился на Ратлиджа и прищурился. – Море забирает себе все, что хочет. Если у него хватало сил, если он не был усталым, он вполне мог бы добраться до такого места, откуда прибой вынес бы его на берег. Мертвого его какое-то время поносило бы по волнам, он бы раздулся и все такое, а потом ушел на дно. По-моему, он вполне мог добраться до берега: на вид он казался вполне крепким и сильным и наверняка плыл на свет маяка. У него кончились силы в самый последний момент. Приливы очень капризные. С одной стороны, можно точно предсказать, когда начнется прилив. С другой стороны, здесь, у берега, сильное течение. Оно подхватывает тело и кружит его, как щепку, и тащит не в ту сторону, а потом вдруг выкидывает на берег. Правда, нашего покойника потрепало не очень сильно.

– В карманах у него было пусто. Никаких документов. На нем даже пальто не было.

Рыбак снова посмотрел на море.

– Если бы я захотел кого-нибудь убить, я бы сделал это потихоньку. Подкрался бы сзади и сдавил ему шею, пока лицо не почернеет. А потом я бы вытряхнул все из его карманов, а труп выкинул за борт. Никаких повреждений, и опознать невозможно. И еще можно надеяться, что море нескоро отдаст его.

Ратлидж улыбнулся:

– Из вас вышел бы неплохой убийца.

Рыбак ответил ему без улыбки:

– Я много народу убил во Франции. Убивал по-всякому, лишь бы они не убили меня первыми. И я не ненавидел тех, кого убивал. Вот что странно. Просто убивал, и все, чтобы дожить до следующего рассвета. Я не горжусь тем, что делал.

– Я не хотел вас обидеть.

– А я и не обиделся. Но больше я убивать ни за что не стану. Даже если придется спасать свою жизнь… Если вы больше ничего не хотите узнать, я пошел.

Не дожидаясь ответа, рыбак побрел прочь, направляясь к одной из маленьких хижин, где местные держали снасти, а иногда, если шла рыба, даже ночевали.

Ратлидж не стал его задерживать. Он еще постоял на берегу. Ветер трепал его брючины; до него доносился шелест волн. Море словно звало его. Он подошел к самой кромке воды. Подошвы хрустели на мелком гравии; ноги вязли в нем, почти как в песке. Приходилось напрягать мышцы. Скоро у него заболели икры. Был отлив; прилив ожидался еще не скоро.

Он представил себе человека, почти доплывшего до берега, усталого. А потом его добила борьба с камнями, и, прежде чем он успел добраться до безопасного места и свалиться мертвым сном, он упал на колени, и его сбила волна. Он утонул, потому что не сумел подняться в набежавшей волне.

Не самый лучший способ умереть, когда уже надеешься выжить.

Ратлидж еще немного постоял у кромки воды, а затем развернулся и медленно, осторожно побрел назад, к машине.

Как говорится, все начинается с малого. Ратлидж убедился в том, что народная мудрость верна, когда переехал на другой берег Темзы и направился в Эссекс.

У себя на столе он оставил записку, в которой объяснял, что хочет проверить несколько версий. Придется Маркему еще немного подождать.

Не останавливаясь в Дедхэме, он поехал дальше, в Сент-Хилари, к Френчам. На сей раз мисс Френч изъявила желание его принять.

Ратлидж сразу понял, ее что-то гнетет.

– Много лет, – сказала она, – мы во всем доверяли Гудингу. Из жалости приглашали поиграть его внучку, даже позволили ей обручиться с обоими моими братьями, но оказалось, что ему всего мало. Гудинг захотел прибрать к рукам всю фирму, и вот сколько горя он нам принес!

– Вы так уверены в том, что он виновен? – с интересом спросил Ратлидж, садясь на предложенный ею стул.

– Для меня достаточно того, что его считает виновным полиция.

– Какая выгода мистеру Гудингу убивать вашего брата?

