Текст книги "Дурни вавилонские"

Или, скажем, велели бы мне самому построить тачку. Другую тачку не показали, а объяснили на словах про короб, колесо и две палки. Что бы получилось?

С картинками я раньше дела не имел. Наш деревенский храм был с гладкими стенами, потому что мы боялись рисовать богов. Когда матери забавляют детей, то рисуют на песке. Когда девушки вышивают подушки или выкладывают узор из кусочков кожи, картинка у них в голове. Или, скажем, когда ткут – то узор тоже в голове…

Большие картинки я увидел уже в вавилонских храмах. Но я знал, что это для божественности, и не подозревал, что от них может быть и другая польза. Кажется, до другой пользы я сам додумался.

Но ведь нарисовать можно то, что снаружи. Нарисовать башню снаружи может любой ребенок. А как изобразить ее изнутри, вместе с норой, которая кругами поднимается с яруса на ярус, и вместе с трубой внутри, по стенам которой прикреплены лестницы, а внизу ходят по кругу ослы, вращая священную крестовину Мардука?

– Ну? – спросил Гамид.

– Я обязательно узнаю, как до нее добраться, – сказал я.

– Узнай.

Больше мы ни слова не сказали о нашем замысле.

Я был так озабочен этим, что несколько дней ни о чем больше думать не мог. Плечи мои были сами по себе – они поддерживали ремни, и руки были сами по себе – они держали длинные палки носилок, и ноги были сами по себе – они бежали, а голова была далеко от ног и рук. Но не о Таш я думал. Что о ней думать? В голове возникали странные картинки, на которых башня была с огромной, во всю ее высоту, дверью, и дверь открывалась, и оказывалось, что внутри – комнаты с господами, и была видна нора, по которой гоняют тачки и таскают носилки.

– Что с тобой творится? – спросила Лиш. Я теперь не мог каждый вечер спускаться к пруду, и она поднималась ко мне на шестой ярус, там у нас было укромное местечко в глубине темного коридора.

– Не знаю, милая.

– Может, ты просто устал?

– Наверно. Тут довольно крутая нора, а за день приходится делать по тридцать кругов.

– Но господин ведь дает тебе время для отдыха? Этого недостаточно?

– Я не знаю.

– Странно… – Лиш задумалась. – Может быть, ты – как муж Гуш из пекарни? У него такая особенность – он обязательно должен днем немного поспать, совсем немного, и тогда он опять таскает корзины быстрее, чем бегает молодой осел.

– Разве его хозяин позволяет ему спать днем? – удивился я.

– Нет, конечно! Но если мы, те, кто работает много, а получает мало, держимся заодно, то всегда найдется способ помочь. На третьем ярусе есть помещения для хранения каменных плиток и изразцов. Там всегда сидит человек, который их принимает и выдает, а также его помощники. Муж Гуш договорился и прячется там ненадолго. Он принес туда старое покрывало и спит на полу за сложенными плитками – их нарочно сложили так, чтобы получилось вроде пещеры. А хозяин ничего не знает. Он же не стоит целый день в норе и не проверяет, сколько раз этот человек прошел мимо него со своей корзиной. Если хочешь, я поговорю с Гуш.

– Конечно, милая, поговори, – сказал я и поцеловал ее в щеку. В щеку она уже позволяла целовать, а в губы нет.

Гамид очень уставал к концу рабочего дня, а если мы хотели выследить Таш, то единственным временем для этого была бы ночь. Вот я и додумался устроить ему небольшой отдых. Ведь наш Зубастый тоже не стоит посреди норы со счетными шариками на веревке.

Когда я объяснил ему свой замысел, он сперва обрадовался, потом почесал в затылке.

– А что скажут наши? – спросил он. – Они будут работать, а я – отдыхать? Справедливо ли это?

– Скажи им правду, – посоветовал я. – Или я скажу. Все ведь понимают, что эту, эту…

Я хотел сказать «развратницу», но удержался.

– Понимают, – согласился он, – но боятся. Тахмад хочет оставить всё, как есть. Нас ведь могут поймать и бросить в темную яму с гнилой водой, а то и вовсе казнить. Ведь она госпожа, а мы кто?

– Из-за нее вы угодили в кабалу на десять лет, скажи это Тахмаду.

