Текст книги "Самозащита гражданских прав"

Самоуправством по римскому праву считалось самовольное осуществление права действиями, выходившими за установленные законом границы либо причинявшими ущерб, явно несоразмерный защищаемому праву. Соответственно, превышением пределов необходимой обороны являлось убийство вора, пойманного днем и без оружия[350]350
  Хрестоматия по истории Древнего Рима / Под ред. С. Л. Утченко. С. 69.


[Закрыть]. Владельческая самозащита в форме отобрания вещей ограничивалась разумным сроком, по истечении которого собственнику запрещалось отнимать принадлежащие ему вещи, например если принадлежавшие ему бревна и жерди использованы другим человеком на постройку здания или для посадки виноградника (Leg. XII tab. VI.7)[351]351
  Поскольку выбывшая из владения собственника вещь входила в состав другой неделимой вещи (дом, виноградник), и ее изъятие означало бы несоразмерный ущерб для собственника сложной вещи. Однако если верить Ульпиану, претору надлежало отказать в судебной защите тому, кто, захватив чужое имущество силой, сам затем лишался владения вследствие ответного насилия (уступал его по принуждению прежнему владельцу), поскольку «указанное лицо подверглось тому, что оно раньше сделало само» (D. 4.2.12.1.). – Цит. по: Дигесты Юстиниана. Т. I. С. 419.


[Закрыть]. Запрещалось применение силы и оружия при осуществлении своего права (Gai. I.4.155)[352]352
  Гай отмечает случаи, когда владелец вещи, отнятой у него силой, а затем возвративший ее при помощи насилия присуждался к возврату владения «вследствие жестокости поступка», выразившейся в применении оружия (см.: Хрестоматия по всеобщей истории государства и права. Т. 1. С. 127).


[Закрыть], нарушение неприкосновенности жилища (D. 2.4.18)[353]353
  Дигесты Юстиниана. Т. I. С. 209.


[Закрыть], тайное возвращение своей вещи от добросовестного владельца (Gai. I.3.200)[354]354
  Хрестоматия по всеобщей истории государства и права. Т. 1. С. 116.


[Закрыть], задержание скота, учинившего потраву (D. 9.2.39)[355]355
  Дигесты Юстиниана. Т. II. С. 425.


[Закрыть], разрушение межевых знаков при наличии неразрешенного спора о границах (D. 10.1.4.3)[356]356
  Там же. С. 475.


[Закрыть]. Наиболее строгие ограничения были наложены на меры понуждения неисправного должника. Первоначально кредитор, применивший насилие к должнику, чтобы заставить его вернуть долг, утрачивал право требования в соответствии с законом Юлия и Плавтия о насилии против частных лиц[357]357
  Lex Iulia et Plautia de vi privata (Gai. I.II.45, 49; D. 4.2.12.2).


[Закрыть]. Впоследствии были приняты другие специальные постановления, в еще большей степени ограничивающие произвол кредиторов. Согласно декрету императора Марка Аврелия кредитор, захвативший вещи должника для удовлетворения права требования, должен был эти вещи вернуть; одновременно с этим он утрачивал свое право требования[358]358
  D. 4.2.13; 48.7.7; Новеллы: № 52, с. 1; № 134, с. 7; № 60, с. 1. – Позднее, в 389 г., это правило было подтверждено декретом (конституцией) императоров Феодосия, Валерия и Аркадия (D. 48.7.7; С. 8.4.7; J. 4.2.1; 4.2.15)(см:. Муромцев С. А. Гражданское право Древнего Рима. С. 508; Новицкий И. Б. Указ. соч. С. 33–34; Римское частное право. С. 48; Хвостов В. М. Система римского права. С. 209; Хрестоматия по всеобщей истории государства и права. Т. 1. С. 101, 155).


[Закрыть]. Более того, по утверждению Модестина, кредитор, завладевший имуществом должника без решения судьи, лишался трети имущества и подвергался бесчестию (D. 48.7.8).

В классический период самоуправство, не подменяя уже собой судебное решение, прочно обосновалось в сфере исполнения судебных актов о присуждении. Истец, выигравший дело, естественно, тут же, по признании его правоты, вступал во владение вещью (Д. Гримм). С указанной точки зрения получает надлежащее освещение и введение condemnatio pecuniaria в отмену порядка, olim существовавшего: смысл нового порядка в том, что захват присужденного объекта уже не может иметь места против воли ответчика-владельца, contumatia которого влечет за собой лишь невыгодную для него переоценку стоимости спорного предмета на деньги, на основании jus jurandum in litem истца. Другими словами, condemnatio pecuniaria, подобно actio furti поп exhibiti, о которой говорилось выше, является одним из тех средств, к которым прибегает позднейшее право в борьбе против самоуправства. При этом весьма характерно, что достигается желательный результат и в данном случае путем привнесения в структуру вещного иска штрафного, деликтного элемента[359]359
  Ср.: I. 57 pr. D. 21,2,1. 67 lod., 1. 30 D. 40,12. – На эти фрагменты с несколько иной точки зрения обратил внимание Р. Иеринг (Geist d. R. R. III. 1. 1. Стр. 191).


[Закрыть].

4. В период с момента падения Римской империи до IX в. н. э. общественный уклад европейских народов представлял обширнейший простор для самопомощи в любых формах, многие из которых в дальнейшем оказались под запретом (захват имущества, месть, поединок), в то время как другие, напротив, сохраняли свое значение и в развитом гражданском обороте[360]360
  Например, древнегерманский обряд самоуправства при Pfändung um Schuld (кредитор по троекратном напоминании должнику о его долге имел право собственными силами завладеть личностью должника, лишив его свободы). Следы этого обряда существовали в праве классического Средневековья как Pfändung um kundlich ulogenbare Schuld (см.: Brunner. Rechtsgeschichte. В. 1. Berlin, 1887. S. 183–184. – Цит. по: Винавер А. М. Указ. соч. С. 88–90).


[Закрыть]. К началу рассматриваемого периода (V–VI вв.) общественная жизнь народов Европы повсеместно возвращается к примитивным формам. Помимо государственного устройства существенному упрощению подвергается имущественный оборот (возврат к натуральному общинному хозяйству) и, как неизбежное следствие, его правовое регулирование. Таков общественно-политический фон, вполне объясняющий состояние гражданского права того периода. Большинство институтов и конструкций, известных римскому праву, выходят из употребления. В подобных условиях исследователь вправе ожидать от законодательных памятников раннего Средневековья менее детального правового регулирования самозащиты, в том числе в области, непосредственно нас интересующей (гражданское право).

