Текст книги "Механика хаоса"

13

Улица Эспигетт, Пятый округ Парижа, Франция

Я проснулся затемно. С возрастом потребность в сне уменьшается, чем я и пользуюсь. Рим еще спала, откинув с груди одеяло. Дитя мое. Я натянул спортивный костюм и дошел до булочной на улице Муфтар. Булочница приветствовала меня улыбкой – первый покупатель. Я принес домой багет и горячие круассаны. В квартире стояла тишина. Я нашел свои заметки (начало рукописи), включил компьютер и сейчас же почувствовал прилив возбуждения. Своего рода утренняя интеллектуальная эрекция.

Рим сначала заинтересовалась Карфагеном, а теперь проявляла неистощимое любопытство к французской истории и даже политике. Ее увлекало абсолютно все. Одним из ее последних открытий стала книга, посвященная королеве Швеции Кристине (кажется, кто-то из коллег болел за шведскую теннисную команду). Эта самая Кристина не отличалась особой красотой и презирала радости секса, что не помешало Рим отождествлять себя с ней. Подумать только, еще вчера утром я чувствовал себя подавленным.

Я задумался над тем, что надо сделать, чтобы она могла получить среднее образование. Не такая простая задача. Какие-нибудь заочные курсы? Почему бы и нет? Она говорила, что ждет не дождется, когда сможет заняться изучением истории. Это прекрасно. Но прежде всего ей необходим аттестат зрелости.

Я купил у букинистов еще один экземпляр книги Тибоде о Фукидиде. Открыл том наугад и вслух прочитал: «Судя по всему, чистая историческая жизнь требует быть оторванным от корней, как чистая философская жизнь всегда требовала безбрачия». Я понял, почему выбрал историю. Тем не менее, если ситуация не изменится, мне надо каким-то образом вернуть на родину свою библиотеку.

– Ты что, разговариваешь сам с собой?

Я не слышал, как подошла Рим. Она передвигается на цыпочках. Тихо, как птица.

Она включила радио погромче. Корреспондент рассказывал об антитеррористической операции в Безье. Арестованы три человека, все – из Большого Пирога; захвачено оружие.

Рим нахмурила брови:

– Это все Брюно. Брюно и Ламбертен. Я надеюсь, с ними ничего не случилось.

Я пообещал ей в полдень позвонить Брюно и узнать последние новости. Она очень волновалась. Больше по радио про Безье не говорили. Мы включили телевизор. Информационные каналы, не располагая дополнительными подробностями, повторяли то же, что мы слышали по радио. Рим снова легла. Мы не могли думать ни о чем другом – опасность казалась слишком реальной. Большую часть времени я не зацикливаюсь на подобных мыслях. Я напомнил Рим, что мы с ней – тоже жертвы исламистов. Вряд ли мы снова станем их мишенью – это противоречит закону вероятностей. Она вполне здраво возразила, что боится не за нас, а за других людей, включая тех, кто нам не знаком.

Звонить Брюно не понадобилось. Незадолго до полудня он сам позвонил к нам в дверь.

– Шел мимо… Надеюсь, я вам не помешал… Я хотел рассказать Гарри, что было сегодня ночью. Это все благодаря ему.

Как только Гарри спустился к нам, Брюно коротко изложил нам детали операции в Безье:

– Мы арестовали двоих из трех черных боевиков, которые проходили подготовку в Тунисе. Проблема в том, что мы не нашли всех запасов оружия. Кое-что они уже успели переправить в другое место. В Большом Пироге мы собирались задержать обоих бородачей из башни Монтеня. Они сменили квартиру, но остались в той же башне. Где именно, нам сообщили мелкие воришки – спасибо, Гарри. Ламбертен отправил туда группу захвата. Они прибыли к пяти утра. Вели себя предельно осторожно, но их засекли, и им пришлось срочно уносить ноги.

– Я же тебе говорил, – вставил Гарри. – У них там в каждом здании круглосуточная охрана.

