Текст книги "Поправка Джексона"

15. Грановские

Юра Грановский полюбил географию с того самого момента, когда ему в шесть лет на день рождения мама подарила глобус. Мама преподавала биологию в школе. Зарплата у нее была небольшая, и как бы она ни боготворила Юру, баловать его она не могла. Случилось так, что ее подруга, преподавательница географии, получила для школы новый глобус и, зная, что у Юры день рождения, предложила ей списанный старый. Когда мама торжественно вручила маленькому Юре этот глобус, тот замер и с удивлением посмотрел на маму. Он, конечно же, не понял, что это такое, но вертящийся разноцветный шар привел его в восторг. Маме пришлось долго объяснять сыну, что такое земля, на которой они живут, что она круглая, как глобус, и на ней несколько континентов, на которых находятся много разных стран, окрашенных на глобусе в разные цвета. И вот эта самая большая окрашенная в красный цвет страна называется СССР. А вот это – она показала на крошечную точку – Ленинград. Город, в котором они живут. Юра слушал ее как завороженный. Ему сразу захотелось, чтобы мама прочитала названия всех стран. Но мама, засмеявшись, ответила, что скоро он пойдет в школу и там его будут учить читать. Юру слова мамы так расстроили, что он чуть не заплакал. Он долго не мог заснуть, думая о своем глобусе, о том, как на нем много интересного. И как это несправедливо, что надо ждать школы, чтобы узнать, какие на глобусе страны. Школа когда еще будет! Мама говорит, что через целых два года. Он не хочет ждать два года! И Юра заплакал в своей постельке, а потом сразу и уснул. Утром по дороге в детский сад ему пришла идея:

– Мама, давай я буду тебе показывать страну на глобусе. Ну, какую-нибудь. А ты скажешь ее название. И я буду его заучивать. Пока не запомню. Хоть целый день. Хоть три. А когда я навсегда запомню, стану учить следующую. И так все страны на глобусе. Здорово, правда? – Юра остановился и, здрав голову смотрел на маму, ожидая ее ответа.

– Это очень хорошая идея, Юра, – серьезно ответила мама, а сама с гордостью подумала, что ее малыш для своего возраста не только очень смышленый, но и целеустремленный.

Так началось Юрино изучение глобуса. Но сначала мама, показав голубые пространства, рассказала ему все об океанах, морях и реках. И когда он выучил названия всех океанов и морей, они перешли к материкам, и Юра заучил все их названия. Потом наступило время стран и их столиц. Дина – так звали Юрину маму – ожидала, что ее малышу скоро это все надоест, но Юра, наоборот, все больше и больше втягивался в игру. К моменту, когда настала пора идти в школу, он уже знал все страны на глобусе, их столицы, кто живет в этих странах и на каком языке в каждой из них говорят. Кое-что Дина не знала сама, и ей приходилось смотреть в энциклопедии, так как в учебниках по географии многие страны просто не упоминались. Занимаясь с сыном, она часто вспоминала своего мужа. Он тоже был очень целеустремленным и настойчивым. Юра пошел весь в него.

* * *

Юрин папа, Иосиф Израилевич Грановский, происходил из семьи купца первой гильдии Израиля Натановича Грановского. Семья была очень богатая, пожалуй, самая богатая из еврейских семей в Харькове. А вот его бабушка по отцу, Рахиль Давидовна, росла в семье очень бедной, но была она настолько хороша собой, что расчетливый Израиль Натанович махнул на ее бедность рукой. Семья Юриной мамы, Дины Ефимовны Штейн, из поколения в поколение служила Богу в одной из синагог Харькова. Обе семьи приняли революцию в штыки, по разным причинам, но с одинаковой ненавистью. Грановские – из-за моментального разорения, Штейны – из-за большевистского отрицания Бога. Это отношение к советской власти передалось их детям, хотя и в более мягкой форме. Так случилось, что обе семьи независимо друг от друга почти одновременно переехали в Петроград. Грановский, с радостью принявший нэп, уехал в город, куда нэп пришел раньше, чем в Харьков. Город сначала его ошеломил, и он даже растерялся и от количества машин, и от пестрой толпы, и от разнообразных витрин и вывесок многочисленных магазинов, ресторанов, различных предприятий и царившего над всем этим городского шума. Но, придя в себя, он с радостью решил, что большевики поняли свою никчемность и добровольно, а главное, окончательно самоустранились. Он снял большую квартиру, присмотрел себе мануфактурную лавку и вызвал к себе жену с двухлетним сыном.

