Текст книги "Грехи матери"

Глава 20

Питер, как обычно, уехал играть в гольф, и Оливия наслаждалась спокойным воскресным днем в Бедфорде, когда позвонил Алекс. Судя по голосу, он говорил сквозь слезы.

– Ну вот, я был прав!

– Насчет чего?

– Я им рассказал. Папа психанул. А мама всё плакала и плакала. Она называла меня педиком.

Алекс расплакался. Оливия была в шоке.

– Боже мой! Мне так жаль!

– Я ухожу из дома. Я только хотел тебе позвонить и сказать, что случилось.

– Где они сейчас?

– Ушли. Обедать с друзьями.

– А ты куда пойдешь?

Она страшно волновалась за внука и жестоко разочаровалась в своем сыне.

– Наверное, к другу.

– Почему бы тебе не приехать сюда? Поживешь несколько дней у меня.

Оливия, однако, знала, что у него уже начались занятия в школе.

– Ты можешь на пару дней отпроситься из школы?

– Я ее бросаю.

Это было уже серьезно.

– Не делай глупостей. Они успокоятся.

– Мне плевать. Я их ненавижу. И они меня ненавидят.

– Они тебя не ненавидят. Они тебя не понимают.

– Они не хотят понимать. Папа говорит, что ему за меня стыдно, что я ненормальный.

– Как он может говорить такие глупости?…

Алекс опять плакал.

– Садись в электричку и приезжай в Нью-Йорк. Я тебя встречу и отвезу к себе.

– Не надо, бабушка.

Похоже, он был совершенно растерян и надломлен. Оливия готова была задушить Джона или по крайней мере задать ему хорошую трепку, да и Саре тоже.

– Нет, надо! Просто позвони и скажи, каким поездом ты приедешь.

Он позвонил спустя час. Оливия велела оставить записку родителям о том, что он поехал к ней. Алекс пообещал. Положив трубку, она схватила сумку, ключи от машины и поехала в Нью-Йорк встречать внука.

Он сошел с поезда словно побитый, обнял Оливию и расплакался. Она долго не отпускала его, пока оба не выплакались, а потом они поехали в Бедфорд. Когда они туда добрались, Алекс тяжело, с мрачным видом опустился в кресло, и они разговаривали всю вторую половину дня. Он говорил, что ненавидит своих родителей и школу, что не хочет поступать в колледж, что парню, который ему симпатичен, нравится кто-то другой, возможно, даже какая-то девушка. Алекс не был в этом уверен. Всё было очень сложно. Такой большой груз свалился на плечи семнадцатилетнего юноши. Оливия хотела позвонить Джону и Саре, но раз они знали, где находится Алекс, то должны были сами обрывать телефон. Однако они молчали.

В тот вечер она приготовила Алексу ужин и уложила спать в гостевой комнате. Всё, что она могла сделать, – это заверить его в своей безграничной любви и быть с ним рядом.

В полночь раздался звонок от Лиз.

– Не хочу тебя огорчать, – сдержанно заговорила она, – но мне звонил Джон. Алекс сбежал. Случилась какая-то ссора, и когда они пришли домой, его не застали. Он тебе не звонил?…

Лиз знала, какие доверительные отношения связывали внука с бабушкой.

– Они не хотели, чтобы я тебе звонила, но я подумала, что должна это сделать.

– Он здесь, – спокойно ответила Оливия. – А Джон тебе сказал, в чем причина ссоры?

– Нет. Может, что-то со школой? – с удивлением предположила Лиз. – Но он беспроблемный ребенок…

– Дело гораздо серьезнее.

Оливия не хотела злоупотреблять доверием Алекса, но раз он открылся родителям, она решила сказать Лиз:

– Это моя ошибка. Я посоветовала ему быть искренним с родителями. Он гей. А Джон, похоже, пришел в ярость, оскорблял его, говорил, что стыдится его. Я велела Алексу оставить записку перед уходом. Он сказал, что оставил, но, видимо, соврал. Говорит, что не хочет возвращаться.