– Говорил. А он в ответ: необязательно жениться на деревенских девицах, мы возьмем жен здесь, и когда отслужим десять лет, у нас уже будет по трое и по четверо сыновей. Вот, говорит, посмотрите на Вагада, который сразу обзавелся невестой, да еще какой невестой! Работает в харчевне, а дядя у нее – грамотный! Значит, их дети могут стать большими людьми. Он всегда всё хочет оставить, как есть…

– Простоит ли башня столько времени, чтобы наши дети успели в ней вырасти и стать большими людьми? Этого он тебе не сказал? – спросил я. – Помнишь, Таш объясняла, что каждая башня рано или поздно рухнет.

– Мало ли что она врала.

Возможно, Тахмад прав, он все-таки старший, и здешние девицы лучше деревенских, они бойкие, веселые и сумеют позаботиться о мужьях, а не будут ждать, пока придет муж с лепешкой и покормит. В конце концов, мы пришли сюда гонять тачки, ну и будем их гонять. Жаль только, что я откололся от своих. Но если я увижу, что им неплохо живется, то могу в любой день поставить свою печать на договоре.

Печать висела у меня на поясе – так здесь было принято. Пусть она никогда в жизни больше не пригодится, но на поясе должна висеть.

– Врала, она всем врала. Помнишь, обещала, что мы со временем станем надсмотрщиками? – напомнил я. – И тебе тоже… Но насчет того, что башня должна рухнуть, – кажется, правда… Помнишь про зловещее число «сорок пять»?

– Звучит-то зловеще, но, может, и тут вранье?

– А если бы она тебе сказала, что Шамаш-Солнце приходит с востока и уходит на запад? Ты бы тоже усомнился?

– Да.

– Но мы же сами копались в развалинах.

– Откуда я знаю, что это были за развалины.

Больше он говорить не мог – нужно было гнать тачку. Да и я должен был бежать к господину Осейфу. Но он запомнил всё. И несколько дней спустя сам подошел к Лиш попросить, чтобы она это дело устроила.

Лиш поговорила с Гуш, Гуш – с мужем, муж – с теми людьми, что принимали и выдавали каменные плитки, они назначили цену – при нужде помогать им переносить изразцы, которые требовали бережного обхождения. Они сказали об этом мужу Гуш, он – жене, она – Лиш, и всего за три дня все это уладилось. Гамид мог днем приходить к ним и отдыхать, а они бы в это время использовали его тачку, чтобы перетащить плитки из угла в угол.

Я старательно запоминал всё, что связано со вторым и с третьим ярусом. Я даже стянул у господина Осейфа мелок и постарался зарисовать то, что помнил. Мой рисунок на стене увидел вредный мальчишка Бубук и сказал:

– Похоже, у тебя давно не было женщины.

Я пригляделся и увидел в линиях, означающих нору, Трубу и арки, нечто, смутно похожее на женские округлости. После этого я спокойно смотреть на них не мог и в конце концов стер.

Гамид один раз попробовал отдохнуть днем, но заснуть не смог. Вечером у него был по этому поводу разговор с Тахмадом. Нет, не ссора, и Тахмад не кричал и не приказывал, они просто поговорили о том, что простые парни, гоняющие тачки, не должны делать глупости, а должны спокойно трудиться и не забивать себе голову всякими замыслами.

Но Гамид – это Гамид, и переубедить его трудно.

Я в жизни своей не воровал – разве что в детстве, пока еще бегал голый. Но на сей раз пришлось – я стянул у господина Осейфа пузырек с маковой настойкой, которую он пил на ночь, потому что его часто допекала бессонница. Для этого я выбрал подходящий день – господин сказал нам так:

– Пользуйтесь моей добротой, земляные черви, вечером вы мне не нужны, я буду на третьем ярусе. Вот вам «кувшин», купите себе пива. Бубук, если меня будут искать, спустишься и всё расскажешь.

Я понял – та дверь, которую показала мне Лиш, будет открыта!