Однако самые ранние правовые памятники варварского периода уже выделяют случаи неправомерного насилия и устанавливают частноправовые штрафы[361]361
  См. § 1 ст. 10 Капитулярия I Салической правды, ст. 6 и 80 Земледельческого закона Византии, ст. 17 Закона судного людем (Болгария) и т. д. – Цит. по: Салическая правда / Пер. Н. П. Грацианского // Ученые записки Моск. гос. пед. ин-та им. В. И. Ленина. Т. LXII. М.: Образцовая типография им. А. А. Жданова, 1950. С. 59; Земледельческий закон Византии / Пер. Е. Э. Липшиц // Сборник документов по социально-экономической истории Византии. М.: Изд-во АН СССР, 1951. С. 103.


[Закрыть]. Например, Салическая правда (VI в. н. э.) запрещала самоуправное взыскание по обязательству следующего содержания: «…если кто со своего должника по незнанию, без разрешения судьи, взыщет по обязательству, прежде чем по отношению к нему будет объявлено скорейшее принуждение, т. е. исполнение, он и долг теряет, и, кроме того, если с умыслом взыщет по обязательству, то должен отвечать по закону, именно, возвратить стоимость и уплатить 15 сол. штрафа» (§ 1 ст. 10 Капитулярия I). Другой пример запрещенного самоуправства описан в ст. 6 Земледельческого закона Византии (X в.): «…если бы земледелец, имеющий тяжбу о поле (ниве), вошел без ведома засеявшего и самовольно сжал, то, если притязание справедливо – ничего не получит из этого; если же его притязание еще и неправильно, отдаст вдвойне столько плодов, сколько было сжато»[362]362
  Земледельческий закон Византии / Пер. Е. Э. Липшиц // Сборник документов по социально-экономической истории Византии. М.: Изд-во АН СССР, 1951. С. 103.


[Закрыть]. Встречались также случаи запрета самоуправства под угрозой потери права требования[363]363
  «Кто имеет спор с другим и не доверил владетелям (суду – Д. М.), но действует самовольно… (то) если сделал это с целью получить подлинно свое, лишается своей вещи и возвращает ее. Если он что-либо чужое возьмет, то (по суду) владетеля той земли его бьют, поскольку не в его власти было самому себе быть судьей…» (Закон судный людем, 865 г.). – Цит. по: Ганев В. Закон судный людъмь. София, 1959. С. 396.


[Закрыть].

5. И все же возрождение самозащиты оказалось временным явлением, связанным со становлением племенных королевств, и объяснялось тем, что централизованная судебная власть находилась в зачаточном состоянии (суд пфальцграфа), а аналогичные племенные институты (суд общины) уже вступали в период упадка. Однако децентрализация власти и собственности постепенно привела к стиранию грани между установлением законного права и самовольным осуществлением своего притязания. В результате после исчезновения «Каролингского порядка» (XI в.) Европа окончательно вступила в эпоху «кулачного права», опиравшегося непосредственно на вооруженную силу. На этот период приходится настоящий расцвет самоуправства во всех формах. Вакуум власти был заполнен землевладельцами, которые взяли на себя функции военной, полицейской, судебной власти. Правовой обычай и прямое насилие теперь сменили прежний правопорядок. По замечанию Т. Биссона, насилие стало неотъемлемым признаком политической власти, которая, собственно, основывалась на нем[364]364
  Bisson T.N. The Feudal Revolution //Past and Present. 1994. Vol. 142. P. 16.


[Закрыть].

Следует учитывать, что причиной тому являлись не только общее бессилие центральной власти и феодальный иммунитет, но и особенности современного правосознания. Любой европеец в период раннего Средневековья воспринимал диалектическую связь права и насилия как должное. Из анализа текстов хроник XI в. отчетливо видно, что и физическая сила, и арбитраж оказываются в Западной Европе основанными на праве[365]365
  Например, аббат Сугерий в XI главе «Жизнеописания короля Людовика Толстого» («Vita Ludovici») красноречиво описывает, «как Гуго Помпоннский… незаконно захватил на большой королевской дороге лошадей неких купцов», а король Людовик, «возмутившись этой беззаконной самонадеянностью… собрал войско и начал нежданную осаду замка».


[Закрыть]. Последнее «виделось средневековому человеку с личностных позиций; представления об объективном праве, отделенном от субъекта правовых отношений, не существовало. Согласно воззрениям того времени право влекло насилие, а насилие могло служить критерием права: данные явления не противостоят друг другу и не сменяют один другого, а сочетаются вместе»[366]366
  Barthelemy D. The Year 1000 Without Abrupt or Radical Transformation // Debating the Middle Ages / Ed. by B.H. Rosenwein, L.K. Little. New York, 1998. P. 135.


[Закрыть].

Как писал Ф. Шейетт, «до середины XIII в. право на Западе воспринималось преимущественно как габитус, как общественный порядок, а не некая система формальных вербализованных норм»[367]367
  Cheyette F.L. Suum cuique tribuere // French Historical Studies. 1970. Vol. VI. N 3, Spring. P. 288–299.


[Закрыть]. Соответственно, утверждение чьего-либо права в глазах людей средневекового Запада не могло зависеть от решения или приговора судьи. Суд, разрешавший споры о собственности, осуществлялся главным образом в форме арбитража, в котором принимали участие влиятельные лица округи: соседи спорщиков, их сеньор со своими приближенными, родичи. В этом случае приговор заменяется таким решением, которое предполагает скорее моральную санкцию, но никак не наказание в физическом смысле.

Суд выступал в качестве третейского посредника, принимающего меры к примирению сторон «без потери лица», чье решение обладало силой моральной санкции. Вместе с тем равнозначным легальным способом решения спора о праве собственности было использование силы. Ситуации, когда насилие использовалось тяжущимися сторонами, описываются в источниках XI в. как социальная норма. Поэтому заслуживает поддержки мнение Д. В. Мазарчука о том, что в условиях, когда каждый субъект являлся носителем собственного «права», уничтожение рыболовных сетей и конфискация улова являются не актом насилия, а элементом спора о правах на рыбную ловлю и т. д.[368]368
  Когда графский викарий грабит монастырские земли, он действует по обычному праву графа. Спор монастыря с шателеном относительно права проявляется в том, что последний перегоняет своих лошадей, а затем быков, коров, свиней и другую скотину на один из монастырских лугов (см.: МазарчукД. В. Особенности правопорядка в Западной Европе в XI веке // История государства и права. 2006. № 5).


