Текст книги "Лавочка мадам Фуфур"

Глава 19
Симпатичные мадемуазель. Часть 2 (Вениамин)

Вагон дёрнуло, меня бросило вперёд, и прямо перед носом оказалось её лицо. Широкий нос, светло-голубые глаза, длиннющие ресницы, тёмно-рыжие волосы из-под шапки.

– Девушка с рыжими волосами, дайте ваш номер?

Она загадочно улыбнулась – словно мы были знакомые-заговорщики – и приложила палец к губам. Потом выудила из нагрудного кармашка шёлковую ленту с номером и подала мне.

Я взял ленту, церемонно кивнул и попытался встать. Поезд услужливо тряхнуло снова, и я отлетел обратно. Девушка с болгарским или хорватским именем Иляна хихикнула, раскрыла блокнот и больше на меня не смотрела.

Я вышел на следующей станции. Все мысли по пути к тоннелям D6 были только о ней.

С одной стороны, я был совершенно уверен: это не случайно. Совершенно ясно – я стал жертвой направленной атаки. Она тонко подстроилась под мой эмоциональный фон и запустила пару-тройку импульсов симпатии.

С другой стороны… Ну что я мог поделать? Чтобы это состояние – колотьё в груди, розовый туман в голове, ватное тепло по всему телу – развеялось, нужны были как минимум сутки. Прийти в себя было бы лучше в тихом, спокойном месте, но мне предстояла погоня за дракончиком в лабиринтах подземного монорельса, и откладывать это было никак нельзя – кто знает, куда ещё вздумается отправиться детищу нашей беспутной драконихи. Надо ловить, пока след свежий…

Я шагал к замаскированному люку в подземку, но перед глазами прыгали рыжие волосы, зелёные пуговки, голубые глаза с искрами. Избавляясь от наваждения, я как следует проморгался и, видимо, ровно в тот момент проморгал Антона. Как выяснилось, он проник в подземные коммуникации тем же ходом, что и я, но почему-то добрался до места нашей встречи гораздо позже.

О том, что произошло после того, как он шлёпнулся мне на голову, вы знаете. А о том, что случилось, когда день спустя он усвистал на свидание, нет.

Да ничего там особого не было. Разве что мне понадобились почти сутки, чтобы разыскать Илянин адрес.

За это время я удостоверился в двух вещах. Первое: раз её адреса нет в стандартных общих базах, значит, она действительно не так уж проста – не каждому позволяется шифровать местонахождение квартиры и делать её ненаносимой на карты. Второе: если за эти сутки моё внезапное помешательство не прошло – а оно не прошло! – значит, дело действительно серьёзно. Не каждому удастся по щелчку влюбить в себя Вениамина Егоровича! А тут – сразу две барышни, да почти подряд…

Надо что-то делать. Надо с этой мадемуазель Иляной разобраться, пока я не наворотил дел. И так уже с Тони чуть не подрался… Надо что-то делать.

Самым простым было – найти её и всё выяснить.

Компьютер пискнул, призывая вытянуть из принтера листок с адресом. Я вынул. Посидел немного, всматриваясь в строки и наматывая на палец шёлковую ленту цвета хаки. Прижал её к горящей щеке, сунул бумажку в карман и решительно встал.

⁂

Иляна тоже жила в башне, и, судя по планировке дома, в её квартире тоже был балкон. Но я решил, что являться оттуда в первый же раз невежливо, и дисциплинированно вошёл через общий холл, раскланявшись с консьержем и учтиво пробормотав:

– Я к семье Камински.

Кажется, он меня даже не заметил толком.

За полторы минуты лифт взлетел почти под самую крышу. На площадке было прохладно: поддувало по ногам, а сквозняк из форточки шевелил волосы. Я задумался о то, что слово «шевелюра», должно быть, произошло от слова «шевелить». Стоял перед узкой двустворчатой дверью из коричневых квадратов, тупил и ощущал, как тает смелость.

Что я ей скажу? Вы меня одурманили? Я в вас влюбился? Вы кто такая?

Пока я размышлял, дверь сама открылась мне навстречу. На пороге стояла Иляна – со взъерошенными волосами, в красном свитере, закатанных джинсах и широких калошах на босу ногу.

– Вы кто такая? – пробормотал я.

– Я думала, вы навели справки, – рассмеялась она и посторонилась. – Проходите. Вы голодный?