Он сказал это утром, основательно поругавшись с людьми, которые надстраивали Трубу. Башня росла так: сперва возводили из больших обтесанных камней очередной кусок Трубы, потом одевали ее в рубашку из кирпичей, скрепленных земляной смолой, и глины, которую забивали между кирпичными стенками и утаптывали; при этом оставляли проходы к стене, а также разные помещения. Затем устраивали следующий кусок норы и самыми последними – помещения для богатых людей, желавших жить на верхних ярусах. Когда они были готовы, отделывали новый кусок наружной стены – выкладывали изразцами, вешали красивые ставни на окна, ставили резные столбики на балконы. Всё это я узнал, когда таскал носилки с господином Осейфом, а если бы согласился на договор с Зубастым, то не узнал бы вовсе.

Так вот, я узнал про его замысел утром, а днем, когда мы принесли его обедать, унес пузырек. В норе я ухитрился передать пузырек Рухаку, мальчику, разносившему по ярусам таблички, вместе с медовым пирожком. Рухак отнес его Гамиду, а Гамид ухитрился сбежать от наших вместе с тачкой, когда все спускались вниз за глиной, и улегся поспать, показав на солнечных часах, когда его нужно разбудить.

Мы не знали, сколько маковой настойки требуется крепкому парню, чтобы заснуть. Господин Осейф капал в воду, считая при этом до двадцати. Мы решили, что его хилому телу этого довольно, а Гамиду нужно побольше. Со счетом у нас плохо – когда при нас считают вслух, мы понимаем, о каких числах речь, но сами после двадцати путаемся, да и неудивительно – в Субат-Телле не было ничего такого, что требовало бы больших чисел.

Гамида подняли на ноги с большим трудом, положили его руки на палки тачки и вытолкнули из дверей. Он почему-то решил, что находится у входа в нору, а может, видел этот вход во сне, и побрел с пустой тачкой наверх. Я не слышал, чтобы люди спали стоя, но, наверно, иногда и такое случается.

Его поймали на пятом ярусе добрые люди – он пытался войти с тачкой в харчевню.

В той харчевне работала Реш, подруга Лиш. Она видела Лиш с нами и ей даже понравился Абад. Узнав Гамида, она усадила его на скамейку и быстренько сбегала по лестнице на шестой ярус, чтобы позвать меня. К счастью, я там и был – мы с Абдадом ждали, пока наш господин получит обожженные таблички, чтобы нести его наверх.

Я ужаснулся, спустился по лестнице и как следует растормошил Гамида. Он встал, но его ноги заплетались и глаза смотрели мимо меня. Тогда я усадил его в тачку и быстро повез вниз, чтобы передать кому-нибудь из наших. Мне не повезло – первым я увидел Тахмада. Оставив ему Гамида вместе с тачкой, я побежал к лестнице. Я знал, что туда он за мной не полезет.

Казалось, наш замысел потерпел крах, и мы не попадем вечером в ту загадочную дверь, за которой, возможно, прячется Таш. Но Гамид оказался силен духом. Он как-то добрался до пруда и сидел в холодной воде, пока не опомнился.

Я уже не получал вечернюю кашу в харчевне, но спустился вниз – узнать, как там наши. Лиш была очень занята, но успела шепнуть мне про ссору Тахмада с Гамидом и про сидение в пруду.

Показываться на глаза Тахмаду я побоялся, а Гамида, который последним выходил из харчевни, поймал за руку.

– Отдай пузырек, – сказал я. – Он понадобится ночью хозяину.

– Тихо, – ответил Гамид, – тихо… Главное – незаметно улизнуть.

– И что тогда?

– Твой хозяин уже спустился вниз?

– Да.

– Значит, дверь открыта?

– Скорее всего, открыта. А ты с лестницы не свалишься?

– Нет.

Он был как раз в таком состоянии, чтобы убивать лживых женщин.

– Тогда идем.

Мы перебежали к стене пекарни и спрятались за углом, а потом кружным путем вышли к тому месту, где под навесным мостом лепилась неприметная будка.

– Сюда можно подъехать так, чтобы ни с дороги, ни от входа в нору тебя не заметили, – сказал Гамид. – Она там, я это знаю.

– Ты хочешь убить ее сегодня? – спросил я.

– Если бы удалось это сделать так, чтобы труп сбросить в Трубу, убил бы. Когда он окажется в Трубе, уже никто не поймет, откуда он туда упал.

