Текст книги "Красное Зеркало. Конец легенды"

– Первая волна! – раздался откуда-то зычный крик Семенова. – Огонь по моей команде!

Рык, погавкиванье, стрекот и чириканье, похрюкиванье и стоны – все это приближалось к нам пестрой шевелящейся живой массой, цель которой была – уничтожать…

– А сколько волн таких обычно? – спросил я Стива. Руки мои слегка дрожали.

– Волны по две, по три, – ответил тот. – Сперва зверье с мертвяками, а потом по-разному: может, шары мелкие прилетят, может, гарпии… Могут и немцы ударить, но они иногда на нашу сторону переходят – когда зверья слишком много… Аномалии бывают… всякие…

Тут несколько тараканов из авангарда наступающих рванулись вперед в прыжке, растопырив надкрылки, спланировали прямо на первую линию обороны, с противным хрустом напоровшись на шипы колючей проволоки. Тут же на их спину вспрыгнули оскаленные церберы, используя тараканов как мост через полосу препятствий…

– Огонь! – крикнул Семенов.

Наконец я заметил его: он стоял за башней, на броне одного из танков.

Я чуть не оглох в секунду: раздался могучий, острый, многоголосый и рвущий треск сотен выстрелов.

Отряд рыцарей стоял под прикрытием американского грузовика, вскинув в небо огромные луки, которые посылали по длинной дуге стрелы с горящими наконечниками.

Сбоку загрохотал автомат Стива, а с другого раздались выстрелы Джей.

Где-то тоскливо завыла, совсем не к месту, протяжная сирена, и в громкоговорителях раздался резкий приглушенный выстрелами голос:

– Achtung! Achtung! Lüftangriff! Bleiben Sie bitte ruhig![45]45
  Внимание! Внимание! Воздушная тревога! Сохраняйте спокойствие! (нем.)


[Закрыть]

Трудно было разобрать, что именно говорил голос и на каком языке, – грохот и треск стоял такой, что я невольно зажмурился.

Когда я открыл глаза, над крышами сияли желтым ровным светом три треугольника. Они выпускали электрические разряды по заградительной полосе, и ряды колючки вспыхивали, словно ветки кустарника, образовывая прорехи, в которые немедленно устремлялись звери.

– Теслу по морокам готовь! – раздался сквозь грохот голос Семенова.

Как ни странно, его услышали: расчет стал разворачивать деревянную платформу на телеге, а двигатель выпустил облачко черного дыма, и ремень начал вращать колесо. Звук мотора полностью потонул в общем гвалте – сквозь выстрелы слышались вой, рев, крики. Первый ряд окопов солдаты уже очистили, отступив за вторую линию обороны. По мертвым телам их товарищей уже лезли тараканы и крысы, заходились неистовым лаем псы.

– Вторая волна что-то быстро пошла, – сквозь вату в ушах услышал я крик Стива.

Я помотал головой и, поймав в прицел серо-лиловую лысую голову кадавра, надавил на курок. Автомат вздрогнул, выплюнув короткую очередь. Висок кадавра почернел, и он, нелепо мотанув руками, словно манекен, рухнул на землю, кишащую живностью, – четыре крысы тут же впились в его тело. Видно, глюк не мог полностью подчинить их инстинкты.

Ствол моего автомата слегка уводило вправо на очередях, поэтому я бил очень коротко и старался прицельно.

Закованные в сталь, проносились между укреплениями конные рыцари, вонзая острые копья в тела нападавших.

От шаров на штангах электрической пушки отделилась и засверкала змеистой трещиной яркая молния, жало которой лизнуло один из треугольников. Тот метнулся было в сторону, затем начал терять форму и растворяться в воздухе. Оставшиеся треугольники резко разошлись в стороны, под прикрытие остроконечных крыш. Красный же глюк продолжал висеть над вскрытой крышей и едва заметно пульсировал.

Волны зверья начали редеть – первый участок укреплений был завален трупами разномастных видов. На втором уровне обороны полыхнуло яркое пламя – это заработал огнемет. Тут же раздался дикий, леденящий душу вой…

С улиц выехало несколько черных бронированных автомобилей, откуда вылезло десятка три похожих друг на друга людей в черных очках и плащах, бритые наголо. В руках они держали длинноствольные автоматы.