[Закрыть] Во всех этих случаях усматривается не самоуправство в современном смысле этого слова, а действие в рамках обычая, с целью защиты своего права.

6. С развитием феодальных отношений, утверждением централизованной монархической власти и укреплением авторитета церкви (XIII–XIV вв.) запрет на самовольное осуществление права в Европе постепенно становится всеобщим, поскольку каноническое и светское право средневековой Европы примкнуло к постановлениям римских императорских конституций о запрете самоуправства, дословно повторив рад частных запретов и возведя их в ранг общего правила (движение за «Божий мир» и «Имперский мир»). Можно с уверенностью утверждать, что в Германии к моменту рецепции римского права самоуправство строго воспрещалось[369]369
  В ст. 5 Майнцкого имперского мира (Constitutio Pacis), утвержденного в 1235 г. германским императором Фридрихом II, самоуправство трактовалось как самовольное осуществление своего права на возмещение («мщение») в обход установленного судебного порядка и запрещалось под угрозой штрафа или отказа в защите права. Самовольное установление залога путем захвата в ст. 14 Constitutio Pacis было приравнено к грабежу (пит. по: Хрестоматия по всеобщей истории государства и права. Т. 1 /Подред. К. И. Батыраи Е. В. Поликарповой. М.: Юристь, 1996.). По справедливому замечанию A. M. Винавера, здесь сыграли роль чисто практические моменты, не чуждые иногда и простой меркантильности, поскольку «отправление правосудия являлось источником дохода для феодалов, которые… за самоуправное осуществление притязаний взимали штраф в свою пользу» (Винавер A. M. Указ. соч. С. 87).


[Закрыть]. Таким образом, с одной стороны, постановления римского права о запрете самоуправства были истолкованы на германской почве расширительно, в смысле принципиального запрета любых актов самоуправства, который в общеимперском законодательстве сохранил свою силу до начала XIX в.[370]370
  Фактически, поскольку санкции за самоуправство (отказ в судебной защите, частноправовые штрафы) применялись судами весьма избирательно, запрет всегда носил чисто декларативный характер. Более того, сначала городское и земское право, а затем и судебная практика узаконили целый ряд институтов подконтрольного самоуправства: внесудебное присвоение или продажа залога (ст. 54 Городского права Фрайбурга 1120 г., ст. 25 Городского права Хагенау 1164 г. и т. д.), Aresprozess или задержание в залог вещей арендатора владельцем земельного надела (Sachsenspiegel. LR. I. 54. § 4; III. 20. § 2) (см.: Саксонское зерцало, Земское право, книга 1, раздел 54 и т. д. – Пит. по: Дембо Л. И. Саксонское зерцало (текст с комментариями). М.: Наука, 1985. С. 116, 176).


[Закрыть] С другой стороны, обычное право городов Германии предусматривало самовольный захват вещей должника за долг и право их продажи[371]371
  Статья 54 Законов Фрайбурга (1178 г.) гласила: «…кто бы в городе ни задержал [у себя] чужую вещь за долг, пусть докажет этот долг, и тогда пусть будет ему позволено на 14-й день продать эту вещь в присутствии двух горожан в возмещение долга». Таким же образом решался вопрос об обеспечении интересов кредитора в городском праве Брауншвейга (1232 г.). Однако ст. 40 Законов Гослара (декрет Фридриха II от 13.07.1219 г.) не признавало самостоятельный захват имущества кредитором правомерным. – Пит. по: Дембо Л. И. Комментарии // Саксонское зерцало. С. 58; Негуляева Т. М. Право г. Фрайбурга (в Брейсгау) // Средневековый город. 1977. № 4. С. 197–206; Она же. Городское право Гослара, данное императором Фридрихом II 13. VII. 1219 // Средневековый город. 1978. № 5. С. 194–198.


[Закрыть]. Более того, исключения из общего запрета допускались и по нормам германского земского права: земельный собственник имел право брать залог в обеспечение своих прав без судьи у того, кто обрабатывал его землю (LR. I. 54. § 4; I)[372]372
  Цит. по: Саксонское зерцало. С. 209.


[Закрыть]. Скот, застигнутый на поле, мог быть задержан для доказательства факта потравы (LR. П. 47. § 1). De facto даже в позднейшем Средневековье насильственный, вооруженный захват общинных территорий феодалами в порядке осуществления «кулачного права» нередко сочетался с имперским пожалованием или с выигранным судебным спором в ленном суде. Таким образом, «насилие и право причудливо переплетались в этом клубке земельных приобретений и потерь в результате феодальных войн, наследования и т. д.»[373]373
  Там же. С. 186.


[Закрыть].

При этом законодательство классического Средневековья, подобно римскому, уже различает самоуправство и самооборону личности от насилия, признавая последнюю неотчуждаемым правом каждого человека. В частности, в «Семи партидах мудрого короля дона Альфонса» (между 1265 и 1272 гг.) говорится: «jus gentium (общее право всех людей)… признает, что каждый может защищать себя против тех, кто сделает по отношению к нему бесчестие или насилие. И, более того, он должен понимать, что все, что он делает для спасения себя от насилия, которое собираются применить против его личности, он делает по праву»[374]374
  Р. 1.1.2. – Цит. по: Семь партид мудрого короля дона Альфонса / Пер. И. А. Брея // Хрестоматия памятников феодального государства и права стран Европы. М.: Гос. изд. юрид. лит., 1961.


[Закрыть].

Кроме того, помимо самообороны, обычному праву средневековой Испании (XIII в.) были известны следующие способы разрешенного самоуправства, основывающиеся на соглашении между должником и кредитором:

– внесудебная продажа имущества должника, которым последний обязался отвечать по договору (например, при аренде земельного участка)[375]375
  Текст договора аренды, заключенного в июне 1217 г. (документ № 910 из архива толедских мосарабов ХП-ХШ вв.), гласит: «Если откажутся от уплаты алькабалы [арендной платы] в какой-либо год, то [сеньоры] имеют право наложить руку на их имущество, заложить его и продать из него что пожелают, чтобы уплатить из этого [имущества] без судебного постановления или фуэро, без калоньи, которую закон запрещает». Согласно другому договору, заключенному в декабре 1259 г. (документ № 916), «если [арендатор] откажется от уплаты, то будет взято у него из его имущества [сколько потребуется] для заклада, продажи и уплаты по его [комендадора] распоряжению без судебного постановления, фуэро или обязывающих его [комендадора] обязательств» (пит. по: Каррас М. Б. Материалы по истории земельных отношений в Кастилии XII–XIII веков // Средние века. М., 1962. № 21. С. 279, 280).