– Черт! Как Джон может быть таким глупым? Они мне не сказали правду, но явно были напуганы. Они интересовались, не звонил ли он Софи. Я связалась с ней, но она уверяет, что Алекс не звонил. Вот я и решила поговорить с тобой. Я рада, что он у тебя. Я сообщу Джону и Саре.

– Скажи, чтобы они сюда не приезжали. Мне надо сперва самой с ними поговорить. Он хочет бросить школу.

– Ни в коем случае! – испугалась Лиз. – Он поставит крест на колледже!

– А Джон с Сарой поставят крест на его жизни, если ошибутся в этой ситуации. У него навсегда останется рана. Возможно, она уже есть. Алекс был ужасно подавлен, когда я встретила его в Нью-Йорке.

– Ты его встретила в Нью-Йорке? Как здорово ты поступила, мама!

– Он мой внук, и я его люблю. Мне не важно, гей он или нет. Джону надо бы это тоже как можно скорее усвоить.

– Может, я завтра съезжу и поговорю с ними.

– Будь так добра. Он всегда тебя слушается.

– Сообщу, что Алекс у тебя.

Джон позвонил Оливии спустя десять минут.

– Как он у тебя оказался?

– Позвонил, и я его пригласила. Я велела оставить вам записку. Сожалею, что он этого не сделал.

И Оливия продолжила, высказав сыну то, что у нее накипело:

– Вы с Сарой должны заняться налаживанием отношений с собственным ребенком и обдумать то, что ему наговорили. Он имеет право на человеческое отношение с вашей стороны.

– А он тебе рассказал, что произошло? – с дрожью в голосе спросил Джон. – Я застал его целующимся с парнем в бассейне! И он признался, что гей.

– А ты бы пришел в ярость, если бы застал его целующимся с девушкой? Нет. А ему не нравятся девушки. Его тянет к мужчинам. Вот такой он.

– Он в своем возрасте пока еще не знает, каков он.

– Знает. Как и ты знал в его возрасте. Что, если бы я тебе сказала, что мне за тебя стыдно, потому что тебя тянет к женщинам? Мог бы ты это изменить? И захотел бы?

– Он не гей!

– Гей! – сказала Оливия твердо, с полной уверенностью. Она была как львица, защищая своего внука. – Ты не имеешь права утверждать, какой он. Он лучше знает!

– А ты сама как об этом узнала?

– Он мне летом рассказал. И я убеждала Алекса открыться тебе и Саре. Я его уверяла, что вы поймете. Он так не считал. И мне за вас стыдно, потому что он оказался прав. Если бы я могла предположить, что вы так себя поведете, я бы отсоветовала говорить вам. Я вас люблю, но я в вас очень разочаровалась. Алексу нужна наша поддержка, всех нас. Если его не поддержит семья, то кто же?

– Я не собираюсь поощрять его отношения с мальчиками в моем доме.

– Значит, он не должен жить с вами, раз гей, хотя имеет на это право?

– Что люди подумают?

– Распрощайся ты со средневековьем, ради бога! Если ты этого не сделаешь, они подумают, что ты та еще сволочь, и будут правы. А что Сара? Она такая же замшелая в этом вопросе, как ты?

– У нее сердце разрывается. Она теперь постоянно плачет.

– Он тоже не переставая плачет, и у него больше причин для этого, чем у вас. Его отец – идиот. А у Сары по какому поводу сердце разрывается?

– Во-первых, она не может больше рожать, а теперь у нее никогда не будет внуков. Она в полном отчаянии.

– Внуки у нее быть могут. Сейчас многие геи заводят детей, собственных или усыновленных. Но это к делу не относится. Дело сейчас в Алексе, а не в Саре. Вам требуется консультация психотерапевта, чтобы примириться с этим для блага Алекса.

– Когда ты стала такой продвинутой?

– Когда он мне сообщил. А теперь я вам говорю, что не позволю ему возвращаться к вам, пока вы оба не возьмете себя в руки и не станете к нему относиться нормально. – Джон был шокирован ее заявлением. – И можете подать на меня в суд, если вам это не нравится. Я не пущу внука домой при таком отношении к нему родителей. Вы нанесете ему серьезную травму.

– Он ее уже получил.

– Значит, ему тем более нужна ваша помощь.

