Текст книги "Путь слез"

– Или присоединимся к нему в воде, – проворчал кто-то.

Дети с опаской заползли на плот и распределились по нему, как каждому было велено. Никто, однако, не подумал отвязать плот от пристани, и теперь он тяжело осел на мелкое дно. Дети удивленно переглядывались и недоумевали, пока все, как по команде, не принялись смеяться над тем, как они потешно, должно быть, выглядели.

– Отличная работа, Вил, – дразнился кто-то из мальчиков, но предводитель и сам смеялся над своей неосмотрительностью. Наконец он с двумя мальчиками вывели плот в холодные бурлящие воды. Дети заохали от страха, когда быстрый поток подхватил зеленый плот и понес его на своей спине. Как ни старательно мальчики управляли шестами, толку было мало, ибо норовистая река держала их в своей хватке и вела по своему усмотрению.

Когда плот первый раз накренился, все от страха задержали дыхание, но после нескольких томительных минут крохотная армия почувствовала себя не в пример уютнее на плавучем островке. Вскоре они уже радостно визжали, взлетая то вверх, то вниз по пенистым бурунам. И так они неслись, неслись вниз по реке, сильнее раскачивая плот и смеясь, глотая бодрящие ледяные брызги, которые река бросала им в лицо, а крепыш-плот уверенно и гордо прокладывал себе дорогу меж водных борозд.

Горы, густо поросшие сосной, издали казались легким зеленым облачком на удивительно-голубом небе, а справа высилось еще одно такое же облако, но уже серо-бурого цвета. Доселе неслыханный шум громогласной реки был так приятен на слух! Даже Петер смеялся и хлопал в ладоши, как ребенок на празднике.

– Ах, как же славно жить! – вскрикнул он.

Рона уносила их все дальше, час за часом раскачивая и встряхивая плоским суденышком, направляя его к далеким заснеженным грядам на западе. Небольшие деревушки из срубных домов мелькали с ошеломительной быстротой, и дети весело махали недоумевающим крестьянам на берегу. Когда долина стала расширяться, северные горы исчезли из виду, а по бокам начались зеленые пастбища, усеянные козами и овцами. Река присмирела. Кронистые деревья обступили воду, и крестоносцы проплывали под раскидистыми ветвями буков, и белых берез, и дубов. Несколько детей отважно свесили босые ноги с края плота. Пальцы покалывали от холодной воды, было щекотно, и дети еще больше хохотали.

– Если бы только Георг смог с нами прокатиться! – воскликнул Карл.

– Ja, – согласился Конрад, – а плот выдержал бы?

– Скорее нам потребовалась бы еще четверка толстых бревен, не меньше! – усмехнулся Вил.

К полудню, как и предсказывал лесоруб, отряд миновал первую излучину. Дети лежали на спинах, удобно растянувшись на плоту, и смотрели, как над головой проплывают облака. Кто-то изредка замечал то парящего ястреба, то сокола. Глянь кто с небес вниз, им, без сомнений, предстало бы необычайное зрелище: бурые туники, грязные лица и крапчато-коричневая кора плота – все сливалось в одну плавучую массу. Общий цвет нарушали только алые кресты, нашитые на каждую детскую грудь, редкая шевелюра золотистых волос или яркая улыбка.

Солнце постепенно садилось, и воздух остужался. Петер тревожно всматривался вдаль по реке, надеясь увидеть зеленый флаг таверны. На восточном небе уже появились первые звезды, когда Отто вдруг показал в даль: там виднелся корявый, нескладный причал, а рядом с ним – покоробленный, крытый щепой навес. Отряд встал на ноги и внимательно смотрел, как они во весь дух приближаются к месту назначения.

– Поворачивай вправо, – крикнул кормчему Петер, – вправо, Вил. Скорей, вправо!

Вил схватил рычаг и дернул со всей силы… в противоположную сторону, едва не повалив Карла и Отто с их поста.

– Нет, нет! – вскрикнул Петер, – в другую сторону. Двигай в другую сторону!

Вил смешался и оробел, но времени терять было нельзя. Петер перемахнул через головы пригнувшихся детей и схватил кормило.

– Вы, на шестах, – заорал он, – приготовьтесь.