[Закрыть];

– личное задержание неисправного должника[376]376
  Согласно договору аренды участка, заключенного 3 октября 1258 г. (документ № 915), «если же не окажется у [арендатора] денег и имущества, достаточного для уплаты за все это, то будет дозволено предъявителю этого документа схватить его и держать в тюрьме, пока не пожелает уплатить, и все это без судебного постановления, фуэро или калоньи» (Там же. С. 280).


[Закрыть];

– предоставление кредитору полномочия заложить имущество должника в случае просрочки платежа в обеспечение дальнейшей уплаты долга и неустойки за просрочку[377]377
  Например, согласно договору аренды усадьбы и пахотной земли от 29 октября 1243 г. (документ № 921), если арендаторы откажутся от уплаты алькабалы, то «платят штраф в 2 мискаля за каждый просроченный день; и будет поручено предъявителю этого документа заложить [их имущество]» (Там же. С. 281).


[Закрыть];

– насильственное удаление арендатора с занимаемого участка в случае невыполнения обязанностей по обработке земли[378]378
  Договор, датированный 1148 г. (документ № 926), гласит: «Если упомянутый Ласаро откажется и не будет в какой-либо год обрабатывать упомянутую землю, как сказано ранее, то теряет насаждения и труды и будет удален с земли» (Там же).


[Закрыть].

При анализе документов обращают на себя внимание обороты «наложить руку на имущество» и «схватить [должника] и держать в тюрьме», свидетельствующие о существовании в обычном праве института, аналогичного древнеримскому legis actio per manus injectionem.

Заметим для сравнения, что право мусульманских стран разрешало самоуправство в феодальных отношениях, но не допускало его в гражданском обороте. Примером может являться законодательство Османской империи, в частности Канун-Наме (судебник) вилайета Эрзерум (1540 г.), в соответствии с которым феодал обладал правомочиями на внесудебное отобрание земли у своих крестьянин в случае отказа одного из наследников участка от своей доли участка (ст. 5), а также при оставлении поля необработанным более 3 лет подряд (ст. 19). Разрешалось самостоятельно возвращать крестьян, бежавших с надела, в течение 10 лет с момента побега (ст. 13). Вместе с тем крестьянам и феодалам запрещалось самовольно засевать и огораживать места, предназначенные как пастбища для горожан и сельчан (ст. 20), что в контексте рассматриваемого вопроса является подтверждением общего запрета самоуправных действий[379]379
  Текст закона см.: Зулалян М. К. Армения в первой половине XVI в. М.: Главная редакция восточной литературы, 1971. С. 100–110.


[Закрыть].

7. В европейском праве эпохи первых национальных кодификаций (XIX в.) сохранилась указанная выше тенденция генерального запрета самоуправства[380]380
  См., например: § 77 Прусского земского уложения 1794 г. (далее – A. L. R. Einl.); § 119 Австрийского гражданского уложения 1811 г.; § 179 Саксонского гражданского уложения 1863 г.


[Закрыть] и дозволения самоуправных действий в уважительных случаях в виде исключения[381]381
  A. L. R. Еinl, § 78.


[Закрыть]. Уголовное преследование самоуправства как такового нашло свое отражение лишь в законодательстве Пруссии и некоторых германских княжеств[382]382
  A. L. R. Einl. П. 20, § 157; ст. 420 Баварского уголовного уложения 1813 г., § 449 Уголовного уложения Ольденбурга 1814 г., § 200 Вюртембергского уголовного уложения 1839 г., § 204 Саксонского уголовного уложения 1838 г., § 279 Баденского уголовного уложения 1845 г. Все указанные запреты утратили силу либо с введением Общегерманского уголовного уложения 1871 г., либо были отменены еще раньше.


[Закрыть] и существовало относительно недолго (1813–1871 гг.)[383]383
  Все указанные запреты утратили силу либо с введением Общегерманского уголовного уложения 1871 г., либо были отменены еще раньше (в Пруссии – с 1851 г., в Баварии – с 1861 г.).


[Закрыть], в то время как законодательство остальных европейских держав осталось в стороне от этой тенденции[384]384
  Нормы уголовных кодексов Франции 1810 г. и Австрии 1803 г. даже не упоминают самоуправство среди наказуемых деяний.


[Закрыть]. Таким образом, начиная с древнейших времен, в законодательстве постепенно выработался двойственный подход к самостоятельной защите гражданских прав: по общему правилу самооборона нарушенных прав разрешалась, их самостоятельное восстановление воспрещалось. На основе вышеуказанных положений германской правовой доктриной была разработана единая концепция самозащиты, осуществляемой посредством трех различных форм – самообороны, крайней необходимости и самопомощи, – которая позднее была реализована в Саксонском гражданском уложении 1863 г. При этом в § 185 СГУ подчеркивалось, что «ни в одном из случаев самозащиты лицо, имеющее на нее право, не может употребить более силы, чем необходимо для обороны или для защиты права».

3.2. Развитие самозащиты в российском праве. Проблема разграничения самозащиты и самоуправства

Древнейшие источники отечественного права (Русская Правда, Псковская и Двинская судные грамоты и т. п.)[385]385
  Российское законодательство Х-XX веков. Т. 1: Законодательство Древней Руси. М.: Юридическая литература, 1984. С. 64–73, 331–342; Беляев И. Д. История русского законодательства. СПб., 1999 (по изданию 1879 г.). С. 307–324.


[Закрыть] практически не упоминают о самостоятельной защите прав, но запрещают самовольное осуществление права. Например, Новгородская судная грамота не только содержала запрет на самоуправные действия («никому до суда силы над ним (виновным) не деять, а кто силу доспеет, иным тым его и обинить»), но и устанавливала ответственность за самоуправство[386]386
  Российское законодательство Х-XX вв. Т. 1: Законодательство Древней Руси. С. 308.


