Текст книги "Путь слез"

Давай-ка, священник, призови своих ангелов, а я вызову моих демонов. Но, постой! Быть может, ты говоришь истину, и ангелы существуют. Но где же они? Трусливо прячутся? Ха! Они – лишь вымысел, а мои демоны – нет. Демоны, которых я заклинаю, дурак, это знания, знания о мире вокруг нас. Они вестники истины, а твоя порочная Церковь оклеветала их «демонами».

Черный лорд уже чуть не касался сапогами огня.

– Уразумей сих «демонов», старик, и ты уразумеешь истину. Истину, которая «сделает вас свободными».

Теперь уже и Петер подступил к самому краешку костра. Его глаза сверкали в свете высокого пламени.

– «Сказал безумец в сердце своем: "нет Бога"». Жалкий колдун, «…не полагайся на разум твой». Не того ты состава, дабы познать вечное. Ты сотворен из праха, прахом и умрешь.

– Хочешь состязаться по Писанию? – насмешливо спросил колдун. – Я не боюсь слов святоши! «Рассудительность будет оберегать меня, разум будет охранять меня».

Петер стиснул зубы и твердой рукой воткнул посох в дерн под ногами.

– «Лживый наговорит много лжи».

– Но «…при разумном и знающем муже страна долговечна».

– «Беззаконного уловляют собственные беззакония его», – нанес Петер ответный удар.

– Старый дурак! «Мудрость разумного – знание пути своего, глупость же безрассудных – заблуждение».

– «Отвечай глупому по глупости его».

Лорд закинул голову и разразился диким хохотом. Потом заложил руки за спину и стал ходить кругами вокруг костра, приближаясь к Петеру. Он улыбался и помигивал оцепеневшим крестоносцам.

– Отец Петер, – начал он, – ты называешь меня обманщиком. Обвиняешь в глупости и безрассудстве, более того, в злодействе и разврате. Однако ты даже не выслушал меня до конца. Послушай, послушай меня внимательно, старик. Ты говоришь словами царя Соломона. Но ведь он – не я – сказал: «И обратился я и увидел всякие угнетения, какие делаются под солнцем: и вот слезы угнетенных, а утешителя у них нет; и в руке угнетающих их – сила, а утешителя у них нет».

И он же сказал: «…что будет иметь человек от всего труда своего и заботы сердца своего, что трудится он под солнцем? Потому что все дни его – скорби, и его труды – беспокойство; даже и ночью сердце его не знает покоя. И это – суета!»

Твой царь Соломон, святой Pater, сказал: «…кто знает, что хорошо для человека в жизни, во все дни суетной жизни его, которые он проводит как тень?… Ибо все суета».

Неужто сии слова говорят тебе о приятных мечтах, а, охотник помечтать? И разве сии есть слова веры, священник? Но это подлинно слова истины. Ваши страдания и мучения, смерть и отчаяние, которые преследуют тебя с твоим жалким отродьем, голод и холод, что вы терпите – бессмысленны.

Ты гонишь детей к морю ради пустого. Смерти тех многих, которых ты похоронил на пути, тщетны. Ты заговариваешь их разум бессмыслицей, пустыми словами, обманом.

Колдун вернулся назад и обнял Томаса за плечи.

– Мой помощник поведал мне о твоем учении, и ты – ты, старик, – подлинный лжец. Нет под солнцем той надежды, которую ты призываешь. Глянь, глянь на себя и свой выводок несчастных. Вы разбиты и обездолены, голодны и изнурены, опустошены и обречены. Вы тоскуете по друзьям, которые гниют в могиле. Вам не до смеха, на душе нет мира. Безумие толкает вас в пропасть, а проводниками вам служат ангелы, а точнее, тени ваших собственных умишек! И вы все еще надеетесь на какого-то добренького Бога!

Да что у вас за Бог? Где Он? Где Он прячется? Или Он стыдится своего бессилия помочь малому стаду? «Всемогущий Бог»! – ехидно скривился он. – Вы заявляете, что Он силен исцелять, но повсюду свирепствует мор. Он умеет говорить, но молчит; прощать, но требует кровавой платы. У Него достаток, но мир погряз в нужде.

