Текст книги "Лавочка мадам Фуфур"

Часть III
Земля как снежный шар

Глава 1
Сон об уходящем поезде

Это был последний вечерний поезд. Дальше из депо шли только ночные составы – манёвреннее и короче. Четыре ночных маршрута охватывали весь Полис, поездам приходилось сворачивать с ветки на ветку, а потому в каждом было не больше трёх вагонов – чтобы суметь развернуться в маленьких тупиках и межветочных проездах.

Боялся немного, да.

Луна светила сквозь прозрачную, в дождевых разводах крышу станции, высвечивая металлические балки под потолком. Балки напоминали громадный крылатый скелет, словно над рельсами завис древний птерозавр.

Я нервно озирался, прогуливаясь по краю платформы и выжидая первый ночной поезд. Мысли путались. Когда отъехал последний вечерний состав, локомотив издал пронзительный гудок, и я подпрыгнул, едва не свалившись на рельсы.

– Осторожней! – визгнула красноволосая впечатлительная барышня рядом. Я дёргано рассмеялся и заверил её, что впредь, конечно же, буду более осторожен.

Аловагонный вечерний поезд наконец скрылся за поворотом, предоставив тоннель ночным составам. В тёмном жерле зажглись золотые огни. Скоро покажется следующий…

Я притаился за статуей матроса в конце платформы. Последний пассажирский вагон со свистом и грохотом проехал мимо, и ровно напротив меня остановился задний локомотив. В каждом составе их два – по локомотиву с обоих концов поезда. В детстве я думал, что это оттого, что конструкторы любят симметрию. Но отец объяснил, что два локомотива нужны, чтобы поезд мог мгновенно сменить направление на противоположное. Если бы «голова» была только одна, каждый раз в конце ветки её приходилось бы перецеплять: оттаскивать в конец состава, прицеплять заново… Мало приятного возиться с многотонным механическим чудовищем.

Я моргнул, отгоняя воспоминания, и заглянул в окно заднего локомотива. Полумрак; никого; слабо светятся диоды приборной доски.

Стараясь, чтобы рука не слишком дрожала, я скользящим движением провёл по двери. В ладони был зажат старый пропуск. Если всё получится, мне будет уже всё равно, засечёт ли меня Фуфур.

На секунду мне показалось, что дверь даже не дрогнула. Ну конечно, мадам не упускает мелочей, она давно дезактивировала мой пропуск… Что-то внутри оборвалось и заледенело.

Но я не успел отчаяться. Дверь мягко отошла, затем тут же пошла назад – но не быстрее, чем я проник внутрь.

Поток воздуха из тоннеля дохнул мне в спину и бросил в упругое кресло машиниста. Руки сами упали на пульт управления. Всё произошло так быстро, что тот, настоящий, машинист в другом локомотиве даже не успел открыть дверей для пассажиров. А значит, в первом ночном поезде, шедшем из депо, пока не было никого, кроме него и меня. И если он будет сговорчив, то останется невредим.

Не медля больше ни секунды, я вжал в панель стартовую кнопку, и поезд рванул в тоннель.

Угнать поезд. Думаете, самый авантюрный поступок в моей жизни? О нет. Боюсь, что нет.

Я гнал, не разбирая дороги. Бормотали динамики внутренней связи: ругался и призывал к порядку машинист. Вопил диспетчер: «Состав 120! Остановиться! Остановиться!» В унисон бухтела рабочая линия: «Состав 150, простой двадцать секунд», «Всем составам ускорение запрещаю» и всё такое. Целая симфония ночного монорельса… Но я не особо слушал. Мысли были громче.

Но всё кончается – кончился и тоннель. Поезд вырвался на открытый перегон, на Западный Зелёный; в какие дальние счастливые времена я ездил тут пассажиром! А теперь жизнь усадила в кресло машиниста. Ответственности не в пример больше… Но и обзор отсюда, знаете ли, куда великолепнее.

Передо мной неслись рельсы, листва привидениями обволакивала состав. От скорости перехватывало дыхание, стучали друг о друга коленки, но я всё равно поддал ещё. В динамике взвыл машинист. Я крикнул, толком не зная, куда целиться голосом:

– Прыгай!

– Дурень! – донеслось до меня через помехи. – Как прыгать на такой скорости?