– О! – крикнул Стив. – Еще нечисть подвалила!

Танк выстрелил, и одна из машин перевернулась с разодранным от огненного фонтана боком. Люди в плащах, пригнувшись, рассредоточились по периметру площади. Один из них выстрелил из базуки по нашему танку, и рядом с нами прогремел взрыв. Засвистели осколки. Танк подал чуть назад, выпустив облако выхлопа. Остальные машины спрятались в переулки, и на их крышах появились пулеметчики. Неожиданно из маленького узкого переулка слева от укреплений показался конный отряд странного вида людей. Ожесточенно вращающие кривыми сверкающими мечами, люди с широкими скулами и в кожаных клепаных доспехах, отчаянно визжа, кинулись под пулями к первому ряду заваленных трупами окопов. А треугольники вновь ринулись в атаку с крыш. Резко затрещала электрическая пушка.

Внезапно перед моим носом появилась рука, сжимающая стакан. Я удивленно повернулся назад: это был Гарольд, который стоял во весь рост на насыпи перед бруствером.

– На, попей, Странный, – сказал он мне почти в самое ухо, слегка наклонившись.

– Ты очумел, что ли?! – крикнул я. – В укрытие!

Словно в подтверждение моих слов над нашими головами засвистели пули, но бродяга, казалось, этого совсем не замечал.

– Да не кричи ты так. – Он поморщился. – Это не выпивка: это эликсир по рецепту моей прабабки – существенно повышает меткость стрельбы и дает благословение!

Я понял, что с психами лучше не спорить. Я взял стакан и опрокинул его в глотку – жидкость была горькой, с острым привкусом трав. Я с трудом проглотил ее.

– Все, доволен? – спросил я. – Спасибо тебе, а теперь прячься.

– Скоро третья волна будет, – поддержал меня Стив.

Бродяга пожал плечами и вновь сел на пустой ящик, вынув из кармана неизменную бутыль виски.

Как ни странно, что-то во мне изменилось – взгляд словно прилипал к прицелу, и предметы стали какими-то более четкими и контрастными. Я сменил магазин автомата.

Да, с моим зрением определенно что-то произошло: все предметы вокруг подернулись полупрозрачными коконами различных цветов и форм. Броня танка полыхала ярко-красным в районе двигателя, вокруг людей были разноцветные яйцеобразные сферы, а глюки приобрели сложные узорчатые поля, напоминающие сложное плетение фракталов…

И в этот миг я заметил в сером небе два вращающихся завихрения, напоминающих воронки смерча. Они кружили бледными клочьями облаков с темно-серой сердцевиной, напоминающей зрачки гигантских глаз.

Медленно выползали из них серо-фиолетовые сгустки, словно плотные тучи, которые разбухали, превращаясь постепенно в фигуры – гигантские фигуры, только отдаленно напоминающие человеческие.

Небо потускнело, и вокруг поднялся сильный ветер, разметавший пороховую гарь над площадью.

Каждая из облачных фигур имела короткие ноги, высокие угловатые и вытянутые плечи, над которыми крепилась странных очертаний голова. Одна напоминала голову птицы с длинным клювом, а вторая вообще была похожа на не пойми что. Складывалось впечатление, что тучи твердеют, облекая фигуры четкими очертаниями. Но, несмотря на это ощущение материализации, в фигурах оставалась некая зыбкость, будто мерцание, которое усиливалось, когда по поверхности сгущающихся туч пробегали фиолетово-зеленые змейки электрических разрядов.

Все глюки, которые кружили над площадью, собрались вокруг этих вновь прибывших: высотой те были около пятиэтажного дома.

Глюки кружили возле них в различных направлениях и ритмично колебались, что выглядело как некий замысловатый танец насекомых.

По телу моему волнами пробегала дрожь, а в затылке раскалился стальной клин тупой пульсирующей боли.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а!!! – протяжно взвыла одна из фигур, совсем как та, на вершине горы.

Звук пронесся над площадью легким эхом, и я отметил краем глаза, что все люди и животные вокруг замерли, словно оцепенели. Гарольд стоял на коленях, молитвенно сложив перед лицом руки, и беззвучно шевелил губами.

Меня захлестнула волна панического страха, и я зажмурил глаза, будто на колесе обозрения треснуло крепление кабины… Но стало только хуже: тело буквально колотилось, как в лихорадке, а головная боль стала усиливаться.