– Так и есть, но попробовать стоило. Кроме того, сегодня утром стоял густой туман. Во всяком случае, мы слегка разворошили муравейник. Посмотрим, что они предпримут дальше.

– А Саид? Он все еще сидит в Доме культуры? – спросил Гарри.

– Да, комиссару Торбея удалось приставить к нему соглядатая. Пока мы решили его не трогать и ограничиться слежкой.

Несмотря на бессонную ночь, Брюно проснулся свежим и полным сил. Чисто выбритый, он выглядел моложе своих сорока лет. Глаза у него смеялись. Интересно, подумал я, как он выдерживает подобное напряжение. Порой мне казалось, что передо мной все тот же юный студент Сорбонны.

– Хорошо, что вы здесь, – тихо сказала Рим.

Брюно позволил себе улыбнуться:

– Все наши успехи – это целиком заслуга Гарри. А я – просто коп, который делает свою работу.

Он поднял руки и потянулся. Горькая складка вокруг рта, которую я привык видеть у него на лице, исчезла без следа.

Когда мы прощались, я спросил, разумно ли нам устраивать сегодня вечеринку в New Morning. Рим не дала ему открыть рта:

– Конечно! Жизнь продолжается.

– Рим права, – согласился Брюно. – Кстати, Ламбертен сказал, что тоже постарается прийти, хотя бы к концу. Ему звонила Жаннет. Как ни удивительно, он в отличном настроении. Конечно, он заглянет ненадолго, как, впрочем, и я. Но мы придем. Обязательно…

Мне показалось, что он хотел спросить, что именно мы собрались праздновать в клубе New Morning, но больше он ничего не сказал.

* * *

Есть вещи, которыми я не делюсь ни с кем.

Я не все говорю Рим.

Пока что она ничего не знает.

Lost.

В клубе New Morning мы праздновали нашу свадьбу.

Нашу с Валентиной.

You Don’t Know What Love Is.

Весь вечер для нас играл неистощимый Чет Бейкер.

My Funny Valentine. Он приподнял свои темные очки, посмотрел на нее и сказал: «Посвящается юной невесте».

* * *

Клуб New Morning, улица Птит-Зекюри, Десятый округ Парижа, Франция

Мы пришли около половины одиннадцатого. Хабиба и Гарри держались настороженно, как будто ступали на неведомую планету. Жаннет явилась в облегающем зеленом платье довольно строгого покроя и выглядела очень элегантно.

Сегодня она явно решила дать последний решающий залп из всех орудий. Рим крепко сжимала мою руку. Я до сих пор так и не объяснил ей, почему мы сюда пришли. Я осмотрел зал, в котором провел так много незабываемых вечеров. Народу, как всегда, было полно: испанские туристы, группки американцев, несколько французов. Недалеко от сцены пустовал столик – по всей видимости, наш. В клубе сделали ремонт. Появился новый бар. Обстановка благодаря рассеянному свету стала уютней.

Два цыгана-гитариста с юношеским задором играли классические композиции Джанго Рейнхардта. Я представился директрисе, которая меня смутно помнила (или притворялась, что помнит). Ее отец был талантливым журналистом, всегда тщательно взвешивавшим каждое произнесенное слово, а мать в начале 1970-х, после того как они уехали из Египта, открыла клуб New Morning. Название ему дали выступившие здесь Арт Блейки и группа «Джаз Мессенджерс» – тот концерт вошел в анналы парижской джазовой музыки. Я познакомился с родителями директрисы в Каире, где проходил стажировку в музее. Однажды я поехал на выходные в Александрию, намереваясь встретиться с англичанкой-археологом, которая занималась подводным плаванием и находила в мутных портовых водах то скульптурный торс какого-нибудь божества, то голову какой-нибудь царицы. К сожалению, я не застал ее на месте. Зато в кафе, где собирались шахматисты (вроде бы оно называлось «Мирамар»), я познакомился с одной симпатичной парой. Мы вместе пообедали в яхт-клубе, а потом я с удивлением обнаружил их в New Morning, вдали от Александрии, ее солнечных побережий и средиземноморских ветров. Они хорошо знали Валентину. Сегодня вечером в зале распоряжалась их дочь, преподавательница грамматики в университете. В перерыве между выступлениями музыкантов я спросил ее, нельзя ли попросить их сыграть для нас «Blues March» – топовую композицию «Мессенджерс».