– Сейчас будет река. Туда и сигай!

– Идиот, – проорал в ответ «коллега». – Останови поезд!

– Ничего я не остановлю. Я собираюсь нырнуть во временной коллапс. Так что лучше прыгай.

Так спокойно сказал, без нервов. И больше первого машиниста не слышал. Отметил краем глаза, как плеснула тёмная вода, взбурлили тысячи светлячков-отражений, скатились, дрожа на волнах, огоньки… Когда всё затихло, к берегу поплыл напуганный, обозлённый машинист, который всего десять минут назад допил в депо сладкий чай и распланировал наперёд, чем займётся после смены. Что ж, я слегка запутал ему ночку. Но жив, и хорошо. Больше я о нём не думал. Мне, в конце концов, целую жизнь запутали – так, слегонца.

⁂

– Вень.

– Мм?

– Отвлекись на минутку?

Дело было пару недель назад. Я сидел на диване, перебирал фотографии. Вениамин прямо на полу копался с новой игрушкой – паяльной станцией. Пожар устроить не боялся – у него ж природная способность концентрировать влагу…

– Чего тебе, Антуан?

– Серьёзный вопрос.

– Ну валяй.

– Может, чаю?..

– Если вопрос серьёзный, – невнятно из-за отвёртки в зубах пробормотал друг, – зачем тянуть?

Он выглядел так смешно: из кармана торчали первокрылья, коленки в пыли, а в волосах застряла серебристая стружка. Сказочный подмастерье…

Словно занося молоток над стеклянной мозаикой, я открыл рот, чтобы выпалить всё о «белой дыре» и о плане Фуфур. Но Веник вдруг вскинул руку:

– Погоди, погоди. Давай тогда уж чаю. Чай не пьёшь – какая сила…

– Чай попил – совсем ослаб, – со вздохом подхватил я. – Вень, не могу больше. Наливай себе, если хочешь. А Фуфур хочет, чтобы я тебя закинул в будущее.

– Чего-о?.. – У друга некрасиво отвисла челюсть, и он на миг стал похож на бабуина. – В будущее?

– Она уже запустила ветвь времени, в которой склеила все реальности, все альтернативы, все уровни ощущений. Хочет проверить, что там будет дальше. И хочет, чтобы это сделал ты.

– Я-то думал, она по тебе маньячит, – озадаченно пробормотал Веник. Почесал отвёрткой в затылке, прошлёпал к чайнику, молча набрал воды. Щёлкнул клавишей. Почти тотчас сквозь стеклянные стенки стало видно, как по воде побежали голубые, синие и бирюзовые пузырьки. Вскипая, они становились всё шустрее, прибивались к крышке чайника, фырчали, суетились. Совсем как мы под колпаком у Фуфур. Она всё нагревает, всё нагнетает. Скоро-скоро всё закипит…

Надо сказать, Веник отнёсся к новости куда спокойнее, чем я ожидал. Но я ведь ещё не всё сказал…

– Веня. Я не всё сказал. Она хочет, чтобы в это будущее тебя забросил я.

– О-о-о… Прикольно…

– Веник, ты не въезжаешь. Ты там сойдёшь с ума.

– С чего бы это?

Кажется, его забавляла, даже вдохновляла мысль побывать в будущем. Я впервые с досадой подумал: жалко, что он не умеет считывать невербальный поток. А то бы вывалил сейчас на него все картинки, и норм. И можно не париться с объяснением…

– Сейчас, погоди… Я хочу её процитировать. Так до тебя лучше дойдёт. Погоди, я шагну назад, до момента, когда она мне это сказала… Тридцать секунд, ладно? Налей себе пока чаю.

Несмотря на ситуацию, я всё-таки насладился растерянностью, восхищением и чуточкой зависти на его физиономии, прежде чем попал в прошлое. Выслушал там монолог мадам насчёт жуткого будущего и вернулся обратно.

Веник успел только достать из сушилки кружку – всё ещё опупелый, спросил:

– Ты в прошлое мотался, да?

– Да, – скромно ответил я.

– Офигеть… Выглядит это… – друг покрутил рукой с пустой чашкой, подбирая слово, – офигенно. Офигенно. Взял – и растворился в воздухе. Ещё и в прошлое слетал.