[Закрыть]. В Псковской судной грамоте регламентируется ответственность истца за самоуправное изъятие у ответчика спорных предметов до вынесения судом решения по существу дела: «А истец, приехав с приставом, а возьмет что за свои долг силою, не утяжет своего истца – ино быти ему у грабежу, а грабеж судить рублем, и исправное платить виновному»[387]387
  Памятники русского права. Псковская судная грамота. Ст. 67. Вып. 3. М.: Юридическая литература, 1955. С. 203.


[Закрыть]. Однако ответственность наступала лишь в случае, если право собственности на них не будет доказано в ходе судебного разбирательства, что косвенно свидетельствует о допустимости правомерного захвата как формы самозащиты. Впрочем, встречается мнение о том, что в России самоуправство в древнейший период (предшествовавший правовым памятникам) также заменяло правосудие[388]388
  Именно так можно понять следующую фразу: «В своем развитии институт исполнительного производства в России прошел три основных этапа: самоосуществление права, называемое как расправа, самопомощь, самозащита; на втором этапе исполнение осуществлялось самим органом, принявшим решение (как правило, судом); на третьем этапе исполнение судебных постановлений стало осуществляться специальным органом и по специальному регламенту» (Бессарабов В. Г., Катаев К. А. Защита российской прокуратурой прав и свобод человека и гражданина. М.: Издательский дом «Городец», 2007. С. 122).


[Закрыть].

В противоположность этому упоминания о самозащите в законодательстве того периода, как уже говорилось выше, фрагментарны. Во-первых, в русском обычном праве безусловно признавалось право необходимой обороны, установленное еще договором князя Олега с греками (911 г.) в отношении обороны имущества, что подтверждает текст Русской Правды (оборона как имущества, так и личности)[389]389
  Долопчев В. Указ. соч. С. 30.


[Закрыть]. Во-вторых, в Псковской судной грамоте 1397 г. описано право землевладельца в уплату долга за аренду самостоятельно продать имущество отсутствующего арендатора земельного участка (ст. 76), умершего арендатора, не оставившего наследников (ст. 84)[390]390
  Цит. по: Тихомиров М. В., Яковлев А. И. Псковская судная грамота//Исторический архив 1940. № 6. С. 249–250.


[Закрыть]. В-третьих, Закон Великого Новгорода разрешал после получения судебного решения о праве собственности на земельный участок самостоятельный захват отсуженной земли в следующих выражениях: «А кто кого утяжет в земле и судную грамоту (возьмет), ино ему ехать на свою землю по судной грамоте, да и володеть ему тою землею, а в том пени нет»[391]391
  Памятники русского права. Новгородская судная грамота. Ст. 12. Вып. 2. М.: Юридическая литература, 1953. С. 213.


[Закрыть].

Судебники 1497, 1550, 1552, 1589 и 1606 гг. и Соборное уложение 1649 г. указывают лишь на судебную форму защиты прав. В то же время самоуправство (известное также как «бесчинство») запрещалось под угрозой штрафов[392]392
  Согласно ст. 67 Псковской судной грамоты, «если истец, приехавши с приставом, возьмет [у ответчика] что-нибудь из имущества в возмещение своего долга самовольно, а не по приговору суда, то за это он привлекается к ответственности, как за грабеж. За грабеж же присуждается рубль пени, точно так же и плата приставу ложится в этом случае на истца, виновного [в самоуправстве]» (Там же. С. 248).


[Закрыть], а с XVI–XVII вв. – под угрозой телесных наказаний[393]393
  Соборное уложение от 29 января 1649 г. Книга X, § 213, 216–217, 233 (см.: Российское законодательство Х-XX веков. Т. 4: Законодательство периода становления абсолютизма. С. 141–150).


[Закрыть] – деталь для европейского права не характерная. Примечательно и то, что подьячий Григорий Котошихин при описании современного ему юридического быта России середины XVII в., подробно останавливаясь на деталях судопроизводства, подчеркивая медлительность и неэффективность последнего, тем не менее, умалчивает о возможности самостоятельной защиты права[394]394
  О России в царствование Алексея Михайловича. Современное сочинение Григория Котошихина. СПб.: Издание археографической комиссии, 1859; 2-е изд. СПб., 1906. С. 98–100 (рукопись датирована 1666 г.).


[Закрыть].

Лишь в Соборном уложении 1649 г. появляются новые для писаного русского права нормы, которые можно истолковать в смысле разрешения самозащиты в строго определенных случаях. К таковым относились: передача вещи в собственность кредитора с правом обратного выкупа (X, ст. 195); присвоение залога и заклада (X, ст. 196, 197); защита жизни и жилища от разбойного нападения (X, ст. 200), от нападения животных (X, ст. 283); захват скота при потраве (X, ст. 208)[395]395
  Перечисленные далее нормы, кроме последней, были заимствованы из Литовского статута 1529 г. Так, ст. 195–197 Книги X Уложения дословно воспроизводят § 7(8) и 8(9) Раздела IX Литовского статута в редакции 1529 г. и § 21, 27 и 27 Раздела VII Литовского статута в редакции 1588 г. и т. д. Вместе с тем норма о захвате скота, совершившего потраву, закрепляет обычай русского быта, отвергая заимствование (поскольку, согласно § 2,3 Раздела XII Статута 1529 г., такие действия считались самоуправством) (см.: Статут Великого княжества Литовского 1529 года/ Пер. К. И. Яблонскиса. Минск: АН БССР, 1960; Статут Вялiкага князства Лiтоўскага 1588. Тэксты. Даведнiк. Каментарый. Минск, 1989). Комментируя последнюю из перечисленных норм, Д. И. Мейер утверждал, что «захваченный скот не идет ни в обеспечение, ни в непосредственное удовлетворение требований. Закон имеет целью побудить должника к исполнению…» (Мейер Д. И. Древнее русское право залога // Избранные произведения по гражданскому праву. М.: ЮрИнфор, 2003. С. 249).


[Закрыть].

Отдельного упоминания заслуживает самостоятельное осуществление кредитором залогового права. Д. И. Мейер в своем сочинении «Древнее Русское право залога»[396]396
  Мейер Д. И. Указ. соч. С. 231–283.


[Закрыть] на основе анализа сохранившихся документов нормативного и частного характера убедительно доказал, что в русском обычном праве с XIV в. залог переходил в куплю вещи при просрочке либо иной неисправности должника, что косвенно подтверждается ст. 107 Псковской судной грамоты[397]397
  Вместе с тем в Псковской судной грамоте (ст. 31) описана и судебная форма обращения взыскания на заклад.