– Наверное, он надеялся, что его не поймают. Он бы продолжал вести дела фирмы в надежде, что в конце концов у меня не останется другого выхода и я сделаю его своим компаньоном, потому что я во всем буду зависеть от него. Может быть, он хотел отомстить за внучку и удовлетворить свои амбиции… Теперь придется мне ехать в Лондон и спасать фирму. Я совершенно не разбираюсь в виноделии и торговле. Никто никогда не спрашивал, хочу ли я чему-то научиться. Если фирма обанкротится, виноваты будут отец и братья. Но я не могу себе позволить довести фирму до банкротства. Вы меня понимаете? В конце концов, на карту поставлена и моя жизнь. А потом, наверное, придется ехать на Мадейру, хотя… понятия не имею, с чем я там столкнусь. Ведь я даже не знаю языка, на котором там говорят. Меня никогда не учили и даже не спрашивали, не хочу ли я научиться.

– Зачем Гудингу желать зла Трейнору? Если он хотел отомстить за внучку…

– Откуда мне знать, какие мысли бродили у него в голове? Наверное, он боялся, что Мэтью поставит во главе лондонского отделения фирмы кого-нибудь помоложе, а его отправит в отставку. Клерк, пусть и старший, редко становится главой фирмы.

С таким доводом спорить не приходилось. Ратлидж подумал: если мисс Френч вызовут в суд свидетельницей, судья отнесется к ее словам всерьез.

– А я все гадала, почему от Мэтью нет вестей. Так странно, так на него не похоже! Он… всегда был таким заботливым и внимательным. А оказывается, Гудинг нарочно хранил дату его прибытия в тайне, потому что хотел лично встретить его в порту. Странно, как все вышло. По-моему, отец надеялся, что я выйду замуж за Мэтью, но он полюбил на Мадейре местную девушку. Может быть, если бы отец разрешил мне съездить в Фуншал, у меня тоже появилась бы надежда. Как недальновидно, правда? Что послужит ему хорошим уроком.

Обличительная речь закончилась. Ратлиджу показалось, что Агнес Френч вот-вот расплачется, но ей удалось подавить слезы. Она отрывисто продолжала:

– Но вы проделали такой путь не для того, чтобы выслушивать мои жалобы.

– Не помните ли вы одно давнее происшествие? Вы тогда были еще девочкой. Много лет назад к вам в дом вломился человек и набросился на ваших деда и отца… Он поднял такой шум, что пришлось вызвать констебля, чтобы связать его.

– Это правда? Кто вам рассказал? Гудинг?

– Не знаю, известно ли об этом происшествии Гудингу. Скорее всего, ваш дед распорядился, чтобы о нем не знал никто, кроме членов семьи.

– Как странно! Луису в детстве часто снился один и тот же страшный сон: по его словам, он видел папу в окровавленной рубашке. Было лето, еще не совсем стемнело, хотя час был поздний. Папа стоял внизу, под окном детской, разговаривал с доктором и констеблем, и Луису показалось, что они собираются его увезти. Они все подталкивали его к двуколке доктора, а папа отказывался с ними ехать. На следующее утро в доме появился мистер Макфарланд, наставник Майкла. Познакомиться с нами его привела мама, а не папа, и Луис испугался, что с папой что-то случилось. Он заплакал и спросил, где папа. Мама велела ему не хныкать и обещала, что он увидит папу за чаем. После того как она спустилась вниз, Луис спросил мистера Макфарланда, не потому ли тот приехал, что папа умер. Мистер Макфарланд очень удивился. Он сказал Луису, что беседовал с папой за завтраком. Но мы не видели его до следующего дня, до чая. Луис в ту ночь и еще несколько ночей отказывался ложиться спать. Боялся, что снова увидит тот страшный сон. Я помню, потому что он все сидел в детской и мне тоже не давал спать. Больше такого не повторялось. Так, значит, это был не сон? Но кто к нам приходил? Кто-то из наших знакомых?

– Он… скажем, имеет отношение к виноделию и родом из Фуншала.

– Но ведь все было очень давно? Насколько мне известно, больше о том происшествии никогда не говорили. Даже если в Фуншале возникли какие-то затруднения. Уверена, что Мэтью все известно – точнее, он знал бы, если бы такие трудности возникли снова. – Агнес Френч снова заговорила о том, что ее беспокоило. – Я получила записку от мисс Таунсенд. Она спрашивает, нет ли у меня вестей от Луиса. Именно мне пришлось сообщить ей, что Луис, скорее всего, умер и что по обвинению в убийстве арестовали Гудинга. Если она в самом деле любила моего брата, ей следовало приехать, а не писать мне письмо. Объясняться на бумаге очень неприлично!

