Текст книги "Грехи матери"

Глава 23

Недели, предшествовавшие Дню благодарения, оказались очень насыщенными для всех Грейсонов.

Филипп постоянно общался с адвокатами по поводу всё более неразумных требований Аманды: она постоянно угрожала процессом о признании их брачного контракта недействительным, хотя адвокаты Филиппа утверждали, что шансов у нее нет. Она использовала эту угрозу для увеличения размера компенсации и алиментов, и он в конце концов уступил ей таунхаус, просто чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Филипп и так не собирался в нем жить, однако оставил за собой загородный дом в Хэмптонсе. Его адвокаты говорили, что развод займет около года. Пока же они с Тейлор и так были счастливы. Их отношения спокойно развивались.

У Джона вскоре после похорон Мэрибел прошла выставка, на открытии которой побывали Лиз, Филипп и Оливия. Он представил некоторые свои работы, и к концу вечера все они нашли покупателей.

Лиз несколько раз ужинала с Эндрю Шипперзом. Они чередовали ее приезды в город с его визитами в дом в Коннектикуте, который он помогал постепенно приводить в порядок. Ему нравилось заниматься с Лиз ремонтом в выходные дни. Их отношения переходили в стадию, желанную для обоих. От девочек поступали хорошие новости: Софи радовалась скорому окончанию магистратуры и возвращению в Нью-Йорк, а Кэрол работала над новым фильмом отца и собиралась остаться в Лос-Анджелесе. Она наконец обрела себя, нашла свою нишу, стала патриоткой Западного побережья и, похоже, сильно повзрослела за последние три месяца.

Отношения, которые выстраивались у Лиз с Эндрю, волновали и радовали их обоих. Они не только были ровесниками, но и родились в один день, что, по мнению Эндрю, означало, что они предназначены друг для друга, и Лиз впервые в жизни чувствовала уверенность в себе и своем выборе. Продажа книги позволила ей воспринимать себя как автора, а отношения с Эндрю дали уверенность в себе как женщине. За неделю до Дня благодарения сценарный агент, с которым Эндрю вел переговоры последние несколько месяцев, наконец сообщил, что по ее книге хотят снять фильм. Эндрю дождался выходных, чтобы при встрече сообщить эту новость Лиз. Она визжала от радости. В то время она усердно работала над новой книгой, и очень приятно было узнать, что предыдущую купили для экранизации. Как только Эндрю объявил эту новость, они прямиком отправились в спальню и занялись любовью – так они обычно поступали всякий раз после его приезда. Секс у них был исключительным, к тому же Лиз была влюблена в Эндрю.

Потом они лежали рядом, и Эндрю, опершись на локоть, с обожанием смотрел на Лиз. Он никогда и ни с кем не чувствовал себя таким счастливым, их многое объединяло, в том числе мир литературы.

– Скажи мне одну вещь. Ты спишь со мной потому, что я продал твою книгу и что благодаря мне станешь богатой и знаменитой? Или потому, что находишь меня неотразимым? – спросил он, как всегда поддразнивая ее. Склонность к шуткам ей тоже в нем нравилась.

– По обеим причинам, – ответила Лиз с улыбкой. – Сегодня, наверное, из-за кино, обычно из-за книги и денег. И-и… – она выдержала паузу, – потому, что ты рукастый мужик и не дашь моему дому развалиться.

– Это веская причина. Признаю, я отличный плотник. Я над этим не задумывался, но не уверен, что мне по душе мысль, что ты спишь с рукастым мужиком. Ты раньше это делала?

– Никогда, – улыбнулась Лиз, – но ты настоящий мастер.

– Что правда, то правда. Тогда скажи, сильно ли твои родственники меня возненавидят, когда я познакомлюсь с ними на День благодарения? И сколь серьезный допрос мне придется выдержать? Полагаю, что нешуточный. Думаю, их не слишком радует тот факт, что я недавно освободился из тюрьмы.

Они встречались три месяца, и Эндрю успел познакомиться с Софи, когда та приезжала домой на выходные. Он очень понравился старшей дочери Лиз. Кэрол не сомневалась, что и ей он понравится, потому что слышала о нем очень лестные отзывы.