Жена раввина Голда Штейн, ожидавшая ребенка, неожиданно стала вдовой и тоже уехала в Петроград, где у нее была сестра. Вскоре по приезде Голда родила дочку, которую назвала Диной в честь ее покойной матери. По настоянию сестры, старой девы, всегда мечтавшей иметь ребенка, Голда и дочь остались ней в ее крохотной комнатке, но зато в самом центре города.

Через пару лет, опять же почти одновременно, в жизни Грановских и Штейнов произошли значительные перемены. Надежды на лучшую жизнь у Израиля Грановского не оправдались, и на него один за другим посыпались удары судьбы. Сначала произошла трагедия, которая в одночасье превратила его в глубокого старика: убили его бесценную несравненную жену Рахиль. Ему надо было отнести дневную выручку в банк, а жена осталась закрывать магазин. Когда она уже собралась уходить домой, в магазин ворвались грабители и потребовали денег. Денег в кассе не оказалось, и взбешенные бандиты исполосовали ножами красавицу Рахиль. До конца своих дней Израиль не мог себе простить, что оставил жену одну в магазине. А через несколько лет судьба нанесла следующий удар, хотя и несравнимый с потерей Рахиль, но тоже существенно изменивший жизнь Грановского. Большевики решили, что нэп свое дело сделал, и также неожиданно, как его начали, они его и прикрыли. Магазин они сделали государственным и милостиво разрешили Грановскому остаться в нем директором, правда, поставив условие, что он должен будет вступить в партию. Грановский большевиков еще сильнее возненавидел, но в партию вступил.

Что касается вдовы раввина Штейна, то у нее, не ожидавшей от новой жизни без мужа и их синагоги ничего хорошего, судьба тоже в корне переменилась. Сняв с себя неизменный платок и переодевшись в довольно модное платье, подаренное сестрой, Голда преобразилась настолько, что на нее даже стали поглядывать мужчины.

– Вот уж никогда не думала, что ты такая красивая, – с ноткой зависти заметила ее сестра.

Голда действительно была очень хороша собой. На ее тонком лице выделялись огромные, по-еврейски печальные глаза, маленький носик и пухленькие губы, всегда чуть приоткрытые, словно в иронической полуулыбке. Мужчины на улице провожали ее взглядом. А вскоре Голда удачно вышла замуж. Ей сделал предложение один научный работник. Он был намного старше нее, но зато со своей отдельной квартирой. Правда, кроме возраста, была еще одна значительная деталь, которая говорила против брака. Ученого звали Сергеем Кирилловичем Астаповым, и он был чистокровный русский. Сестра Голды заявила, что это замужество – грех и Бог ее никогда не простит. Тогда Голда пошла в единственную в Ленинграде синагогу и поговорила с раввином.

– Ты знаешь, что я тебе собираюсь сказать? – выслушав, Голду спросил раввин.

– Да, – ответила Голда, понурив голову.

– Так вот. Бог такие вещи не поощряет. Но!.. – раввин поднял указательный палец. – Всевышний всегда учитывает обстоятельства и иногда идет на компромисс. То, что ты рассказала про своего гоя, говорит, что он человек порядочный и любит и тебя, и твою дочку.

Голда закивала.

– Заключи гражданский брак. Оставь себе и дочери фамилию покойного мужа. И ходи в синагогу.