[Закрыть]. Данный обычай был закреплен в Соборном уложении и просуществовал до 1800 г., несмотря на некоторые колебания в законодательстве[398]398
  Исключая период с 1737 по 1752 г., пережитки закладного права на недвижимое имущество существовали до введения в действие Банкротского устава 1800 г. (сохранились записи 1778, 1786 и 1790 гг. о переводе закладной в купчую) (Там же).


[Закрыть]. В дальнейшем, вплоть до 1917 г., право присвоения заклада (движимого имущества) в виде исключения сохранялось в российском законодательстве на территории Черниговской и Полтавской губерний. где продолжали действовать нормы Литовского статута[399]399
  Свод законов гражданских Российской империи, Том X, ст. 1677 и примечание к ней // Кодификация российского гражданского права: Свод законов гражданских Российской империи, Проект Гражданского уложения Российской империи, Гражданский кодекс РСФСР 1922 года, Гражданский кодекс РСФСР 1964 года. Екатеринбург: Издательство Института частного права, 2003. С. 248.


[Закрыть].

В крестьянском быту Московской Руси широкое распространение получили различные формы удержания или задержания имущества: приостановление исполнения обязательства вплоть до получения встречного предоставления; задержание вещей должника, находящихся уже в руках кредитора, и отобрание у должника вещей, причем указанные обычаи были санкционированы практикой волостных судов[400]400
  Пахман С. В. Обычное гражданское право в России. Юридические очерки. СПб., 1887. С. 96–98.


[Закрыть]. Право задержания исследователи относили к одной из форм самозащиты, придавая ему значение насильственного залога (pignoratio, Pfändung)[401]401
  Пахман С. В. Гражданское право (Лекции). СПб., 1900–1901. С. 691.


[Закрыть]. У кочевых и полуоседлых «инородцев», населявших Российское государство, преобладали иные формы самоуправства, связанные с похищением скота[402]402
  См.: ВинаверА. М. Указ. соч. С. 86; Сарбаш С. В. Право удержания//Актуальные вопросы гражданского права. М.: Статут, 1999. С. 26.


[Закрыть]. Например, для якутов XVII в. захват скота считался нормальной формой разрешения имущественных споров и был «вполне заурядной санкцией к правонарушителю»[403]403
  Токарев С. А. Очерки истории якутского народа. М., 1940. С. 76–78.


[Закрыть], в отличие от потравы сенокосов и других «мер воздействия» (что видно из челобитных на имя воевод за 1645–1653 гг.)[404]404
  См.: Борисов А. А. Якутское общество и обычное право в XVII – начале XX в. М: Книжный дом «Университет», 2002. С. 97–99, 107–111.


[Закрыть]. Подобный юридический обычай (захват скота) существовал также у остяков Березовского округа Тобольской губернии[405]405
  Дмитриев-Мамонов А. И., Голодников К. М. Памятная книжка Тобольской губернии на 1884 год. Тобольск, 1884. С. 28.


[Закрыть]. Примеры такого удержания можно было встретить до конца 1920-х гг. в обычаях родового самосуда «баранты» у осетин, а также других народов, населяющих Кавказ и Среднюю Азию[406]406
  Ковалевский М. Современный обычай и древний закон. М., 1886; Винавер A. M. Указ. соч. С. 85–86.


[Закрыть]. У оседлых народов Восточной Сибири были зафиксированы случаи отобрания имения в уплату долга[407]407
  О законах некоторых сибирских инородцев // Сибирский Вестник. 1823. № 1.


[Закрыть], более близкие к русским крестьянским обычаям[408]408
  Отобрание надела у неисправных плательщиков мирских повинностей (см.: Абрамович К. Крестьянское право по решениям Правительствующего Сената. СПб., 1912. С. 170).


[Закрыть]. Все это дало повод позднейшим исследователям утверждать, что древнее право знало вначале лишь примитивные формы обеспечения обязательств, в числе которых назывался захват имущества[409]409
  Стучка П. И. Курс советского гражданского права: В 3 т. Т. 2. М., 1929. С. 287–288.


[Закрыть].

В российском законодательстве периода развитого абсолютизма подчеркивалась недопустимость самостоятельной внесудебной защиты, связанной с применением силы, «ибо несправедливо и с общим порядком несходственно бы было, когда бы всяк в собственном деле вздумал сделаться судьею»[410]410
  Грамота на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства от 21 апреля 1785 года, Статья 25, in fine. – Пит. по: Российское законодательство в 9 томах. Т. 5: Законодательство периода расцвета абсолютизма / Отв. ред. Е. И. Индова. М.: Юридическая литература, 1987. С. 30. – Учреждение о губерниях 1775 г. (ст. 243, 246) предписывало полицейским властям: «.. буде где окажется насильство… и буде у кого что отнято, а оно налицо находится, тотчас возвращать». Этот порядок был подтвержден последующими указами (1809 и 1823 гг.) и перешел в Свод законов 1832 г. (т. X, ч. II, ст. 2, 6, 8,10,21,22)(см:. Васьковский Е. В. Учебник гражданского права. М.: Статут, 2003. С. 243).


[Закрыть]. Даже позднейшее законодательство Российской империи (XIX–XX вв.) не знало понятия самозащиты и содержало лишь «некоторые единичные нормы, допускавшие ситуации, которые можно охарактеризовать как случаи правомерной самозащиты гражданских прав»[411]411
  Новак Д. В. Институт самозащиты в гражданском праве России досоветского периода // Журнал российского права. 2003. № 2. С. 143.


[Закрыть]. В противоположность иностранным кодексам нормы Свода законов Российской империи 1832 г. прямо указывали, что «всякое, даже и незаконное владение охраняется Правительством от насилия и самоуправства дотоле, пока имущество не будет присуждено другому и сделаны надлежащие по закону о передаче оного распоряжения» (т. X, ч. I, ст. 531)[412]412
  Дополняло указанную норму положение ст. 690 т. X, ч. I, Свода.


[Закрыть]. В порядке исключения в Своде законов 1832 г. сохранилась норма, предусматривавшая захват собственником или владельцем земли чужих животных, причиняющих потраву или другие повреждения[413]413
  Д. И. Мейер рассматривал захват в качестве примера самовольного установления права залога (см.: Мейер Д. И. Русское гражданское право. С. 302; Шершеневич Г. Ф. Учебник русского гражданского права. М.: Спарк, 1995. С. 401–402).


[Закрыть], что объяснялось консерватизмом законодателя в целом и желанием закрепить обычай, распространенный в крестьянском быту, в частности.