Петер толкал и дергал за рычаг, мастерски управляя плотом, вылавировав его прямиком на причал.

На шатком доке, куда направлялись крестоносцы, сидел человечек в колпаке и играл на лютне. Заметив плот, с грохотом мчащийся на него, он вскочил на ноги, И едва успел: более крепкий плот вдребезги разбил бы прогнившие сваи дока. От резкого толчка дети повалились друг на друга, а плот все кружился и вскидывался на больших прибережных камнях. Петер быстро сообразил и прогудел мальчикам:

– Держите нас, парни. Навалитесь на шесты, сильнее, ребята, сильней!

Плот дрогнул, столкнувшись с отвесным берегом. Течение увлекало его дальше, но шесты выдержали. Петер крикнул менестрелю:

– Хватай веревку и привяжи нас к столбу, а не то нас унесет рекой!

Менестрелю не надо было долго объяснять, чем грозит подобный поворот дел, и он ловко схватил веревку, перекинутую Петером, и принялся наматывать ее на столб. Несколько быстрых движений руки и крестоносцы в безопасности. Петер проверил сохранность драгоценного груза и, успокоившись, что все целы и на месте, выбрался на берег.

Добрый вечер, друг мой. Господь да благословит!

– Виоп giomo, мореход, – со смешком поприветствовал его менестрель. – Mилости просим в Фиш. Меня зовут Бенедетто. – Он снял шляпу и отвесил поклон.

Петер представил себя и своих спутников, которые успели собраться вокруг него.

– Что ж, дорогой Бенедетто, значит ты с юга?

Менестрель утвердительно кивнул.

Не найдется ли здесь милосердного человека, кто бы приютил на ночь сих агнцев Божьих?

Бенедетто улыбнулся и погладил свою острую черную бородку.

– Думаю, не найдется, старик. Это свободный город, но не щедрый. Я играю па берегу, и они не трогают меня, но это все, что я получаю за свою музыку.

– Но, – настаивал Петер, – разве холодная вода остудила их сердца?

– Ах, друг мой, – с улыбкой отвечал Бенедетто, – здешние жители бежали с юга от войн меж домами Гвельфов и Гибеллинов дабы спрятаться в горах. Немногие говорят на твоем языке, и ни у кого нет времени на путников – разве что обменять товар на звонкую монету.

Петер почесал затылок и посмотрел на детей.

– Не знаю, о каких войнах ты говоришь, но разве войны чем-то отличаются одна от другой.

– Верно, верно говоришь. Однако выслушай: одеяние твое свидетельствует об священническом сане, поэтому тебе след искать друзей среди гвельфов, но держись подальше от гибеллинов.

– Откуда мне знать, кто из них кто, да и что это за разделение?

– Гвельфы союзничают с римским напой, а гибеллины воюют на стороне восставших лордов. Конечно же, и те, и другие преклоняют колени пред Церковью, – что весьма озадачивает. Однако в южных городах они ожесточенно враждуют между собой.

– А кому ты будешь другом?

– Я – друг музыке, и пою своей прекрасной возлюбленной – реке.

– Станешь другом моим детям?

Бенедетто сел и стал беспокойно теребить дырки на порванных кожаных туфлях. Он слегка сморщился и почесал кончик длинного узкого носа:

– Вы наверняка подразумеваете, найду ли я для вас ночлег и еду, поэтому я спрошу, во сколько вы оцените… мою дружбу?

– Денег у нас нет, – ответил Петер.

Менестрель поднялся, улыбнулся и поклонился. Он перекинул лютню за спину и приподнял колпак.

В таком случае, signore, позвольте откланяться.

Петер взглянул на неряшливое селению и почувствовал себя неуютно. Солнце зашло, и все небо покрылось звездами. «В таком месте темнота – не товарищ», подумал он.

– Денег у нас нет, Бенедетто, но для тебя у меня есть особый дар.

Менестрель остановился и развернулся с вопросом на лице.

– Si?

– Я научу тебя одной балладе.

Музыкант поднял брови. Баллады – вот все его состояние, и возможность приобретения еще одной была соблазнительной.

– Я научу тебя «Песне о Роланде». Хорошая застольная баллада.

– Предложение заманчиво, – задумчиво ответил Бенедетто, – но вас более дюжины.