Принимая предложение Астапова, Голда по совету раввина поставила пожилому ученому единственное условие: они с дочерей оставляют свою фамилию Штейн. В память о покойном муже и отце Дины. Раввин Штейн был святым человеком. Ученый без колебаний согласился. К таким мелочам он был совершенно равнодушен. Но зато он неожиданно открыл в себе невероятную любовь к детям. И крохотная Диночка, а не молодая красавица Голда заняла первое место в далеко не молодом, но очень добром сердце ученого. И девчушка тоже потянулась к нему. Голда, наблюдая их крепнувшую дружбу, разрывалась в чувствах. Она и была рада за дочку, и ревновала ее к новому мужу.

Прошло много лет. Взрослея в малорадостной обстановке советской действительности, Иосиф Грановский и Дина Штейн взрастили в себе неприятие советской власти, словно получили ее в наследство от родителей. Правда, в более легкой форме. Можно сказать, что они принимали эту власть, понимая ее неизбежность. Иосиф Грановский, любивший с раннего детства разбирать, а потом собирать попавшие ему под руку механические устройства, поступил в механический институт. Дина Штейн, которой приемный отец, будучи ученым-биологом, привил страсть к этой науке, пошла учиться в педагогический институт на биологический факультет.

Жизнь свела Иосифа и Дину вместе в театре, который они оба безумно любили. Дина собиралась идти на спектакль с подругой, но та неожиданно заболела, и Дине пришлось продавать ее билет. Это была премьера, и около театра собралась толпа жаждущих лишнего билета. Не успела Дина вытащить билет из сумочки, как к ней подскочил очень симпатичный юноша в старомодном пальто, но с пижонски поднятым воротником. Он смотрел на нее с такой мольбой и во взгляде его карих, с длинными ресницами глаз было такое отчаяние, что Дина с трудом сдержала улыбку и продала ему билет. После спектакля он вызвался ее провожать. Юношу звали Иосиф. Несмотря на моросящий дождь и пронизывающий ленинградский ветер, они решили идти пешком. Сначала они обсуждали спектакль, потом Иосиф стал рассказывать о себе и о своей семье. Услышав, что он родился в Харькове, Дина даже остановилась.

– В Харькове? – изумленно спросила она. – Ты шутишь?!

– Нет. Мне было два года, когда родители переехали.

– Ничего себе! Моя мама тоже из Харькова. После смерти моего папы она беременная уехала рожать сюда.

– Тебя не кажется, что это судьба? – очень серьезно спросил Иосиф.

– Наверное, – подтвердила Дина, стараясь звучать как можно равнодушнее, хотя у нее это плохо получилось.

Ее так подкупила искренность Иосифа, что, когда он закончил свой рассказ, она начала рассказывать о своей семье. Слушая ее, он старался сосредоточиться на ее истории, но давалось ему это с трудом. Ее красота кружила ему голову, подчинила все его мысли, не давала ему сосредоточиться. А Дина, словно копия своей матери, действительно была необыкновенно хороша. Они стали встречаться каждый день, а через три месяца началась война. Перед тем как Иосиф ушел на фронт, Дина настояла, чтобы они расписались. Но тоже, как и ее мать, поставила условие: она оставляет фамилию своего отца – Штейн.

– А наши дети? – спросил Иосиф.

– Конечно Грановские, – погладив его по щеке, улыбаясь, сказала Дина.

Дина всю блокаду провела в осажденном Ленинграде. Жила она с мамой и отчимом, которого всегда считала и звала своим отцом. Отец настаивал, чтобы его девочки уехали в эвакуацию, но они категорически отказывались. Иосиф воевал на Ленинградском фронте, и ему однажды удалось вырваться в город и провести с Диной почти целый день. Как она могла уехать из Ленинграда, когда он может в любую минуту появиться в их доме! Об эвакуации не могло быть и речи. Голда без дочери, да и без мужа, которого, не признаваясь самой себе, она уже давно полюбила, тоже не собиралась никуда уезжать. Астапов в конце концов с их решением смерился. Да ему было и не до уговоров. Будучи научным работником, он занимался исследованиями для создания биологического оружия. Эти изыскания, конечно же, были строго засекречены, и Астапов никогда дома о своей работе не говорил. Но по тому, как им раз в неделю завозили большое количество разнообразных продуктов, в то время как люди в городе умирали от голода, Дина понимала, что отец делает что-то очень важное. И ее и маму мучали угрызения совести за свою сытость, и они большую часть привезенных продуктов раздавали друзьям и соседям, хотя некоторые из этих соседей, получив от них пакеты с едой, за закрытыми дверями называли их не иначе как жидами.

