Текст книги "Поправка Джексона"

– Дима Гинзбург.

– Таня Горностаева. У вас красивый вид из окна.

– Хотите выйти на балкон?

Таня кивнула, и Дима, взяв ее за руку, повел на балкон.

* * *

Таня Горностаева проделала долгий путь. Родилась она в марте 1948 года в австрийском городе Зальцбурге в лагере для перемещенных лиц. Ее родители встретились в этом лагере и там же поженились. Мать Тани Галина Лекиашвили-Гончаренко, грузинка по отцу и украинка по матери, родилась в 1925 году в Сталинграде. После школы, которую Галя окончила почти на одни пятерки, ее мама как вознаграждение за отличную учебу повезла дочь в Днепропетровск навестить своих родителей, где ее к тому же ожидал настоящий сюрприз. Дедушка Гали, занимая большую должность в горкоме Днепропетровска, устроил внучку вожатой в знаменитый на всю страну пионерский лагерь «Артек».

Через неделю после приезда мама с бабушкой отвезли Галю на привокзальную площадь, где в ожидании детей вереницей выстроились автобусы. На лобовом стекле каждого с правой стороны был прикреплен портрет улыбающегося Сталина. Играл духовой оркестр, суетились родители, растерянные и счастливые, с цветами в руках и со слезами счастья и тревоги в глазах – все же расстаются на целый месяц. Дети суматохи родителей не понимали и держали себя очень торжественно и серьезно. Кто-то сказал какую-то речь, его не слушали, но, когда он закончил, все закричали «Ура!», и дети, попрощавшись с родителями, забрались в автобусы и уехали. А через неделю началась война.

Пока ждали возвращения Гали из лагеря, пока мама выздоравливала от свалившейся на нее вдруг ангины, в Днепропетровск вошли немцы. Незадолго до прихода немцев дед Гали присоединился к армии, которая вскоре оставила город, отступив на восток. Все попытки Галиной мамы вернуться с дочерью в Сталинград были безрезультатны. Через полгода немцы стали собирать молодых жителей города и отправлять в Германию на работы. Среди отправленных была и Галя. Мать с бабушкой остались в Днепропетровске, и Галя их больше никогда не видела. Как она никогда больше не видела своего отца, сержанта Гиорги Лекиалашвили, погибшего под Сталинградом. На работы Галя попала не в Германию, а в Австрию, в город Зальцбург. Туда же вскоре привезли из Ставрополя и Николая Горностаева.

Николай Горностаев родился в 1926 году в семье агронома в небольшом поселке под Ставрополем. Вся его жизнь прошла среди бескрайных пшеничных полей, под пронзительно голубым небом, жарким солнцем и с удивительным деревенским запахом. Николай был высоким, широкоплечим, с выжженными на солнце волосами и всегда улыбающимся лицом. Одноклассники ценили его спокойный характер и силу. Одноклассницы все до одной были в него влюблены. В школе ему было скучно, и учился он посредственно. Зато все, что было связано с физической работой, доставляло ему истинное удовольствие. О том, чем будет заниматься после школы, Коля не думал. Там будет видно. И он оказался прав: 22 июня 1941 года началась война. Отец записался добровольцем, потому что его как агронома одного из самых больших хозяйств в Ставрополье призывать не стали. Да и для того чтобы пойти на войну добровольцем, ему пришлось стучаться не в одну дверь. Коля тоже помчался записываться в добровольцы, разумеется, не сказав ничего родителям.

– Ты годика через три приходи, когда подрастешь. Тогда и запишем, – сказал ему офицер, когда Коля показал свое свидетельство о рождении.

– Так же война уже закончится, – возмутился Коля.

– Она через три месяца закончится, милок, – рассмеялся офицер.

Ровно через год, в начале августа 1942-го, немцы заняли их поселок. К этому времени Горностаевы уже получили похоронку на отца. А через несколько месяцев Колю увезли в Германию на принудительные работы. Как ни умоляла мать не трогать сына, которому только исполнились шестнадцать лет, немцы равнодушно проигнорировали и ее просьбу, и ее слезы.

Колю поместили в рабочий лагерь на окраине австрийского Зальцбурга. За рабочей силой в лагерь приезжали со всего города и окружающих его поместий. Приехавшие в лагерь австрийцы долго выбирали рабочих, рассматривая их, как несколько столетий назад в Америке рассматривали рабов на рынке. Одна пожилая пара сразу обратила внимание на огромного Колю и дала знать сопровождающему их офицеру вермахта, что берет его. На следующий день отобравший Колю фермер приехал на небольшом грузовике в лагерь и забрал его.