– Но ведь они маленькие, как и ты, – заметил Петер, – и довольствуются малым.

– Эта «Песня о Роланде», – продолжал Бенедетто, – хорошая баллада или германская баллада? – Он заметил угрожающий оскал Вила и быстро поправился: – Прошу прощения, я не хотел вас оскорбить, безусловно, нет. Но я слышал некоторые ваши баллады, все про войну, да кровавые поля Мэйфильда, да о ваших диких саксонских рыцарях и все такое прочее. И только не говори, что это одно из сказаний вашего Вольфрама фон Эшенбаха! Я предпочитаю петь о любви, вине и бабочках.

Вил со стоном закатил глаза, а Петер пожал плечами.

– Хм, а вы, дети, знаете балладу о подобных вещах?

Крестоносцы молчаливо стояли и пытались припомнить или хотя бы представить себе такую песню. Вил силился вспомнить песню, которую напевала фрау-бабочка из Вейера. Наконец молчание нарушила Мария.

– Мы можем научить его песне об Иисусе.

Бенедетто покачал головой.

– Нет, эта не подойдет, малышка. Мне не нужны детские песенки. Мне и так туго приходится в этом месте, а коли я запою нечто эдакое, жители деревни меня и вовсе утопят!

– Ach! – проскрежетал зубами Петер. – Это не детская песенка, а тебе, ежели не прижился здесь, почему бы не отправиться с нами? Мы с радостью возьмем тебя на плот в обмен на ночлег и немного хлеба. Наш путь лежит к Генуе: через горы, а потом по морю.

Бенедетто нерешительно покачивался на пятках, и бросал взгляд то на деревню, то на реку. Наконец он долгим взглядом оглядел кольцо лиц, обнадежено глядевших на него серебристыми от лунного света глазами, и его сердце смягчилось. Потрепав оловянную пряжку на поясе и порядочно искомкав колпак, он ответил:

– Действительно, почему бы и нет? Вот уже десять лет я здесь, быть может, пора вернуться домой. – Он ненадолго задумался. Si Buono. По рукам. Следуйте за мной, и я дам вам кров и ужин.

Крошечный человечек ловко проскочил сквозь брешь в частоколе и повел детей к пустому загону для свиней, где они нашли вдоволь чистой соломы – для постелей и для костра. Вскоре крестоносцы сидели вокруг огня, надеясь, что им дадут чего-нибудь поесть и попить. Отблески огня придавали особый блеск черным глазам Бенедетто, а когда он улыбнулся, дети захихикали.

– Он похож на маленького лесного гнома, – прошептала Билу Мария.

Анна тоже не сдержалась и прыснула со смеха.

Затем Бенедетто пропал, но тут же вернулся с несколькими хлебными сухарями и куском вареной баранины.

– Держите! – гордо сказал он. – Держите, дети. Это вам на ужин.

Детские глаза загорелись, особенно при виде мяса. Менестрель снова улыбнулся и вынул флягу с вином и кувшин с козьим молоком.

– О, прекрасно, милостивый сир. Просто великолепно! – воскликнул Петер.

Не прошло и получаса, как крестоносцы и их новый друг крепко спали.

Глава 18
Замок Кастелловерди

На следующее утро Вил поднял отряд и приказал всем собраться у плота для утренних распоряжений.

Проверьте, хорошо ли держат веревки. Конрад, проверь узлы. Карл, посмотри, в исправности ли кормило.

Петер стоял рядом с Бенедетто и смотрел, как мимо течет ледяная вода.

Великолепное зрелище, не так ли, мой маленький друг. Смотри, как искрится голубая вода и как уверенно скользи г меж пышной зелени по обеим сторонам. О, а величественные горы, которые вплотную подбираются к тому берегу! Право же, милый друг, прозрачным утром, вроде этого, сердцу хочется летать.

Бенедетто покрутил пальцами кончик бороды.

– Для тевтонца ты слишком хорошо чувствуешь красоту.

– Пожалуй так. Значит, ты отправляешься с нами?

Бенедетто молчаливо стоял и дрожащими руками теребил шейку старой лютни.