– Мои родные тебя полюбят, – заверила его Лиз.

Эндрю никогда не был закомплексованным, но всё же беспокоился, как его примут. Он знал о «Фабрике» и ее невероятной истории и хотел познакомиться с матерью Лиз. Он считал, что ей надо написать книгу о своей жизни, хотя Лиз говорила, что та никогда этого не сделает. Оливия была слишком сдержанной и скромной, чтобы писать о себе. Эндрю на это сказал, что Лиз в таком случае сама должна ее написать, но она полагала, что ее матери это бы тоже не понравилось.

– Кроме того, тебя скорее всего затмит бойфренд моей сестры, – добавила она, имея в виду предстоящий День благодарения. – Ему двадцать четыре года, он рок-звезда, и в июне у них родится ребенок.

– Какие интересные люди твои родные, – проговорил Эндрю, заинтригованный ее рассказами о семье и собственной жизни. – Мне не терпится с ними познакомиться, хотя я буду разочарован, если меня затмит рок-звезда. Может, мне сделать татуировку? – задумчиво добавил он, привлек Лиз к себе и стал целовать. Они смеялись и опять занялись любовью. Она всегда с ним много смеялась и обожала его чувство юмора.

Грейсоны с огромной радостью собрались на выходные, приуроченные к празднованию Дня благодарения. Они тосковали по Мэрибел, но боль от утраты уже поутихла, в доме царило оживление, постоянно звучали разговоры. Всем было интересно познакомиться с Тейлор. Она поначалу немного стеснялась, но тем не менее была очень приветлива. Не вызывало сомнений, что она влюблена в Филиппа: не отходила от него, и они почти всё время держались за руки. После прогулки и короткого разговора с Тейлор в саду Оливия сияла. Судя по всему, она одобрила выбор старшего сына. Девушка обладала теми качествами, которых, с точки зрения Оливии, недоставало Аманде.

Лиз приехала с Эндрю. Он очаровал всех сметливостью, умом и едким юмором и потчевал Грейсонов рассказами об ужасных, по его мнению, охотничьих традициях Англии и своей растраченной впустую юности. Еще он убеждал всех в том, что Лиз – очень, очень талантливая писательница и когда-нибудь станет знаменитой. Это было словно бальзам на душу Оливии.

Апофеозом стал приезд Дэнни Хелла. Он вел себя чудаковато и эпатажно, говорил с сильным акцентом, отчетливо слышался лондонский кокни, который прекрасно имитировал Эндрю, и они обменивались шуточками на сленге, который никто не понимал. Дэнни был молодым, талантливым, стильным и явно сходил с ума по Касси. Он сказал, что очень взволнован беременностью любимой. Дэнни играл на гитаре с Софи, Кэрол и Алексом. Касси всё время опекала его, как наседка цыпленка. В разговоре наедине с Оливией она поразила ее просьбой присутствовать при родах.

– Честно говоря, мама, я ужасно боюсь. Родов и всего прочего. Дэнни твердит, что всё будет хорошо, но что он знает? Ему двадцать лет, – сказала она со слезами на глазах.

Оливия была глубоко тронута. Она тепло обняла дочь.

– Он прав, всё пройдет хорошо. Для меня будет честью оказаться там с тобой.

Оливия не могла поверить, что спустя столько лет Касс хочет, чтобы она присутствовала при родах ее ребенка. Лучшего и представить себе было нельзя. Права была Мэрибел: жизнь в конце концов налаживалась.

– Я еще до родов приеду тебя повидать. Следующим летом хочу пригласить всех на каникулы в замок в Провансе и весной поеду его проверить. Нам нужно очень много места, ведь появилось столько новых лиц.

Она полагала, что Лиз возьмет с собой Эндрю, если тот захочет. Тейлор поехала бы с Филиппом вместо Аманды. Касси – наконец! – к ним присоединилась бы с Дэнни, малышом и няней.