В это время раздался раскат грома, вспыхнула молния, и резкий порыв сильного прохладного ветра с острым запахом озона окатил меня новой дрожью и зашумел в переулках.

Эх… Черт дери…

Когда же кончится этот кошмар? Как я хотел сейчас оказаться где-нибудь далеко-далеко отсюда, пускай даже в пустыне, кишащей церберами и юварками. Даже банду отморозков, мне казалось, стерпел бы…

Я вновь смотрел на окружающий мир как посторонний наблюдатель, который в любой момент может выключить монитор и пойти на кухню приготовить себе яичницу с беконом. Наверное, это защитный механизм психики, не позволяющий разуму перегружаться через край.

В это время из фигур на уровне «груди» стали медленно вытягиваться темные отростки наподобие щупалец, которые были точно такими же тонкими и длинными воронками некоего серого вещества, подобно тем, откуда появились эти чудовищные создания.

Я пытался сосредоточиться на мысли, что это всего лишь аномалии, просто незнакомой мне формы…

Воронки вытягивались, острыми, бешено вращающимися кончиками чиркая по мостовой, вздымая облачка пыли. Фигурки людей на передних позициях, трупы и даже покореженная техника исчезали в этом смерче, колышась в зыбком мареве…

Я мысленно удивился, отчего мне абсолютно наплевать, что эти щупальца медленно движутся в мою сторону…

Ближайшая фигура заохала, засвистела, и щупальца засуетились в хаотическом нервном танце. Я вдруг понял, что очертания головного выроста этого «явления» напоминают ибиса… Ибисоголовый[46]46
  Ибисоголовым называют древнеегипетского бога Тота, бога мудрости и знаний. Он считался Повелителем божественных книг и Писцом собрания богов. Изображался с телом человека и головой ибиса.


[Закрыть]… В голову взбрела нелепая мысль, что я как-то так и представлял себе свою смерть – мертвая тишина и глюки… Только вой и свист ветра… Пустынная равнина… Путь на Вальхаллу…

И вот оно случилось… Да… Именно случилось… Вместо меня стал шагать некто другой… НЕКТО… Никаких других ассоциаций не было – это явно был сам НЕКТО… Или никто…

Дымные щупальца взвились столбом и стали осыпаться, обнажая под собой блестящий клепаный металл сложных форм… Словно схлынувший рой пчел оставил ненужного врага – перед окопами возвышалась еще одна фигура, около пяти метров в высоту. Была она нелепа, словно над ней работал скульптор-шизофреник: сверкающие тусклой бронзой части тела были в крупных заклепках, грубовато пытаясь изобразить кургузые брюки и пиджак очень топорной работы. Правая рука статуи была воздета кверху, но вместо кисти руки из рукава бронзового пиджака торчал разводной ключ. Левая кисть выглядела не лучше – из рукава торчали довольно массивные столярные клещи.

Но самое странное было с головой этого псевдопамятника – она выглядела как арка, тонкая пластина дуги, словно горбатый мостик над речкой.

Это существо с повадками памятника, гулко ступая по мостовой, с металлическим гулким лязгом двигалось так же топорно, как и выглядело. Я даже почувствовал некое содрогание почвы, будто на автомобильном мосту.

И тут… тут-то мне и пришла в голову нелепая мысль. Я отбросил автомат в сторону и медленно поднялся во весь рост, продолжая скашивать глаза на гигантские воющие фигуры.

Лязг приближался.

Фигура-памятник, перешагнув вторую линию окопов, замерла, овеваемая копотью пожарищ… Двигалась только она и дымные щупальца.

– Здравствуй, Странный, – пробасила фигура. – Я – твой Страх… Как ты?

– Я хорошо, – ровным голосом ответил я. – Мне надо пройти…

– Пройти? – Рокот гулкого голоса был немного неприятен, и мне хотелось бы, чтобы никто не слышал нашего разговора. Было почему-то стыдно.