– Ну да. Впечатляюще, наверно. Но ты послушай, что сказала мадам Фуфур… Я думаю, это тебя впечатлит ещё больше… – И, глядя в окно, я воспроизвёл, стараясь скопировать даже интонацию: – Она хочет объединить все пространства, все альтернативы и все времена. Хочет, чтобы мир, время, реальность, пространство оказались единым измерением. Чтобы всё, что нас окружает, – наши желания, возможности, мысли, эмоции, поступки, альтернативы, последствия, будущее, настоящее, прошлое, – всё это было не тысячью нитей, а одной-единственной. Она хочет свести весь мир к одной точке, к снежному кому, в котором сплетено всё. И уже из него, как из зерна, разовьётся новая Вселенная: упорядоченная, мультизадачная, бесконечно правильная и предсказуемая, полностью корректируемая. С её точки зрения – совершенная.

Веник глядел вдаль, бессмысленно и спокойно.

– Вень?..

– А что в этом плохого, Антон? – без всякого выражения спросил он.

– Веник! Ты чего?! Это же абсурд! Финиш!

Он разжал пальцы, и прозрачная стеклянная кружка полетела на пол. Разбилась с ласковым треньканьем. Вениамин даже не опустил головы.

– Мне кажется, это прогресс, – тихо ответил он и наконец взглянул мне точно в зрачки. Из глубины его тёмно-зелёных глаз на меня смотрела мадам Фуфур.

Я вскрикнул.

Он медленно пошёл на меня.

– Веник! Веник, очнись!

Он не стал нападать, подкалывать, драться. Он даже не дотронулся до меня. Просто попросил:

– Давай прямо сейчас.

– Веня. Не надо. Я не буду этого делать. Это не ты сейчас говоришь. Это она.

Я отступал, пока не уткнулся спиной в диван.

Мадам Фуфур смотрела на меня глазами моего лучшего друга. Говорила его голосом. Его устами просила закинуть его в будущее. Что ещё мне осталось в этом мире?..

– Вы нарушаете уговор, мадам Фуфур, – срываясь, горько выкрикнул я. – Я отработал свою часть. Я пришёл к вам, я учился у вас до тех пор, пока вы сами меня не отпустили. Вы обещали не трогать моих друзей…

– Давайте разделаемся с этим поскорее.

– Веник-Веник, – прошептал я. – И как ты не заметил, как она тебя окрутила?..

– Вы тоже не заметили, Антон, – ответила мадам.

Я отвернулся. Глухо произнёс:

– Я не знаю, как сделать это. Как отправить его в ваш снежный ком. Я никогда не шагал в будущее.

– Ничего сложного. Тем более для моего ученика. – Фуфур усмехнулась, вдохнула, выдохнула и выпалила: – Вам достаточно подумать об этом. Подумать, что хотите сделать шаг вперёд. Но подумать как бы от его лица.

– Что ещё за штучки?!

– Попробуйте, Антон. Я уверена, у вас получится.

– Почему я должен вам подчиниться? – резко развернувшись, крикнул я.

Передо мной стоял Веник – жалкий, с пустыми глазами, как кукла.

– Почему?! Вы отобрали у меня всё!

– Ещё нет. – Марионетка Вениамин разомкнула губы и оскалилась в скользкой, несвойственной ему змеиной улыбке. – Ещё нет… У меня всегда найдётся на что надавить в вашем мягком сердце. Я умею быть каменной. А вот вас предпочла этому не учить… Как и многому, многому ещё. Вы же не знали, что я могу стать человеком, не притворяясь им? А я могу. Подумайте, сколько людей есть на свете. Я могу стать ими всеми. И вы никогда не отыщете ни старых друзей, ни новых.

Я со стоном закрыл глаза. Преодолевая себя, взял Веника за руку. Мы редко касались друг друга; разве что случайно. Я даже не знал, что у него такая мозолистая, шершавая ладонь.

Представил, что шагаю вперёд. Так же, как назад, только вперёд.

– Прости, Венька…

Он обмяк. А когда я открыл глаза, его уже не было. Он был там – в белой дыре сотворённой Фуфур многослойной Вселенной.