– А я думаю, главное – узнать, где ее жилище и по каким местам она ходит. Может быть, мы сумеем убить ее без лишних хлопот, и никто не догадается, что это наша работа.

– У меня с собой нож.

Это мне не понравилось. Увидев Таш, Гамид мог потерять всякое соображение и броситься на нее, как орел на ягненка.

– Отдай мне нож, – попросил я. – Если я увижу, что мы можем безопасно убить ее и скрыться, то сам вложу нож в твою руку.

– А Тахмад считает, что она ничем нас не обидела. Ведь она сдержала слово – нас отвели к Зубастому.

– Я думаю, даже если бы мы не нашли Агенора Лути и не сослались на Таш, то своими силами и своим разумом добрались бы до Зубастого или другого подрядчика.

– Верно.

Мы вошли в будку и поднялись на третий ярус.

Дверь была перед нами.

– Держи нас, сила Мардука, – сказал Гамид и осторожно нажал на створку.

Дверь подалась, возникла щель, в щели был мрак. Мы нажали еще немного, вошли и оказались в конуре, где на ощупь обнаружили еще две двери, одну с моей стороны, вторую с его стороны. Он оказался быстрее.

Дверь со скрипом отворилась, и мы оказались в комнате, где горели светильники. Это была комната, приводящая в содрогание: всё в ней звучало и шевелилось. Только поэтому никто не услышал, как мы вошли.

Ее окна выходили в Трубу. Догадаться об этом было несложно – в эти открытые окна снаружи тянулись веревки и полосы плотной ткани, и они двигались. Поскольку мы вместе видели устройство над крестовиной в Нашей Башне, а я уже разглядел устройство над крестовиной в Другой Башне, то и сообразили что к чему.

Эти веревки и полосы шли к каким-то колесам, колеса вращались, где-то скрипело и лязгало, раздавался звонкий стук, и вдруг прямо перед нами из стены выдвинулся ящик. Из него поднялось нечто продолговатое, повисло в воздухе, и мы не сразу поняли, что это глиняные таблички, нанизанные на медный прут.

Дальше было совсем странно и страшно. Сверху опустилось колесо с зубцами, и эти зубцы стали отсчитывать табличку за табличкой, поделив всю стопку почти пополам. И другой ящик выехал из стены рядом с первым, и прут с табличками переместился, и несколько из них съехали во второй ящик, и он втянулся обратно в стену. В это время в другом углу комнаты загудело, мужской голос крикнул: «Принимай!», – и что-то незримое, загороженное от нас полками с ящиками и совершенно непонятными штуками, загремело, как будто сыпались медные слитки.

Мужчина, которого мы всё еще не видели, подошел к окну и крикнул:

– Исчадие тьмы, подгони ослов! Веревка ползет медленно, устройство всё время зависает!

– Идем отсюда, – прошептал Гамид. И мы вывалились в темную конуру.

– Что это было? – спросил он меня.

– Не знаю. Но только таблички-то – дырявые. Помнишь?

Я имел в виду развалины Первой Башни.

– Что за колдовство сидит в этих дырявых табличках? И те, что мы привезли в корзинах, – тоже дырявые?

– Откуда мне знать?

Я надавил на другую дверь.

В том помещении было светло и разговаривали люди.

– Когда ты пустишь в ход печатню, Ровоам? – спросил Агенор, которого я узнал по громкому грубому голосу.

– Обеспечение для печатни мы еще не вытащили. Шесть корзин, Агенор! А когда мы их получили?

– И собирали мы их впопыхах. Я уверен, что главная стопка табличек осталась в Той Башне, и придется опять посылать Таш совращать парней с тачками! – это был уже третий голос. – В подземном царстве ей придется держать ответ за каждого из парней, и владычица Эрешкигаль, слушая весь список, помрет от старости прежде, чем он кончится, и…

– Хоть немного помолчи, Амалек, – одернул Ровоам. – Я сам собирал и складывал в корзины эти таблички, в том числе шестидырчатые. Но с ними еще много возни, а старики совсем запутались в воспоминаниях. Я просто боюсь им верить. К тому же они не сами имели дело с дырявыми лентами, по восемь дыр поперек ленты, а от кого-то слышали, что были такие ленты.