Наконец война закончилась, и Иосиф вернулся домой. Всю войну он провоевал в артиллерийских войсках, начав младшим лейтенантом, а закончив капитаном. Он получил много медалей и несколько орденов. И ни разу не был ранен.

Через год у них родился сын, которого после долгих споров они назвали Юрой. Иосиф с рождения боготворил ребенка и уверял, что тот будет вылитый дед. Его отец был большой, сильный и в отличие от него красивый.

– Дуралей, – смеялась счастливая Дина. – Ты у меня красавчик.

Иосиф умер через два года после рождения сына. Вернее, он не умер, а погиб. Всю войну он прошел без царапины, а погиб совершенно глупо. Он переходил улицу, как положено, на зеленый свет, когда его на полном ходу сбила машина. Шофер не остановился, но его все равно через несколько часов нашли. Но как нашли, так сразу и отпустили. В стельку пьяный водитель сбившей Иосифа «Волги» оказался сыном какого-то партийного начальника.

Несмотря на физическую хрупкость, Дина оказалась очень мужественной женщиной. На горе она отпустила себе всего несколько дней, когда, дав волю слезам, она словно освобождалась с ними от страданий. Потом она целиком посвятила жизнь сыну.

* * *

Уже в старших классах Юра твердо знал, чем он будет заниматься в жизни, – естественно, географией. И мама его в этом поощряла. Она могла не задумываясь купить ему интересную книгу о какой-нибудь экзотической стране или альбом с фотографиями Барселоны, посвященный Гауди. И неважно, сколько этот альбом стоил. Как-то ей пришлось занять денег, чтобы купить принесенную специально для нее в школу редкую книгу об истории Южной Африки. Юра поглощал все, что касалось географии. В пятом классе он стал собирать марки разных стран. И так увлекся филателией, что стал своим среди взрослых посетителей негласного клуба филателистов, который находился в подвальчике на Невском проспекте, рядом с кинотеатром «Октябрь».

Окончил школу Юра посредственно, с единственной пятеркой – по географии. Института даже не обсуждался – педагогический, географический факультет. Заниматься для вступительных экзаменов пришлось усердно, и мама даже настояла на репетиторе по математике. Вопрос о национальности, почти что решающий в большинстве ленинградских вузов, в пединституте не стоял. Это был, пожалуй, один из немногих институтов, где на так называемую пятую графу (о национальности) в паспорте закрывали глаза. И Юра поступил.

Учиться было ему легко и радостно. То, что преподавание географии считалось профессией женской и на его курсе были в основном девушки, его не смущало. Он считал, что истинная география – мужское занятие. Общение же с девушками было ему приятно. Он никогда не считал себя бабником, но начиная с седьмого класса у него всегда были девушки. Юра знал, что он им нравится, и это тешило его самолюбие. Как-то, когда он с мамой рассматривал семейные фотографии, она обратила внимание, как он похож на деда Израиля Натановича Грановского. Такой же крупный, с мужественным лицом, крупными скулами и слегка узкими глазами, волевой и даже высокомерный взгляд которых вызывает уважение. Правда, у Юры высокомерного взгляда совсем не было. Он был юношей очень мягким и сердечным. Это-то его вскоре и подвело.