– Пройти тут нельзя, разве ты не понял? Здесь не ходят… Да… – Сиплый звук низкого его голоса немного напрягал, да и отсутствие башки…

– Честно сказать, – я почти шептал, такое благоговение и страх на меня навалились, – я и не собирался сюда идти…

– Очень зря, очень зря, – проговорил памятник, – ты только боишься… Вспомни о своих возможностях – разве это не дает тебе права? Разве так втречают ИСТИНУ? Разве ты этого хотел?! Поклонись высшему… Высшему себе…

Голос его внезапно стал таким бархатным, уверенным и спокойным, что я враз захотел забыть обо всем – меня давно тут все напрягает, я просто устал и просто хочу, чтобы мне все объяснили…

Я сделал первый шаг… Затем еще и еще… Меня тянуло к этой фигуре, я хотел согреть ее бронзовый холод, чтобы она, фигура, поняла, как хорошо быть теплым…

– Подойди ближе… – попросила фигура.

Я с удовольствием, не замечая, что спотыкаюсь о «колючку», шатаясь, перебирая ногами, продвигался вперед…

– Странный, не ходи… – Я услышал этот слабый голос сзади, словно шелест ветра: скорее всего, это был Гарольд, но мне плевать…

– Еще ближе… – пробасила фигура, и я так обрадовался, что она хочет моего присутствия, – я припустил, спотыкаясь, к кучам мертвых тел…

– Вот… – удовлетворенно заметил памятник. – Еще немного…

– Спасибо тебе, – прошептал я с облегчением. – Спасибо тебе, что ты пришел! Спасибо тебе… Наконец-то это ты…

По щекам моим текли слезы, и я продолжал идти вперед.

– Я так устал, господи… Я так устал… – продолжал я лепетать.

– Теперь ты отдохнешь, – послышался мне рокот бронзовой статуи.

На душе моей стало легко и свободно – так сильно, что я рассмеялся…

– Ты же понимаешь, что достоин большего? – продолжал голос. – Ты же понимаешь, как ты страдал за людей?

– Да, господи! – благодарно шептал я. – Да! Я ждал тебя!

Вот и выросли в моих глазах тусклые клепаные очертания, и стало все ровно и спокойно…

– Но горе тебе! – раздался гневный окрик. – Кого ты привел к нам???

Рука с разводным ключом, громыхнув металлом, вытянулась влево: с 39-й улицы в боевом порядке, лязгая гусеницами, въезжали старинные танки с вытянутыми башнями, скошенными по углам.

Сияли потертые красные звезды на орудийных башнях. На броне сидели монахи в пестрых одеждах. Они, кувыркаясь, спрыгивали с танков, разбегаясь в разные стороны, складывая руки в замысловатых жестах. А глюки вздрогнули, словно в газовом мареве, и стали съеживаться, уменьшаясь в размерах…

– Селиванов!!! – крикнул кто-то, а я потерял сознание, и меня обволокла темнота…

– Кто ты такой?! – строго спросил меня звонкий девичий голос.

– Уже не знаю… – Я отвечал, не открывая глаз, потому что чувствовал себя тяжко, и было ощущение, что лучше их (глаз) не открывать.

– Нет, ты должен знать, кто ты, – упрямо и с некой претензией повторил голос, делая ударение на слове «должен».

Голос был высоким и немного дрожащим, который в словах как-то капризно растягивал гласные звуки.

Я почувствовал себя легче, руки и ноги меня слушались, вот только веки я открывать отказывался просто на уровне инстинктов.

Я подтащил под себя руки и привстал на локтях с закрытыми глазами. Подо мной было что-то натянутое и матерчатое. Жарко.

– А папа говорил, что кто с закрытыми глазами – тот болеет…

Я резко открыл глаза, и… Ярко-красная пелена век сменилась мощным желто-голубым светом.

Я лежал на песчаном пляже возле морского побережья. Подо мной был белый в синюю полоску шезлонг, а темная лента моря, ребрящаяся барашками волн, уходила за горизонт. В моих руках тлела сигарета, а на лбу восседали солнцезащитные очки. Кожа моя лоснилась антизагарным кремом, и, как это ни странно, пляж был пуст, хотя все курорты на Земле сейчас переполнены тысячами страждущих.

Никакой маленькой девочки я рядом не увидел, хоть и заметил на песке вмятины от следов.

Вдали кричали чайки, и с тяжелым жаром прогретого воздуха доносился шум морской воды, пенящейся на песке.

– И все же: кто ты такой? – вновь раздался над левым ухом резкий высокий голос девочки.