⁂

Поезд нёсся сквозь сухие одуванчики, сквозь начавший накрапывать дождь, сквозь огни Полиса. Ветер сдувал с сердца горечь. Совершенно некстати (а может, наоборот) мною медленно овладевало чувство безграничной удали и удачи. Я вёл угнанный поезд к временной петле! Вряд ли в мире есть кто-то другой, кто может похвастаться подобным.

Открытый перегон кончился, и вокруг снова замелькали тёмные, затянутые паутиной проводов стены тоннеля. Свет фар бился об них, разбрызгивая искры о сверкающий мрамор. Я не глядел на карту, вмонтированную в панель управления, но чувствовал: до станции «Самурайский глаз» недалеко.

Вскоре тоннель резко пошёл вниз. Поезд помчался ещё быстрее. Стены кабины завибрировали – от скорости, от бьющего в них ветра… но не только. Я ощутил, как вокруг забилось время. В какой-то момент пространство зарябило, и приборы сошли с ума, размахивая стрелками и качаясь рычагами. Меня замутило. Знакомый чугунный шар ударил изнутри затылка и прокатился по черепной коробке.

Но это значило только, что я близок к цели. И теперь я совсем не боялся. Совсем. Я вспомнил песню из прошлого про деревянную статую на носу корабля. Эта песня напоминала солёную, оранжевую и ветреную весну. И вот сейчас внутри меня было так же: качка, свежесть, соль, бушующие ветры и ощущение свободы. Свободы. Свободы! Вот в чём дело! Я наконец-то чувствовал себя свободным в этом несущемся вне времени поезде…

О да… Я был статуей на носу корабля. Либо сумею сделать то, что задумал, и вернусь в родной порт, либо разобьюсь на бешеной скорости. Но Фуфур не достанет меня ни так ни так. Ей никогда больше не добраться до меня. Никогда.

И я издал ликующий вопль, и только сделал это, как поезд встал – огромная махина металла просто застыла как вкопанная. Меня бросило на приборную доску, и щекой я вызвал целый веер сигналов: взвизгнули динамики, а фары выдали радужную какофонию и остановились на светло-зелёной прерывистой индикации.

Не описать, какая пучина разверзлась внутри. Но снова, не успел я кануть в мутные воды отчаяния, как поезд тронулся вновь – но уже в другой реальности, в другом времени, по другую сторону временной петли.

Я подумал, что похож на человечка из компьютерной игры: он падает с большой высоты, ныряет в неведомые моря, несётся по рельсам навстречу поездам, выпрыгивает из горящих машин, и, кажется, в его лице не вздрагивает ни один мускул. Его нервы железные, его чувства нулевые, его лицо из картона.

Может быть, я становлюсь таким же.

⁂

Но так или иначе поезд нужно было вести, а то ещё непонятно, в какие глубины его занесёт по ветвящимся рельсам времени. Я дал круг по Полису, немного попетлял и двинулся к следующей знакомой мне временной петле – неподалёку от моего старого дома, где я жил ещё с матерью.

Там повторилось всё то же: набор скорости, резкий сброс, стоп, дрожь и новая ветка реальности. А дальше ехал уже по наитию, полагаясь на интуицию и полузабытую, единожды виденную карту временных коллапсов, что как-то ранним утром другой жизни притащил в кухню Веник.

Я сделал ещё три или четыре кувырка, вышел на Пояс Полиса – окружной маршрут, опоясывавший весь город, – и снова двинулся к «Самурайскому глазу». Там я планировал окончательно запечатать состав в кокон из временных помех, а затем вывести на окружные рабочие пути в окрестностях Полиса, которые тянулись аж до технических озёр. Если учесть разветвлённую, словно корневая система, сеть запасных, отладочных и роторных рельс, я мог бы кружить тут долго, очень долго. Столько, сколько понадобится.

Наконец я вывел поезд в широкое открытое поле по пути к первому озеру. Назад с катастрофической скоростью убегали огоньки Полиса, впереди стояла тьма и брезжили только болотные светляки. Я прореза́л эту тьму фарами около получаса; затем зазеленел и распустился рассвет.

Наверное, это было самым красивым, что я видел в жизни: тонкий, одинокий розовый луч упал на лобовое стекло из далёкой небесной дали, а за ним каскадом опустились на землю нежные, точно пионовые лепестки, полосы. Чуть погодя сверху легло прозрачное золотое покрывало, и под финал насыщенный алый свет брызнул отовсюду, слепя глаза и отскакивая от стёкол десятками искр.