– Конечно! В полночь у них короткий перерыв, и я ее поставлю. Наши посетители обожают эту песню – она у нас что-то вроде визитной карточки. А позже к ним присоединится кубинский гитарист. Потрясающий музыкант, вот увидите. Это моя мать его открыла.

Каждый раз, когда я слушал вступление Арта Блейки на ударных, я как будто переносился в будущее.

«Blues March» станет нашим свадебным маршем.

Без четверти двенадцать к нашему столику подошли Брюно и Ламбертен, встреченные радостными криками. Они явились с «виллы» и сказали, что должны к часу ночи туда вернуться. Меня удивило, что Ламбертен не пожалел времени, чтобы к нам заглянуть. Он заказал двойной скотч. Жаннет немедленно завела с ним разговор как со старым знакомым: она сидела, чуть наклонившись к нему и упершись подбородком в подставленную руку. Брюно отправился исследовать заведение. Гарри не отрывал взгляда от музыкантов, на которых смотрел с чисто профессиональным интересом: он мечтал однажды занять их место. Он шепнул на ухо Хабибе, что когда-нибудь споет здесь, в New Morning. «А я буду сидеть в зале!» – в ответ воскликнула она. Я рассказал присутствующим историю клуба, особенно подчеркнув тот факт, что он существует уже много лет:

– Такие места, которые не меняются со временем, придают городу особый шарм. Вы можете переехать, но, когда двадцать лет спустя вновь придете сюда, вас встретят так, словно простились с вами только вчера.

Говоря это, я посматривал на часы, потому что хотел кое-что сказать Рим перед тем, как зазвучит композиция «Мессенджерс».

Публика наградила музыкантов бурными аплодисментами. Они пленяли зрителей не только своими прямыми черными волосами, полуприкрытыми глазами, небрежной манерой держаться и вечной улыбкой на губах: оба этих виртуоза играли так, что будили в душе какие-то смутные желания… Мне захотелось чуть ли не пуститься в пляс. За столом говорил практически я один, немного огорчаясь тому, что Рим слушает меня вполуха, как будто мои слова не представляли для нее никакого интереса; она беспрестанно шарила глазами по залу, словно кого-то высматривала. Даже когда ее взгляд пересекался с моим, я не видел в нем ничего, кроме равнодушия. Я подумал, что напрасно не предупредил ее о своем намерении. Ладно, не страшно. Через пять минут она все поймет. Я представил себе, как она удивится…

Гитаристы отложили инструменты и покинули сцену. Я повернулся к своей сообщнице, эксперту по грамматике, и поднял вверх большой палец: дескать, включай. Она тоже подняла большой палец – поняла, включаю – и направилась в акустическую кабину.

– Сейчас вы поймете, почему я собрал вас здесь сегодня вечером… – начал я, но, повернувшись к своим друзьям, обнаружил, что Рим исчезла. Быстро перестроившись, я произнес тост за дружбу.

Ударные Арта Блейки отдавались в каждой клетке моего тела. На меня волной накатили воспоминания. По спине побежали мурашки. Гарри сидел как на иголках. Хабиба молчала. Мой спич оценили только Ламбертен и Жаннет, которые, как мне показалось, успели найти общий язык.

– Это прекрасно, – сказал Ламбертен.