Она сбивала меня с толку, эта рыжая девушка в галошах!

– Слушайте, я пришёл выяснить кое-что. Я у вас не займу много времени…

– Вы у меня уже почти сутки отняли, так что ещё чуть-чуть погоды не сделает. Проходите. У меня компот на плите, не хочу, чтоб убежал.

– Сутки? Это как?

– Атаковали сервер, пытаясь обнаружить квартиру. Не думала, что вы сразу вот так напролом пойдёте… Думала, позвоните сначала. Но вы решительный, по-видимому. Это здорово.

– Так это из-за вас я так долго провозился?!

Она пожала плечами и виновато улыбнулась:

– Не люблю, когда кто-то из чужих знает, где я живу.

Мы шли по длинному коридору, по обе стороны которого белели и темнели разномастные двери. Откуда-то спереди слышался шум льющейся воды и дребезжание крышки на кипящей кастрюле.

– Простите, не знал… Честно говоря, отсутствие вашего адреса в общей базе только раззадорило моё любопытство.

У входа в кухню Иляна остановилась, чтобы снять калоши. Вытащила из воздуха и вручила мне безразмерные гостевые тапки.

– Мне следовало подумать об этом. Особенно зная, с кем имею дело.

– Вы меня знаете?

Компот на плите весело фыркнул и сбросил крышку. Иляна с оханьем бросилась к кастрюле, не услышав моего вопроса – или предпочтя не услышать. Когда она управилась с локальным клюквенным потопом, то налила мне целый стакан и предупредила:

– У меня ещё есть котлеты и жареная картошка. Могу разогреть.

– Я не против. Но меня и так упрекают в том, что я много жру.

– Кто это вас упрекает?

– Читатели.

– Пишете книги?

– Не книги. Научные статьи. Пока в основном распространяю через самиздат. Материалы, связанные с махинациями с чиповыми платежами, в официальных научных кругах, знаете ли, не в почёте… А мне жаль тратить время на вычитку распечаток, и обычно я делаю это за обедом или по утрам. И вот у меня то джем на уголке страницы, то пудра от пончика, то соус… Читатели потом жалуются.

Иляна хихикнула, как тогда в вагоне монорельса, и я заметил, что два передних зуба у неё чуть-чуть выпирают вперёд, как у белки.

– Ну, сейчас-то у вас нет ни статей, ни читателей. Только собеседник.

– Ага. И мне нужно с вами обязательно кое о чём побеседовать. Тот эпизод в поезде – Иляна, скажите, это правда был импульс?

– Какой импульс? Какой поезд? Я до обеда на серьёзные темы не разговариваю!

Вот так вот пошли котлетки, картошечка, пирожные с кофейком и клюквенное варенье.

– Слушайте, вас не смущает, что вы кормите у себя в кухне незнакомого мужчину?

– Нет. Разве что слегка. – Она подлила мне ещё кофе, пододвинула сахар. – Так что можем познакомиться. Как следует, я имею в виду. Меня зовут Иляна.

– Я знаю. – Я оглядел её руки, но кольца не нашёл и пояснил: – У вас на пальце было кольцо, когда мы встретились. С вашим именем.

– Да. Бабушкин подарок. А вас как зовут?

– Я – Вениамин. Но почему-то мне кажется, что вы тоже это знаете.

Она пожала плечами и сделала большие глаза.

– Знаете, у девушек есть великолепное право отнекиваться, не объясняя причину.

– Иляна, я начинаю что-то подозревать.

– Только начинаете? – невинно поинтересовалась она, сметая крошки.

Я не выдержал и расхохотался.

– Похоже, вы страшный человек, Иляна! Всегда сумеете уйти от вопроса!

– Род занятий обязывает, – вздохнула она. – Ладно, Вениамин. С вами очень приятно, но мне пора на работу.

– Что, вот так безапелляционно выгоняете?

– У меня смена с двух дня до десяти вечера. Если хотите, приходите позже. Этак к пол-одиннадцатому.

Я поперхнулся:

– Вот так вот? Без экивоков?

– Хотите с ними?

– Нет!

– Ну и приходите. Нам будет о чём поболтать.

Иляна убрала со стола посуду и с улыбкой выставила меня вон.