Говорите, Он заботится о земле как о Своем саде, утучняет нивы зерном, дает плоды виноградной лозе и дереву, охраняет моря как собственный пруд? Значит Он единственным словом Своим мог бы орошать поля, дабы жатва была обильной из года в год. Однако все христианские земли мучаются от жажды. Он обладает мощью успокоить бушующее море, но каждый день тонут моряки…

Петер больше не мог сдерживаться.

– «Что хвалишься злодейством, сильный? Милость Божья всегда со мною; гибель вымышляет язык твой; как изощренная бритва, он у тебя, коварный! Ты любишь больше зло, нежели добро, больше ложь, нежели говорить правду; ты любишь всякие гибельные речи, язык коварный».

– Замолчи! – яростно замахнулся на него руками колдун. – Молчи! Ты выслушаешь все, что я хочу сказать, или же я уничтожу тебя на месте! Черты лица его смягчились, и он громко засмеялся. – Разве ты слеп к собственной глупости, священник? Ты не можешь ответить на мой вопрос, поэтому попросту клевещешь, а «…кто разглашает клевету, тот глуп».

Петер молчал.

– Что меня сильней всего озадачивает, священник, – продолжал колдун, – зачем тебе упорствовать в навязчивой идее благого Бога? Твой Бог – выдумка. Ежели и есть зло на этой земле, его следует искать в этой твоей черной религии.

Неужели ты никогда не задумывался о смысле собственных убеждений? Не поинтересовался, почему Бог допустил, чтобы Его человека постигло искушение, зная наперед о неизбежном падении? А когда он согрешил, ты не задался вопросом: почему твой Бог сразу же не простил его.

А так называемая «Его Церковь»? Что за благословенное скопище лицемеров, лжецов и воров! Ты, священник, и тебе подобные греете руки на невежестве других. Вы наводите на людей страх, и словно удила влагаете его в рот изможденного христианского люда, дабы помыкать им. Даже демоны не станут выманивать у человека последний грош, предлагая пустые надежды о любви и прощении.

Он ткнул длинным пальцем в перепуганных крестоносцев.

– А вы, сироты, зачем вам следовать за Богом, Который убил собственного Сына, дабы потом позволить Своим священникам вгрызаться зубами в Его плоть и хлебать Его кровь!

Его ошалелый взор снова обратился на Петера.

– Какое безумство гонит тебя, священник? – требовательно вопрошал он. – Разве никогда ты не задумывался, как глупы «великие люди» вашей презренной веры, о коих говорится в Писании? Я говорю о «великих» Аврааме и Иакове, о Моисее и Давиде, и о женщине по имени Раав. Вот что я тебе скажу: твой Бог требует совершенства, а вы почитаете странное собрание неудачников. Авраам был лжец и трус. Он отдал свою жену на ложе фараона – и не раз, а дважды, дабы спастись самому. А твой Бог называет его праведником.

Иаков-мошенник хитростью выманил у брата первородное наследование и присвоил его себе. I [о его именем твой Бог называет Свой избранный народ. Моисей был убийцей, и всю жизнь оставался гневливым человеком. По твой Бог поручил ему вести всех евреев! А Давид? Ах, блаженный царь Давид, прелюбодей и душегуб: украл чужую жену, а законного мужа послал на смерть. Твой Бог называл его возлюбленным! И даже Раав, лживую блудницу, превозносят как великую женщину веры. Ну и жалкий перечень безвольных, лукавых и презренных лицемеров.

Петер молил Бога о мудрости и силе, ибо мысли его помутились, а сердце поникло. Он взглянул на восток и возрадовался алому краешку восходящего солнца.

Колдун насмешливо добавил:

– Старый дурень! Сейчас ты, видать, взываешь к Господу о помощи? «Доколе, Господи, будешь забывать меня вконец, доколе будешь скрывать лице Твое от меня? Доколе врагу моему возноситься надо мною?» кривлялся он.

Петер спокойно ответил:

– «К Господу воззвал я в скорби моей, и Он услышал меня». Лорд вернулся к Томасу.

– «Возгорится гнев Господа на народ Его, и прострет Он руку Свою на него и поразит его».