– Спасибо за все, Гримо, – добавила Жаннет. – Кто бы мог подумать…

Я улыбнулся ей и пробормотал:

– Извините, я сейчас…

Встал и пошел искать Рим. Ее не было нигде – ни в баре, ни возле сцены. Может, ей стало дурно и она вышла подышать воздухом? Я выскочил на улицу Птит-Зекюри. На тротуаре курили несколько человек, рядом подпирал дверь вышибала. Я вернулся в клуб. Куда она подевалась? В конце концов, могла бы предупредить! Почти машинально я открыл дверь в мужской туалет. Она сидела на умывальнике. Ее руки обнимали за шею Брюно, который ее целовал. Они меня не видели. Были слишком поглощены друг другом. Вот сволочи. Брюно стоял, а она обхватила его широко раздвинутыми ногами за талию. У меня перед глазами все поплыло. Не помню, как я закрыл дверь.

14

Туннель Лэнди, автомагистраль А31, департамент Сен-Дени, Франция

На следующее утро, около 8 часов, два тунисца, долгое время обитавшие в башне Монтеня, что в Большом Пироге, расстреляли два полицейских автомобиля, застрявшие в пробке в туннеле Лэнди. С тунисцами находилось с полдюжины молодых парней, соседей по кварталу. Боевик дал по грузовику с полуприцепом залп из гранатомета; раздался взрыв; вспыхнул огонь. Террористы быстро обчистили сумки, брошенные сбежавшими пассажирами и водителями других машин, и собрали урожай наличных и драгоценностей. Вскоре полыхал весь туннель.

Нападавшие отступили через боковые пешеходные переходы и рассеялись по ближайшим городкам. Многие самолеты, направлявшиеся в Руасси, вынужденно сели в Брюсселе, Лондоне или Франкфурте, тем более что в результате саботажа железнодорожное сообщение между аэропортом Руасси и Парижем было прервано на сутки.

Тюрьма в Флёри-Мерожис, Франция

Около половины первого группа исламистов, отбывающих наказание в тюрьме Флёри, подняла бунт. Сигнал к его началу прозвучал в столовой, в конце обеда. Сотня заключенных, вооруженных ножами, топорами и пистолетами, с переговорными устройствами в руках, окружила надзирателей и заперла их в спортивном зале. Поднявшись на крышу, где к ним присоединились еще две сотни человек, они водрузили над зданием тюрьмы флаг Исламского государства. Один из боевиков направился к дому, в котором жила директор тюрьмы. Заключенные-корсиканцы, пытавшиеся спрятаться от исламистов, вооружились чем придется и встали на ее защиту. Прибывший для подавления восстания штурмовой отряд Национальной жандармерии, занявший позиции на прилегающей к тюрьме улице, подвергся обстрелу с крыши.

Станция метро «Мабийон», Шестой округ Парижа, Франция

Вскоре после полудня возле выхода из метро «Мабийон» собралось полсотни молодых людей в масках, вооруженных бейсбольными битами и металлическими прутьями. Они двинулись по кварталу, но, очевидно плохо его зная, блуждали наугад. Торопясь убраться прочь, они не тронули культовые заведения (пивную «Липп», кафе «Флор» и «Де Маго») и расколотили витрины нескольких бутиков, торговавших одеждой и часами. Перед церковью Сен-Жермен-де-Пре позже была обнаружена заминированная машина. Взрывное устройство не сработало.

Мыс Агд, Франция

В тот же час по мысу Агд прогуливался мужчина. Курортный сезон давно кончился, и на пляже было пустынно. Мужчина зашел в небольшой частный отель, судя по всему первый попавшийся, где проходил семинар Международного общества нудистов. На лбу у мужчины была прикреплена экшен-камера GoPro. Он расхаживал по холлу, пока участники семинара не упрекнули его в том, что на нем «слишком много надето». Он отошел подальше, достал из-под пальто «калашников» и расстрелял всех, кто был в холле.