Приехав на ферму, первой, на кого Коля обратил внимание, была молодая девушка, поливавшая цветы на большой клумбе, расположенной перед мрачным особняком, в котором, вероятно, жили хозяева. Девушка была такая красивая, что Колю словно парализовало. Он вцепился в борт машины не в состоянии ни двинуться, ни оторвать от девушки глаз. Судя по простой одежде, девушка должна была быть такой же наемной рабочей, как и он сам. Это и была Галя Лекиашвили-Гончаренко которую привезли из Днепропетровска. Галя, услышав звук грузовика, подняла голову и увидела стоящего в кузове большущего парня с русыми волосами и очень симпатичным лицом. Они молча и долго смотрели друг на друга, пока из кабины не вылез хозяин и что-то крикнул по-немецки юноше, призывно махнув ему рукой. Коля спрыгнул на землю и, не отрывая взгляда от Гали, пошел вслед за ним. Когда Коля проходил мимо девушки, он, убедившись, что хозяин на них не смотрит, широко улыбнулся и приветливо помахал ей рукой. Галя, тоже улыбаясь, помахала ему в ответ. Входя в дом, он обернулся и увидел, что девушка продолжает смотреть на него. Почувствовав волнение, Коля не удержался и послал девушке воздушный поцелуй. Она в ответ рассмеялась и опять помахала ему. Их первая встреча длилась не больше нескольких минут, но и этого им обоим было достаточно, чтобы почувствовать, что они неожиданно влюбились. Вот так, с первого взгляда. В первый и в последний раз в своей жизни.

Галя жила в хозяйском доме, в крохотной комнатушке на чердаке под самой крышей. Колю привозили каждый день из лагеря. В первую же субботу, отвозя Колю домой, хозяин сказал, что в воскресенье он его забирать не будет, дает ему выходной. Коля стал убедительно доказывать хозяину, что выходной ему совершенно не нужен. Он предпочитает работать, чем болтаться, ничего не делая, в лагере. Австрийцы, взявшие Галю и Колю на работу, были совсем не плохими и очень одинокими людьми. У них никогда не было детей, и когда Галя начала у них работать, они с самого начала стали относиться к ней с добротой и сочувствием и даже испытывали чувство стыда и вины за то, что Германия разрушила ее жизнь и жизни еще миллионов русских, и немцев, и австрийцев. Они были миролюбивыми и добрыми. Вскоре они предложили Гале жить в их доме, не возвращаясь в лагерь. Проходило время, и они стали относиться к ней скорее как к дочери, чем как к наемной работнице, пригнанной из далекой страны. Галя уже бойко говорила по-немецки и хотя не чувствовала к старикам дочерней любви, относилась к ним с признательностью. Когда Коля появился в их доме, старики довольно скоро поняли, что между их работниками отношения сложились не просто дружеские, и были этому очень рады. И за них, и за себя. В своих вечерних беседах они уже начали строить планы, как дети (так они между собой их называли), когда кончится война, поженятся и будут жить с ними, и у них родятся дети, и они все будут жить вместе. О том, как война закончится и что произойдет, если победят русские, они не думали. Кроме того, они еще были людьми верующими, и поэтому полагались на Бога.

Когда к Зальцбургу подошли американские войска и старики поняли, что война проиграна, они сами предложили Гале с Колей вернуться в лагерь. Для них же будет лучше встретить американские войска там, чем живя у австрийцев. Зачем рисковать? Галя согласилась, и они вернулись в лагерь. Так получилось с самого начала их встречи, что все решения принимала Галя, а Коля без возражения и даже наоборот, с радостью им следовал. После того как он стал жить в хозяйском доме, Галя уже через неделю сама пришла ночью к нему в комнату.

– Ты бы никогда не решился, – прошептала она, скользнув к нему в постель.

– Решился бы, – неуверенно сказал Коля.

– Врешь, – засмеялась Галя, прижимаясь к нему.

– Вру, – согласился Коля и поцеловал ее в губы, такие нежные, такие мягкие, такие зовущие.

О замужестве первой тоже заговорила Галя. Это произошло, когда они уже перебрались обратно в лагерь.