На четвертом курсе он познакомился со студенткой факультета иностранных языков. Она собиралась стать преподавателем английского. Она была стройная, высокая, с очаровательным личиком и пшеничными волосами, рассыпанными по узким плечам. Девушку звали Кира, и познакомил их его приятель, учившийся на том же факультете, что и она. Это было на первомайском вечере в институтском клубе. Кира и Юра протанцевали весь вечер. Он пошел ее провожать, и они чуть ли не до утра целовались в темном вонючем подъезде. Так умело с Юрой еще никто не целовался. Они стали встречаться. Юра с нетерпением ждал не столько самого свидания, сколько этих поцелуев в ее парадной. Поэтому он под разными предлогами свидания назначал очень поздние. Почему он это делал, Юра и сам не знал. Но что-то его в ней настораживало. Он пытался разобраться в этом, но безуспешно. Каждый раз, когда он уже под утро возвращался домой, его сомнения улетучивались. Но назавтра они всегда возвращались. Ему стало казаться, что Кира это его состояние почувствовала. Ласки ее неожиданно стали холоднее. А как-то вдруг она его от себя отстранила и с неизвестно откуда появившимися слезами на глазах стала рассказывать о своей семье. У нее отец и мать пьяницы, маленький братишка целиком на ней. Живут они вчетвером в малюсенькой комнатке в большущей коммунальной квартире. Юра с мамой жили в огромной шестикомнатной квартире вдвоем. Квартира осталась матери от ее приемного отца. Астапов был ученым и героем социалистического труда, и власти, ценя его заслуги, великодушно позволили Дине с сыном продолжать жить в квартире. Юре было Киру искренне жалко. И однажды, когда Кира опять со слезами на глазах рассказала, как ее пьяный отец избил сначала мать, а потом ее, Юра предложил ей переехать к нему. Кира, всхлипывая, поблагодарила его, но категорически отказалась и даже возмутилась. Как она может жить с мужчиной, не будучи его женой! Она не какая-нибудь… Юре тут же стало стыдно, и он начал оправдываться. И вдруг неожиданно ляпнул:

– Давай распишемся.

Кира сразу прекратила всхлипывания и бросилась ему на шею. Возвращаясь домой, Юра пытался разобраться в том, что он сейчас сделал. Хочет ли он этого? Скорее всего, нет. Но что сделано, то сделано. И точка. Утром он маме рассказал о своем предложении.

– Ты ее любишь? – спросила мама.

– Не знаю. Наверное, – неуверенно ответил Юра.

– В таких случаях не женятся. Может, повременишь?

Юра, не ответив, пожал плечами.

На следующий день после разговора с мамой Кира заболела и в институт не пришла. У нее оказалась ангина. Юра долго думал, навестить ему ее или нет. И решил, что не стоит. Она ни разу не приглашала его к себе. Может, она стесняется. Зачем ставить ее в неловкое положение. Кира вернулась на учебу через неделю. Выглядела она неплохо. По ней нельзя даже было сказать, что она сильно болела. После занятий она ждала его у входа.

– Почему не пришел навестить? Обрадовался свободе? – язвительно спросила Кира.

– Ты, между прочим, меня к себе никогда не приглашала. Ты так описала свое жилье, что я решил, ты не хочешь, чтобы я к тебе заходил.

– Чего ты плетешь?! Это когда было. Сейчас мы как бы уже не чужие. Мы, типа того, уже помолвлены.

– Это когда же мы с тобой успели помолвиться? Что-то я не припомню.

– Ты че?! Забыл уже, как мне предложение сделал? Тогда в парадной. Ну ты даешь!

– Нет, не забыл.

На следующий день Юра привел Киру знакомиться с мамой.

Кира, ошалев от квартиры, долго не могла прийти в себя. Потом они сели в гостиной за журнальный столик пить чай с испеченным мамой печеньем. Мама задавала Кире вопросы, та отвечала. Когда мама спросила, чем занимаются ее родители, Кира, не вдаваясь в подробности, ответила, что работают на заводе. Мама уточнять не стала. Когда Юра, проводив Киру, вернулся домой, мама сидела на кухне и курила. Она стала покуривать после смерти Иосифа. Сколько Юра ни советовал ей бросить, она лишь отмахивалась.

– Ну что ты скажешь? – спросил Юра.

– Она, безусловно, очень миленькая. Внешне. Но мне она показалась неискренней, – ответила Дина. И, помолчав, спросила: – Так ты все-таки твердо решил жениться?