– Пока ты спал, я много размышлял, – со вздохом ответил он. – Уже более десятилетия я сижу на этом причале и играю для каждого, кто проходит мимо. Иногда получаю пенни, немного серебра… или насмешку, рваное одеяло или обветшалый плащ, или же одну только улыбку. Я выучился говорить на вашем языке, и на языке французов, знаю немного из латыни, но, все равно, чувствую пустоту внутри.

Сердце жаждет вновь однажды летом увидеть солнечные берега прекрасного Lago di Varese и родное селение Браббии. О, Петер, если бы ты видел красивые сады и огороды моего народа! Цветы, наполняющие обоняние ароматами небес, а их пестрому многообразию впору соперничать с радугой. Плоды, большие и сочные, истекают сладким нектаром. И музыка. О, музыка. И прекрасные девы. Чего же я сижу здесь, на краю варварского севера и пою глупые песни, до которых никому нет дела?

Так почему, – перебил его Петер, – почему ты не ушел?

Бенедетто поднял несколько камешков и медленно швырнул их в реку.

Моя семья потеряла расположение нашего господина, и нас выгнали из нашего дома. Мы не обрели убежища ни у Гиларатов, ни у Боргомнеров. Они воевали за обладание свободными землями и городами, и всюду, куда бы мы ни бежали, всюду шло кровопролитие.

– А сколь давно было это?

– О, десятка два лет тому назад, надо полагать, – ответил Бенедетто, – Я уже потерял счет.

– Мир меняется.

– Как раз об этом я и размышлял прошлой ночью, падре. Есть кое-что, чего я боюсь куда сильнее, чем снова повстречать жестокость. Его черные глаза заблестели слезами. Что если воспоминания… обманывают меня? А вдруг цветы не так нежны, а вино не горячит, как прежде?

Тогда, добрый менестрель, – снова перебил его Петер, – почему просто не умереть? Смерть спасет тебя от боли разочарования, быть может.

Вил нетерпеливо мерил шагами берег, пока, не вытерпев, приказал воинам подниматься на плот.

– Петер, мы ждем. Менестрель, нам пора уходить. Благодарим за оказанную доброту.

Петер отвел Вила в сторону.

– Юноша, человек может поехать с нами. С твоей стороны благоразумно пригласить его.

Вил подозрительно посмотрел па Бенедетто.

На что он нам?

– Он говорит на языке юга лучше меня и знает обычаи той стороны. У него верный глаз: он поможет нам на опасных перевалах, да и с ним нам легче будет раздобыть пропитание в селениях. И, мне кажется, мы ему тоже нужны.

Вил повернулся к Бенедетто и высокомерно подбоченился. Ему неохота было брать менестреля, но он послушал совета Петера.

– Сир, можете ехать с нами, ежели хотите. Учтите, что вам придется слушаться моих распоряжений.

Бенедетто бросил тоскующий взгляд на пристань, снял шляпу и слегка поклонился.

– Сын мой, волею судьбы я всю жизнь кому-то подчинялся, и считаю за честь последовать под вашим командованием.

То ли скорбный взор, то ли равнодушие в голосе менестреля, то ли что иное затронуло Вила, но он вдруг пожалел этого человека и дружелюбно протянул ему руку.

– Тогда – добро пожаловать.

Крестоносцы радостно визжали и хлопали в ладоши, рассаживаясь по местам: общество музыканта детям пришлось по нраву. Несколько напряженных усилий рук – и лодку подхватило речным течением.

Пока плот стремительно уходил вниз по Роне мимо деревень Беттен и Морель, все смеялись и поддразнивали друг друга. Яркое солнце ласково пригревало макушки.

– Расскажи, менестрель, – попросил Гюнтер. – Расскажи нам о своем доме.

– О, мальчик мой! Вряд ли слова способны передать подобную красоту. Вы, северный народ, и не видывали такого.

Крестоносцы обступили Бенедетто, а он закрыл глаза и вздернул лицо к небу.

Мальчиком я жил в маленьком доме из камня и глины, с плоской крышей, который стоял на берегу могучего Lago di Varese, самого прекрасного озера на земле, темно-синего пристанища аистов и лебедей. Жаркими летними днями мы плескались и резвились в его чудных водах. Ах, что за прелесть!