Зазвенел будильник.

Я машинально протянул руку, чтобы его отключить.

Вот и конец сна.

Я знал, что сплю. Наяву такого не бывает. Сейчас встану, соберусь и пойду на работу.

Протянул руку – свет всё ещё слепил глаза, – но вместо будильника нащупал только регулятор скорости; он звенел, сообщая, что скорость стала почти предельной. Я повернул рукоятку, и поезд понёсся ещё быстрей.

Глава 2
Встречи на ходу

Ракушка быстро семенила вдоль рельс, потом перешла на галоп и, наконец, тяжело побежала, помогая себе крыльями. Из бирюзовой сумки, мотавшейся у неё на брюхе, тревожно таращился Тоша. Я вдруг заметил, какие у них одинаковые глаза: крупные чёрные смородины с точечками бликов.

Я как мог вытянул навстречу драконихе руки, но она катастрофически не успевала за поездом. А выпрыгнуть я не мог. Даже за ней. Потому что если выбирать между друзьями и питомцами…

Как же я устал выбирать.

Я высунулся с платформы почтового вагона почти по пояс, зацепившись носками кроссовок за какие-то железяки, всё-таки ухватил Ракушку за лапу и изо всех сил потянул на себя. Она отчаянно пискнула, взмахнула крыльями, взмыла на уровень грохочущей платформы, я гакнул, втянул её, и мы комом повалились на грязный холодный пол, запруженный стаявшим снегом.

Не дав им опомниться, я поволок драконов внутрь, в тёплое купе, защищённое толстыми стенами от ветра и лишних временных токов. Мы были уже довольно далеко от Полиса, я надеялся, нас не заметили; конечно, Ракушка – дракониха приметная, но ведь не так уж много народу шляется по слякотным полям между пригородами Полиса и посёлками у технических озёр. Ещё меньше людей способны узреть окутанный сонмом временных петель поезд.

Зато вот драконы – способны.

⁂

Уже внутри, в густом драконьем свете, я наконец осмотрел обоих питомцев. Да что там осмотрел – просто стиснул Кушку изо всех сил. Изо всех своих сил.

Зажатый между нами Тоша коротко пискнул. Если бы не это, я бы ещё долго не отпускал своих драконят.

– А к вам привязываешься куда сильней, чем прописано в документации, – хрипло пробормотал я.

Ракушка грустно кивнула, но на долгие сантименты поскупилась: указала глазами на Тошу, который красноречиво потирал лапой живот.

– Намекаешь, что пора лопать? Я тоже проголодался. Пойдёмте. Как в старые добрые времена…

Мы забрались в дальний угол почтового вагона – удивительно, как он вообще оказался в ночном составе. Я устроил там нечто вроде жилого отсека: матрас, груда одеял (ночами морозило невероятно), фанерный ящик в качестве шкафа и прочей мебели.

Накрыв ящик салфеткой, я выставил на него глубокие пластмассовые миски. Драконы уселись вокруг импровизированного стола, пощёлкивая хвостами и выжидающе глядя на меня – бестолкового хозяина. Тоша пару раз клацнул когтями по фанере, но Ракушка одним грозным взглядом быстро пресекла баловство. Я искоса поглядел на драконёнка: искал сходства и различия с тем Тошей, которого знал.

Из другого угла вагона – холодного и нежилого – приволок пакет копчёностей, рыбный пирог и коробку апельсинового сока. Питомцы накинулись на это угощение с поистине драконьим аппетитом. Когда Тоша, объевшись, сыто отвалился на маму, я не выдержал и достал из заначки блестящую коричневую коробку.

Кажется, Ракушка узнала запах. Это был аромат нашего прошлого. Такого спокойного и беззастенчивого, такого безрассудного, уютного и беспечного… Тогда за окном вилась искусственная метель, и так сладко пахла густая ёлка в углу эльфийской кафешки…

Я вынул из коробки синабон и протянул Куше. Сказал бы, что в этот момент прочёл в её взгляде ностальгию, – если бы был уверен, что драконы способны испытывать это чувство.