– Мама, я дал ей слово. Я не могу разбрасываться словами.

– Вот именно, мой дорогой. Поэтому, прежде чем делать предложение, ты должен был подумать, на что вы собираетесь жить. Ты только не обижайся, но я должна это тебе сказать. Ты мой сын, и это естественно, что пока ты не стал самостоятельным человеком, я обязана о тебе заботиться. Даже по закону обязана. Но содержать твою семью я даже при желании буду не в состоянии. Мне придется искать вторую работу или тебе идти по вечерам грузчиком.

Юра понимал, что мама права. И чувствовал, что так даже лучше. Он сам был недоволен своим поспешным решением. Поддался эмоциям.

– Извини. Ты абсолютно права. Я не подумал.

– Закончите институт. Вам уже недолго осталось. И если ваши чувства не пройдут, обзаводитесь семьей и живите здесь. Я буду только рада.

– Я поговорю с Кирой, – сказал Юра, почувствовав облегчение. – Я завтра с ней поговорю.

Когда Юра рассказал Кире о разговоре с мамой, у той сразу окаменело лицо.

– Толковая у тебя мамаша. Хитренько придумала. Через год я бы тебя так и видела.

– Ну что за ерунда, Кира.

– Это тебе ерунда. Тебя бы в мою халупу на денек. С моим папашей. Каждый день вдрабадан! Мне что, тебе синяки свои каждый раз показывать?

– Не говори глупостей.

– Послушай… Помнишь, ты предлагал мне переехать пожить к вам?

– Помню.

– Хорошо. Я согласна.

– А как же твои принципы?

– Какие еще принципы?

– Ну ты же не можешь жить с мужчиной, не будучи его женой.

– Ах, это… Но мы и не будем спать вместе. У вас целых шесть комнат. Найдется, наверное, комната для меня. Начну работать – верну вам деньги.

Юра передал маме их разговор.

– Хорошо, – сказала Дина. – Пусть живет. Естественно, денег с нее мы брать не будем.

Киру они поместили в большую гостевую комнату. В эту же ночь Юра пришел к ней. У них уже давно не было их свиданий в парадной, и Юра соскучился по ее горячему телу, по ее ласкам. Раньше во время ласк, Кира всегда останавливала его, когда он начинал заходить за черту дозволенного. Сейчас же она сама стала предлагать себя, но Юра мягко ее отстранил.

– Почему? – тяжело дыша, спросила Кира.

– Потому же, почему ты раньше мне отказывала.

– Ну и дурак, – сказала Кира и, отвернувшись к стене, добавила: – Можешь ко мне не приходить.

– Хорошо, – ответил Юра и стал вставать с постели.

– Глупенький, я же пошутила. – Кира потянула его обратно в постель. – Но чтобы ты знал: я не против иметь от тебя ребенка.

– Не сомневаюсь. Но не сейчас.

– Клево, – сказала Кира и опять отвернулась к стенке. – Иди к себе. Я хочу спать. Послушай, зайди, пожалуйста, за мной вечером ко мне домой. Я хочу принести сюда свои пластинки. Они тяжелые.

– У меня куча пластинок.

– У нас с тобой разные вкусы.

Вечером он пришел к Кире. Коммунальная квартира действительно была огромной, а их комнатка очень маленькой. Что касается родителей, то они оказались совершенно нормальными людьми. Не могло быть и речи, что они были пьяницами, как утверждала Кира. Они очень приветливо его встретили, были ласковы с Кирой, провожая, целовали ее, а мама даже расплакалась.

– И ты утверждаешь, что твои родители пьяницы и отец бьет тебя и мать? – спросил Юра, когда они оказались на улице.

– Я пошутила.

– Хорошие шутки.

– Ладно. Я хотела тебя разжалобить. Доволен?! Теперь выкинешь меня из дома?

– Никуда я тебя не выкину.

Но незадолго до окончания института Юре пришлось нарушить свое обещание. Как-то за обедом они обсуждали институтские дела.