Я быстро повернул голову, да так, что хрустнули позвонки, – вновь никого.

Поглядев в голубую бездну неба, я обнаружил белесый росчерк перистого облака.

– Тебе не кажется, что это облако похоже на змею, кусающую себя за хвост? – спросил я для поддержания беседы с невидимым ребенком.

Чувствовал я себя глуповато, поэтому и говорил глупости – а что прикажете делать?

– Это он и есть, – ответила девочка уже тише. – Вот скажешь тоже…

Я почему-то начал раздражаться.

– Девочка-девочка, – сказал я тоном, которым обычно говорят: «А кто это у нас такой красивый?» – Только что в меня стреляли… Шел бой, гибли люди… Потом пришли какие-то облачные парни – начался полный маразм… Скажи мне, девочка, если хочешь со мной говорить вообще: зовут-то тебя как?

– Алиса, – последовал незамедлительный ответ.

Мне показалось, что следов на песке стало больше.

– Скажи мне, Алиса, – спросил я с неким издевательским любопытством, – а сколько тебе лет?

– Пять тысяч триста сорок четыре. – Было ощущение, что ребенок отвечает заученный в школе урок.

Кажется, я подавился, вдыхая резкий аромат морского ветра.

– Так вот скажи мне, милая, – продолжил я, откашлявшись, продолжая озираться по сторонам, – разве это не бред – то, что сейчас происходит?

– Бред конечно же, – с готовностью ответила девочка. – А ты что, сам не понял?

Петля полупрозрачного облака стала увеличиваться, а в его центре небо начало темнеть, возникло некое движение, сверкнули две искорки – появилось человеческое лицо… До боли знакомое… Это же…

– Вставай, Странный, – произнес мастер Ши Ян. – Вставай, соберись… Не то останешься тут насовсем…

– Слушай! – вырвалось у меня. – Я несколько лет не был в отпуске! При всем моем уважении к вам, настоятелю… Блин… Что мне, на море нельзя отдохнуть?!

– Дэн, – спокойно и мягко произнес настоятель. – Оглянись вокруг: какое море? Откинь покров Майи…

– Да ну вас на фиг… – Я пытался изо всех сил удержаться на этом прекрасном и теплом пятачке пляжа.

Ши Ян промолчал, и лицо его стало удаляться, открывая в центре облака панораму событий: вокруг носились глюки всех мастей и оттенков. Маленькие фигурки монахов в пестрых одеждах извивались в неких сложных движениях, будто танцуя. Они кувыркались, ходили колесом, двигали ладонями, синхронно выбрасывая ноги и приседая. Молнии и шары, посылаемые глюками, отталкивались от них, а селивановские «тридцатьчетверки» изрыгали огонь из своих семидесятишестимиллиметровых стволов… Дымные образования побледнели и расплылись над площадью, на которой выстроились в боевом порядке пехотинцы в разнообразной форме, с различным диковинным оружием…

– Опя-а-а-а-ать… – простонал я сквозь зубы.

– Не расслабляйся, Странный, – проговорил голос настоятеля. – У тебя мало времени.

– Дэн… Дэн, очнись! Что с тобой?

Голос не походил на Алису, но был до боли знакомым.

Веснушчатое лицо с курносым носом склонилось надо мной.

– Джей? – удивился я. – Ты же умерла…

– Не говори ерунды, – ласково ответила она, – я здесь и никуда не денусь. Приди в себя, хороший мой… Давай, Дэн!

И тут я заметил, что силуэт памятника с петлей вместо головы держат несколько монахов на натянутых светящихся канатах, и он натужно шипит, пытаясь раскрутить их подобно карусели.

Морской пейзаж исчез – на меня вновь пахнул пороховой дым, гром и треск…

– Откуда вы тут? – крикнул я вслед удаляющейся фигуре Ши Яна.

– Мы знаем это место, – крикнул он вполоборота, пытаясь перекрыть грохот и электрический треск.

Его лицо ярко очерчивалось контурами сиреневых вспышек.

Танки Селиванова лязгающими черепахами качались, цепляясь гусеницами за неровности брустверов, а вместо дымного силуэта птицеголового создания сиял кусок пламени, напоминающий формой Тадж-Махал[47]47
  Тадж-Махал – мавзолей-мечеть, находящийся в Агре, Индия, на берегу реки Джамна (архитекторы, вероятно, Устад-Иса и др.). Построен по приказу императора Великих Моголов Шах-Джахана в память о жене Мумтаз-Махал, умершей при родах (позже здесь был похоронен и сам Шах-Джахан).