Синхронность нападений застала полицию врасплох. Тем не менее уже к 18 часам официальный представитель Министерства внутренних дел выступил с заявлением, в котором говорилось:

«Теракт в туннеле был осуществлен двумя гражданами Туниса, принявшими присягу верности Исламскому государству. Оба жили в Торбее-Пироге, находились под нашим наблюдением, но сумели из-под него уйти. В настоящий момент они объявлены в розыск, и у нас есть все основания предполагать, что в ближайшее время и они, и их сообщники будут обезврежены. Бунт в тюрьме Флёри был подготовлен бывшим заключенным Саидом Х., также обосновавшемся в Большом Пироге. Он был застрелен полицейскими на подступах к тюрьме, откуда по телефону координировал действия восставших и указывал им пути к бегству. В настоящее время силы полиции полностью контролируют внутренние помещения тюрьмы, за исключением последнего этажа и крыши, где еще остаются отдельные вооруженные исламисты.

Тюремный бунт во Флёри вызвал в ряде прилегающих к Парижу городов, как и в самом Париже, в частности в квартале Барбес, а также в провинции, в первую очередь в Гренобле и Марселе, многочисленные акции солидарности с восставшими. Хулиганы, бесчинствовавшие в мирном квартале Парижа, принадлежат к вспомогательным отрядам джихадистов, вербуемым из числа мелких наркоторговцев. Нам также удалось установить личность террориста с мыса Агд. Это малиец, прошедший подготовку в Ливии и связанный с преступной сетью, базирующейся в Большом Пироге. До последнего времени он скрывался в Безье. Он разместил в соцсетях видео бойни, устроенной им в холле отеля, и это видео собрало массу просмотров и разноречивых комментариев. Недавно были арестованы двое из его сообщников, захваченные на складе предприятия, расположенного в промышленной зоне города Безье. Во всей области Прованс – Альпы – Лазурный Берег введены меры повышенной безопасности.

Все эти преступления были совершены именем Исламского государства. Они угрожают безопасности нашего народа и подрывают устои нашей Республики. Мы имеем дело с организованной преступной группировкой, получающей приказы из-за рубежа, и мы полагаем, что нам известно, от кого именно. Речь идет о некоем саудовце, проживающем в Эр-Рияде и имеющем обширные международные связи. Тылом этой разветвленной преступной сети служит Большой Пирог и окрестности Торбея, известные разгулом бандитизма и незаконного оборота наркотиков. Здесь же осуществляется вербовка новых членов».

После этого заявления цепочка трагических происшествий вроде бы прервалась. Впрочем, к моменту выступления представителя министерства после последнего из терактов прошло уже больше трех часов. В стране на двое суток был введен комендантский час. Демонстрации солидарности прекратились как по сигналу.

* * *

Военная школа, Седьмой округ Парижа, Франция

Вскоре после 20 часов пришла телеграмма с сообщением о захвате заложников в Военной школе. В соответствии со скудной информацией, выдаваемой властями по каплям, в Военную школу, где проходил официальный прием, явилась пара смертников в так называемых поясах шахида. Они взяли в заложники около десяти человек, в том числе военного губернатора Парижа и нескольких крупных бизнесменов. Весь квартал, от бульвара Гарибальди до бульвара Инвалидов, был оцеплен. На место выехал министр.

В 22 часа стало известно, что Министерство внутренних дел вступило в переговоры с террористами, которые требовали доступа к двум телевизионным каналам, чтобы зачитать заявление от имени Исламского государства.

В 23 часа во дворе школы появились сотрудники телеканалов TF1 и CNN. Техники тянули кабели и зажигали юпитеры.

Тогда же террористы разместили в Твиттере свое фото с подписью: «Сурия и Сами, воины Исламского государства». Ниже они приветствовали «бойцов, поднявшихся против угнетения и расизма, царящих во Франции, которая, начиная с сетифской резни, на словах защищая свободу, не перестает ее попирать». Журналистка с BFM-TV немедленно назвала их «новобрачными джихада». Впоследствии полиция установит, что они проникли на территорию школы, предъявив подлинные документы и приглашение на прием, составленное по всей форме.