– Я планирую еще прилететь в Нью-Йорк до появления малыша, – сообщила Касси, и они вернулись к компании, взволнованные своими планами. Кассандра заметно успокоилась, зная, что при родах будет присутствовать Оливия. Но по-прежнему боялась, что не сможет быть хорошей матерью. Беременность и роды казались ей самым легким этапом.

Оливия поделилась новостями с Питером, когда он позвонил поздравить с Днем благодарения. Она также описала новых членов семьи, включая жизнерадостного и необычного Дэнни Хелла, который, по сути, был просто милым ребенком. Она могла понять, почему Касси его полюбила, но труднее было представить его в качестве отца. Кассандре предстояло фактически стать матерью двоих детей, что ее, несомненно, пугало еще больше.

Питер, как обычно, проводил праздники со своей семьей, и это было недостатком романа с женатым мужчиной. Однако Оливия и так была счастлива со своими родными.

– Я хотел бы заехать к тебе в понедельник, – сказал он напоследок непривычно официальным тоном.

– Что-то случилось? – с тревогой спросила Оливия.

– Нет, просто хочу спокойно провести с тобой вечер, когда все разъедутся. Я скучаю.

– Я тоже, – с чувством ответила Оливия. Его присутствие в ее недавних семейных событиях было незримым. Все знали о его существовании, но в их круг он не был принят.

– Увидимся в понедельник, – сказала она, попрощалась с Питером и вернулась к детям и внукам. Дэнни и Эндрю распевали на сленге песню крайне непристойного содержания, насколько можно было понять. Оливии забавно было видеть аристократа и добившегося небывалого успеха парня из рабочего района Лондона, дружно поющих под хохот остальных. Она опять пожалела, что этого не видит Мэрибел.

Незаметно выходные подошли к концу. Они были очень удачными, и, разъезжаясь, Грейсоны признавали, что новые лица украсили семейный праздник. Все радовались за Филиппа и полюбили Тейлор. Эндрю и Дэнни произвели фурор как среди взрослых, так и у молодежи. Эндрю очень радовался, что наконец познакомился с Кэрол. Они провели добрых пару часов за разговором о кинобизнесе, в который вникала дочь Лиз. После долгих поисков она нашла свое место.

Когда все разъезжались, Оливия стояла у дверей и махала вслед, с волнением думая о планах на летние каникулы и о малыше, который должен родиться за полтора месяца до того, если родится в срок. К сожалению, у всех членов семьи были разные планы на Рождество, так что Оливия в то время не могла бы никого из них увидеть. Лиз и Эндрю договорились снять вместе с Джоном и Сарой дом на горнолыжном курорте Стоу в штате Вермонт, с ними собирались поехать Алекс и Софи. Кэрол оставалась с отцом в Калифорнии. Филипп увозил Тейлор на остров Сен-Барт, а Кассандра и Дэнни планировали провести Рождество в Англии – они не были дома несколько месяцев, и Касси хотела отдохнуть в праздники. Но по крайней мере на следующее лето они должны были собраться вместе, и Оливия знала, что будет видеться с ними по отдельности время от времени.

– Ну, как тебе? – спросил Филипп у Тейлор, когда они в воскресенье вечером возвращались на машине в город.

– Замечательно! У тебя потрясающая семья, – ответила она совершенно искренне.

– Возможно, слегка с приветом, но мы вроде бы ладим. Теперь, когда вернулась Касси, моя мама, кажется, совершенно счастлива.

Он сожалел, что бабушка не дожила до этого момента. Но он также понимал, что Кассандра вернулась именно из-за ее смерти, вернулась с малышом и Дэнни.

– Мне нравится ее бойфренд, – признал он.

– Мне тоже. И Эндрю тоже симпатичный. Похоже, твоя сестра его по-настоящему любит.

– Думается, на этот раз она сделала хороший выбор.

И, посмотрев на Тейлор с благодарностью, Филипп добавил:

– И я тоже!

Он наклонился и поцеловал Тейлор, и они продолжали путь, вспоминая прошедшие выходные.