Она помедлила, глядя на меня совершенно по-человечьи. Потом разодрала булочку и скормила малюсенький кусочек сыто сопевшему Тоше. Ещё один кусок съела сама. А последний, сахарно-карамельный, с густым сливочным кремом сбоку, отдала мне. Профырчала что-то на драконьем. Я не разобрал – сказывался недостаток практики; но и не надо было. Во-первых, теперь я считывал невербальный поток и без всякого кофе. А во-вторых… Несложно догадаться, о чём могут думать ручной дракон и его хозяин, встретившись после долгой разлуки.

Но встреча обещала быть краткой: уже через три часа мне следовало высадить обоих драконов в бункере-заповеднике, устроенном незадолго до того, как мне пришлось отправить Вениамина в будущее.

⁂

Запланировал я бункер как убежище для друга на случай, если он вернётся не в своём уме. Думал, засуну его туда, подальше от лап мадам, пережду, а там уж разберусь, как привести его в порядок.

Через сутки после нашей последней встречи – когда так и не удалось выпить чайку́, – мне пришло письмо от мадам. Оказывается, она, как и обещала, сняла с его чипа резервную копию. Больше того – к письму был приложен корректор. Фуфур писала, что просит от меня только отчёта по возвращении Вениамина, – планировалось, что я верну его через месяц. И всё – в остальном она от Веника отказывалась и зарекалась с ним играть. Что ж… Я был бы рад окончательно вывести его из нашей дурной партии, но полагаться хоть в чём-то на эту мадам? Нет. Я и так слишком, слишком от неё зависел. Весь мир слишком от неё зависел! Не стоило добавлять к этому довесок в виде сумасшедшего Веника.

Так что я покрепче спрятал корректор и постарался устроить своё собственное автономное убежище. Воспользовался кое-какими инструкциями от рабочего бункера и знаниями, полученными от Фуфур: хоть какая-то польза.

Снаружи убежище походило на обыкновенный кривой сарай – плотницкие навыки у меня так себе. Зато внутри всё было устроено так, что бункер огибали любые шаги и перемещения. Это был сарай-вакуум. Запретная и невидимая зона посреди шахматной доски, обе армии на которой единолично возглавляла Фуфур.

Я принял все меры предосторожности, ухищрялся как только мог, чтобы она не узнала о том, чем я занимаюсь. И в результате этих попыток открыл и освоил ещё один весьма небесполезный раздел невербальной науки: весёлые подставные картинки. Такое название я дал ему на правах первооткрывателя. Суть заключалась в том, чтобы запутать потенциального считывателя вербального или невербального потока: выложить фальшивые картинки поверх настоящих мыслей. Главное тут было – соблюсти баланс в деталях. Переборщишь – будет неестественно. Нарисуешь воображаемую картинку слишком скудно – сразу станет понятно, что всё враньё. Но я напрактиковался; без ложного хвастовства скажу, что в деле невербального рисования я стал настоящим докой.

Чем-то это было похоже на иллюзорные капсулы, только более поверхностные. Например, мои картинки никак не могли замаскировать молоко под кофе. Зато для них не требовалось никакой подготовки: зажмурился, представил – и готово.

⁂

За воспоминаниями о сарае я не заметил, как Тоша уснул. Его посапывание постепенно наполнило вагон тихим, детским уютом. Во сне дракончик начал мягко светиться.

– Взрослеет? – поглядев на него, спросил я у Кушки. – Начал светиться…

Она кивнул, вздохнув; всколыхнулись на спине рыжие крылья.

– С ним что-то не так?

Ракушка ответила на драконьем, и на этот раз я приложил все усилия, чтобы разобрать, что она сказала. Выходило, что Тоша рос, но слишком медленно, – видимо, пребывание во временной петле не прошло для него даром. Обычно маленькие драконы начинают светиться и излучать тепло уже на второй-третий месяц; Тоше было куда больше, но он только-только начал отогреваться.

Небольшой экскурс: все драконы по своей природе – холоднокровные ящеры. Но со временем их внутренний огонь разгорается и разогревает их изнутри. Потому-то они и способны на драконье волшебство: излучение света и тепла. Если бы не эта способность, молодняку пришлось бы туго: хорошо, если это домашний или служебный дракон, о котором заботятся люди. Но если это дикий дракончик где-нибудь в горах или в поле, а его родители не могут отогреть его в первые недели, выживет он вряд ли. Будет хворать, хиреть, и в конце концов слабый внутренний огонёк угаснет. Как-то так…

…Поезд ехал, Тоша спал, Куша тоже начала задрёмывать.