Мужчину на фотографии узнали многие. В редакции газет и телеканалов посыпались телефонные звонки. Мадам Мартина Х., секретарь директора холдинга Cimenlta, в котором предположительно работал террорист, дала BFM интервью из своей квартиры. Ее лицо на экране было размыто, но голос звучал четко. Она рассказала, что знает этого мужчину: его зовут Сами Бухадиба, и она работала с ним, но он всегда по непонятной причине внушал ей страх.

К полуночи ситуация не разрешилась. TF1 и CNN показывали двор школы – пустой и темный. Юпитеры выключили. Журналистов попросили надеть бронежилеты. Полицейские вели себя все более нервно. От здания к зданию перебегали группы вооруженных солдат.

В 2 часа ночи к школе разными маршрутами подъехали два кортежа бронированных машин. Через 20 минут телевизионщики снова включили юпитеры и расставили микрофоны и пюпитр.

В 3 часа ночи из главного здания показалась странная процессия, которая пересекла двор и остановилась посередине. Женщина в хиджабе толкала в спину трех мужчин, в том числе одного в генеральской форме, держа их под прицелом. За ней шагал молодой бородатый мужчина – высокого роста, худощавый. На лбу у него была повязана бандана с эмблемой ИГИЛ, из-за чего он слегка смахивал на поп-звезду 1970-х. Репортажи двух каналов, присутствующих на месте событий, подхватили телекомпании всего мира. В Нью-Йорке было 22 часа, в Пекине – 9 утра следующего дня. Женщина, продолжавшая держать на мушке заложников, и ее сообщник приблизились к микрофонам. Камеры показали ее лицо крупным планом. Она была красива, с бледной, почти прозрачной кожей. Искусно подведенные глаза, казалось, стремились выпрыгнуть за пределы белого муслинового платка, закрывавшего часть ее лица. Мужчина, одетый в черное, положил на пюпитр несколько листков бумаги, затем тронул женщину за плечо, назвал ее и свое имя и произнес: «Мы принесли клятву верности нашему вождю. Мы – воины джихада». Он смотрел в камеру с поразительным спокойствием. Чтение текста он начал с ритуальной фразы: «Салам алейкум! Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – Посланник Его!» Затем продолжил: «Я приветствую своих братьев, которые все еще сражаются на крыше тюрьмы во Флёри-Мерожисе, и требую, чтобы нечестивые французские власти предоставили им самолет и организовали переброску федаинов в Ливию…» Камера снимала его, но в кадр попали и стоящие справа Сурия и заложники, чьи плохо освещенные (скорее всего, намеренно) лица были неразличимы. Уверенный, громкий, пронзительный, хоть и не истеричный голос Сами снова прорезал ночную тишину: «Нет Бога, кроме Аллаха…»

Он умолк на полуслове. Словно что-то щелкнуло у него в голове, замутнив сознание. Микрофон ловил его учащенное дыхание. В этот момент на другой стороне двора вспыхнул, погас и снова вспыхнул прожектор, осветив небольшую группу людей. Сами тихо произнес что-то – вернее, не столько произнес, сколько издал некий звук, – и его лицо скривилось в гримасе. Он узнал в толпе своего отца, старика Бухадибу, за которым Брюно, Гарри и Гримо в сопровождении полицейского психолога специально съездили в Большой Пирог и не без труда убедили его поговорить с сыном.

Лучи прожекторов вырвали из тьмы худощавую фигуру бывшего рабочего из Торбея и его угловатое лицо. Яркий свет заострил его черты и подчеркнул белизну его бровей и бороды. Позже Гарри, который посвятит ему песню, скажет, что он стал похож на персонажа из романа Виктора Гюго. На нем были традиционные шаровары и синяя куртка строителя, на голове – праздничная каракулевая шапка. Рядом с ним стоял упитанный плешивый мужчина в костюме с галстуком. Его придерживали под руки два полицейских, потому что у него подгибались ноги. Это был бретонский аптекарь, отец Эммы Сен-Ком.