То же делала Оливия, лежа вечером в постели. Она думала о своей семье и тосковала. Дом без близких стал похож на склеп. Она была рада, что на следующий день увидит Питера.

Глава 24

Как и обещал, Питер приехал вскоре после возвращения Оливии с работы. Вид у него был необычно угрюмый, и Оливия сразу встревожилась. Она почувствовала его настроение еще во время телефонного разговора двумя днями раньше, но тогда он не признался. После кончины Мэрибел, напомнившей им, что все смертны, Оливия вдруг испугалась, что Питер может быть болен.

Они несколько минут поговорили о неспокойной ситуации в офисе в связи с пожаром на складе в Новой Зеландии, после чего Оливия не выдержала и спросила:

– Питер, ты здоров?

– Да, – улыбнулся он в ответ. – Совершенно.

– У тебя такой озабоченный вид, – заметила она.

Питер снова улыбнулся и взял ее руку в свою.

– В эти выходные случилось нечто неожиданное. Я не хотел обсуждать это по телефону.

– Какие-то неприятности?

– Нет, вовсе нет, – заверил он, сам слегка сбитый с толку. – Эмили решилась пройти реабилитацию. Думаю, дети ее уговорили. Это решение пришло с большим опозданием, но будет замечательно, если она в конце концов перестанет пить. Я могу честно сказать, что алкоголь разрушил ее жизнь, семью. Мы говорили об этом в День благодарения после отъезда детей. Она настроена очень решительно, уже выбрала центр – якобы очень хороший. У них высокий показатель результативности, и она готова там пробыть столько, сколько будет нужно.

– Я рада за нее, – спокойно сказала Оливия. Она знала, какой мукой было для Питера пьянство жены. Про себя она задавалась вопросом, как эта перемена повлияет на их отношения. Возможно, если его жена станет трезвенницей, он захочет прекратить роман? Если так, она не имеет права возражать и не будет этого делать. Она не претендует на него. В конце концов Эмили – его жена. Он женатый мужчина. Оливия признавала, что у нее нет никаких прав на любимого человека.

– Как оказалось, – продолжал Питер, – Эмили хочет начать жизнь с чистого листа. Она убеждена, что причиной ее пьянства был несчастливый брак, и думаю, она права. Тут дело и в пагубном влечении к алкоголю, но мы никогда не были счастливы, просто не подходили друг другу. Теперь она считает, что надо прекратить наши мучения и развестись. Я согласился. Думаю, что это принесет облегчение нам обоим.

– Господи! – воскликнула ошеломленная Оливия. Она такого не ожидала. – Вот так сюрприз! По-твоему, она это серьезно?

– Вполне. Она уже звонила своему адвокату перед разговором со мной. И у нас полное согласие по вопросу развода и раздела имущества. Думаю, всё будет улажено очень быстро. А это означает, – произнес он, пристально глядя в светло-голубые глаза Оливии, – что я стану свободным.

И не успела она его остановить, как он встал перед ней на одно колено. Оливия такого не видела с тех пор, как Джо делал ей предложение сорок семь лет назад.

– Питер, что ты делаешь? – с изумлением спросила она. Оливия к этому была совершенно не готова.

– Я делаю тебе предложение, Оливия, – сказал Питер. Его взгляд был полон любви. Второй раз в жизни достойный мужчина просил у нее руки. – Ты выйдешь за меня замуж? Я почту за честь сделать тебя счастливой до конца жизни.

– Я в этом не сомневаюсь, – ответила Оливия, с трудом проглотив комок в горле. – Но, Питер, мне семьдесят лет. Я слишком стара, чтобы выходить замуж.

Она никогда не рассматривала такую возможность и сейчас пребывала в нерешительности. У каждого из них всегда была своя жизнь, и не существовало даже надежды на брак, пока была жива Эмили.

– Думается, правильно говорят, что любви все возрасты покорны. Ты выйдешь за меня, Оливия? – снова спросил он.

Оливия закрыла лицо руками, а потом посмотрела на него.

– Питер, я действительно люблю тебя, но я не могу. Я не собиралась повторно вступать в брак. Никогда не думала, что ты разведешься.