– А с мисс Уитмен вы больше не разговаривали? – спросил Ратлидж.

– Нет, и не собираюсь.

– Гудинг много лет прослужил старшим клерком в лондонском отделении вашей фирмы. Неужели он решил пожертвовать всем только потому, что ваш брат предпочел его внучке мисс Таунсенд?

– Он души не чает в Валери. Обожает ее. Ее обожали и все остальные… Даже мой отец.

Ратлиджу не в первый раз пришла в голову мысль: а если Луиса Френча убила его сестра Агнес, а потом подстроила все так, чтобы вину возложили на Гудинга и Валери Уитмен? В конце концов, забытый в машине платок явно указывал на женский след. Кому-то очень хотелось бросить тень на мисс Уитмен.

Тщательно все обдумав, Ратлидж пришел к выводу: горничная мисс Френч наверняка заметила бы, что ее хозяйка отсутствует продолжительное время. А кроме нее, в доме постоянно живут кухарка, несколько горничных… нет, невозможно!

– Давно ли ваша горничная служит у вас? – спросил он вслух.

– С тех пор, как мне исполнилось десять лет. Ей тогда было восемнадцать, и мама решила: мне пойдет только на пользу, если кто-нибудь будет присматривать за мной. Наверное, ей казалось, что Нэн не даст мне сбиться с пути. Но мы с ней скоро крепко сдружились.

А близкие друзья охотно солгут друг ради друга. Скроют не только детские шалости, но и убийство? Хэмиш сказал: «А может, она и отца с матерью убила? Ведь она ухаживала за ними и вполне могла от них избавиться, когда они стали доставлять ей слишком много хлопот».

Ратлидж подумал: Агнес Френч такая закоренелая эгоистка, что возможно все. Братья не сомневались, что она позаботится о больных родителях. Конечно, врач на вскрытии заметил бы что-то необычное. И потом, родители Агнес умерли очень давно. Его предположения невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть.

И все же… интересное предположение. Он решил рискнуть.

– Вы ухаживали за родителями перед их кончиной. Должно быть, вам пришлось очень тяжело.

– Да. Отец мог бы себе позволить самый лучший профессиональный уход. Но он не хотел, как он говорил, выбрасывать деньги на ветер. Это он велел мне стать маминой сиделкой. Тогда мне в самом деле пришлось очень трудно. Маму нельзя было назвать хорошей, послушной пациенткой. Но забота о матери была моим долгом, и я выполняла его.

– А потом все повторилось – с ним самим.

– О да. Майкл и Луис посоветовались и решили, что так будет лучше всего. Я никогда не была особенно близка с отцом. И иногда мне бывало даже приятно сознавать, что он во всем зависит от меня.

Агнес Френч, похоже, никогда не скрывала своих чувств. Ратлидж невольно подумал: была бы она так же откровенна, если бы в самом деле убила родителей?

Ратлидж ничего не знал наверняка. Мисс Френч твердо знала одно: ее несправедливо затирали всю жизнь. Горечь и обида настолько заслоняли все остальное, что она, наверное, даже не понимала, в какой капкан загоняет себя, столь откровенно рассказывая о своем отношении к покойным родителям.

Вскоре после этого Ратлидж ушел. Он так и не приблизился к ответу, который удовлетворил бы его. Он получил лишь еще одно, пусть и косвенное, доказательство того, что Афонсо Диас побывал в доме Френчей.

На душе у него было тяжело. Он понимал: навестив вначале мисс Френч, он лишь тянул время. Ему очень не хотелось ехать к Валери Уитмен.

По пути к ее дому он пытался придумать, что ей сказать. Какие подобрать слова, способные помочь мисс Уитмен пережить темные времена. Что может быть хуже? Ее деда обвиняют в двойном убийстве. Ее собственное положение весьма шатко.

Подходя к ее двери, он вынужден был признаться самому себе, что не знает, как начать с ней разговор.

Валери чуть приоткрыла дверь. Ратлидж сразу понял, какими тяжелыми выдались для нее последние дни. Под глазами темнели круги, да и сами глаза заметно потускнели. Она плохо спит, что неудивительно.