…В подъезде ощутимо пахло кошками и нагретыми углями для кальяна. Сквозняка больше не было. В лифте оказались золочёные поручни и запачканное краской зеркало. Консьерж кивнул мне головой в красной форменной шапке и выпустил на улицу, по которой был разлит восхитительный зимний аромат свежего снега, инея, хрустящей льдистой корки на лужах и горячего хлеба из магазинчика на первом этаже.

Я только теперь понял, как был напряжён. Да что ж это такое! Неужели и правда втюрился? Да вроде бы нет… В голове до сих пор сахарная вата, но сердце-то не ёкало…

Я встряхнулся и отправился на работу. Следовало как-то скоротать время до половины одиннадцатого.

⁂

– Шш! Бабулю разбудишь! – зашептала Иляна, встречая меня у дверей. – Хорошо, что не позвонил, а постучался…

– Бабулю?..

– Ну да. Она в дальней комнате. И если она тебя обнаружит, то возьмёт в оборот нас обоих. Не шуми!

Иляна обитала в большой квартире на десять комнат, где, по её словам, все жильцы так или иначе приходились ей роднёй. Мать, отец, дядя, сёстры, племянница с ребёнком, отчим, троюродный брат с женой и сыном, эксцентричная бабушка-цыганка в самой большой комнате. Пожалуй, именно присутствие в квартире последней объясняло то, что позже я назвал илянским оккультизмом: феньки, флакончики с маслами, сухие цветы, руны в пёстром мешочке, исписанные вязью карты, цветные гранёные камни, ленты, кольца… Было в этом что-то хаотичное, что-то манящее.

На комоде у неё стояла целая вереница стеклянных снежных шаров, мал мала меньше, словно матрёшки. Она переворачивала их по очереди, высчитывая нужный интервал, и от этого снег в них шёл и слаженно, и в разные стороны одновременно. Иляна говорила, что это похоже на параллельное время, которое состоит из одного и того же вещества, но складывается в совершенно разные узоры: всё зависит от того, когда запустить механизм.

В самом крайнем шарике снег шёл не вниз, а вверх, и почти отвесно. Я спросил её: что это? Иляна ответила, что и сама не знает точно, – последний шарик коллекции был бракованным, с крупной трещиной на стекле; она отдала его в мастерскую, трещину заклеили, но с тех пор снег в шарике шёл вертикально вверх.

– И это тоже время? – пряча за усмешкой живой интерес, спросил я.

– Ну разумеется, – ответила она. – Время, точно такое же, как и остальные времена, только запущенное синхронно. Оно не может сложиться в другую картинку, ведь у него нет даже секунды на раздумье. Единственное, что остаётся, – повторять оригинал в отражении. В его матрице снег падает вниз, а в нём – поднимается вверх. Ничего удивительного.

Иляна так спокойно и так уверенно объясняла все странности, что в конце концов я даже начал ей подыгрывать. За окнами стремительно чернело вечернее небо, а мы раскладывали пасьянсы из снежных шаров, смешивали времена и баловались, устраивая асинхронные снегопады или совершенный снежный хаос. Иляна смеялась совершенно невероятно: серебряным смехом, по звуку – россыпью гранёных льдинок.

И всё это – её громадная квартира, её смех, вся эта чехарда со знакомством – запомнилось мне, словно вечная метель игрушечного мира.

⁂

В двенадцать Иляна заявила, что заварка дошла до нужной стадии, и отправилась в кухню. Пока она грела кипяток и стаскивала на поднос закуски к чаю, я глазел на калейдоскоп огоньков у неё под потолком. Эта световая карта, такая необычная и многомерная, уводила потолок в неведомую высоту и мучительно остро о чём-то напоминала. О чём? Я вспоминал и вспоминал, пока не бросил взгляд в окно и не понял, что огни на потолке – это точное отражение огней Полиса, видимых из её квартиры.

– Как ты это сделала? – с восхищением спросил я, когда Иляна вернулась.

– Само собой получилось. Я развешивала гирлянды-ночники, а потом вдруг оказалось, что пара штрихов – и сетка станет похожа на Полис.

– Так это твои ночники?..

Она сгрузила с подноса два стакана чая и две пластмассовые мисочки с каким-то воздушным десертом. Я, в свою очередь, вынул из рюкзака вафельный торт с малиновым конфитюром.

– Почему именно такой? – с любопытством поинтересовалась она, изучая упаковку.

– Потому что девушки, которые вращают время с помощью снежных шаров и выстраивают у себя на потолке городские карты, любят исключительно малиновый конфитюр.