– Я тоже, – искренне признал он. Питер никогда не давал ей повода надеяться на это. Он был честным человеком. – Эмили сделала мне большой подарок. Мы с ней многие годы не любим друг друга, и оба это знаем. Надеясь начать трезвую жизнь, она хочет быть свободной, как того хочу и я. У меня с ней никогда не было гармонии в отношениях, а с тобой есть. Мне кажется, мы будем очень счастливы и составим хорошую пару.

– Мне тоже. Но зачем нам заключать брак? Почему бы не продолжать просто встречаться, как сейчас? Почему бы не ночевать вместе, когда мы можем?

Питер уже встал с колена и, сев в кресло, глядел на нее. Всё пошло не так гладко, как он думал. Он ожидал, что Оливия бросится в его объятия, или по крайней мере надеялся на это после стольких лет тайного романа. Оливия вдруг подумала, испытывала ли ее мать такие же чувства, когда умерла жена Ансела. Мэрибел сказала, что они обручились. Оливия не хотела даже этого. Она любила Питера, но считала, что предала бы Джо, если бы вышла за кого-то другого. Она действительно не хотела замуж. Ей было комфортно при существующем положении вещей.

Питер, похоже, был крайне удивлен и жестоко разочарован ее ответом. Он горестно рассмеялся над тем, что она только что сказала:

– Ты чувствуешь себя слишком старой для брака. Я чувствую себя слишком старым для свиданий. Я хочу находиться дома в собственной постели, с женщиной, которую люблю. Свидания, возможно, увлекательны, но не для меня. И никогда таковыми не были.

Оливия знала, что он и Эмили поженились очень молодыми и просчитались. Она полагала, что заключение брака стало бы такой же ошибкой, во всяком случае, для нее, хотя, может быть, не для Питера. Она боялась, что он найдет другую, и перспектива удручала, но не настолько, чтобы решиться выйти замуж.

– И что нам теперь делать? – печально спросила Оливия.

– Полагаю, всё останется как есть, – сказал он с обреченным видом. – Я не хочу тебя терять и никуда не денусь. Но не хочу называть это свиданиями. Ты женщина, которую я люблю. Я буду с тобой так часто, как ты мне позволишь. Подыщу квартиру в городе: Эмили считает, что нам следует продать нашу. Думаю, она права: слишком много несчастий мы там пережили. Я возьму что-нибудь поменьше, для себя одного. Ты сможешь оставаться у меня, если захочешь переночевать в городе, а я буду приезжать сюда, когда у тебя будет желание.

Он был очень разумным мужчиной и очень ее любил.

– Питер, я тебя не заслуживаю, – сказала она, лучезарно ему улыбаясь. – Я правда тебя люблю. Просто не хочу выходить замуж. Но если я бы вышла, то только за тебя. Честное слово.

Он верил и надеялся, что в конце концов любимая передумает. Но Оливия была уверена, что останется при своем мнении.

Они еще несколько минут обсуждали его предстоящий развод. Это был удивительный поворот событий, который многое упрощал. Они теперь смогут вместе бывать на публике, путешествовать и, наконец, вместе проводить отпуск.

А потом, обсудив ситуацию, они отправились в спальню и занялись любовью, чтобы отметить – не помолвку, как надеялся Питер, а освобождение их любви.

Потом Оливия лежала, глядя на него, нежно касаясь его лица и пытаясь понять, почему не хочет выходить замуж за любимого человека.

– Возможно, я просто предпочитаю жить во грехе, – сказала она, и Питер привлек ее к себе.

– Вы порочная женщина, Оливия Грейсон, – пошутил он, и она озорно засмеялась, чувствуя себя моложе после занятия с ним любовью.

– Да! – радостно подтвердила она. – Наверное, так и есть.