Отец мой был простым рыбаком. Я все еще вижу в памяти, как он чинит сеть, проводя по ней толстыми пальцами с легкостью самого виртуозного игрока на лютне, словно исполняя мелодию для самих ангелов. А мать… ах, мама! Каждый вечер она готовила самые вкусные блюда, при этом напевая нежные песни, как птица по весне. Si, si, свежая рыба и маслины, мягкие пшеничные хлеба и фрукты. Отец, как обычно, наливал красного вина из глиняных бутылей, которые изготавливал гончар Фернандо, мой дядя. По вечерам мы с братьями и сестрами, кузинами и кузенами, с тетями и старым дедушкой, и с дядей танцевали и пели, пока не валились на землю от усталости. А потом мы лежали под звездами. А звезды-то, звезды! Так уж их много, этих блестящих алмазов, которые повсюду вспыхивают и мерцают.

Глаза Бенедетто загорелись.

– А женщины, юноши мои, женщины все прекрасны. Светлые и темные, и ходят плавно, как ангелы. Улыбки их ярки, как свет зари, а гру…

Петер громко кашлянул и сурово взглянул на новичка. Да и уместно ли вести подобные разговоры в окружении охочих до взрослых бесед отроков!

– О, si, si, конечно. Итак, bambini, я жил посреди красоты и достатка.

Анна показала пальцем на лютню.

– Сыграешь для нас?

– А тебе хотелось бы, милая?

– Ja! – взвизгнули в один голос Гертруда с Фридой. – Пожалуйста.

Все дети стали наперебой упрашивать менестреля, и даже Петер ободрительно поднял брови.

– Виопа medicina, amico, buona medicina.

Бенедетто ухмыльнулся.

– Из-за шума реки придется петь очень громко, дабы вы меня слышали, но я спою.

– Спой про женщин, крикнул Ион с края плота.

Его просьба вызвала укоряющий взгляд Петера, но менестрель не заметил предостережения священника.

Конечно, мальчик мой, – ответил он, легко перебирая тугие струны лютни. Он закрыл глаза. – Я спою вам о женщинах Браббии.

Бенедетто коснулся струн, прежде чем начать, и стало ясно, что он благословлен совершенным голосом для своего призвания:

 
Мне повстречалась
Прекрасная дева
То ангел небесный
Спустился ко мне.
Как шелк – ее власы,
Как злато – косицы,
Улыбкой своей
Озарила меня.
Губы как розы,
А пышные груди…
 

– На этом песня заканчивается, – вмешался Петер. – Спой другую песню, более подходящую для твоих слушателей. – Негодуя, он насупился.

Конечно-конечно, – спохватился Бенедетто. – Я часто ошибаюсь в выборе, как не жаль. Прошу прощенья, падре, – он подмигнул Иону, который благоразумно скрыл смешок. – Итак, дети, спеть вам более искусную балладу, которую я написал прекрасной деве, прошедшей однажды мимо моего причала?

– Ja! – зааплодировал Хайнц. – Спой, пожалуйста!

Музыкант просветлел: простой просьбы было достаточно, дабы его сердце возрадовалось и вдохновилось. Пел он со всей душой:

 
Аронская роза.
Цвети лишь для меня
Я буду ждать у сада,
Колени преклоня.
Где травы чудно пахнут,
Где дивный кипарис,
Я не возьму лаванду,
Ни сладостный ирис.
Аронская лишь роза
Влечет к себе, маня.
Ты на цветочном ложе
Танцуй лишь для меня.
Других не надо вовсе
Среди красавиц дня.
Но ты, Ароны роза,
Цвети лишь для меня.
 

Дети все хлопали и хлопали нескончаемым песням Бенедетто: сначала – песням о любви, затем – о вине и бабочках, празднествах и танцах, о свете солнечном и лунном. Его пальцы теребили и перебирали струны верной лютни, пока на южном берегу, на излучине, не появились знакомые стены Брига, и музыкант нехотя замолк.

– Вот он, Вил, вот Бриг, наша цель.

Вил внимательно осматривал деревянные дома селения, подступающего к кромке воды, но не увидел ничего необычного. Потемневшая деревянная обшивка, да крытые соломой крыши – дома, как и повсюду. Дым вился над частоколом: за стенами домов деревенский люд готовил ужин. Мычанье коров и блеянье коз, доносившиеся до чуткого уха, смешивались с журчаньем быстрой воды.