[Закрыть].

– Он тут! – крикнул Ши Ян, обращаясь к своим монахам. – Состояние тумана!

Фигуры монахов замерли. Вновь действие стало замедляться, будто движения всех действующих лиц попали в жидкое сгущающееся стекло, – даже дым от пожаров застыл, словно клочки ваты повисли в воздухе. Все остановились.

– У тебя считаные мгновения… – Ши Ян закашлялся, попав в ближайшее облачко дыма, но тут же вновь обрел свое благостное выражение лица.

– Что вы-то тут делаете? – зачем-то спросил я.

– Мы храним, – ответил тот.

– Что? – переспросил я.

– Да никто толком и не знает, что и зачем: просто приходим сюда иногда, мы тут такие же гости, как и ты. – Мне показалось, что настоятель усмехнулся. – Тебе не стоит думать про это, Пастух Глюков. Иди…

Я бросил на ряд колючки лежавшую под ногами доску, наступил на нее сапогом и перепрыгнул бруствер, словно во сне.

– Стой! – услышал я окрик сзади.

Я оглянулся: Джей и Стив смотрели мне в глаза.

– Ну что ж. – Джей нахмурилась – сейчас она очень сильно напоминала Сибиллу. – Я не понимаю, что за хрень творится вокруг, Дэн, но… Все это так… Ну так надо – я рада, что это поняла, просто не могу объяснить… Знаешь… Ты – молодец… Да… Я и подумать не могла, что все так устроено… Ты не парься… Ты так много сделал, даже для меня…

– Джей! Я… – начал было я.

– Не говори ничего. – Она опустила глаза. – Давай так: ты пошел по делам… По делу… Найди свою Ирину, раз ты уже столько перенес… Сделай ее самой счастливой женщиной на свете, чтобы не зря все это… Чтобы…

– Да. – Я кивнул, чувствуя себя как-то неловко, словно на экзамене. – Я постараюсь, я…

– Ты… – сказала Джей тихо. – Будь достойным Пастуха Глюков… Я знаю, у тебя получится… Я так рада, что встретила тебя… Все… Иди. Иди-иди-иди…

– Иду… – ответил я. – Не скучай, Джей.

– Не буду. – Она повернула голову в профиль. – Не буду.

– Странный, – сказал Стив хрипло. – Попробуй там все уладить… Тут все очень устали… Душам нужен покой…

– Попробую… – Я медленно кивнул, стиснув зубы: я решил сейчас разобраться во всем… Во всем окончательно, начиная с себя…

– Я, Странный, в тебе не ошибся, однако, – сказал поднявшийся с ящика Гарольд со знакомыми интонациями. – Все же есть в тебе кровь цыганская – иди, бродяга! Вот так вот!

Он хитро прищурил свой сумасшедший глаз под косматой выцветшей бровью.

– Вы там им дайте прикурить, товарищ майор! – ободряюще подмигнул высунувшийся из траншеи Сергей.

– Та уш! – кивнул Янис Залтис, опершись о свою винтовку.

– Машина ждет… – бесстрастно напомнил настоятель. – Давай, Дэн…

– Увидимся, – пробормотал я сквозь застилающие мои глаза слезы. – Еще увидимся…

На несколько секунд у меня потемнело в глазах, и мозг словно на мгновение отключился. Я сморгнул и продолжил идти… Я шагал к Тадж-Махалу и улыбался…

Я осторожно вел свой «форд-мустанг» по пустынной проселочной дороге. Тихонько наигрывало радио на музыкальной волне… В открытое окно дул сырой, но теплый ветер. В степях начиналась аризонская осень. Дорога была явно заброшена много лет назад, как и редкие домишки, стоявшие по обочине. Окна их зияли черными провалами, подернутыми бельмами паутины с нанесенной пылью, а участки с покосившимися заборами сильно заросли бурьяном и плющом. Некоторые постройки напоминали просто кучу сваленных почерневших бревен…

Нигде не было ни души – даже бродяг или бездомных собак не встречалось… В ярко-голубом небе не видно было ни птиц, ни одного облачка – пустота и безмолвие…

Несмотря на то что было тепло, по коже у меня периодически пробегали мурашки.