Это было единственным логичным объяснением ее отказа. Оливия думала, одобрила бы Мэрибел ее решение или нет? Одно было очевидно: мир перевернулся с ног на голову. Ее старший сын разводился и снова женился, что Оливию радовало, у Лиз завязался роман, в чем она была не уверена, Касс собиралась завести внебрачного ребенка от рок-звезды, старший внук Оливии оказался геем. А она сама только что предпочла продолжать жить во грехе после десяти лет тайных отношений с женатым мужчиной. Мир определенно изменился.

Глава 25

Поскольку у всех детей и внуков Оливии были планы на Рождество, как и у детей Питера, они решили в спокойной атмосфере провести эти выходные в Бедфорде. До этого они никогда не оставались вместе на праздники и с нетерпением ждали первого такого случая. Оливия знала, что это несколько притупит тоску по Мэрибел. Она по-прежнему ежедневно ощущала отсутствие матери, по крайней мере раз в день протягивала руку к телефону, чтобы ей позвонить, а потом вспоминала о случившемся. Она знала, что ей всегда будет не хватать житейской мудрости, любви, благородства и оптимизма матери. Всей семье непременно надо лелеять наследие Мэрибел. Она так много дала столь многим.

Провести с Питером Рождество и Новый год показалось Оливии хорошей идеей, от которой был в восторге и Питер. Он на протяжении многих лет проводил праздники в гнетущей обстановке из-за алкоголизма жены. Теперь она уже находилась в реабилитационном центре, похоже, шла на поправку, и развод был в стадии оформления.

Оливия заранее купила рождественские подарки для всех. Она планировала до отъезда детей и внуков собрать их за ужином и поздравить. Теперь Питер был свободен, она хотела пригласить и его. Она всё организовала.

В первую неделю декабря она должна была делать ежегодную маммограмму. Она всегда ее боялась: в ее возрасте гром может грянуть в любой момент. Ее секретарь Маргарет напомнила об обследовании накануне. Утром назначенного дня Оливия убедила себя, что нечего бояться, – ведь у Мэрибел никогда не было проблем со здоровьем, а значит, и у нее не будет.

Лаборантка была та же, что обследовала ее в предыдущие годы. Всё шло обычным порядком. Обследование не было приятным, но сносным, и Оливия, одеваясь, ругала себя, что глупо каждый год так беспокоиться. Вдруг вошла медсестра, держа в руках снимки предыдущих лет, и попросила:

– Миссис Грейсон, не могли бы вы зайти в кабинет на пару минут?

– Что-то не так?

Оливия почувствовала, как мурашки пробежали у нее по спине.

Медсестра не ответила ни утвердительно, ни отрицательно. Она просто мило улыбнулась и сказала, что врач хочет поговорить. Кровь в жилах похолодела от этих слов. Это было уже слишком. Сначала она потеряла мать, а теперь собственный организм дал сбой. Мэрибел всю жизнь отличалась хорошим здоровьем, и Оливия убеждала себя, что это гарантирует безопасность и ей, но вдруг уверенность в этом растаяла.

Она зашла в кабинет врача полностью одетая, как будто одежда, словно броня, защищала ее, но чувствовала она себя уязвимой и напуганной. На стене на негатоскопе было прикреплено несколько снимков ее левой груди спереди и сбоку. На изображении всё выглядело сплошь серым. Врач указал на пятнышко, более темное, чем остальной снимок, которое Оливия сперва не заметила.

– Не нравится мне это пятнышко, – сказал он, нахмурив брови. – Оно может повлечь за собой опухоль. Я бы рекомендовал сделать биопсию.

– Сейчас?

Оливия выглядела напуганной, хотела закричать, убежать из кабинета, но ноги у нее подкосились. Она старалась казаться спокойной, но спокойствия не осталось ни капли. Она была в панике.

– Если хотите, можете приехать завтра. Но думаю, нам надо это сделать прямо сейчас.

– Вы полагаете, это рак? – прохрипела Оливия.

– Это может быть небольшое злокачественное новообразование.

Он подтвердил ее худшие опасения. Оливия знала, что у каждой восьмой женщины развивается рак груди, и буквально окаменела. А что, если этот жребий выпал ей?

– А если диагноз подтвердится?