– Но мы можем попробовать! Только льняные ленты сразу истреплются, нужны кожаные! И придется делать новое устройство, с катушками для кожаных лент. И заново придумывать все приказы с ответами. И завести свое собственное стадо скота для этих лент… – заговорил Амалек, подражая заунывному голосу жреца.

– А что если настроить печатню на четырехдырчатых? Четыре дырки – это шестнадцать возможностей. И это можно сделать уже сейчас, – сказал Агенор. – Конечно, старики будут ворчать, что это неправильно, ну да чихал я на них. Я от них устал. С каждым днем они помнят всё меньше, а врут всё больше.

– Пожалел бы ты их. Они уже еле говорят, – вступился Ровоам.

– Знаешь, сколько я за них заплатил? Думал, будет польза. А пользы – только та, что я понял – нужно еще и вам деньги платить. В Той Башне еще не догадались, что они живы?

– Нет.

– Я хочу увидеться с ними, Агенор.

Это был голос моего хозяина, господина Осейфа Гумариэля.

– Ты же слышал – они начали врать.

– Мне они врать не станут. Мы слишком давние знакомцы.

– И как еще станут! Я спрашивал их о твоем деле. Они помнят только то, что нужна ударная таблица с множеством штырьков. Я пока не знаю, как сделать ее со сменными штырьками, чтобы ты сам мог их вставлять и вынимать. К тому же мы должны считаться с обычной величиной таблички. Вот разве что ты оплатишь новую печатню, куда можно будет закладывать большие таблички. А вот то, о чем ты просил, наши разумные привезли, но положили на самое дно корзин.

– Мне нужны еще расчеты по третьему и четвертому ярусам. Я их сдал вам, потому что мне приходилось выбирать, кому жить в моем доме, мне или табличкам.

– Расчеты найдем. Муртак! Закажи на складе сведений третий и четвертый ярусы!

Мы слушали эту странную беседу и понимали – тут творятся загадочные дела. Этим мужчинам было о чем говорить и кроме нашей злодейки Таш. А где она – им безразлично. Может быть, даже вернулась в город и ходит там по храму Асторет в платье жрицы.

Мы прикрыли дверь и вышли на лестницу.

– Я притворюсь больным и уйду в город, – словно подслушав мои мысли, сказал Гамид. – Я подкараулю ее в храме. Отдавай нож.

– Держи. И ступай. Завтра увидимся.

Я пошел наверх, он вниз. Но я успел подняться только до четвертого яруса, когда услышал внизу голоса. Я остановился. Вовсе ни к чему было Гамиду встречаться с теми, кто собирался взойти по этой лестнице. А как ему помешать, я не знал.

Он понял, что нужно очень тихо отступать, сообразуясь со скрипом ступеней под ногами пришедших. А пришедшие эти были мужчина и женщина. Голоса звучали далеко и я не сразу узнал Таш и того мужчину, с которым мы ездили за утопленными корзинами.

– Это всё, чего я хочу, – говорила Таш. – Я выполнила все обязательства, я уговорила разумных прийти сюда. Теперь в Той Башне остались только четверо разумных, их ученики. Чего тебе еще надо?

– Мне нужно, чтобы ты уговорила Амалека сделать те расчеты.

– Он не справится. Он больше болтает, чем работает! И устраивает разные пакости – подсунул Агенору таблички со всяким непотребством, надел их на прутья, и Агенор два часа не мог заставить устройство работать – пока не перебрал на четырех главных прутьях все таблички по одной.

– Он и работать умеет.

– Но он не захочет. Ему больше нравится возиться с печатней.

– Ради тебя он сделает расчеты.

– Ему не нужна женщина! Ему нужно корыто сырой глины величиной с комнату! Когда он наедине с глиной – у него безумный взгляд!

– Знаю. Но когда он приходит в чувство и смотрит на тебя…

– Не надо, Авенир. Я попробую с ним справиться и без таких приключений, мне не нужен мужчина с тонкими руками. Но ты представляешь, сколько чисел нужно занести на таблички? Три четверти этих чисел осталось в Той Башне! Дневная и месячная плата десятилетней давности, цены на пиво и на орехи, количество лепешек, которое съедали там десять лет назад за месяц – ты представляешь, какая это гора табличек? Я и без расчетов скажу тебе, когда начнет рушиться Та Башня.