– А как он будет посещать школу, живя в Бедфорде?

– Сообщи учителям, что он заболел. Он хочет бросить учебу.

– Этого нельзя делать!

Джон был возмущен.

– Я ему то же самое сказала. Но домой я его не отправлю, пока вы не возьметесь за ум. Так что Алекс пока остается здесь.

– Поговорим завтра, – сказал Джон и повесил трубку. По крайней мере они знали, что сын в безопасности.

Встав на следующее утро, Алекс всё еще выглядел подавленным. Оливия приготовила ему завтрак и сообщила в офис, что будет работать дома. Лиз поехала повидаться с Джоном и Сарой. Потом позвонила матери и рассказала, что те постоянно плакали. Они в тот день не пошли на работу. Лиз тоже посоветовала им обратиться к психотерапевту, и Сара при ней позвонила кому-то из университета. На следующий день обоим назначили консультацию.

Вечером Оливия повезла внука в кино, а потом на ужин в один из ресторанов в Бедфорде. Это ему пошло на пользу. Придя домой, он выглядел уже лучше. Но от его родителей по-прежнему не было никаких вестей. Они позвонили сыну только на следующий день. Джон с Сарой посетили психотерапевта, который назначил сеансы по корректировке взаимоотношений на следующий месяц, в присутствии Алекса или без него, как он захочет. Специалист ясно сказал, что взаимопонимание с сыном целиком зависит от них самих. Джон вел себя так, будто похоронил кого-то из близких. На самом же деле он расстался со своими иллюзиями. Его единственный сын был жив и здоров и по-прежнему нуждался в отце и матери.

Оливия осталась с Алексом и на следующий день, а потом пригласила его к себе в офис. У нее были назначены совещания, и требовалось ее присутствие. Она знала, что Джон взял неделю отпуска, так что Алекс не мог с ним встретиться. Услышав об этом, внук согласился поехать с ней.

Филипп удивился, увидев племянника в офисе:

– Как папа? Его не было всю неделю.

Филиппу сказали, что Джон болеет.

– Не знаю. Я его не видел, – резко ответил Алекс. – Я живу у бабушки.

Для Филиппа это стало очередным сюрпризом. Те дни вообще были полны неожиданностей. Он сообщил Алексу, что расстался с Амандой. Алекс, в свою очередь, рассказал, что он гей, а отец не может с этим смириться, поэтому он живет у бабушки, которая к этому относится нормально. Филипп явно был этим шокирован и тут же позвонил брату, чтобы обсудить ситуацию. В принципе Филипп был согласен с матерью и Лиз. Он считал, что Джон должен примириться с этим. Потом он пригласил Алекса на обед. И к концу дня настроение у юноши улучшилось, по пути в Бедфорд он стал более разговорчив. На следующий день он опять сопровождал бабушку. Джон позвонил матери в офис и сообщил о намерении приехать в Бедфорд в субботу. Оливия сказала, что если он агрессивно настроен к сыну, то лучше ему остаться дома. То же самое говорил и психотерапевт.

Когда Сара с Джоном приехали, вид у них был опечаленный, но с сыном они вели себя корректно. Начались слезы, взаимные упреки, вопросы, но в конце концов Джон обнял Алекса и сказал, что любит его. И это было главным. А в воскресенье Оливия отвезла Алекса обратно в Принстон. Внук сказал, что попробует вернуться домой и посмотрит, изменилась ли ситуация к лучшему. Оливия заметила, каких усилий стоило Джону вести себя подобающе. Смириться с ситуацией за сутки оказалось непосильной задачей, но Алекс видел, что дядя, тетя и бабушка приняли его таким, каков он есть, а значит, и родители со временем примирятся. Алекс был готов жить с этим. В понедельник он пошел в школу и ежедневно звонил бабушке. Он сказал Оливии, что, проведя два дня в офисе «Фабрики», еще больше захотел работать у нее в будущем.

– Тогда лучше тебе не бросать школу и поступить в колледж, – заметила она, а он рассмеялся. Оливия не шутила, она имела в виду, что бизнес стал более сложной сферой деятельности, чем прежде.