«Добро пожаловать в Серпент-Таун! Федеральный округ Олимп Свободных колоний Марса. Население 69 человек».

С краю ссохшейся фанеры плаката были налеплены две скукоженные от времени наклейки, на которых изображались знаки радиационной и биологической опасности – черно-оранжевыми пятнами.

– Мы прерываем музыкальную трансляцию для короткого блока новостей, – раздался из радиоприемника голос ведущего. – Сегодня около полудня жители нескольких поселков, расположенных между Адриатическими горами и Черной Долиной, что неподалеку от кратера Эллада, стали свидетелями удивительного явления. Высоко в небе вспыхнули четыре ярких огненных шара, после чего поднялся ураганный ветер и сильно повысился уровень радиации. К счастью, никто из граждан Свободных колоний не пострадал. Шериф местного округа выразил властям обеспокоенность этим явлением, которое многие приняли за новый вид воздушных аномалий, известных в просторечии как «глюки». Масштаб и сила этого явления вызвали панику в отдельных слоях населения. Некоторые эксперты склонны считать происшедшее ядерными орбитальными взрывами, хотя как известно, ни один из марсианских спутников и орбитальных комплексов не несет на себе ядерных боезарядов… Совет Четырех Городов обратился к гражданам с просьбой соблюдать спокойствие. Ведется расследование инцидента…

Моя рука дернулась к выключателю приемника, показавшегося здесь абсолютно неуместным.

Я машинально немного сбросил скорость и уже буквально через минуту заметил движение в дверном проеме обшарпанного здания с покосившейся вывеской «Почта».

Я аккуратно нажимал на акселератор – машина шла плавно меж заброшенных домов с заколоченными окнами. Аккуратно вырулив на небольшую площадь у почты, я остановил автомобиль возле покосившегося столба с пыльным пластиковым козырьком, под которым висел проржавевший таксофон.

Да, люди отсутствовали тут лет явно около двадцати – по уголкам тротуаров, возле водонапорных колонок и рассохшихся скамеек ветер наметал участки серо-бурой трухи, которая была когда-то уличным мусором и сухими листьями.

В этой пустоте было одновременно и спокойствие, и некая напряженность, будто кто-то где-то затаился…

Некоторое время я курил в открытое окно, не выходя из машины. Ветер на площади подхватывал змейкой облачка табачного дыма, перемешивая его с уличной пылью, закручивал к небу.

«Похоже на пылевых дьяволов», – подумал я.

Наконец сигарета истлела, и я швырнул окурок на землю, подумав, что он тут будет выглядеть скорее украшением, нежели мусором.

Повода оставаться в кабине уже не было, и я, тяжело вздохнув, раскрыл дверцу и вышел на площадь.

Металлический звук открывшейся двери прозвучал словно удар гонга – резко, беспардонно и оглушающе неуместно. На секунду я зажмурил глаза и замер, словно пугаясь кого-то разбудить. Но ничего не произошло – ветер по-прежнему шелестел в пустых проулках, закручивая облачка пыли.

Я вынул из машины автомат и, повесив его на плечо, медленно стал подниматься по скрипучим ступеням почты.

Я, собственно, не знал, что я ищу и что намерен там увидеть, – просто облупившаяся и выцветшая дверь, которая когда-то была зеленого цвета, приближалась синхронно со скрипом высохших досок.

С дверью пришлось повозиться: она никак не хотела открываться, хотя замок давно заржавел и провалился внутрь.

Долбанув по ручке прикладом, я добился только того, что верхняя филенка провалилась внутрь дома.

Я заглянул в полумрак помещения – обстановка была более чем аскетичной: стойка, покрытая толстым слоем пыли, с одной истлевшей папкой, небрежно лежащей посредине, почерневшая конторка с засохшей чернильницей, ржавым паяльником и изогнутой дугой настольной лампы.

Прямо над этой композицией на светлой стене было намалевано грубой кистью красной краской слово «ПОТЕРЯ».

Надпись была относительно свежей и плохо легла на пыльную стену, образовав почерневшие засохшие пузыри.

С нижнего кончика буквы «Я» стекла тонкая струйка краски, засохшая почти у самого плинтуса.