Уже гораздо позже (всё от той же бабушки-цыганки) я узнал, что малиновый конфитюр (не джем, не варенье, а именно конфитюр!) – любимое лакомство Иляны ещё с детства. Я даже не удивился.

– Уж не ведьма ли ты? – только и спросил я, угадывая в полутьме выражение её лица.

Она покачала головой, и вдруг в её районе вырубили электричество. Огоньки на потолке погасли, и в окно мы увидели, как целый квадрат Полиса ухнул в темноту. Окраины светились по-прежнему, а янтарный кусок центра погас. А мы – мы оказались в средоточии этой тьмы.

Поднапрягшись, я вытянул свет из далёких фонарей, сгустил горсть воздуха и заставил его светиться отобранным фонарным сиянием.

– Уж не колдун ли ты? – не скрывая удивления и восторга, спросила она.

– Не колдун. Технарь.

⁂

Под утро нас сморило, и, чтобы не уснуть совсем, мы отправились готовить кофе.

– А если кто-то узнает, что я здесь? Если бабушка проснётся?

– А она уже знает, – улыбнулась Иляна.

– В смысле? Ты же сказала, что она спит. И что разразится грозой, если заподозрит, что ночью у тебя в гостях был какой-то вьюноша.

– И ты поверил? – откровенно рассмеялась Иляна.

– Ну… да…

Я даже растерялся, надо признать. Что за прелесть эти девушки-загадки!

– Кроме нас, в квартире вообще никого. Именно вчера случилось так, что все отбыли кто куда.

– А бабуля? – глупо спросил я.

– Бабуля на курорте. Интересует кто-то ещё?

– А они, эти кто-то ещё… Они вообще есть или ты их тоже выдумала?

Иляна помолчала.

– И да и нет, – наконец ответила она. – Я живу с бабулей и дедом. Больше в этой квартире пока никого.

– Но столько комнат!..

Кажется, это прозвучало не слишком тактично.

– Мой дед учёный. Часть комнат отдана под библиотеку, одна комната – моя, ещё две – их с бабулей. Плюс гостевые. В остальных дед… работал. Раньше.

– А чем он занимался?

Спросил и не пожалел: биография была занятной. Оказалось, дед Иляны по молодости за дерзость угодил на технические озёра, работал там на шарашке, потом был реабилитирован, но исследования, связанные с конденсацией и фильтрацией, не бросил и выпустил несколько научных трактатов на эту тему. Один из них даже стоял у нас с Веником в шкафу! Вот уж никогда бы не подумал, как тесен мир…

– …Особенно в апреле.

– Что-что?

– Дед говорил, что конденсация особенно сильная именно в середине весны, под апрель.

– Да-да, точно, я читал об этом! Особенно про случай с кодиумом.

– Ты знаешь о кодиуме?..

– Конечно. Кто о нём не знает? Весь Полис созвали на помощь. Я тогда был первокурсником…

– Как это – весь Полис? – нахмурившись, перебила Иляна. – Ты что-то путаешь, Вень.

От этого «Вень» у меня что-то перещёлкнуло внутри.

– «Код кодиум» – засекреченная операция. Туда даже на технические работы брали только тех, у кого была первая форма.

Я пораскинул мозгами. Первая-то форма у нас с Антоном у обоих была с самого поступления. Но о секретности в том деле и речи не шло.

– Иляна, мне кажется, что-то путаешь ты. Я был среди первокурсников-практикантов, которым посчастливилось, – я изобразил пальцами кавычки, – попасть на те ликвидаторские плёночные работы. И, насколько помню, об этом случае, конечно, не кричали, но и не прятали под грифом «Секретно».

Иляна покачала головой:

– Мы говорим о разных вещах. Наверно, ты имеешь в виду какой-то другой инцидент. Кроме того, дедушка работал на озёрах в молодости. Это было несколько десятков лет назад, Веня. Думаю, ещё до твоего рождения.

– Ладно, пусть так, – стараясь связать факты и замирая от внезапной догадки, лихорадочно кивнул я. – Пусть этот «Код кодиум» был спрятан так хорошо, что мы ничего не знаем. Но потом, позже, буквально семь-восемь зим назад, – ты слышала о ещё одном подобном нападении на эльфийскую фабрику? Ликвидаторы реальностей засы́пали в котлы порошок кодиума, он испарился и выпал над Полисом галлюциногенным дождём… Помнишь?.. Конденсат собрали на плёнку и слили в технические озёра.