Таким образом, в отличие от континентального (прежде всего, германского) гражданского законодательства, выработавшего понятия трех основных форм самозащиты (необходимая оборона, крайняя необходимость и разрешенное самоуправство) и целого ряда ее способов (например, Faustrecht), российскому законодательству долгое время была известна лишь одна форма самозащиты – законная оборона от насилия, которое охватывало как защиту личности, так и защиту владения. Эта особенность российского правового дискурса привела к появлению в конце XIX в. новой для правовой науки проблемы – необходимости разграничения самозащиты и самоуправных действий.

В юридической науке России XIX–XX вв. самозащита рассматривалась во взаимосвязи и противопоставлении с самоуправством, что представляется оправданным, учитывая их общее происхождение и отсутствие в российском законодательстве «квалифицированных» форм самозащиты. Долгое время основой для воззрений отечественных правоведов являлось положение ст. 690 ч. 1 т. X Свода законов гражданских, запрещавшее всякое самоуправство по имуществам, кроме законной обороны от насилия. Однако появление в Проекте Гражданского уложения Российской империи (в редакции 1910 г.) норм, разрешавших отдельные самоуправные действия: уничтожение чужого имущества (ст. 100 Проекта[414]414
  Гражданское уложение. Проект высочайше учрежденной Редакционной комиссии по составлению Гражданского уложения (С объяснениями, извлеченными из трудов Редакционной комиссии): В 2 т. / Под ред. И. М. Тютрюмова. СПб., 1910. Т. 1.С. 237.


[Закрыть]), задержание вещей должника либо самого должника (ст. 101 Проекта) – дало основания для выводов о существовании «наступательной самозащиты».

Самоуправством как таковым считалось осуществление и защита права собственными средствами без участия высшей судебной власти[415]415
  Нечаев В. Самоуправство // Энциклопедический словарь Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона. СПб.: Брокгауз-Ефрон, 1900. Т. 56. С. 242–243.


[Закрыть]. Учеными высказывалось негативное мнение о расширении границ самозащиты, поскольку это открывало простор для самоуправных действий. Например, Ю. С. Гамбаров называл самоуправство формой неорганизованного осуществления права, для которой характерно осуществление права деятельностью одной из заинтересованных сторон и «односторонним осуществлением одним из участников данного отношения своего представления о праве путем насилия, применяемого им к другому участнику того же отношения»[416]416
  Гамбаров Ю. С. Курс гражданского права. Т. I: Часть Общая. СПб., 1911. С. 400; Он же. Право в его основных моментах // Сборник по общественно-юридическим наукам. Вып. 1 /Подред. Ю. С. Гамбарова. СПб., 1899. С. 30–112.


[Закрыть]. Д. И. Мейер считал, что защита права самим его обладателем допускается государством по исключению, когда помощь со стороны государства может явиться слишком поздно. Б. Н. Чичерин полагал, что самоуправство, т. е. удовлетворение требования самим лицом посредством принуждения, «не может являться делом отдельного лица, поскольку лицо, к которому предъявляется требование, может со своей стороны предъявить свое право, противоположное первому»; сходных воззрений придерживался И. А. Покровский[417]417
  Мейер Д. И. Указ. соч. С. 301; Покровский НА. Основные проблемы гражданского права. С. 40–41; Чичерин Б. Н. Философия права. СПб.: Наука, 1998. С. 126.


[Закрыть].

Кроме того, правоведы дореволюционной России отмечали наличие государственного, публично-правового интереса в деле защиты гражданских прав. Государственная власть, считал Д. И. Азаревич, предлагая себя в услуги по осуществлению субъективных гражданских прав, преследует свой личный высокий интерес публично-правовой природы, а именно, она этим устраняет другие пути (например, самопомощь) к осуществлению частных интересов, лежащих в основе гражданских прав, пути, которые могли бы причинить ущерб правовому порядку, охраняемому государственной властью[418]418
  Азаревич Д. И. Правда в гражданском процессе // Журнал гражданского и уголовного права. 1888. Кн. 1. С. 2.


[Закрыть].

В период с 1917 по 1995 г. проблема разграничения самозащиты и самоуправства практически выпала из поля зрения юридической науки, что связано с «изъятием» из гражданского права понятия самозащиты, и вновь возникла в отечественном гражданском праве лишь недавно – в связи с изменением содержания понятия самозащиты гражданских прав. После введения в действие части первой ГК РФ высказывались замечания[419]419
  Селезнев М. Самозащита гражданских прав//Российская юстиция. 1995. № 11. С. 40.


[Закрыть] о том, что в аспекте ст. 14 ГК РФ во многом потеряла смысл действовавшая редакция ст. 200 УК РСФСР 1960 г.[420]420
  См., например: Комментарий к Уголовному кодексу РСФСР / Под ред. Ю. Д. Северянина. М.: Юридическая литература, 1985. С. 416.


[Закрыть] В результате в ст. 330 УК РФ определение самоуправства подверглось существенной корректировке: акцент был сделан на совершении действий вопреки возражениям заинтересованных лиц, т. е. на внешней неправомерности, нарушении порядка и «гражданского мира». Однако по прошествии почти 10 лет с введения в действие указанной нормы проблема соотношения самозащиты и самоуправства не утратила своей актуальности. Ее практическое значение связано, прежде всего, с необходимостью правильной юридической квалификации отношений, возникающих при самостоятельном восстановлении нарушенных гражданских прав.

Центральное место в проблеме разграничения самозащиты и самоуправства применительно к настоящему исследованию занимает вопрос о возможности существования способов самозащиты, которые по цели и характеру применения могут быть названы дозволенным самоуправством, или самопомощью. Самозащита в ее традиционном понимании (ст. 14 ГК РФ) сводится отечественными исследователями к принятию охранительных мер, обороне. Вместе с тем очевидно, что в правоприменительной практике существует и «наступательная» самозащита: самостоятельное восстановление нарушенного права путем внешне самоуправных действий. Хорошим примером является право судовладельца самостоятельно изъять судно у недобросовестного арендатора и, тем самым, приостановить либо прекратить договор фрахтования (п. 2 ст. 208, п. 2 ст. 221 Кодекса торгового мореплавания РФ и п. 5 ст. 65 Кодекса внутреннего водного транспорта РФ)[421]421
  См.: Решение МКАС при ТППРФ от 22.06.1999 г. № 410/1998.