– Как ты думаешь, Юрка, – за обедом спросила его Кира, – кто получил единственное «отлично» на зачете по политэкономии?

– И кто же?

– Конечно эта жидовка Левитина.

Дина, не ответив и не взглянув в сторону Киры, встала из-за стола и вышла из кухни. Вслед за ней встал из-за стола Юра и тоже вышел.

– Ой, вы не так меня поняли. У меня просто сорвалось с языка, – покраснев, начала лепетать Кира вслед Юре.

– Вот именно, – ответил Юра.

Он зашел в ее комнату, достал чемодан, набросал в него ее вещи и отнес к входной двери.

– Чтобы мы тебя больше не видели, – сказал он наблюдающей за ним побледневшей Кире. Затем открыл входную дверь и выставил чемодан. Не произнося ни слова, Кира вышла на лестницу, и Юра закрыл за ней дверь. В эту секунду он почувствовал, словно сбросил с себя огромную тяжесть, давившую на него с тех пор, как Кира вошла в его жизнь.

* * *

Окончив институт, Юра несколько лет проработал в средней школе. Затем, защитив диссертацию, занялся научной работой, читал лекции. Как-то он проводил лекцию по общественной географии в Ленинградском университете. В первом ряду, прямо перед ним сидела девушка лет двадцати, может быть, немногим больше. На ней был черный облегающий свитер, подчеркивающий стройную фигуру. Она показалась Юре скорее необыкновенно интересной, нежели красивой. Она не была яркой, но тем не менее он не мог отвести от нее глаз. Большой лоб, на который падала челка каштановых волос, каштановые же глаза, пытливо смотревшие прямо в его глаза, тонкие волевые губы. С этого мгновения, не отрывая от нее взгляда, Юра читал лекцию только для нее. Она же, в свою очередь, всю лекцию не отрывала взгляда от него. Закончив, Юра, не дожидаясь, когда прекратятся аплодисменты, спрыгнул в зал и подошел к ней.

– Юра, – сказал он, протягивая руку.

– Я знаю по афише, – вкладывая в его большую ладонь свою, сразу в ней потонувшую узкую ладошку, ответила она. – А меня зовут Лариса.

– Можно я вас провожу домой, Лариса?

– Можно, – не задумываясь, согласилась она.

Была хорошая солнечная погода, и они пошли пешком. Юра начал рассказывать о своей любви к географии. Экономическая география – это лишь малая часть и далеко не основная, чем он занимается. Он рассказывал так интересно, что она не заметила, как они дошли до ее дома. И когда он спросил ее, не захочет ли она с ним встретиться завтра, Лариса сразу согласилась.

* * *

Как и у Юры, отец Ларисы погиб, когда она была еще совсем ребенком. Борис Эйтанович Радецкий работал на одном из крупнейших заводов Ленинграда, когда в цеху, начальником которого он был, произошел взрыв. Причем взрывов было несколько, и после первого он лично бросился предотвращать новый. Взрыв ему удалось только задержать. Но этим он спас жизнь многим людям, однако не себе. Похороны прошли под торжественные звуки оркестра при огромном количестве людей: весь завод вышел попрощаться с героем. А через несколько дней начались заседания обкомовской комиссии по выяснению причин взрыва. Естественно, свалить вину на погибшего начальника цеха было проще всего. К тому же и национальность погибшего этому содействовала. Цех, которым руководил Радецкий, был специально создан для выполнения важнейшего и долгосрочного государственного заказа. Поэтому начальнику цеха были созданы всевозможные условия для комфортабельной жизни: огромная трехкомнатная квартира в центре Ленинграда, машина с шофером, дача. Правда, ввиду секретности работы поездки заграницу, даже в соцстраны, были категорически запрещены. Но Радецкие восполняли этот пробел путешествиями по СССР. Плюс к этому их дом всегда был наполнен людьми, громкими разговорами, смехом и музыкой. С гибелью Бориса Эйтановича вся эта праздничная жизнь для Инны Рафаиловны Радецкой закончилась. После заседаний комиссии Инну Рафаиловну с пятилетней Ларисой попросили сдать трехкомнатную квартиру, взамен которой предоставили однокомнатную. Такое отношение к памяти ее мужа и к ней самой со стороны людей, со многими из которых они совсем недавно веселились за обеденным столом, оскорбило Инну Рафаиловну до такой степени, что она собралась даже переехать к маме в Москву, но потом передумала. Она безумно любила Ленинград и расставаться с ним из-за каких-то мерзавцев не собиралась. Тем более что у нее была работа, которую она ни за что не хотела потерять. Она преподавала латынь в Первом медицинском институте. И детский садик для Ларисы был рядом с домом. Нет, Ленинград она ни за что не оставит. А такое отношение к ней и к памяти ее мужа этим мерзавцам еще когда-нибудь выйдет боком.