– Почему они так с нами? – спросила она, увидев, кто пришел. – Мне надоело, что ко мне все время идут соседи – якобы для того, чтобы посочувствовать. А на самом деле все они злорадствуют. Мисс Таунсенд приехала одной из первых, по доброте сердечной. Мне стало ужасно жаль ее. Она должна была выйти за Луиса. Представляю, какой удар она перенесла, когда узнала, что в убийстве Луиса обвиняют моего дедушку! Она сказала, что приехала против воли своего отца. Он, по ее словам, очень расстроился, потому что ему не нравится, что его пациенты сплетничают о нем. Мол, хорошего же мужа выбрала себе его дочь.

– Доктор Таунсенд производит впечатление довольно тяжелого человека.

– Он хороший врач. Поэтому все терпят его грубость и его манеры… Точнее, их отсутствие.

– Вы верите в то, что Луиса Френча убил ваш дед?

Валери Уитмен покраснела. Ратлидж не понял – то ли от гнева, то ли от чего-то еще.

– Вы тоже хотите позлорадствовать? Я думала… вы ведь меня предупреждали!

– Предупреждение остается в силе. Считается, что у него был сообщник. Или сообщница.

Она попыталась закрыть дверь.

– Не нужно мне такое говорить.

– Я стараюсь доискаться до правды, – ответил Ратлидж, словно извиняясь.

Мисс Уитмен покачала головой.

– Или надеетесь, что я проболтаюсь и оговорю его и вы сможете его повесить! – Она выглянула на улицу, увидела, что за ними внимательно наблюдает соседка, и сердито обратилась к Ратлиджу: – А вам не приходило в голову, что истина в чем-то другом? Ну, например… Луис хотел прибрать к рукам всю фирму, а не только лондонское отделение. А может, он сам покушался на жизнь Мэтью? Или даже нанял кого-то убить его… И вы не можете найти тело Луиса потому, что он где-то прячется до тех пор, пока моего деда не повесят?

Ратлиджу показалось, что она сама пожалела о своих словах. Но, не дав ему ответить, Валери отступила на шаг и захлопнула дверь перед самым его носом.

Ее доводы в защиту деда показались Ратлиджу вполне разумными. Они объясняли как смерть Трейнора, так и исчезновение Френча.

А если все так и было, значит, в Дандженессе нашли труп Трейнора. Но что на самом деле она сказала? «Или даже нанял кого-то убить его…» Ему показалось, что Френч, насколько он мог судить о его характере с чужих слов, вполне способен нанять головореза, который позаботился бы о том, чтобы Трейнор не добрался до Англии.

Ратлидж кивнул соседке, которая не сводила глаз с домика Валери Уитмен, и поехал в Дедхэм. На сей раз он застал мисс Таунсенд одну.

– Мой отец поехал навестить тяжелобольного, – объяснила она. Ей явно не хотелось приглашать инспектора в дом. Вспомнив, как вел себя ее отец, когда он пришел в первый раз, Ратлидж не стал ее осуждать. – А мать в гостях у подруги, – добавила Мэри Эллен.

– Мисс Таунсенд, вы не хотите прогуляться со мной? Я ведь приехал по делу. Вряд ли ваш отец станет возражать против того, что вы помогаете в расследовании органам правопорядка.

Она робко улыбнулась, хотя глаза ее наполнились слезами, и пригласила его в гостиную.

– Значит, насчет Луиса все правда… И насчет мистера Гудинга тоже. Я думала, может быть, мисс Френч нарочно так жестока со мной. Мне хотелось поехать к ней, поговорить, утешить, но отец решил, что ни к чему теперь навязываться им в родство… Знаете, я ведь ездила к мисс Уитмен! Взяла велосипед и поехала. Надеюсь, никто не донесет отцу.

– У нас есть все основания полагать, что так и было дело. Но еще остается надежда на то, что ваш жених жив, – мягко произнес Ратлидж.

– А я уверена, что он умер, – с несчастным видом ответила Мэри Эллен. – Иначе почему он не попытался связаться со мной, заверить, что с ним ничего не случилось?

«Потому что, – ответил Хэмиш, – похоже, он такой же себялюбец, как и его сестра».

Ратлидж ответил:

– Может быть, он чего-то… или кого-то… боится. Возможно, Гудинг по ошибке убил не того человека, приняв его за Луиса. Луис узнал обо всем и решил спрятаться.

– Но мистера Гудинга посадили в тюрьму. Луис теперь должен чувствовать себя в безопасности.