– Да, я знаю, – согласился Алекс и доложил, что родители ведут себя спокойнее. Они стараются. Оливия могла просить их только об этом, и они справились. Это испытание укрепило ее связь с внуком. Она была его защитницей и союзницей.

– Спасибо, бабушка, – сказал он, прежде чем попрощаться. – За всё. Я тебя люблю.

– И я тебя люблю.

Джона она тоже любила, несмотря на то, что тому потребовалось немало времени, чтобы понять своего сына и принять его. Это был урок для них всех, но прежде всего для Джона: не всегда и не всё соответствует нашим ожиданиям. В конечном итоге, главное, что Джон любит своего сына и Алекс это знает.

Глава 21

Адвокат советовал Филиппу официально пока не съезжаться с Тейлор, хотя они могли ночевать вместе. В этом случае развод квалифицировался бы как расторжение брака по взаимному согласию сторон, и Аманда не могла бы предъявить иск о супружеской измене, так что не стоило раздражать ее без надобности. Раньше или позже она бы узнала про Тейлор, и легко догадаться, что ее злость и ревность вылились бы для Филиппа в немалые суммы. Тот факт, что он так быстро решил развестись и что Тейлор была на шестнадцать лет моложе Аманды, мог иметь весьма серьезные последствия. Так что Тейлор сохранила за собой комнату в Гринвич-Виллидж, но почти каждую ночь проводила с Филиппом.

Он нашел меблированную квартиру на Парк-авеню, солнечную и уютную, и к середине октября перевез туда из дома большинство своих вещей. Как он и ожидал, Аманда хотела, чтобы при разводе ей достались дома и в Нью-Йорке, и в Хэмптонсе. Ее адвокат сообщил, что яхту Филипп может оставить себе. В брачном контракте было записано, что она не имеет права ни на один из домов, поскольку оба приобретал Филипп, так что адвокаты обеих сторон вели ожесточенные бои. Он не присутствовал на мероприятии по случаю ее вступления в должность, но послал цветы и поздравления. Сам он с Амандой в споры не вступал и просто дожидался скорейшего завершения процесса. Несмотря на то что в брачном контракте предусматривались более скромные условия, она хотела по миллиону долларов за каждый из девятнадцати прожитых в браке лет. Филипп не был этим удивлен, Оливия же пришла в ярость. В разговоре с матерью она заметила, что алчность Аманды не знает границ.

Мэрибел, как всегда, встала на сторону внука, когда он приехал ее навестить. Она выразила Филиппу свое сочувствие и расспросила о новой женщине в его жизни. Вся семья о ней уже знала, но никто еще не познакомился. Филипп хотел, чтобы сначала всё утряслось. Родственники лишь знали, что она учительница, очень молода и вместе они уже два месяца. Роман развивался стремительно, и все понимали, что он разрушил брак с Амандой. Всем не терпелось познакомиться с Тейлор. Родные не узнавали Филиппа. За два месяца он смягчился и стал гораздо лучше относиться к матери. Лиз с Оливией много говорили об этом. Джон и Сара меньше интересовались делами Филиппа, они по-прежнему пытались помириться с Алексом. Мэрибел сообщила Касс о брате, когда та звонила с гастролей в Далласе.

Филипп наконец рассказал Тейлор о своей матери, когда вместе с ней, предварительно предупредив Аманду, заезжал в саутгемптонский дом: он был обставлен красивой современной мебелью и оформлен дорогими предметами искусства. Не все художники были знакомы Тейлор, но вкус Филиппа показался ей изысканным. Это было спокойное место, они чудесно провели там время, гуляли по пляжу и вместе готовили. Стояла красивая золотая осень.

– Как думаешь, ты бы развелся, если бы мы не встретились? – спросила Тейлор. Она временами испытывала чувство вины за то, что брак Филиппа развалился как карточный домик и ему теперь приходится вести тяжелые бои за свое имущество.