– Сначала посмотрим, что обнаружим. Часто на ранних стадиях мы можем обойтись удалением опухоли без необходимости дальнейшей терапии. На более поздних стадиях применяется химио-, лучевая или гормональная терапия. Насколько я знаю, у вас нет семейной предрасположенности к раку молочной железы, так что будем надеяться, что это очень ранняя стадия и удаления будет достаточно.

– Вы уверены, что это рак?

Оливия, руководившая целой империей, вдруг почувствовала себя маленькой и беззащитной.

– Нет. Поэтому мы и хотим сделать биопсию, – сказал он твердо. – Завтра вы сможете?

«Нет, я никогда не смогу», – хотела она сказать, но понимала, что должна относиться к этому ответственно. Ей вдруг стало страшно, что придется переживать это в одиночку: она не хотела пугать детей. Она думала позвонить Питеру, но не имела права возлагать на него такое тяжкое бремя, раз не хотела стать его женой. Это была ее проблема, не его. Она кивнула в знак согласия с врачом и ошеломленная вышла из кабинета. Лаборантка с милой улыбкой ожидала ее перед кабинетом.

– Не беспокойтесь, – сказала она.

«Легко ей говорить, – подумала Оливия. – Это не ее грудь!»

Лаборантка объяснила, что они сделают небольшой надрез под местной анестезией, возьмут фрагмент ткани, изучат и, возможно, в зависимости от результатов, сделают операцию по удалению опухоли. И всё будет хорошо.

«Плевое дело. Чего тут бояться!» – с иронией подумала Оливия.

Она вернулась в офис сама не своя. Маргарет, видя мрачное выражение ее лица, поинтересовалась:

– Всё нормально?

– Великолепно, – ответила Оливия с широкой деланной улыбкой. На обратном пути на работу она решила никому ничего не говорить, и в случае операции тоже. Ни к чему было пугать детей раком после того, как они недавно потеряли бабушку. Хватит с них переживаний. Питера она в это посвящать тоже не хотела, не видя в этом необходимости: он возлюбленный, а не муж.

Она провела ужасную бессонную ночь перед биопсией. Это оказалась не ерунда, как обещала лаборантка, – было страшно и больно. Анестезия помогала только частично, и разрез был больше, чем Оливия ожидала. Они сказали, что для уверенности в результате надо взять достаточно большой образец ткани. После процедуры грудь у нее ужасно болела. Она планировала вернуться на работу, но вместо этого поехала домой, сказав помощнице, что подхватила кишечный грипп. Остаток дня она провела в постели, чувствуя себя скверно, и, когда позвонил Питер и сказал, что хочет приехать на ночь, она отказала, сославшись на болезнь и нежелание его заражать. Никогда в жизни ей не было так одиноко. Ей звонила Лиз, пришлось выслушать все восторги по поводу Эндрю и ее книги. Оливии казалось, что она слушает дочь с другой планеты. Она ощущала отстраненность от всех и очень сильный страх. Впервые она осознала свою смертность. Начало этому положила кончина матери. «Что, если у меня рак? Что, если я умру? – размышляла она. – Для детей это будет катастрофой». Она понимала, что когда-нибудь умрет, но не прямо же сейчас. Она вдруг задалась вопросом, правильным ли было ее решение относительно Питера, но тут же посчитала эти мысли жалкими. Она не хотела бы выходить за него замуж из страха или необходимости. Она ощущала себя слабой, маленькой и испуганной. Она чуть было не позвонила ему и не попросила приехать, но сдержалась. Заставила себя быть храброй. Медики обещали сообщить результаты через неделю.

На следующий после биопсии день Оливия пришла на работу, и началась самая долгая неделя в ее жизни. Питеру она сказала, что по-прежнему болеет и ему не стоит приезжать. Дни проходили в одиночестве и страхе. Врач позвонил во вторник. Сообщил, что у него «хорошие новости», которые можно было назвать таковыми весьма условно: это оказался рак на ранней стадии, и если не затронуты лимфатические узлы и опухоль имеет чистые края, ее можно удалить через небольшой надрез, но сделать это необходимо как можно скорее. По результатам операции через неделю станет известно, понадобится химио– или лучевая терапия или можно будет обойтись без них. Для Оливии эти новости были плохими. Вот так рождественское поздравление!