– Коль, послушай. Мы не сможем поодиночке отсюда выбраться. Если мы хотим и дальше быть вместе. – Тут Галя сделала паузу и серьезно посмотрела на Колю. – А мы хотим? – испытующе глядя ему в глаза, спросила она.

– Чего ты спрашиваешь? Ты же знаешь.

– Знаю, – заулыбалась Галя. – Так вот, значит, мы должны пожениться. И дальше к нам здесь уже относиться будут как к семье. И когда они будут всех распределять, нас пошлют вместе.

Они уже решили, что домой возвращаться ни за что не будут. Им там было нечего делать, потому что их там никто не ждал. Галя знала, что ее отец погиб под Сталинградом, а мама умерла в Днепропетровске от тифа. Коля тоже уже давно узнал, что отец его погиб в самом начале войны. Мать же вскоре вышла замуж за полицая. Когда немцев прогнали, полицая повесили на площади, а жизнь матери в поселке создали такую, что она постаралась как можно быстрее оттуда уехать. Куда – никто не знал.

Со всей неразберихой, которая существовала в освобожденных от нацистов районах, жизнь в лагере протекла в медленном и невыносимым от неопределенности ожидании. В марте 1948 года, по-прежнему находясь в лагере, Галя родила девочку, которую они назвали Таней. И только когда Тане исполнилось пять месяцев, наконец наметились какие-то изменения в их положении. Как-то к ним подошел американский офицер и долго рассматривал Колю. Потом отошел и через несколько минут вернулся обратно, но уже с переводчиком. Оказалось, что это был не американский, а канадский офицер, и он владел в Канаде, недалеко от большого города Торонто, огромным участком леса и занимался продажей древесины. Такой здоровяк – он показал на Колю – ему подошел бы для работы. Он может забрать его из лагеря и отправить в Канаду. Пообещав вернуться завтра, канадец ушел.

– Чего будем делать? – спросил Коля, когда канадец отошел.

– Естественно соглашаться, – взволнованно сказала Галя. Она даже покраснела от возбуждения. – Во-первых, там не было войны, а потом мы в школе проходили, что в Канаде климат и природа похожи на украинские.

– Хорошо. Значит, едем.

Но оказалось, что сначала поедет только Коля, а через полгода, если он пройдет испытание на работе, он сможет будет выслать гарантию своей семье. Коля категорически отказался оставлять жену с дочерью в лагере, но Галя его переубедила.

– Это я должна бояться, что ты уедешь в Канаду, а потом тебя ищи-свищи. Но я совершенно спокойна. Коленька, я знаю, что ты никогда нас с Танюшей не бросишь. Мы за тобой как за каменной стеной. Так что езжай спокойно.

И Коля уехал. Но далеко не спокойно, а с не оставляющей его тревогой и чувством вины перед Галей.

Полгода для обоих тянулись как вечность. Галя каждый месяц получала из Канады письма и денежные переводы. Судя по письмам, у Коли все шло хорошо: хозяин был им доволен, деньги ему платил такие, о которых он даже мечтать никогда не мог. Больше, чем у всех в их поселке вместе взятых, намного больше. Единственная проблема – английский язык. Он дается Коле трудно, но он уверен, что у Гали проблем не будет.

Полгода наконец прошли, и Галя получила денежный перевод и билеты на самолет до Канады. Коля встречал их с Таней в аэропорту. Приехал он на своей машине, такой огромной, что Галя, прежде чем забраться внутрь, долго ее рассматривала, поражаясь ее размерам. Галя вспомнила служебную машину своего дяди, которая была минимум в два раза меньше Колиной.

– Здесь у всех такие огромные машины. Тебе скоро тоже купим. В Канаде без машины не обойтись, поэтому в семье как минимум две машины. Галка, ты не представляешь, какая это страна! Охренеть просто можно.

Квартиру Николай снял в пригороде Торонто, в небольшом двухэтажном доме на первом этаже. Когда Галя вошла в эту квартиру, она не удержалась и заплакала. Большую часть жизни она провела в коммуналке, в одной маленькой комнатушке с родителями и с сестрой, а последние годы – в лагере. В квартире, которую снял Коля, в их квартире, было целых три комнаты: гостиная, спальня для них и маленькая комнатка для Танюшки.

Дом, в котором они поселились, находился в районе, заселенном в основном украинцами и русскими. Близлежащие магазины тоже были русскими или украинскими. Так что абсолютное незнание английского Галю не пугало, тем более что языки ей давались легко. За время жизни в Австрии она свободно говорила и читала по-немецки. Но на курсы английского она все же записалась: ей как можно быстрее нужно было хотя бы минимальное знание языка, чтобы сдать на шоферские права и начать водить машину.