Но Петер смело оборонялся щитом Священного Слова.

– «Славлю Тебя, Господи; Ты гневался на меня, но отвратил гнев Твой и утешил меня. Вот, Бог спасение мое: уповаю на Него и не боюсь; ибо Господь сила моя, и пение мое – Господь».

– Внемли словам мудрости, священник: «Вот, Господь опустошает землю и делает ее бесплодною; изменяет вид ее и рассевает живущих на ней. Сетует, уныла земля; поникла, уныла вселенная, поникли возвышавшиеся над народом земли».

Петер улыбался.

– «Поглощена будет смерть навеки, и отрет Господь Бог слезы со всех лиц, и снимет поношение с народа Своего по всей земле; ибо так говорит Господь. Милости же Моей не отниму. Не нарушу завета Моего».

Нетерпение разгневанного лорда нарастало. «Как же так, – недоумевал он. – Ему пора бы склонить колени, а не бросать мне вызов за вызовом…» Он раскинул руки, и полы плаща с шумом взметнулись в брезжащем свете зари.

– Бог покинул тебя, и тебя, и тебя, – кричал он и поочередно тыкал пальцем то в Петера, в Карла и Вила. – И тебя… и всех вас… и тебя, девчонка. Какая милость? Какой завет?

Но Петер еще не закончил.

– Милость Твоя, Господи, вовек. А твой язык, колдун, вымышляет гибель. Горе тем, которые зло называют добром, и добро – злом, тьму почитают светом, и свет – тьмою. Горе тем, которые мудры в своих глазах и разумны пред самими собою!

– Несчастный, несчастный обманутый человек, – продолжал священник. – Ибо все твое сокровище премудрости и знания, твоя сила и могущество не насытили душу, и она пуста, а вера – без надежды.

– Нет у меня никакой веры! – напыщенно воскликнул лорд.

– Ах, вот оно что, – проговорил Петер, – вот где твои ложные доспехи дали брешь. Твои убеждения требуют большей веры, чем кажется. Но твоя вера зыбка, у нее нет основания, нет твердой опоры. Но ты, впрочем, как и все люди, предполагаешь, что за твоими словами что-то стоит, но там ничего нет: твое что-то – это ничего, пусто. А ты, получается, нечто вроде нуля.

Конрад с Карлом не сдержали смешок.

– Не смей говорить со мной загадками, старый дурак! – резко ответил колдун. – Я не потерплю!

– Ничего, потерпишь, – рыкнул на него Петер. – Я тебя выслушал, а теперь ты меня слушай, ежели не боишься моих слов.

– Боишься? – язвительно кинул в ответ черный лорд. – Боишься? – Он сжал кулаки. – Я ничего не боюсь, тем паче слов полумертвого священника Рима.

– И к своим многочисленным ошибкам ты добавил еще одну: я священник Христа, как и крестоносцы, и обращаюсь к тебе как Его слуга, а не слуга Папы.

Я выслушал твои речи и тщательно взвесил их. И увидел, колдун, что скорбь затмила твой разум, ибо ты слеп к порядку, и красоте, и благости, которые окружают нас посреди смуты, разрухи и зла. Сего свидетельства довольно, дабы поверить: надежда покорит зло. Любовь, друг мой, избыточествует и в свое время одержит победу.

Земля сетует, но лишь на время сетование ее, ибо она ждет искупления и не теряет надежды. На всяком месте, где царит зло, присутствует и добро. Я также повсюду вижу слезы, но вижу и улыбки. Вижу тучи и яркое солнце, смерть и светлое рождение, болезнь и чудесное исцеление, голод и обилие благодати. И как бы ни черна была ночь, настанет день и не преминет.

Мне легче сносить тьму мира сего, чем тебе – свет. Не о безрассудной, безумной вере свидетельствуют грехи Божьего люда, а о самой надежде, о которой я говорю! Отец наш Авраам был взаправду трусом и лжецом, а Иаков – обманщиком, Давид – прелюбодеем и убийцей, а Раав – распутницей. Ты забыл упомянуть святого Петра, предателя Господа, и высокомерного Иосифа, и святого Павла, называющего себя грешником из грешников. Ты даже запамятовал назвать и мое имя, ибо я стою перед тобой, слабоумный и грешный, лицемер из лицемеров.