– Возможно, – честно сказал он. – Вероятно. Я был слишком ленив и, пожалуй, избегал трудностей. Я привык к существовавшему положению вещей. Думаю, окружающие видели то, чего я не замечал или не хотел замечать: какая Аманда бездушная и алчная. Она не умеет радоваться жизни и очень честолюбива. Поначалу в ее холодности я видел вызов, и мне это нравилось, но я не сознавал, что мы постепенно отдалялись друг от друга. Ею движут амбиции – социальные, профессиональные и финансовые. Последние годы она слишком часто выражала недовольство моим положением в «Фабрике», оскорбляла меня, а получив должность федерального судьи, захотела, чтобы и я был более честолюбивым. Это в любом случае привело бы к разводу.

– А что было не так с твоей работой? – удивленно спросила Тейлор, лежа на пляже рядом с Филиппом и вглядываясь в его глаза: в них была глубокая боль, причину которой он никогда не объяснял и которая, как она догадывалась, была более серьезна, чем развод. Они продолжали узнавать друг друга, и хотя Филипп понимал, что Тейлор навсегда стала частью его жизни, он еще не все ей рассказал, и она это чувствовала. Она не хотела выспрашивать, а сам он раскрывался очень медленно, слой за слоем, подобно луковице. Она рассказала ему обо всем важном, в том числе о давних печалях и невзгодах, но она была моложе и уже поняла, что, несмотря на гибель матери и отца, ее жизнь в семье была счастливее, чем у Филиппа. Он много говорил о своем прошлом, о бабушке и отце, но очень мало о матери, хотя Тейлор знала, что его родители не были разведены.

– Аманда считала, что моя работа недостаточно престижна, – объяснял Филипп.

Глаза у него были добрыми, он выглядел гораздо более счастливым, чем на протяжении многих лет, а может, и всей жизни. У него было глубокое ощущение правильности недавно принятых решений. Это было замечательное чувство.

– Она хотела бы, чтобы ее муж был генеральным директором.

Филипп об этом уже раньше упоминал, но Тейлор не знала, сколь настойчивыми были попытки Аманды и насколько жестко она добивалась желаемого. Филипп не хотел посвящать любимую во все подробности, старался не втягивать ее в свою битву с Амандой. Ему это казалось ненужным.

– По-моему, финансовый директор – это совсем неплохо, – простодушно заявила Тейлор.

Было очевидно, что дела у него идут хорошо, раз он владеет домом в городе, еще одним в Хэмптонсе и яхтой. С ним она ни в чем не испытывала недостатка. Но она любила Филиппа, а не его имущество. И он еще был достаточно молод, чтобы наверстать упущенное, если захочет. Она не придавала большого значения материальному благополучию. Она привыкла к гораздо более скромным условиям и была вполне счастлива.

– И потом, нельзя же просто зайти в кабинет к своему начальнику и сказать: «Привет, я хочу быть генеральным». Для этого нужно время. Было бы глупо так действовать.

Слушая ее, Филипп улыбался.

– Теоретически ты права. Но у меня был своего рода козырь, и Аманда хотела, чтобы я им воспользовался. А я не желал. И она от этого приходила в ярость.

– Какой козырь? – простодушно спросила Тейлор. Она не могла понять, что он имеет в виду.

Филипп рассмеялся:

– Мой начальник – моя мать. Я у нее работаю.

Он впервые признался ей в этом, но откладывать больше было нельзя. Она должна была знать.

– Ты – у нее? – явно удивилась Тейлор. Она была очень смышленой девушкой, но не представляла, что происходит в высших слоях общества, где вращался Филипп, и каково это – обладать громадным состоянием.

– Она тоже работает в «Фабрике»? – спросила она наивно.

Филипп поцеловал ее.

– Нет, она ею владеет. Она создала ее из магазина товаров для дома, который унаследовала еще ее мать, – моя бабушка. Начала там работать, когда ей было двенадцать, и превратила его в компанию с филиалами по всему миру.

Он это говорил чуть ли не с гордостью.

– Правда? Это фантастика! – с изумлением воскликнула Тейлор. – Должно быть, она поразительная женщина!

– Так говорят, – заметил он спокойно и добавил: – Так оно и есть, но ребенком я обижался, что она постоянно пропадала на работе. Такую империю за сутки не построишь.

– Конечно. Значит, твой брат тоже у нее работает?

Тейлор знала, что они работают вместе. Филипп кивнул.

– Вся ваша семья работает в «Фабрике»?