Вил с Петером верными руками выправили плот к огромному булыжнику, который лежал посреди ямины, бившей исподними родниками. Это было подходящее место для причала, и, сделав последнее усилие над кормилом и хорошенько подтянувшись на Ионовом шесте, крестоносцы плотно пристали к берегу. Карл с Конрадом спрыгнули на берег с веревкой в руках и накрепко привязали плот к вековому дубу. Когда все приготовления были завершены, Вил приказал отряду высадиться на берег.

К этому времени вокруг собралась порядочная толпа деревенских зевак. Нечасто путники появлялись от верхнего течения реки: небольшая глубина редко позволяла ей быть судоходной, да и мало кто отваживался испытывать неизведанный и опасный поток. Пора, однако, ознаменовалась сильным таянием снегов, и путешествие по полноводной реке казалась заманчивым, поэтому к скалистому берегу Брига в том году пристало не одно судно. Удостоверившись, что новоприбывшие – не из числа разбойников или беглецов, сельчане разошлись по делам.

Крестоносцы со смешанными чувствами растянулись на плоском камне. Им хорошо лежалось на твердой земле, однако путешествие по реке оказалось приятным: куда приятнее, когда тебя влечет сильными потоками вод, чем карабкаться по безжалостным кряжистым утесам. Помня о насущной задаче, Петер и Бенедетто отправились в деревню, где они ловко сторговали плот каким-то искателям приключений – коробейникам, направляющимся в Монтро. И еще до наступления темноты они вернулись с бурдюком красного вина и шестью мерами овса и проса.

Вил пришел в негодование.

– Надобно было обменять вино на хлеб! – гаркнул он. Даже в тусклом сумеречном свете было видно, как злобно горят его глаза.

– У нашего менестреля во рту пересохло от жажды, и я подумал, что неплохо бы отблагодарить его за доброту, спокойно ответил Петер.

Вил что-то проворчал, но согласился. Он вылил гнев на других детей, раздраженно погнав их на поляну за стенами селения.

– Ион… Конрад… Карл… Гюнтер… Ричард, соберите хвороста и веток. Тут повсюду валяются отличные дрова. Остальные… Фрида… бери котелок и иди за водой. Анна, Отто, возьмите помощников и наломайте сосны для постелей. Все за работу. Пошли, пошли.

Крестоносцам не впервой было выслушивать гневные распоряжения, а работа успела стать привычной и быстро спорилась в руках. Вскоре они хорошо отужинали в свете жаркого костра. Повеселившись перед сном и выслушав спокойную песню Бенедетто, дети крепко уснули, сытые и довольные.

* * *

На следующее утро крестоносцы проснулись и приуныли: все было затянуто густым туманом, однако небо над ними многообещающе сияло. Хватило нескольких пинков по тлеющему костру, дабы он воспламенился с новой силой. Наспех хлебнув разогретой каши, оставшейся со вчерашнего ужина, крестоносцы без сожалений покинули стены Брига и берег шумливой реки и стали взбираться по торной дороге, которая лежала поперек Симплон-перевала.

Дети послушно карабкались по длинной, извилистой тропе. После хорошего отдыха на плоту, набравшись сил за время плаванья, идти им было куда легче. Кому и было тяжело, так это Бенедетто: менестрель не привык давать работу ногам. Он судорожно, со свистом вдыхал и выдыхал, с трудом взбираясь по каменистому пути, и при каждой возможности садился передохнуть и перевести дыхание.

День за днем они шли по узким высоким ущельям, поднимаясь все выше, оставляя позади лиственные деревья и крепкие сосны, пока, наконец, не достигли вершины перевала. Там они начали медленный спуск к равнинам Ломбардии. Путь легчал, хотя и не становился легким. Временами дети заходили в селения, чтобы найти помощи у ее жителей, кареглазых обитателей Гондо и Преглии. Сей народ разительно отличался от крестоносцев в лице и обычаях. Многие были значительно темнее и ниже детей тевтонского рода, но все, кроме странных жителей Гондо, отличались радушием и добротой. Даже ветер доносил иные запахи. Его дуновенья были теплыми и сладостными, столь же приятными, как и народ, обитающий в здешних местах. Пронизывающие северные ветры остались позади, и это также сказывалось на приподнятом настроении крестоносцев.