– Я должен знать точно. Видишь ли, Таш, у человека есть две возможности разбогатеть – когда башня создается с самого основания и когда она начинает рушиться, и люди бегут, продавая имущество за гроши. Хочешь разбогатеть вместе со мной?

– Да!

– Тогда уговори Амалека сделать расчеты. Делай что хочешь. Я всё дам – ты сможешь повезти его в город, сможешь снять для него загородный дом, катать его в лодке по реке…

– Как ты не поймешь?! Больше всего на свете он сейчас хочет налаживать печатню! Он пишет для нее расписание ходов, и пока она не заработает – он не угомонится. Разумные мало беспокоятся о деньгах и даже о славе. У них другие радости – я с трудом их понимаю…

Тут Гамид оказался рядом со мной.

Я всё понял. Даже если бы Таш была одна – неизвестно, напал бы он на нее. А тут рядом с ней оказался мужчина. Тот самый мужчина. Может быть, единственный, кому она подчинялась. Да еще с длинным ножом на поясе, и он ведь отлично управлялся с этим ножом…

Они вошли в дверь, и больше мы ничего не услышали.

– Значит, «сорок пять» – вовсе не проклятое число? И она даже в этом нас обманула? – спросил Гамид.

– Выходит, так. Подождем – может, еще кто-то заявится.

Но внизу было тихо.

Мы ждали слишком долго. Гамид только-только начал спускаться по темной лестнице, когда дверь на третьем ярусе отворилась и мы услышали голос господина Осейфа Гумариэля.

– Я устал от тебя, паршивый осел! Ты требуешь невозможного! И не приходи ко мне! Я не стану возводить в Трубе помосты! Она не для того задумана! Прощай!

Мой хозяин даже не вышел, а выскочил на лестницу и чуть не скатился по ступеням. А следом сразу же вышел тот мужчина, любовник Таш, со светильником в руке.

– Я провожу тебя, почтенный Гумариэль.

– Убирайся! Видеть тебя не желаю!

– Позволь осветить твой путь.

– Убирайся, шелудивый пес, истлевшая падаль! Помосты! Я не допущу никаких помостов! Это не Та Башня! Это Другая Башня! Это не куча сырой глины, в которой грязные поденщики копают себе пещеры! Это продуманное, разумное, благородное здание! Пошел прочь!

Выхода у нас не было – мы отступали по лестнице, а следом, кряхтя, всползал господин Осейф, а за ним, высоко подняв светильник, – тот мужчина.

– Давай договоримся, почтенный учитель! Я устрою тебе встречу со стариками, хотя эта встреча тебя не обрадует, а потом мы потолкуем о помостах.

– Уйди! Уйди, гнусный! – неистовствовал господин Осейф. – Или я спихну тебя с лестницы и ты переломаешь ноги! Да! И сломаешь шею!

– Прости меня, благородный Гумариэль! Хочешь, я пришлю тебе копченой рыбы? В холодном месте она долго хранится.

Судя по голосу, тот мужчина совершенно не обиделся на моего господина, и это было странно – ведь Осейф изругал его от всей души и с настоящей яростью.

– Тебе понадобится слишком много рыбы, чтобы я дал согласие ставить в Другой Башне помосты, – огрызнулся мой хозяин.

Мы с Гамидом поднялись на шестой ярус и оказались в помещении, откуда уже могли попасть в комнаты хозяина.

– Где мы? – спросил еле слышно Гамид.

– Держись за меня, – шепнул я и повел его туда, где мы могли спрятаться, – в хранилище глиняных табличек.

Это была комната, где Осейф Гумариэль часто работал, хотя рисовать там башню он не мог – стены были заняты полками с тяжелыми ящиками, в которых стояли в гнездах таблички, так что двигать их мог только Арбук, дядя Лиш. Кроме того, там были рабочий стол Бубука и огромное корыто с сырой глиной, накрытое мокрой тканью в шесть слоев. На столе валялись неубранные палочки для выдавливания, большая скалка и широкий нож. Оконные ставни Арбук уже закрыл, и мы очень осторожно пробрались в угол.

– Когда он уснет, ты спустишься по лестнице, – сказал я. – Подожди тут. Я принесу тебе сладких пирожков.