– Вы знакомы с Мэтью Трейнором? Как они ладили с мистером Френчем?

– Я должна была познакомиться с ним после того, как он приедет в Англию. Луис собирался устроить прием. Теперь, конечно, ничего не будет. Луис обмолвился о нем один-единственный раз; помню, он сказал, что Мэтью – человек Майкла и до сих пор вел дела так, как было принято при Майкле. Видите ли, Майкл и Мэтью были одногодками. Так как Луис встал во главе лондонского отделения, он считал, что ему как сыну основателя фирмы следует выказывать больше… не знаю, как сказать… почтения? Мистер Трейнор у себя на Мадейре привык жить тихо, изолированно, но теперь все изменилось. В Соединенных Штатах приняли «сухой закон», и им необходимо было искать новые рынки сбыта.

Верно, «сухой закон» в Штатах приняли в январе текущего года. Ратлидж подумал: наверное, виноторговцы несли большие убытки, ведь большая часть Европы по-прежнему лежала в руинах. Луис Френч наверняка обсуждал положение либо с мисс Таунсенд, либо с ее отцом. Может быть, именно это он имел в виду, когда говорил о каких-то проблемах, которые ему предстояло обсудить с Трейнором?

Вслух он сказал:

– К сожалению, сейчас я не могу сообщить вам ничего нового, но я дам вам знать, как только выяснится, что случилось с мистером Френчем.

– Вы очень добры, – ответила мисс Таунсенд, и слезы брызнули из ее глаз. – Я даже просила отца поговорить с представителями Скотленд-Ярда, но он отказался. – Она прикусила губу. – У него и так неприятности из-за одного давнишнего скандала. Он не хочет иметь отношение еще к одному.

– Расскажите, пожалуйста, о каком скандале идет речь?

Порозовев от смущения, Мэри Эллен ответила:

– Во время болезни мамы он много пил. И один пациент чуть не умер. Отец заявил, что был вне себя от горя, но я знала, что его… отклонение началось гораздо раньше, еще до маминой болезни. Мы с ней тогда очень переживали. Нам пришлось нелегко. Друзья отворачивались от нас, меня дразнили другие дети. Иногда отец так напивался, что не стоял на ногах. Представляете? Но я лгала и говорила всем, что он никогда не напивался пьяным. Когда мама выздоровела, отец бросил пить. Я так обрадовалась, что готова была ради него на что угодно.

Отец поставил дочь в очень неприятное положение. А теперь, боясь снова очутиться в центре скандала, он отказывает дочери в поддержке, которая ей очень нужна. В конце концов, она потеряла жениха!

– Да, мне нелегко пришлось. – Мэри Эллен украдкой посмотрела на часы, и Ратлидж понял: ей не терпится поскорее спровадить его до того, как отец неожиданно вернется домой и узнает стоящий перед его дверью автомобиль. А может быть, из гостей вернется мать и застанет Ратлиджа в гостиной. – А теперь я еще мучаюсь оттого, что, может быть, Луис решил меня бросить, как бросил мисс Уитмен.

– Он ни за что не бросит вас по собственной воле!

Поблагодарив мисс Таунсенд, Ратлидж ушел. Ей недоставало силы духа Валери Уитмен; кроме того, она была не настолько зациклена на себе, чтобы отгородиться от окружающего мира мощной броней, как Агнес Френч.

Ему стало жаль ее.

Но слово «бросил» напомнило ему события вчерашней ночи. Признание Франс в том, что она боится оставлять его одного. Их вчерашний разговор пробудил в нем острое чувство одиночества.

Он хотел, чтобы сестра была счастлива, родила детей и нашла в браке все, о чем мечтает. Он радовался за нее – они с Франс всегда были близки, и он очень любил сестру.

Франс загораживала его от подступающей со всех сторон тьмы. Она всегда оказывалась рядом, если была ему нужна. Не зная о нем всей правды, она часто подбадривала его словом или делом, приглашала с собой ужинать, к друзьям, когда он приходил в отчаяние. Их объединяли воспоминания детства – тихая гавань, не окруженная тенями. Наверное, он просто забыл, что его сестра еще и женщина.

Без нее будет трудно. Но он уступит ее, когда придет время, и ничего не скажет.

За последние несколько недель он видел немало проявлений ревности и зависти. И не хотел, чтобы в чем-то подобном могли обвинить его.