– Отдохни, – попросил я. – Я не знаю, насколько надёжно будет в убежище. Вдруг вам придётся снова идти. Убегать…

Мне было так стыдно. Я кое-как, на время, спрятался сам, но не мог ни защитить драконов, ни уберечь друга. Да я, кажется, вообще приносил в этот мир только хаос…

⁂

Когда мой поезд-без-конечной-станции завернул за гряду холмов, вдалеке показались первые огни; скоро пора высаживать драконов.

Ракушка замерла на краю платформы – настороженная, напружиненная – и смотрела на бегущие из-под колёс рельсы. Из сумки на её животе выглядывал сонный, недовольный Тоша. В небольшом рюкзачке за спиной драконихи звенели бутылки и банки: я наложил ей всё, что только отыскал в запасах. Не уверен, что драконы едят паштет и пьют кефир, но кто знает… Я как-нибудь перебьюсь и кофе, не впервой. А наши питомцы – непонятно, что с ними будет дальше. Если всё пойдёт так, как я задумал, то они благополучно пересекут поле, доберутся до убежища, и уже завтра к ним нагрянет Иляна. А потом подтянемся и мы с Вениамином. И всё. И пусть весь мир рухнет – через несколько лет или несколько недель – или не рухнет, а сплетётся в крепкий клубок времени и ещё непонятно чего; пусть хоть что случится. Лишь бы Веник вернулся. Лишь бы отстала Фуфур.

Не знаю, что произошло с другом, когда он забрался в будущее. Не знаю, что с ним теперь. Не знаю, жив ли он. Несколько часов назад я вспомнил о кубиках связи – тех самых, что мы с Веником хотели, да так и не решились завести, а они с Иляной – решились. Конечно, это было в той ветке реальности, которая теперь безнадёжно затёрта, но вдруг, вдруг они пришли к этому решению снова, несмотря на то что так и не поженились?

Кубик связи – если, конечно, он был – мог бы стать нитью Ариадны, благодаря которой я вытащил бы Вениамина обратно. И единственный в мире человек, который мог иметь парный кубик, сейчас ждал меня на перекрёстке в часе пути от убежища, куда я отправил драконов. Наверное, следовало договориться о встрече в более отдалённом месте, но… Как вышло, так вышло. Я оставил Иляне весточку с просьбой ждать меня именно там. Если она получила сообщение, то уже должна была прибыть в назначенное место.

Поезд вынырнул на солнечный свет – с самого утра вокруг клубились тяжёлые тучи, – и я заметил вдали крошечную фигуру. Сердце дрогнуло. А минуту спустя я уже затаскивал Иляну на платформу, точно как Ракушку несколькими часами ранее. Что поделать, такой у меня нынче был дом на колёсах, без ступеней и крыльца… Когда она взобралась и отдышалась, то не стала дожидаться, пока я справлюсь с собой, а просто подошла и обняла меня, быстро поцеловав в щёку.

– Живой.

– Иляна…

– Антон. Антон-Антон… – она поглядела на меня рассеянно, одновременно радостно и грустно. – Найдётся у тебя поесть?

Вот так почтовый вагончик вторично превратился в столовую. И вновь, как в старые добрые времена…

– Просто день ностальгии, – с улыбкой протягивая ей посыпанный сахаром хлеб, сказал я. – Прости, больше ничего нет. Всё отдал драконам. Есть, конечно, кофе, но его не рекомендую.

Она рассмеялась, покачала головой. Я налил ей простой воды, а себе заварил очередной стакан кофейку. Пока меня не было дома, Фуфур позаботилась, чтобы в мой буфет проникли просто пожизненные запасы её чудесной арабики. Конечно, я взял их с собой. Старался себя ограничивать, но без её кофе наступала настоящая ломка: трясло, перекидывало во времени… А сейчас мне никак нельзя было терять контроль. Как только сумасшествие засылало ко мне своих гонцов, я делал глоток, и в голове прояснялось.

Кофе. Кофе. Ещё одно, за что я так благодарен моей милой мадам. Подсадила на свою арабику…

– А ты вообще-то в курсе, что последний глоток отменяет всё? – спросила Иляна, прожевав сладкий бутерброд.