* * *

Таня росла смешливой, но смышленой девочкой. Способностями и любовью к учебе она пошла в мать, а трудолюбием в отца. В доме говорили только по-русски, и она, конечно же, свободно говорила и читала на русском. И вместе с тем прекрасно училась в школе и взахлеб читала книги на английском языке. После школы она поступила в Университет Торонто, а окончив его, уехала учиться в Нью-Йорк. Расставаться было трудно и родителям, и самой Тане. Пугал не только огромный, ни на что не похожий, словно из другого мира, Нью-Йорк, но и сама Америка, и американцы – шумные, самоуверенные, считающие себя великой нацией (подсознательно Таня была с этим согласна, и ей хотелось стать частью этой страны и этого народа). В Нью-Йорке она поступила в Колумбийский университет на библиотечный факультет, после окончания которого, проучившись еще два года, получила степень магистра. В эти два года она снимала довольно неплохую квартиру в самом центре города, на западной его стороне, в нескольких кварталах от Центрального парка. Квартира стоила бешеных денег, но Таня и зарабатывала неплохо, делая переводы с русского и занимаясь репетиторством. У нее, выросшей в простой рабочей семье, сложились далеко не простые, а скорее даже завышенные требования к жизни. Скорее всего, произошло это под влиянием прочитанных ею книг.

Тогда-то, в один из теплых майских дней 1976 года, она и пришла на вечеринку в квартиру Димы Гинзбурга в Джерси-Сити. Пришла она с парнем, с которым только стала встречаться и который начинал ей нравиться. Но, познакомившись с Димой, она сразу потеряла к тому парню интерес и с удовольствием отвечала на ухаживания Димы, который не отходил от нее ни на минуту. Она видела, как он направился к ее спутнику, потом что-то долго ему объяснял, тот хмуро кивал ему в ответ, затем, не попрощавшись с ней, ушел.

– Что ты ему сказал? – спросила Таня, когда Дима с двумя бокалами вина подошел к ней.

– Я ему сказал, что мы с тобой созданы друг для друга, и он явно здесь лишний.

– Однако, ты самоуверенный, – рассмеялась Таня.

– А иначе не проживешь!

– А ты уверен, что мы созданы друг для друга? – вдруг очень серьезно спросила Таня.

– Абсолютно! А ты?

– Посмотрим, – не сразу ответила она. – Время покажет.

Они начали встречаться, а вскоре их отношения стали близкими. Таня была на три года его старше, и тем не менее он был у нее только вторым мужчиной.

– У тебя было много женщин? – как-то спросила она его.

– Сейчас это не имеет никакого значения. Считай, что ты у меня первая.

– И, надеюсь, последняя?

– Помнишь, ты мне как-то сказала: «Время покажет»?

Таня на это ничего не ответила, но лицо у нее погрустнело, правда ненадолго. Дима, почувствовав, что сморозил глупость, стал с такой нежностью ласкать ее, что она сразу отбросила все свои тревоги…

Дима был уверен, что у него прекрасный английский. Но для Тани, которая ребенком переехала в Канаду, английский был родным, так же как русский. И как бы Дима ни сопротивлялся, Таня настояла, чтобы он пошел на языковые курсы. Дима оказался способным учеником и вскоре уже сносно говорил на английском. Но знанием языка не ограничилось. Таня стала все чаще и чаще говорить с ним о его работе и о его планах на будущее.

– Неужели ты всю свою жизнь собираешься стерилизовать инструменты перед операцией и подрабатывать санитаром на скорой помощи? – интересовалась она.

– Нет конечно. Но мне нравится медицина. Не пойду же я учиться на врача! Поезд ушел.

– Ты мне рассказывал, что твой отец делал пуговицы, а ты мальчишкой помогал ему их продавать.

– Да. И у меня классно получалось.

– Ну так займись продажей медицинского оборудования.

– И как я это буду делать?

– Очень просто. В Нью-Йорке и в Нью-Джерси полно компаний, которые этим занимаются. Наймись на работу. Твой язык уже позволяет тебе продавать, а опыт у тебя уже есть.

– Пуговицы? – рассмеялся Дима.