[Закрыть]. В отечественной судебной практике можно встретить и другие примеры разрешенного самоуправства[422]422
  Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ по делу Бородина от 14.09.1994 г. //Бюллетень ВС РФ. 1995. № 4.


[Закрыть]. Этого, к сожалению, нельзя сказать о юридической литературе, которая в целом обходит молчанием вопрос о дозволенном самоуправстве, как если бы его не существовало вообще, в то время как недозволенное самоуправство исследовано достаточно подробно[423]423
  Борисенко С. К вопросу о юридической природе самоуправства // Вестник советской юстиции. 1924. № 16; Трайнин А. Н. К вопросу о юридической природе самоуправства // Право и жизнь. 1925. № 4–5; Бубон К. В. Соотношение хищения и самоуправства при неправомерном обращении наемным работником в свою собственность имущества предприятия // Юридический мир. 2000. № 2. С. 64–66; Комментарий к Уголовному кодексу РСФСР. С. 416.


[Закрыть].

Поскольку действующее гражданское законодательство не содержит понятия «дозволенное самоуправство», или «самопомощь», представляется необходимым изложить далее основные положения, касающиеся такого способа самозащиты гражданских прав. Самопомощь, или дозволенное самоуправство, является формой самозащиты гражданских прав, осуществляемой в исключительном порядке («наступательная самозащита»). Применение ее допускается в условиях, когда требуется принятие чрезвычайных мер, а возможность прибегнуть к юрисдикционной защите отсутствует. Чрезвычайность, с одной стороны, обусловливает особый характер правомочий действий заинтересованного лица, а с другой – устанавливает специальные требования к порядку ее осуществления. Исключительный порядок применения самопомощи в форме дозволенного самоуправства означает дозволение самопомощи в случае невозможности прибегнуть к помощи органа власти для защиты своего права, когда обстоятельства требуют немедленного применения мер защиты. Институт самопомощи содержится в законодательстве некоторых европейских стран (Германия, Швейцария, Португалия, Эстония)[424]424
  См.: § 1227 ГК Португалии; § 52 Швейцарского обязательственного закона 1911 г. и т. д.


[Закрыть].

Появлением категории самопомощи мировая цивилистика обязана германским ученым, чьи взгляды нашли отражение в кодификациях гражданского законодательства конца XIX в. Первое в истории права развернутое определение самозащиты содержалось в § 178 СГУ: самозащита определялась как отражение противозаконного нападения на личность или имущество и оказание помощи другим в подобных случаях; отобрания вещей или понуждения должника к исполнению обязанности при отсутствии возможности прибегнуть к помощи властей и реальной опасности неосуществимости (самопомощь)[425]425
  Цит. по: Сарбаш С. В. Право удержания как способ обеспечения исполнения обязательств. С. 211.


[Закрыть]. На основе указанного определения была разработана концепция трех форм самозащиты – необходимой обороны, крайней необходимости и разрешенного самоуправства, – которая была воплощена в § 226–231 Германского гражданского уложения 1896 г. В § 229 ГГУ впервые упоминается дозволенное самоуправство как способ самозащиты; названы способы, при помощи которых дозволенный законом самоуправный акт может быть осуществлен: отобрание вещей и задержание пытающегося скрыться должника. В соответствии с указанной нормой «не поступает противозаконно тот, кто не может своевременно прибегнуть к содействию органов власти, и если в то же время следует опасаться, что без немедленного вмешательства осуществление притязания станет невозможным или будет значительно затруднено»[426]426
  Цит. по: Гражданское уложение Германии. Вводный закон к Гражданскому уложению / Пер. с нем.; науч. ред. А. Л. Маковский и др. М.: Волтерс Клувер, 2004. С. 45; Винавер A.M. Указ. соч. С. 89–91.


[Закрыть]. Применение самопомощи допускается: 1) в виде исключения; 2) при наличии достаточных к тому оснований; 3) в качестве субсидиарной меры; 4) подлежит последующему контролю со стороны органов власти. Иные, специальные случаи дозволенного самоуправства можно отыскать в других нормах ГГУ[427]427
  См. § 561, 704, 910 и 962 ГГУ. – Следует отметить в качестве положительного примера, что германский законодатель детально урегулировал порядок и пределы применения разрешенного самоуправства в § 230,231 ГГУ (см.: Гражданское уложение Германии. С. 146, 216, 259 и 270).


[Закрыть]. Отечественные исследователи[428]428
  Кораблева М. С. Защита гражданских прав: новые аспекты // Актуальные вопросы гражданского права: Сборник Российской школы частного права. М., 1998. С. 86–87.


[Закрыть] отмечают, что в силу § 229 ГГУ собственник вправе осуществить «право кулака» (Faustrecht), т. е. забрать свою вещь с применением силы, если своевременно не может получить судебную помощь.

Термин «наступательная самозащита», близкий по содержанию к дозволенному самоуправству, являлся общеупотребительным в лексиконе дореволюционной цивилистики. Однако концепция самопомощи была заимствована из германской доктрины и законодательных источников, где указанное понятие существует и поныне. К такой самозащите относили задержание вещи и даже иногда удержание. Взгляды ученых нашли свое отражение в проекте Гражданского уложения Российской империи[429]429
  В частности, право задержания имущества было выделено в качестве способа наступательной защиты.


[Закрыть]. Однако впоследствии данный термин был предан забвению в связи с тенденцией ограничения частной инициативы участников гражданского оборота, в том числе и в области защиты гражданских прав. Действия по самостоятельному (в терминологии закона – «самовольному») осуществлению права были объявлены уголовно наказуемым самоуправством[430]430
  Статья 90 УК РСФСР 1926 г.; см. также: Винавер А. М. Указ. соч. С. 78.


[Закрыть], поскольку считалось, что само признание права отдельного гражданина применять правовые нормы «наталкивает на мысль о возможности самоуправства»[431]431
  За дальнейшую творческую разработку вопросов общей теории государства и права // Советское государство и право. 1955. № 3. С. 6.


[Закрыть]. Подобная политика укрепляла государственную монополию на защиту гражданских прав, официально закрепленную в советском гражданском законодательстве[432]432
  Достаточно упомянуть о том, что ГК РСФСР 1922 г. и 1964 г. не предусматривали права на самозащиту и не давали понятия таковой (см.: Ст. 6 Основ гражданского законодательства СССР и союзных республик, ст. 6 ГК РСФСР 1964 г.).


[Закрыть].