Я внимательно осматривал пол сантиметр за сантиметром и никак не мог найти даже намека на отпечаток следа писавшего это: на полу лежал толстый слой пыли, и его не тревожили много лет. Наверное, писавший использовал специальную обувь либо крепил себя за трос к потолку. Но к чему такие ухищрения, только чтобы написать одно слово на стене?

Я присел на корточки и вдруг заметил, что в том месте, где к плинтусу спускается высохший подтек, на полу в пыли видны еле заметные конусообразные ямки. И тут меня озарило – писавший был на ходулях с заостренными кончиками!

Следуя по цепочке следов, я обогнул стойку и приблизился к дверному проему, уходящему в глубь здания, внутри которого было совсем темно.

Я отстегнул с пояса фонарик и двинулся дальше, освещая ярким пятном запыленные потрескавшиеся полы.

Коридор повернул направо, и я услышал натужное сопение и возню. Я вскинул фонарь, и его луч выхватил из темноты извивающуюся, сгорбленную косматую фигуру, тянущую корявые пальцы руки к верхнему краю облупленного шкафа. Фигура напоминала сильно обросшего и раскормленного уродца, который стоял на тонких и длинных ходулях с пружинами.

Я выхватил из кобуры револьвер, а уродец с потной красной лысиной, как только на него упал луч фонаря, громко взвизгнул, отпрыгнув от шкафа с неожиданной прытью. Затем раздалось то ли хихиканье, то ли стрекотание, и уродец, поскрипывая пружинами, умчался в темноту коридора, глухо ударяя наконечниками о деревянный пол.

В воздухе разлилось зловоние.

Я взвел курок машинально, но стрелять не стал. Закашлявшись и прищуря глаза, я подошел к шкафу и протянул руку: там, среди пыли и мусора, мои пальцы нащупали прохладный металл.

Взяв фонарик в зубы, не выпуская из правой руки револьвера, я осветил свою находку.

Я держал в руках тонкой выделки явно старинный браслет, сделанный в виде кусающего себя за хвост змея. Медленно положил его в карман.

Мне вдруг пришло на ум, что коридор гораздо длиннее самого здания почты, но я постарался отогнать эти мысли прочь, как неконструктивные и бесполезные.

Я продолжал двигаться по следам на полу, только теперь старался совсем не шуметь. Это искусство я приобрел в разведшколе – с пятки на носок, слегка согнув ноги в коленях, ступать внешним ребром стопы, при этом глубоко и ровно дышать с раскрытым ртом, чтобы дыхание было почти бесшумным и пульс ровным. Фонарик пришлось выключить, и мои глаза довольно быстро привыкли к темноте.

Я держался левой стороны коридора, используя старые шкафы, облупленные тумбы и нагромождение сломанных стульев как укрытие. Кое-где во мраке по стенам висели ржавые огнетушители, потемневшие схемы эвакуации из здания на старом пластике (правда, план этажа был явно другим), географические карты Марса и Земли.

Иногда по стенам коридора попадались заколоченные серыми досками двери с табличками различного типа: «Посторонним вход воспрещен», «Архив-19», «Осторожно! Биологическая опасность!», «Столовая персонала», «Мастерская ультрафиолета», «Пляжные принадлежности», «Вход со двора», «Цех мягкой игрушки»…

Я совершенно не понимал, что это все могло бы значить. То есть понимал, конечно, но смысла в этом не видел. В теории информации подобная подача называется «прагматическая адекватность». Именно это я пытался внушить сам себе все последнее время – жизнь полна абсурда, но, как в джазовых аккордах, – фактически любая последовательность звуков имеет название и систему. Этим-то я и спасался от сумасшествия в последнее время… От всего этого бредового кошмара, который начался на горе Холхочох. Ведь при прагматической адекватности само по себе явление становится примером самого себя. А по сути, абсурд или то, что мы называем абсурдом, является всего лишь верхушкой айсберга, мелким проявлением процессов, которых мы не в состоянии постичь в данный момент.

В голове моей, словно зацикленный файл, крутился один и тот же старый стишок про Бармаглота на мотив средневековой шотландской баллады. Мне пришлось изрядно сосредоточиться, чтоб эта бесконечная мантра меня отпустила, перестав морочить мой разум.