– То есть? – весьма заинтересованно воззрился на неё я.

– Когда ты выпьешь чашку до дна, восприятие придёт в норму.

– Имеешь в виду, если я допью этот стакан, то снова стану нормальным, а не глюкнутым фу-кофеманом?

Иляна кивнула.

– Ошибаешься. Я заглушил уже десятки чашек кофе. И с каждым разом всё только хуже.

– Надо выпить чашку за раз, Антон…

– О! Тогда я точно свихнусь. Иляна, ты сама-то пробовала? Нет? Значит, просто не понимаешь, какая сверхчувствительность наваливается. Уже после первого глотка. Ощущаешь чужие эмоции. Видишь будущее на несколько секунд вперёд. Вместо привычного освещения – какие-то всполохи, всё мерцает… Ну и ещё по мелочи. И с каждым глотком всё сильнее, всё гуще… Я не осилю чашку разом. Я сойду с ума.

Что ей было ответить?.. Мудрая Иляна промолчала.

– Ладно. Ладно. Как-нибудь выкрутимся. Когда-нибудь это закончится…

– С учётом твоей способности шагать во времени верится с трудом, – с сарказмом пробормотала она.

Что ж, и мудрость порой отказывает. Ну, или такт.

– Илян, я хотел спросить тебя о кубике связи.

Она поняла меня сразу; значит, они с Веником как минимум говорили об этом.

– Да… Я ждала, что ты спросишь. Веня предлагал мне их настроить, да… Но я подумала – и он со мной согласился, – что кубик может попасть в руки мадам Фуфур. И тогда из средства связи он превратится в обоюдоострое оружие. Если кубик попадёт к чужому, ты никогда не сможешь быть уверен, кто на том конце…

Вот это-то мне в голову и не пришло. Зациклился на том, что Фуфур взяла под контроль всю ежедневную технику, и на этом успокоился. Но она, в отличие от меня, не забывала о мелочах.

– То есть кубиков у вас нет? – дабы окончательно убедиться, переспросил я.

– У нас нет наших кубиков.

– Ваших? Что значит – ваших?

В горле пересохло. Я был уверен, что угадал ответ и без всякого кофе.

– Вениамин оставил мне пару других. Один настроен на него. А второй… Антон, мне кажется, он хотел предложить настроить его на тебя. Ещё до всей этой заварушки. Но, видимо, не успел.

– Где его кубик? Вы как-то защитили его от Фуфур?

– Он же не парный, – грустно улыбнулась Иляна. – Даже если он попадёт ей в руки, она не сумеет настроиться на канал, не зная диапазона пары.

– Где кубик? – почти выкрикнул я.

Она молча достала его из кармана и на раскрытой ладони подала его мне. По одной из граней криво, наискосок бежала трещинка.

– Ты думаешь, я не пыталась найти Веню, отыскать хотя бы его эхо? Кубик глух. Глух.

– Как будто Веника нет?.. – шёпотом спросил я. Посмотрел на неё. И понял, что дело хуже.

Иляна прерывисто вздохнула, сглотнула и прошептала:

– Как будто его не было никогда. Ни эха. Ни звука. Антон, на том конце нет даже помех.

– А ты уверена, что это настроенный кубик? Ты ведь могла… ну… перепутать. Они ведь так похожи.

Она молча обвела пальцем едва заметные выдавленные в грани инициалы. «В. К.».

Мне вспомнилось похожее: буквы «И», «Л» на плоской перламутровой плашке корректора. Да, этот кубик Венин. Конечно, она не ошибалась.

«Как будто его не было никогда». Неужели я своими руками стёр лучшего друга? Стёр – отовсюду? Навсегда?

⁂

– Иляна, я могу попросить тебя приглядеть за драконами? Я отправил их в убежище.

– Что за убежище?

– Хроновакуум. Фуфур меня многому научила. Давно пора начать пользоваться…

Каким наслаждением было говорить вслух, не таясь и не шифруя!

Я рассказал Иляне, где находится мой сарай. Она слушала без улыбки.

– У тебя остались снежные шары? Пожалуйста, принеси парочку Тоше. Чтобы не скучал. Он же ещё ребёнок… А когда я работал над убежищем, мне было не до игрушек…