– С финиками, с изюмом или с яблоками?

– С финиками, и они еще обмазаны медом, так что бери двумя пальцами, не перемажься, – предупредил я.

Разговаривать с ним о Таш я не хотел. Ну, собирались убить, ну, не убили, кому какое дело? Мы ответим за это лишь в подземном царстве Кур-Нуги, и, надеюсь, не скоро.

Мы не потому пощадили ее, что испугались того мужчины, отлично владеющего длинным ножом и сильного духом. Мы отказались от убийства, потому что нас бы там сразу схватили. Когда простой парень убивает госпожу, вряд ли его за это кормят нежной жареной печенью молодых ягнят и ароматными дынями. Решение убить хитрую змею осталось неизменным, просто мы не стали об этом говорить.

Я хотел выйти из хранилища, но услышал шаги господина Осейфа. Он именно туда направлялся, да еще со светильником, который взял в спальне, с большим и ярким светильником! Фош, женщина, которая стряпала для господина и убирала комнаты, с вечера заправляла этот светильник маслом и зажигала, потому что господин Осейф любил на сон грядущий читать что-нибудь занимательное, хотя это было не всегда удобно – те таблицы со сказанием о Гильгамеше, которые он купил недавно, величиной превосходили подушку, а он брал их в постель и только чудом еще не расколотил.

Спрятаться под стол мы не догадались.

Хранилище имело окно, выходящее на балкон, и мы, два деревенских дурня, полезли в это окно. Гамид боялся, что господин Осейф будет орать во всю глотку и прибежит стража, а я – что добрый господин, который взял меня к себе и заботился обо мне, рассердится, что я привел в дом чужого, и прогонит прочь.

И, конечно, мы опрокинули стоявший возле окна маленький столик, которого впотьмах не заметили.

Хозяин, уже занесший ногу над порогом, остановился, а мы, оказавшись на балконе, совсем утратили рассудок и полезли куда-то вверх по резным деревянным столбикам.

Хозяин закричал, призывая Бубука и Арбука. Оба они спали в комнате, следующей за хранилищем, и тут же прибежали. Мы к тому времени уже сидели на чьем-то чужом балконе, понятия не имея, как будем оттуда выбираться.

Арбук выбежал в нору и отцепил большой факел. С этим факелом он ворвался в хранилище и как-то догадался, что нужно выйти на балкон. А там уже всё было просто – он увидел снизу наши торчащие ноги.

– Слезайте и отдавайте украденное! – крикнул господин Осейф. – Иначе я позову стражу!

– Это я, господин! Сейчас слезу! – ответил я и ловко спустился по резным столбикам.

– Ты?! – изумился он, когда Арбук осветил мое лицо. – Что это за дурь?! Почему ты от меня прячешься? Что ты делал в хранилище? А ну, выкладывай, что стянул!

– Я ничего не стянул, господин.

– Так что ты делал в хранилище табличек и почему удрал в окно?

– Погоди, господин, – сказал Арбук. – Там же еще второй есть. Слезай, ворюга! Слезай, пока мы не позвали стражу! Бубук, принеси-ка мою дубинку.

Случилось то, что должно было случиться, – когда Гамид уже влез через окно в хранилище, нож, спрятанный под туникой, вывалился и так стукнул о пол, что я подскочил.

– Убийцы? – растерянно спросил Осейф, нагибаясь и таращась на нож, словно в полу открылась дыра, а через нее видна жрица, ласкающая гостя на городской лад. Арбук замахнулся дубинкой, и тогда я рухнул на колени.

– Прости двух деревенских дурней, господин! – закричал я. – Живи сто двадцать лет! Я отдам тебе свои годы! И мой брат отдаст тебе свои годы, только живи!

– Зачем нож принесли, дурни? – спросил Арбук. – Бубук, давай сюда дубинку, а сам беги на пятый ярус…

– Нет, нет, нет! – разом завопили мы с Гамидом. – Не надо на пятый ярус! Мы всё расскажем!

– Кажется, я прогневал богов, когда пожелал себе самого бестолкового носильщика, – сказал господин Осейф. – Вот они его и прислали.