Нагие скалы и каменные вершины вытеснялись мягкими лиственными холмами с дубом, лавром и буком. Дети воспрянули духом.

– Верно, верно, kinder, – еще больше ободрял их Петер, – больше нам не придется проходить сквозь облака, хотя перед Генуей нас ожидает еще один перевал. Теперь нам идти и идти по долинам. Сейчас мы идем по долине Di Vedro, в конце которой нас ожидает озеро.

Следуя тропе, которая слегка поднималась над долиной около середины скалы, отряд прошел мимо Домодоссолы. Дети купались в теплых лучах итальянского солнца. Они танцевали и пели всю дорогу к скалистому берегу реки Точе, до которого оставалось всего-то около полдня ходу. Вдруг из-за поворота показался приземистый замок, зловеще глядевший прямо на них.

Крестоносцы приостановились, дабы лучше рассмотреть castello. Рыжеватые стены замка сложены были из толстых и громоздких камней. Своим основанием он опирался на листель, узкий горный уступ, и одной стороной уверенно прижимался к груди утеса. Многочисленные бойницы, казалось, в упор смотрели на детей, словно это не бойницы вовсе, а недремлющие глаза гигантского стража. Пожалуй, замок вел достойный караул над господскими землями. Отряду не оставалось другого пути, как пройти под его крепостным валом, ибо тропа вилась аккурат под ним. Паломники заволновались. Лучше повстречаться с простым деревенским людом, – подумали многие, – чем с лордом и его вооруженными стражниками. А другие, как Фрида, привыкли к замкам и не понаслышке знали о том, что за их стенами простолюдину можно найти надежное убежище.

– Вил, нечего страшиться! – убеждала она. – Где мы найдем лучший запас провизии, чем в хранилище вроде этого!

Вил разозлился тону девицы. Да как она смеет его предусмотрительность называть страхом!

– Страшиться? Ха! – с вызовом ответил мальчик. – Думаешь, я испугался? Нет уж, девчонка, я не боюсь этого места. Мне судьбой уготовано стать рыцарем и править землями, так что не смей обзывать меня трусом.

– Я… я только подумала, что ты…

– Хм. Ты девчонка. Думать – не твоего ума дело.

Фрида вспыхнула. Девчонка иль нет, она не станет молчать в угоду кому бы то ни было, тем более, в угоду задиристому мальчишке – пусть и красивому!

– Послушай-ка, юный господин, – насмешливо сказала она. – Что я решу, то и будет моего ума дело, а уж ум-то мой меня не подводит! Может я и мало говорю, да у меня мозгов побольше будет, чем в твоей дырявой болванистой голове!

Вил стиснул кулаки. Слыханное ли дело, чтобы какая-то девчонка унижала его во всеуслышание его же отряда! Вряд ли какой мужчина из его селения не отколотил бы надменную девицу, не сходя с этого же места, – подумал Вил, – но ему всегда становилось жалко несчастных. Нет, он не станет бить и слабую тварь, тем более, юную Madchen. Ему вспомнился отец, который ни разу не поднял руки на мать, и раз даже понес за это наказание от деревенского старосты. Он часто наказывал сыну не причинять боли женщине. Нет, и Фрида не почувствует тяжесть его кулака сегодня или когда-либо, но ее не мешало бы присмирить малость! Мальчик не мог подобрать подходящих слов.

– Так вот. Знаешь, может статься, однажды ты и будешь рыцарем, а я всегда останусь лишь женой и хозяйкой, но это не значит, что я хуже тебя!

Щеки у нее раскраснелись, но она быстро спохватилась и попридержала остальные слова, готовые сорваться с губ.

Своевременно вмешался Бенедетто:

– О, bambini, взгляните, взгляните туда, – он показал на четырехглавую крепость и крутую покатистую крышу главной башни, возвышавшуюся посреди замка. – Я помню это место с детства, – сказал он.

Вил шаркнул ногой и отвернулся от Фриды.

– Ja? – безразлично отозвался он. – Продолжай, менестрель.