В её глазах я встретил только недоумение.

– Это же почти невероятно, Вень. Порошок кодиума выпарился и выпал дождём… Как он ушёл в небо? Через трубы? Но ведь там стоят мощные фильтры. Кроме того, неужели отдел техконтроля ничего не заметил? Да и потом, ты говоришь, что конденсат с плёнки слили в технические озёра. Как внучка учёного-эколога, я тебе точно скажу: отходы и вещества, которые активно разрушают среду, – тот же кодиум! – так не оставляют. Их должны были заморозить и поместить под непроницаемый саркофаг до тех пор, пока активность не снизится до приемлемой в открытых условиях.

Совершенно запутавшись, я бросил спор. Ещё некоторое время мы проговорили о кодиуме, но постепенно разговор свернул на другое, за окном совсем рассвело, и у меня не осталось абсолютно никаких уважительных причин задерживаться у Иляны дольше.

– Ну что, Вень, тебя проводить? А то прямо неловко…

– Неловко?..

– Ну да. Ты ведь не просто так навязался ко мне вот так, без звонка, без всякого знакомства, с одним малиновым тортом. Думаю, ты хочешь спросить, не работаю ли я на мадам Фуфур, и никак не можешь подгадать момент. И вроде бы я тебе нравлюсь, и ты даже готов на несколько дней поступиться рабочими интересами, своим спокойствием и безопасностью, чтобы провести со мной ещё некоторое время – просто так, по-дружески.

Я два или три раза сглотнул. Помолчал. Ровно ответил:

– Да. Хорошо. Угадала.

Шаман из меня, конечно, никакой.

– Да я и не гадала…

– Ты работаешь на Фуфур? Почему-то сейчас я почти уверен, что ты скажешь «да».

– Почти. Сейчас не скажу, но несколько месяцев назад ответила бы именно так, потому что соврать, употребив активатор, сложновато.

Ну точно, шаман никакой. Она всё-таки распознала в торте активатор – добавку, которая помогает быть откровеннее любому, кто её употребит.

Давно мне не было так стыдно. Но надо было держать лицо.

– Значит, либо ты научилась обходить активатор, либо ушла от Фуфур.

– В точку оба раза.

– Ну, если я прав в первом, то как могу быть уверен во втором?

– Думаю, всё дело в том, что, кроме активатора, ты запасся умением ненавязчиво считывать эмоциональный фон.

– Ну, ты точно работала на Фуфур!

Разговор стремительно набирал обороты. Что за прелесть эти девушки-загадки!

– Но я так и не поняла, почему ты заподозрил меня в том, что я её агент!

– О, это самое простое. Тогда, в монорельсе, импульс симпатии был такой сильный, что я ещё полчаса верил, что всё по-настоящему. Даже спустя сутки толком не разобрался. Мне показалось, что просто так подстраиваться под нервные импульсы незнакомца – не самое простое занятие. А единственный, кому я интересен настолько, чтобы этим заморочиться, – это Фуфур. Сдаётся мне, она точит на меня зуб за… за одну статью. Самиздат, я же говорил… Ладно, не суть… Иляна, в общем, твой посыл был идеален, разве что чуточку чересчур силён – это-то меня и насторожило.

– Сколько слов, сколько слов! – всплеснула руками Иляна. – Подоплёка из импульсов, шпионские игры… Может быть, конечно. Но ты не подумал, что просто мне понравился?

Так мы с ней и познакомились.

Глава 20
Холостяцкая простуда

Весна властвовала в Полисе вовсю. Таял снег, оглушительно свистели птицы, солнце резало глаза и плавило последние сугробы. Ночами совершенно не хотелось спать. Пахло первыми ландышами и подснежниками, воздух был упоительно ароматен…

Прошло почти три месяца, но я до сих пор не признался Венику, что девушка, с которой я встречаюсь, – Катарина-Женевьева. А он… Он так и тянул с ней лямку неловкой дружбы: перезванивался, отмалчивался, кивал и с облегчением клал трубку.

– Почему ты не скажешь ей, что у тебя есть другая? – недоумевал я, тщательно маскируя злость. Веник только мычал в ответ.