Она согласилась сделать операцию в пятницу, чтобы за выходные успеть поправиться. Ее дети были приглашены на досрочный рождественский ужин через неделю, в понедельник. Врач сказал, что десяти дней на выздоровление будет достаточно и к тому времени она будет чувствовать себя хорошо.

В довершение всего к ней в кабинет зашел Питер и сказал, что надеется провести выходные с ней. Говорил он это явно в приподнятом настроении. Он был очень счастлив от обретенной свободы и того, что она значила для него и Оливии. Они могли быть вместе так часто, как им того хотелось.

– Я не могу. Мне надо работать, – кратко ответила Оливия, не поднимая глаз от письменного стола. Она боялась смотреть на Питера, чтобы он не заметил страха в ее глазах. Когда она наконец подняла их, то увидела, что он обижен.

– Ты на меня сердишься? – спросил он мягко.

– Нет-нет, – возразила она, заставляя себя улыбаться. – Извини. Я не знаю, за что хвататься. Я плоховато себя чувствовала. Сначала этот дурацкий грипп, который ко мне пристал, а теперь навалилась гора работы на выходные. Надо просмотреть годовые отчеты о продажах.

– Значит, никак не получится?

Оливия видела, что он ей не верит, и он был прав.

– Никак. Обещаю, мы наверстаем упущенное на следующих выходных. Извини, что я такая зануда.

Она избегала его вторые выходные подряд. Он ее ни в чем не подозревал, просто был обижен.

– Пока ты будешь работать, я могу почитать, – предложил он с надеждой.

– Мне будет неловко, – сказала она, чувствуя, что поступает чудовищно. Она не хотела, чтобы он видел ее физические страдания и знал, что у нее рак, даже если это была «всего лишь» начальная стадия. Это был ее маленький неприятный секрет. Она хотела, чтобы он видел ее только сильной, этакой независимой леди, которой она себя и считала до последнего времени. Питер выходил из ее кабинета опечаленный.

Дни до операции казались бесконечными, ночь накануне стала кошмаром. Питер звонил, но она не брала трубку – боялась, что не выдержит и попросит сопровождать ее в больницу.

В клинику она приехала в шесть утра, как было сказано. Ей сделали анализы, поставили капельницу, и в семь тридцать вкатили в операционную. Оливия никогда в жизни не испытывала такой паники. Спустя несколько минут наркоз начал действовать.

Проснулась она в послеоперационной палате. Оливия чувствовала слабость и тошноту, грудь мучительно ныла. Ей сделали укол обезболивающего, затем зашел хирург и рассказал, как прошла операция. Опухоль была очень маленькая, локальная, и если данные гистологического исследования подтвердят чистоту лимфатических узлов, в дальнейшем лечении не будет необходимости. Ей нужно будет только каждые полгода проверяться на рецидив. Достаточно будет маммограммы.

Еще врач сказал, что в течение ближайших двух недель, в период восстановления, нельзя напрягать левую руку. Он забыл об этом сказать раньше, но, к счастью, Оливия не была левшой. Она пролежала в кровати в больнице весь день, одурманенная болью и лекарствами, а в шесть вечера ее выписали. Водитель отвез ее обратно в Бедфорд. Когда она приехала, дома никого не было.

Питер позвонил почти сразу после того, как она вошла. Ей пришлось сесть в кресло – кружилась и болела голова. Грудь ужасно ныла. Аппетита не было. Оливия собиралась сразу лечь, без ужина, и пожалела, что в доме никого нет.

– Где ты была весь день? – спросил он с тревогой в голосе. – Я названивал, а ты не брала трубку. Маргарет сказала, что ты не приезжала на работу.

– Это опять дурацкий желудочный грипп. Я себя паршиво чувствую.

Голос Оливии это подтверждал.

– Боже мой! Голос у тебя ужасный. Я сейчас приеду и буду за тобой ухаживать.