Тут ворвался Абдад, заорал и занес над головой господскую скамеечку для ног. Мы распростерлись на полу очень быстро, и только поэтому скамеечка не расшибла нам головы и не выбила из них всё содержимое.

– Погоди, погоди, Абдад, дай им сказать, – велел господин Осейф. Тогда только мой напарник вгляделся в наши лица.

– Это ты, Вагад? – спросил он. – Ты хотел обокрасть нашего доброго хозяина? Ты продал свой разум пекарям для начинки пирожков, а себе купил ослиный? Где ты еще найдешь такого хозяина?

– Помолчи, Абдад! – прикрикнул господин Осейф. – Пока я не вижу у них ничего украденного…

– Выбросили, господин! Выбросили! И это лежит у подножия башни!

– Он прав, – вмешался Арбук. – Кто-то им заплатил, чтобы они выкрали твои таблички, господин.

– Чтобы выкрасть таблички, нужно уметь их читать, – возразил хозяин. – Или же точно знать, где они должны стоять… Я понял, я понял, кто это сделал! Это Удомиэль, ослиное охвостье! В черный день, благословленный злой владычицей Эрешкигаль, взял я его в помощники! Вот кому нужны мои таблички! Он думает, что прочитает их и станет главным строителем!

– Нет, нет, нет! – заголосили мы. У господина Осейфа были помощники и ученики, которые часто сопровождали его. Он поручал им присмотр за отдельными работами. Одни хорошие, другие похуже, и Бершит Удомиэль казался мне человеком, способным нанять воров, уж очень у него была неприятная рожа.

– Что ты, дурень, скажешь в свое оправдание? – спросил господин Осейф.

– Я дурень!

– Это я знаю. Прибавь!

– Дурень я деревенский…

– Ты был деревенским дурнем, пока не попал в Ту Башню. Теперь ты дурень вавилонский, – очень внушительно сказал хозяин.

– А какая разница, господин? – спросил Арбук.

– От вавилонского вреда больше. Говори прямо – вы брали таблички?!

– Нет, нет, нет! – снова закричали мы.

– Заткни рот, всю башню перебудишь, – приказал Арбук. – А что вы взяли?

– Ничего не взяли! Клянемся крестовиной Мардука! Клянемся бурей Энлиля – пусть она унесет нас, если врём!

– Но почему вы полезли с балкона на балкон как опытные воры?

– Господин, добрый господин, во всем виноват я! Я привел сюда своего брата Гамида, чтобы угостить вкусными жирными пирожками! – сказал я. – Ты был в другом месте, а если бы ты был дома, я бы его не привел. Я знал, что ты будешь меня ругать…

– Это настолько глупо, что похоже на правду, – ответил мне господин Осейф. – Я не сержусь. Ты оправдал мои ожидания. Но больше так не делай. Встаньте оба, дети дрисливой ослицы от верблюжьей падали.

Мы встали с пола и мелкими шагами, не поворачиваясь к господину спиной, засеменили к двери, ведущей на лестницу.

– Ты уйдешь вместе с ним, Вагад? – спросил господин Осейф. – А кто же будет таскать мои носилки? Погоди… погодите оба… Где вы научились так лазить?

– У себя дома мы карабкались на финиковые пальмы, господин, – ответили мы.

– А умеете вы пролезать в узкие дырки?

– Ты посмотри, господин, какие у них широкие плечи. Они в узкой дырке застрянут, – сказал Арбук.

– Если ты прикажешь, господин, – ответили мы.

– Бубук, принеси нам пирожки с финиками, – приказал хозяин. – А ты, Арбук, ступай. И ты, Абдад, ложись спать.

– Они пришли сюда с ножом, – Абдад показал на нож, который мы не решались поднять.

– Они взяли нож, чтобы резать пирожки, – твердо сказал господин Осейф.

– Да им верблюда зарезать можно!

– У них не было другого. Подними, Вагад. Бубук!

Мальчик внес блюдо с пирожками и поставил на край рабочего стола. После чего Бубук, Арбук и Абдад, поклонившись, вышли.

Господин Осейф сел на скамью, мы встали перед ним.

– Значит, вы оба отлично взбираетесь на пальмы?

– Да, господин.

– И вы не боитесь высоты?

– Да, господин.

– И у вас сильные руки и крепкие ноги?