Я жаждал разрешения этой дурной затяжной интрижки, но не сразу взял в толк, что сам вижу ситуацию полнее и потому мне проще. Я-то знаю, что у Кати есть я и у нас всё серьёзно. К тому же я в курсе, что у Веника есть Иляна и там всё решено ещё более твёрдо. С точки же зрения Веника, у него есть прекрасная, лучшая на свете девушка, с которой он хочет жить долго и счастливо, и есть подруга, которая могла бы быть его девушкой и, возможно, думает так до сих пор. У этой подруги никого нет, и, значит, он: а) как вечный идеалист, должен её поддержать; б) не может пока её бросить; в) по понятным причинам вынужден скрывать это от Иляны. И вот Веник страдал при мне открыто, я страдал при нём тайно, и, как в старой песне, выходило, что мы оба мучаемся с ним.

Всё чаще меня посещала мысль, что как человек, более полно владеющий информацией, начать рубить гордиев узел должен я. Вместе с этим я боялся потерять дружбу Веника и трусливо ждал, пока он сам отважится перейти Рубикон. В конце концов, он собирался сделать Иляне предложение. А честные люди (к каковым я в последнее время если и относил Веника, то себя точно не относил), имея за спиной сомнительные связи, подобным не занимаются.

⁂

В разгар весны мы поехали смотреть очередное новое Вениково жильё. Он собирался преподнести жилищный ответ своей невесте, как только она согласится быть таковой.

Это была крепкая квартирка в центре крепкой высотки – почти как у нас. До крыши далеко, до земли и того дальше, из окна – чудный вид на крохотный с высоты монорельс: свистят, блестя крышами, вагоны, гармошкой разъезжаются на станции двери, горохом высыпаются пассажиры. Этаж был такой, что в хорошую погоду можно было различить целых три станции: одна прямо под окнами, вторая – севернее километров на семь, а третья – западнее, по ту сторону самого крупного в городе тоннеля.

Договорившись о покупке, Веник сразу же набросал грубой, как холстина, защиты – пока тут было довольно неуютно, но по крайней мере безопасно. Потом, конечно, придётся кропотливо вплетать в защиту тонкие нити сигналок, перекрывать бреши отражающим слоем, штопать случайные дыры, чтобы не повредить охранную техносеть…

Когда мы вошли, в стылой угрюмой квартире немного повеселело благодаря импровизированному камину из старых газет, но в целом ощущение было пасмурное. Я был уверен, Иляна наведёт тут уют. Почему-то она представлялась мне полненькой, добродушной и очень смешливой девушкой. Я как будто видел её во всех подробностях, хотя ни разу не встречал лично – так же, как и Веник якобы никогда не встречал моей возлюбленной барышни.

Впрочем, какая мне разница. Честно сказать, даже думать об этом не хочу. Хочу спать. Эта весна такая запутанная, такая запущенная, такая быстрая. И от этого постоянно так хочется спать… Иногда у меня едва хватало сил удерживаться по эту сторону.

⁂

Вот так и проспал всё. Проспал момент, когда остался в квартире один-одинёшенек. Веник всё-таки съехал. И я никак не мог к этому привыкнуть.

Однажды вечером надолго застрял на базе: куда теперь спешить?.. Веньки дома нет, Кушка с детёнышем в драконьем санатории – долечивают почесун. Вышел на улицу около полуночи и тотчас клацнул зубами от холода. Днём было по-летнему жарко, и я выскочил в одной рубашке…

Придя продрогшим, как цуцик, выпил чаю с малиной, постоял под душем, проглотил аспирин в надежде задавить подступающую простуду. Но, увы, не преуспел.

И как же наутро было погано! Раскалывалась голова, давило на грудь, болело горло. Я дозвонился до Веника, занятого хлопотами обустройства, и сиплым голосом выпросил предупредить на работе, что ближайшие пару суток я не в строю. Веник обещал прислать с курьером еды и лекарств, а попозже заглянуть проведать.

Весь этот день я, доблестный технарь, провалялся в кровати. Хотелось читать, но болели глаза, и совершенно не получалось сосредоточиться. Хотелось есть, но вставать с постели было затруднительно. Хотелось спать, но вспышки головной боли вышвыривали из дрёмы. Время текло, дело шло к вечеру, и я, хрипя, клевал носом, когда наконец позвонила Катя. Я сглотнул и постарался приветствовать её как можно бодрее. Но она поняла всё сразу – может, по хрипу, а может, потому, что я хреновый актёр…

– Скоро буду. Держись.

Катарина-Женевьева… Ах, моя милая Катарина-Женевьева… Лучшая из всех мадемуазель.