Ее это заинтересовало. Мать Филиппа, должно быть, необычная женщина, с неуемной энергией и необычайным даром прогнозирования. Сказанное им явно впечатлило Тейлор, от чего Филиппу стало несколько неловко. Он не опасался, что она может позариться на деньги, но ему не нужны были союзники матери или ее почитатели. Он искал союзников себе. И всегда находил, даже когда осуждал мать.

– Нет, только мы с братом, – ответил Филипп. – Он творческий человек и обладает способностями к дизайну. Он разработал дизайн всей мебели, которая тебе так нравится, в том числе и твоего книжного шкафа, и вместе с матерью выявляет всё новые тенденции. Я рассказывал тебе также и про мою сестру Касс, которая живет в Лондоне. А моя другая сестра, Лиз, всю жизнь пытается реализоваться как писательница. Пару недель назад она продала издательству свою книгу, что-то вроде фэнтези. Моя бабушка рано ушла из бизнеса, передав его моей матери, а сама занималась нами. Отец был финансовым директором, как и я. Он был по профессии бухгалтером и помогал матери руководить бизнесом до конца своих дней. Я в принципе сейчас его заменяю, хотя он был гораздо умнее меня и более творчески подходил к работе. Я просто поддерживаю на плаву корабль, на котором всё уже налажено. Именно это расстраивало Аманду, она хотела, чтобы я занимал более важную должность. Мне кажется, я похож на отца. Он всегда оставался за кадром, и это ему нравилось. Звездой была моя мать. Она хорошо делает свою работу. Ей недавно исполнилось семьдесят, и не думаю, что она когда-нибудь уйдет на пенсию. Я надеюсь на это. Не уверен, что смогу руководить бизнесом. Сейчас это гигантское предприятие является исключительно собственностью семьи и управляется семьей. Моя мама никогда его не продаст, и правильно. Думаю, ей передались гены активного долголетия. Моей бабушке девяносто пять, и она еще полна сил.

Видно было, что Филиппу приятно рассказывать о своих близких. Его голос потеплел, даже когда он говорил о матери. В каком-то смысле он гордился ею. Для Тейлор это было ново.

– Аманда предъявила ей ультиматум с требованием уйти в отставку. Она назвала меня трусом, и раз не хочу конфликтовать с матерью, она сделает это сама. Она бы ничего не добилась, но этого оказалось достаточно, чтобы карточный домик рухнул. Этого и встречи с тобой, конечно. Всё случилось одновременно. И скажу тебе честно, мне нравится моя работа. Я боюсь того дня, когда придется взвалить на себя весь груз ответственности. Что, если я не справлюсь? Во мне нет ее творческого гения и ее дальновидности. Я счетовод, как мой отец. Канцелярская крыса, по словам Аманды.

«Без мужского достоинства», – добавил Филипп про себя.

– Я уверена, у тебя замечательно получится всё, чем бы ты ни занялся, – убежденно произнесла Тейлор. – Не стоит преждевременно из-за этого беспокоиться. Но знаешь, меня потряс твой рассказ о родителях. Получается, что они всё делали вместе, хотя формально главой семьи была она. Для реализации творческих идей нужна поддержка таких парней, как ты и твой брат.

Тейлор верно поняла всё услышанное.

Филипп опять кивнул:

– Мама с детства готовила нас к управлению бизнесом. Она хочет когда-нибудь привлечь к этому и внуков. Думаю, двое из них вполне справятся. Софи, дочь моей сестры Лиз, собирается работать у нас после окончания магистратуры Массачусетского технологического университета этой зимой. И Алекс, сын моего брата, тоже хочет этого, но, правда, еще учится в школе, так что пока неизвестно, как всё сложится. Он недавно шокировал своих родителей заявлением, что он гей. Мама относится к этому спокойно, а моего брата, который на тридцать лет моложе ее и который должен бы придерживаться современных взглядов, чуть удар не хватил.

– Похоже, твои родственники – очень интересные люди, – восхищенно заметила Тейлор и задала Филиппу трудный вопрос: – Ты по-прежнему зол на свою мать за то, что во времена твоего детства она мало бывала дома? Даже теперь, когда знаешь, чего стоит управлять бизнесом?