– Да, пуговицы. Продажа есть продажа. Главное, сначала продай себя самого компании. Они должны тебя захотеть.

– Хорошо, – наконец согласился Дима. – Я попробую. У нас в больнице навалом всяких машин: рентгеновские аппараты, МРТ, КАТ-сканы и ПЕТ-сканы. Должна же быть на них документация.

– Ну вот видишь.

– Танька, это классная идея, – уже с воодушевлением сказал Дима.

Дима прошел пятьдесят два интервью, на пятьдесят третьем, в конце 1977-го, ему предложили работу. А в начале 1978 года они с Таней поженились. Причем Таня, а не Дима, настояла на еврейской свадьбе под хупой. А перед женитьбой Таня приняла иудаизм. Теплое отношение к евреям и к Израилю Таня стала проявлять еще в девичестве. Мама, когда начала вести с ней разговоры о будущем, посоветовала ей выходить замуж только за еврея.

– Они самые лучшие мужья, – твердо сказала мама. – Во-первых, они никогда не становятся пьяницами, у них крепкие семьи, и они очень редко разводятся. Для них дети – это главное, и они заботятся об их образовании.

– А как же папа? – удивилась Таня.

– Ну, папа у нас редкость, – ответила мама, и ее лицо осветилось улыбкой.

Ее родители к религии относились спокойно, постов не соблюдали, но в церковь по праздникам ходили. Таня ходила вместе с ними. Но ей с самого начала не нравилась показная роскошь православной церкви: кругом золото, драгоценные камни… Это, может быть, красиво, но, как она считала, к религии это не должно иметь отношения. К тому же, будучи человеком прагматичным, Таня не приняла историю с вознесением Христа. А когда она узнала, что православная церковь чуть ли не в открытую проповедует антисемитизм, который никак не вязался с тем, что о еврейских мужьях говорила ей мама, она от православия отвернулась. Но в Бога она верила и, чувствуя потребность в общении с ним и будучи натурой дотошной, стала изучать иудаизм. Когда Дима сделал ей предложение, она с радостью согласилась, но сначала решила принять иудаизм. Свадьба была многочисленной и пышной. На этом настояли родители Димы. Они к тому времени уже переехали в Канаду, где жил их старший сын Боря с семьей. Деньги от проданного бизнеса Самуил перевез, так что мог позволить себе жить на широкую ногу. Родители Тани были с ними согласны. Если есть деньги, почему нет? В отличие от Самуила, их жизнь роскошью обошла, так пусть хотя бы дочь узнает, что это такое. То, что свадьба будет еврейской, под хупой, их не смущало. Наоборот, Галя очень радовалась за дочь. Дима оказался именно таким мужем, о котором она всегда говорила Тане. В 1978 году у Димы и Тани родилась Арина.

* * *

Проработав пять лет в разных магазинах, Дима открыл собственный офис. Таня тем временем устроилась на работу в библиотеку Принстоновского университета. Там же, в районе Принстона, они купили первый дом. В 1993 году Дима решил открыть офис в России, в Санкт-Петербурге.

– А зачем тебе это нужно? – спросила Таня.

– Потому что я там буду первый.

– А как ты собираешься им управлять?

– У меня там остались друзья, которым я доверяю. Найму кого-нибудь из них менеджером, а сам буду изредка туда наезжать. Но зато ты представь, сколько я смогу там зарабатывать! Мы с тобой станем миллионерами.

– Мне это не нужно.

– Деньги всем нужны, – сказал Дима и предложил закрыть тему.

Можно сказать, впервые он пошел против желания Тани. И она поняла, что это серьезно и ей его не переубедить.

Хотя Дима и приезжал в Питер раза три в году, он оставался там на месяц – полтора, поэтому снимать жилье было невыгодно – он купил себе квартиру в центре города, на Старо-Невском проспекте.

Возвращаясь в Америку, он по дороге всегда останавливался в Канаде навестить мать, которая жила в Торонто совершенно одна. Отец несколько лет назад умер, и совсем неожиданно и внезапно скончался Боря. Иногда маму навещала ее старая подруга Инна Рафаиловна Радецкая, которая жила в Америке, в штате Нью-Джерси. Как-то мама передала ему подарок для дочери подруги Ларисы Грановской, которая тоже жила в Нью-Джерси, в городе Парамусе. И хоть это было довольно далеко от Пеннингтона, где жил Дима, отказать матери он не мог и, вернувшись домой, на следующий же день поехал к Грановским.