⁂

Я валялся на смятом белье в душной комнате, больной и голодный. Среди салфеток и блистеров с таблетками высилась стеклянная миска, на дне которой сиротливо скрючились остатки солёного попкорна. Пахло несвежими простынями и крепким чаем. Вот вам моя холостяцкая простуда.

А Катя, войдя, внесла с собой бодрость улицы и весны. Она так стремительно распахнула комнатную дверь, что всколыхнулась штора, и солнечный искрящийся апрельский медовый свет брызнул мне на лицо.

– Вывет, – промычал я. Боль в горле драла жёсткой щёткой, к тому же я плохо соображал от клубившегося в голове тумана. Она проверила мой лоб, пощупала шею, запястья.

– Друг мой, у тебя температура…

– Мм…

– И горло болит, – констатировала она. – Какие ещё симптомы?

– Всо. – Мне правда было больно широко открывать рот. Словно снаружи в горло пробирались колючки и шипы.

– Тогда лежи. Сейчас заварю что-нибудь от простуды. Есть пожелания насчёт ужина или неважно?.. Понятно. Неважно.

Она метнулась в кухню, такая красивая, свежая с улицы, звенящая. Мысли вызывали почти физический дискомфорт, но совсем не думать не получалось, и я думал только о ней. И ещё о Ракушке – я договорился с санаторием, что после смены (она заканчивалась завтра) драконы отправятся к Венику. К счастью, Иляна отнеслась к этому с пониманием… Я надеялся, она сумеет найти с ними общий язык – внучка эколога как-никак.

⁂

Первым делом, даже не переодевшись в домашнее, Катя согрела мне чашку лимонного чая с мёдом. Поставила на подлокотник дивана, где я всё ещё валялся среди простыней и салфеток, велела пить, приоткрыла окно, а сама убежала в кухню. С улицы сразу потянуло свежим прохладным ветром. Я аж выдохнул от облегчения, подтянулся, уселся и принялся за чай. С каждым глотком горло понемногу отпускало.

– Катя, ты волшебница, – осторожно произнёс я, пробуя голос. Нормально. Почти можно разговаривать.

Чашка была большой, чай – чуть горячей тёплого, и, когда она вновь зашла в комнату, я только-только допивал этот чудесный эликсир.

– Пойдём, – улыбнулась Катя. Она стояла в дверном проёме, и вечернее солнце делало её волосы золотистыми и невесомыми, как пух одуванчика. А вся она была как маргаритка – медово-коричневая, худенькая, гибкая, в закатанном до локтей свитере и моих шортах, которые доходили ей до колен. В рассеянном, ласково-солнечном мареве и простудном дурмане она казалась мне чем-то невероятным. Совершенно неземным…

– Пойдём, – повторила она. – Весь день же не ел…

Я выполз из-под одеял и поплёлся на запах еды: поджаренного хлеба и чего-то ещё, тёплого и сладкого. Оказалось, Катя приготовила молочную гречневую кашу. О-о, это было прекрасно – мягкая, сытная гречка, посыпанная сахаром, а к ней – молочное печенье. Катя ела гречку вприкуску с гренками, которые хрустящей поджаристой горкой лежали на тарелке посреди стола. Я тоже отважился на кусочек, но корочка царапнула больное горло, и я отложил сухарик в сторону.

После еды меня ждала ещё одна кружка с порошком от простуды. Это, конечно, было не так вкусно, как медовый чай, но я всё равно выпил. А пока расправлялся с лекарством, Катя упорхнула в комнату и успела за какие-то минуты навести там уют и порядок. Свежая, перезаправленная постель, взбитые подушки, ни следа грязных салфеток, вечернее солнце, сияющее сквозь тонкий тюль, – она раздвинула тяжёлые шторы, и комната перестала напоминать привычную пещеру. А ещё меня ждала новая чашка горячего чая, щедро сдобренного лимоном, и плитка шоколада.

– Поспишь? – спросила она. – Сон – лучшее лекарство.

Я благодарно кивнул и забрался в кровать. До чего хорошо… Порошок начинал действовать, к тому же я наконец насытился – до её прихода я и не подозревал, как голоден.

– Что бы я делал без тебя?.. – пробормотал я, подминая подушки и почти засыпая. – Катенька…

Она нагнулась и легонько поцеловала меня в щёку.

– Спи.

– Сплю…