– Ее никогда не было дома, – с нажимом произнес Филипп, но затем поправился: – То есть бывала, но недостаточно. Моя сестра Касси так и не простила мать за то, что она была на Филиппинах по делам фирмы, когда папа умер от инфаркта. Нам потребовался целый день, чтобы разыскать маму, и еще двое суток она добиралась домой.

– Наверное, она сама очень переживала из-за этого, – сказала Тейлор с пониманием, она очень сочувствовала Филиппу. – Она чувствует себя виноватой за ваше детство?

– Думаю, сейчас – да. Но уже поздновато. Тех лет не вернешь. Она старается уделять много времени нам взрослым и очень заботится о внуках, больше чем о нас в свое время. Она стала старше, у нее появилось больше времени, хотя она продолжает сама ездить в командировки. У нее неиссякаемая энергия. В июле маме исполнилось семьдесят. Это тогда я отдыхал на яхте.

Филипп рассказывал Тейлор об этом, когда с ней познакомился, но в общих чертах, не вдаваясь в детали.

– Мы каждый год с мамой совершаем путешествие на ее день рождения. В этом году и дата была большой, и путешествие.

– Она, во всяком случае, старается, – мягко сказала Тейлор. – А как вы ладите друг с другом?

– Неплохо. Кроме моей сестры Касс, которая в этих путешествиях не участвует. Мы с ней не виделись много лет. Она совсем отдалилась от семьи, только бабушку навещает и обедает с матерью пару раз в год. Думаю, никто из моих родных никогда не любил Аманду, хотя они были с ней любезны. А она их вообще ненавидела и участвовала в этих семейных поездках только по необходимости. Наши летние путешествия – это обязательное мероприятие. Моя мать была бы возмущена, если бы кто-то из нас отказался.

«Или испытала бы сильную боль», – подумал Филипп.

Теперь Тейлор имела представление, насколько крепкой была его семья, и легко могла догадаться, что мать Филиппа властная женщина и другие считались с ее решениями. По словам Филиппа, она представлялась даже более жесткой, чем на самом деле. Тейлор невольно задавалась вопросом, Оливия Грейсон так же властолюбива, как Аманда, или все же более человечна. Интересной подробностью явилось то, что она родила четверых детей и любила своего мужа. Похоже, что у них был прочный брак и бизнес так или иначе сплачивал всю семью.

– А почему же ты раньше мне этого не рассказывал? – осторожно спросила она.

– Не люблю хвастать, – честно признался Филипп.

– Ты боялся, что я клюну на ваши деньги?

– Нет, нет, – торопливо, чересчур торопливо возразил он и продолжил уже с некоторой запинкой: – Да… Возможно… Не знаю. Кто-то ведь мог бы и заинтересоваться. Это очень, очень большой бизнес. У нас больше ста магазинов по всему миру, фабрики, производственные филиалы, сотни тысяч сотрудников. Если всё это оценивать в комплексе, картина впечатляет. Я хотел, чтобы ты любила меня, а не «Фабрику» или мою мать.

– Да, это понятно, – проговорила Тейлор задумчиво. – Наверно, прикольно иметь такую кучу денег.

У нее в этот момент было такое детское выражение лица, что Филипп рассмеялся.

– Наверное, да. Никто из нас не сорит деньгами, только Аманда была любительницей. Мы обеспечены лучше некоторых, но Джон с Сарой живут в небольшом доме в Принстоне, он ездит на старой машине, и им нравится их жизнь. Лиз живет в старом фермерском доме, который того и гляди развалится. Она его ни разу не ремонтировала и, вероятно, никогда уже не будет. А как живет Касс, я не знаю, но она себя обеспечивает, вроде как наша мать. Она добилась большого успеха в музыкальном бизнесе и живет с какой-то рок-звездой, Дэнни Дэвилом или кем-то в этом роде.

Услышав его пренебрежительные слова, Тейлор расхохоталась:

– Дэнни Хелл? Ты шутишь? Он величайший рок-музыкант!