Шибани, опираясь на палку, сделал мучительный шаг вперед. Свет прожекторов слепил его, и он двигался наугад, неуверенной походкой. Еще не остановившись, он заговорил с сыном. К его куртке был прикреплен беспроводной микрофон. Его искаженный от волнения голос эхом отдавался от стен окружающих зданий:

– Сами, сынок! Умоляю тебя! Именем наших предков, именем нашей родины – Алжира, именем Аллаха Всемилостивого, именем Франции, которая приняла нас и вырастила тебя…

Сами окинул отца злобным взглядом. Сурия наклонилась к Сами и что-то шепнула ему на ухо.

– Прочь отсюда! Убирайся! – рявкнул тот, словно видел перед собой демона.

– Сами, – продолжал старик, – ты – мой лучший сын, ты – моя гордость…

Теперь он остался один. Круг света отсек его от толпы, оставшейся в двух-трех метрах позади. Лишенный поддержки, он с трудом передвигал ноги. Миллионы телезрителей слышали стук его палки по камням мостовой, усиленный микрофоном: «Тук, тук, тук-тук…» Он сделал шаг к сыну, затем еще один. Тем, кто сидел перед экранами телевизоров, казалось, что они смотрят фильм в замедленной съемке. Старик раскинул руки, выронив палку, приложил одну руку к груди – там, где билось сердце, – и пошатнулся. Вдобавок к вечерней сырости поднялся ветер, и старика охватила дрожь. Он сделал еще шаг. Его старческий безгубый рот сжался, но он сделал над собой усилие и снова заговорил надтреснутым, хрипловатым, с присвистом голосом. Он уже не говорил, а кричал:

– Сами! Вспомни, какие финики я привозил тебе из Сетифа!

– Замолчи! Ты – марионетка в руках палачей нашего народа!

– Тебе понравились эти финики, сынок. Ты сам говорил мне, что они тебе понравились, что ты никогда не ел таких вкусных фиников, ты говорил, что когда-нибудь мы с тобой вместе поедем на родину. Время пришло, сынок, нам пора…

Сами двинулся к отцу, словно притянутый его силой, неизвестно откуда взявшейся в хрупком теле. Он часто рассказывал Сурии об отце, о его жизни в Торбее-Пироге, о его мечтах о Сетифе, о его унижениях. О его убогом существовании. Сурия испугалась, что Сами может поддаться на увещевания шибани. Она подалась к нему, чтобы его подбодрить, а главное – в этот священный миг не утратить с ним контакта. Сами сделал еще шаг вперед, Сурия – за ним. Она отвлеклась от трех заложников, которые, воспользовавшись моментом, отступили в тень и растворились в ней. Они были спасены. Старик Бухадиба шел, приволакивая ноги; отец Эммы пребывал в прострации; Гарри крепко держал аптекаря за плечи… Старик протянул к сыну руки. По лицу у него текли слезы, но он ему улыбался. Ему захотелось сказать Сами что-то еще, хотя он уже понял, что все пропало. Он слишком давно смирился с неизбежностью собственной смерти, слишком давно махнул на все рукой, слишком давно позволил миру вытирать о себя ноги. Он дал себе еще пять минут надежды; он поверил, что все еще возможно, что Сами одумается, что он услышит музыку сфер и займет среди людей подобающее ему место; сейчас он опустит глаза и узрит Божий свет, а в следующую секунду упадет в отцовские объятия.

Сами Великолепный, финансовый директор…

Сурия потянула Сами за рукав. Они переглянулись. Сами устремил на отца взгляд своих черных глаз и привел в действие детонатор на своем поясе шахида. Грянул взрыв. Его волной смело камеры, микрофоны и пюпитр, с которого разлетелись бумажные листы. Сами и его отца разорвало в клочья. Люди в толпе кричали; многие бросились на землю. Эхо взрыва еще не стихло, когда вслед за ним прогрохотал второй. У тяжелораненой Сурии Эммы Сен-Ком хватило сил, чтобы подорвать себя.