Прошло несколько лет после гибели Бориса Эйтановича, и Инна Рафаиловна начала понемногу приходить в себя. У нее уже появился новый круг знакомых, со многими из которых она работала в институте. Это были прекрасные люди, но пока был жив муж, она с ними общалась только на работе. Круг ее друзей тогда замыкался на сослуживцах мужа, которые сейчас от нее отвернулись.

Теперь Инна Рафаиловна решила на летние каникулы поехать с Ларисой в Пярну, куда они всегда ездили, когда был жив ее муж. Лето хоть и стояло очень теплое, вода в Рижском заливе была прохладной. Однако Инне Рафаиловне с трудом удавалось вытаскивать на берег посиневшую, с трясущимися от холода губками, но совершенно счастливую Ларису. Как-то, когда в очередной раз дочь категорически отказывалась покидать воду, к ним подошел интересный мужчина невысокого роста. Был он широкоплечий, мускулистый и походил на спортсмена.

– Здравствуйте, – улыбаясь Инне Рафаиловне, сказал он, а затем присел на корточки и, осторожно взяв Ларису за руки, очень серьезным голосом обратился к ней: – Я сейчас собирался угостить вас мороженным, но, если ты хочешь оставаться в воде, тогда я угощу только твою маму. Так что решай: холодная вода или холодное, но очень вкусное мороженное.

– Мороженное! – Махнув головкой и взяв протянутую мужчиной руку, сказала Лариса и вышла из воды.

– Яков Ефимович, а лучше просто Яша, – представился мужчина.

– Инна Рафаиловна, а лучше Инна.

Оказалась, что Яша тоже приехал из Ленинграда, где работал в текстильном институте на кафедре физкультуры, а еще был тренером сборной Ленинграда по легкой атлетике.

– А я преподаю латынь в медицинском институте и подхалтуриваю литературной обработкой дубляжа иностранных фильмов.

– Значит, мы с вами оба халтурщики, – засмеялся Яша.

Смех у него был настолько радостный и искренний, что Инна подумала, что будет не против встретиться с ним еще раз. Они и встретились. И не один раз, а каждый день. Вернее, встречались они утром, а расставались поздним вечером, когда уже надо было укладывать Ларису спать. Яша не мог не понравиться Инне. Помимо того, что имел интересную внешность, он умел неназойливо ухаживать, был очень открытым и вместе с тем не болтливым. Инна спросила, воевал ли он. Да, воевал. Прошел всю войну шофером американского джипа. Единственное, что он рассказал о войне, – это то, что без этих джипов и американской тушенки они бы вряд ли выиграли. На вопрос, был ли он ранен, коротко ответил «да». Зато он очень подробно расспрашивал Инну о ее жизни: почему она выбрала латынь; тактично поинтересовался, где отец Ларисы. Ей нравился его такт и его скромность. Ей также нравилась его душевная щедрость и немногословность. А если все суммировать, то ей было с ним очень легко и хорошо. И даже больше: она уже начинала чувствовать, что не хочет расставаться с ним. Она была уверена, что тоже ему нравится. Женщины такие вещи чувствуют. Но что еще ее подкупило – его отношение к Ларисе. Он не отходил от нее, все время играл с ней, носил на руках, покупал игрушки и даже начал учить плавать.