– Ага. Для тех, кому нет двадцати, – возможно. Очевидно, моя сестра его раскрутила. Касс хорошо делает свою работу. Я в прошлом году читал о ней статью. Мне кажется, у нее способности к бизнесу, как у матери, хотя шоу-бизнес – это сумасшедший мир. Так что, этот Дэнни пользуется популярностью?

Разговор с Тейлор пробудил в Филиппе интерес к сестре. Он о Касси последнее время почти не вспоминал. Она исчезла из его жизни и не появлялась уже десять лет, по ее же собственной воле.

– Огромной. Он когда-нибудь будет так же известен, как Мик Джаггер. Дэнни пока только начинает. Он появился на сцене, когда я училась в колледже, то есть не так давно.

– Не напоминай мне о возрасте, – сказал Филипп с застенчивым выражением и огорченно добавил: – А тебя не смущает, что я такой старик?

Он постоянно думал о разделявших их годах. Разница в возрасте составляла восемнадцать лет, но Тейлор, похоже, это не мешало.

– Ты не старик, и я тебя люблю. Ты тоже молодой, Филипп.

Ему было уже за сорок. Просто так вышло, что ей не было тридцати, и когда они бывали вместе, Тейлор никогда не думала о его возрасте. Филипп, по мере того как привыкал к новой жизни и успокаивался, с каждым днем казался моложе. Тейлор открыла перед ним совершенно новые перспективы в жизни. Она была полной противоположностью Аманды.

– Тейлор, я хочу жениться на тебе, когда всё закончится, просто нужно немножко подождать, – предупредил он.

На решение с Амандой финансовых вопросов требовалось время. Филипп уже говорил об этом, но в тот момент ситуация как раз осложнялась чрезмерными требованиями жены. Она грозила аннулированием брачного контракта. Филипп знал, что это пустые слова. Но она была юристом, к тому же еще и слишком жадной, так что видела в этом реальную перспективу.

– Я не спешу и никуда не уйду, – ласково сказала она и поцеловала любимого. – Я рада, что раньше ты мне всего этого не рассказывал. Я бы не хотела, чтобы ты думал, что я с тобой из-за семейного состояния. Я готова жить даже в какой-нибудь крысиной норе, главное, чтобы ты был рядом.

Теперь у Филиппа не осталось сомнений и не было оснований для беспокойства.

– Знаю. Я тоже. Я хочу, чтобы у нас с тобой были дети, – нежно проговорил он. Он сказал это Тейлор уже во второй раз. – Раньше я не хотел детей, потому что в детстве был несчастен. Я не хотел той же участи кому-то еще, а Аманда, хотя я этого не понимал, похожа на мою мать, в худшем смысле, имея в виду ее занятость в бизнесе. Мне кажется, мама любила нас. Аманда же сосредоточена на работе и своих амбициях, и думаю, она не смогла бы полюбить кого-то еще, даже ребенка.

Тейлор стала бы идеальной матерью для его детей, именно такая женщина была нужна Филиппу. В тот день, когда он с ней познакомился, судьба преподнесла ему великий подарок и подарила еще один шанс.

– Кстати, сколько детей ты бы хотела?

Ему не приходило в голову спросить у нее об этом, но не могло быть сомнений, что она хотела бы несколько малышей. Она любила детей, в противном случае не стала бы учительницей младших классов.

– Я всегда мечтала о четверых, – сказала Тейлор мечтательно.

С Филиппом можно было бы себе это позволить. Раньше она думала, что придется ограничиться одним или двумя.

Филипп опешил.

– Может, начнем с одного и посмотрим, как дело пойдет? – робко предложил он.

Тейлор посмотрела на любимого, рассмеялась и снова его поцеловала.

– Они обычно так и рождаются – по одному за раз.

– Не всегда. К тому же я поздно начинаю.

– Ну что же, наверстывай упущенное. Полагаю, две двойни будут идеальным вариантом? – пошутила Тейлор.

– Я сейчас упаду в обморок, – сказал Филипп, притворяясь, что падает на песок. Он не мог в это поверить: чуть более двух месяцев назад он жил с Амандой, а теперь был здесь, с потрясающей девушкой, они говорили о том, что у них будет четверо детей, и планировали свое будущее.