– Дабы выучиться пению я приехал сюда с нашим деревенским padre, когда тот поехал в замок передать какое-то послание епископа. Мне, маленькому деревенскому мальчику, оказали великую честь. И к тому же меня научили обычаю лордов и принцев, и обычаям этой семьи. Мне сказали, замок был построен семьей Верди незадолго до начала вражды с родом Висконти, а враждовать они начали два или три поколения тому назад.

Верди много лет были владельцами этих земель, хотя в наши дни именно Висконти заведуют поместьями от Милана до озера Маджоре. Как бы там ни было, дед нынешнего синьора Верди присягнул на верность императору Барбаросса. Висконти же объединились с ломбардскими городами, и когда союзники поразили Барбароссу у Легнано, Верди остались без сильных сторонников и лишились многих угодий. Даже сейчас до меня доходят слухи, что они присягнули Отто и каким-то лордам Пьемонта. Ах, – вздохнул Бенедетто, забывшись в размышлениях. – Ну, ладно. Видите, как тропа вьется прямиком к castello? Никому из путников не удастся миновать зоркой охраны. Ее нарочно выстроили так высоко, чтобы с нее можно было обозревать всю окрестность.

А листель? Узкое пространство вокруг? Врагу здесь негде развернуться. А вон там, у синьора Гостанзо ров… вода вокруг внешней стены… видите? Он весьма гордится им. Горные замки редко могут похвастаться защитным рвом.

Вил показал на высокий угловой частокол из заостренных бревен, который окружал листель на уровень ниже от него.

– Замок кажется довольно укрепленным. Врагам надобно пройти через колья, через весь листель, а потом – ров, а все это время они находятся на виду у лучников, которые могут обстреливать нападающих из бойниц.

– Si, и еще барбикан, навесная башня, – сказал Бенедетто и замолчал, рассматривая стены замка. – Боюсь, здесь что-то не в порядке… Вал обложен дополнительными укреплениями… верный признак опасности. – Менестрель покачал головой и понизил голос. – Смотри, прорези в стенах полны лучников. Многие погибли по эту сторону стены. И многие крестьяне укрылись за его стенами, нашли здесь пропитание во время голода. Быть может, они проявят милость и к нам.

Вил приказал товарищам ускорить шаг и поспешно вывел их к подъемному мосту, охраняемому подозрительной стражей, которая сейчас беспокойно суетились у открытых врат. Юноша осторожничал, и все не мог сообразить, какое приветствие будет самым удачным, как его мысли прервал вскрик брата.

– Ach! Ну и вонь!

– Чего? – не понял Вил.

– Воняет… Неужто ты не чувствуешь?

Отряд стал дружно стонать и с отвращением высовывать языки. Все остановились, чтобы взглянуть на стоячую воду внизу. Бенедетто пожал плечами.

– Нужно же куда-то девать нечистоты.

Конрад присел на корточки и уставился в скверную воду.

– Глянь, Ион, – сказал он. – Глянь, капуста плывет.

– А там, – показала Анна, – кусок луковицы. А вон там еще кусок чего-то.

Вдруг Отто залился смехом.

– Глядите! – закричал он. – Там, у коряги.

Сначала все друзья следили за его указательным пальцем. Потом, хоть все они были из простого народа, девочки с омерзением отвернулись от неприглядного зрелища, а вот мальчики нашли его более чем забавным. Они хохотали и вовсю забавлялись при виде плывучих человеческих нечистот, которые собрались у коряги как у эдакой плотины.

– Довольно, – проворчал Петер, быстро обходя их. – Пора войти внутрь.

Мальчики вскочили с рук и колен и сломя голову побежали за Петером, который нетерпеливо ждал их у главного входа.

– Gentile signore, – обратился Петер к стражнику, – мы пришли с миром и просим впустить нас ради милости вашего господина.

Человек молчаливо смотрел на него из-под низкого забрала. Петер заметил, что воин был еще совсем молод, и выглядел уставшим. Вокруг его глубоко посаженных карих глаз образовались темные круги. Он слегка покачивался, едва выдерживая вес стальной кольчуги, ниспадавшей ему до колен. Даже от колена до щиколотки он был закован в тяжелые кольчужные чулки. От Петера не ускользнуло и то, что он был во всеоружии, и он заинтересованно заглянул внутрь тихого двора.