Верно, в нашей порочности и слабости мы с благодарностью призываем имя Иисуса. Людская греховность не уличает веру в тщетности, но подтверждает безмерность Божьей любви. Разве возможно представить более яркое свидетельство надежды?

А в остальном… У меня нет ни ответов, ни заумных доктрин. Я не в силах постигнуть Божьи тайны, да и не нужно мне оно. Мне довольно того, что наши страдания, кажется, – самый верный путь приблизиться к Нему. А в близости к Богу я чувствую любовь, а не вражду, надежду, а не отчаяние.

Через страдания мы преображаемся. Как в засуху томимое жаждой дерево, мы пускаем корни глубже и глубже, к источнику жизни. Нет, мой несчастный друг, смуты и невзгоды мира – Его орудия, ими Он привлекает нас к Себе и к непостижимой радости, что ждет нас при встрече с Ним. Ах, бедняга, как же тебе не понять! Быть может мне должно страдать еще, дабы становиться еще и еще ближе к Нему!

Колдун, поджав губы, неловко переминался с ноги на ногу. Огонь в его глазах померк, и он прищурился, дабы скрыть потускневший взор.

– Басни все это, стариковские басни! Никому в здравом уме не постигнуть разглагольствований этого безумца!

Восходящее солнце отбросило на поляну толстые столпы света, и туман начал отступать. Лицо Петера смягчилось, глаза добродушно заблестели.

– Истину не найти в человеческом разумении, а только в живом Боге. Постижение истины начинается с осознания, что мы не можем познать все на свете. Увы! Но в познании Его мы обретаем мудрость.

Наш Бог – это ведомое и неведомое. Он источник света и тени, улыбок и слез. В сердце Господа надежно хранятся все радости и печали, победы и падения.

Нам не предназначено заглянуть по ту сторону тайны, сын мой, нам остается лишь выбирать: склониться перед тайной страха или тайной надежды. Ты выбрал первое, друг мой, ты избрал предрассудки и тьму. Но второе приглашает тебя вступить в свет веры.

– Я тебе не друг! – вскричал черный лорд. – Я смотрю вокруг и не вижу света, не вижу надежды, ни тени любви… ничего. Все эти улыбки и сияние солнца, исцеления и дни изобилия, о коих ты твердишь, слабые доказательства. Все это – либо прихоть рока, либо естественное течение жизни. Мы скитаемся по миру собственных чаяний, и сами производим плод, сладкий либо горький. Есть мы – и ничего больше. Ах, да покажи мне хоть что-то, в чем бы проявилось доброе намерение Создателя, на чем бы стояла печать благого Творца, и я склонюсь пред Ним.

Петер молчал. Его смущала страстность притязаний лорда, и он не был уверен в ответе. Он видел, видел, как посреди ужасов жизни процветает любовь – любовь, которая, без никакого сомнения, рождена свыше, которая сильнее могучих гор и морских пучин. Но как это выразить словами, он не знал! Он крепко схватился за посох и попытался привести мысли в порядок, как на него нахлынули воспоминания о Георге. Он лишь на короткое мгновенье задумался о бескорыстном поступке мальчика и восхитился: разве столь живое проявление любви – не явное доказательство милосердного и благонамеренного Бога, Который вложил в детское сердце Свой образ?

Но не успел Петер дать ответ, как Вил вдруг склонился и сорвал с росистой травы красивый полевой цветок. Мысль о родной Марии вдохновила его, и он, не смущаясь, подошел к колдуну. Он взял крохотный цветок за конец стебелька и поднял его высоко к свету нового дня.

– Вот, сир, наше доказательство: незамысловатая печать благого Творца.

Черный лорд выхватил цветок из рук Вила и, стиснув зубы, долгим взглядом посмотрел на него.

Дух Петера воспарил. Он проникся жалостью к врагу и сказал:

– Смотри внимательно, колдун. Прошу тебя, пристально рассмотри этот хрупкий цветок и поведай мне о сердце Того, Кто создал его. Только глянь, как тонко обрамлены края лепестков нежнейшим цветом, дабы радовать всякий глаз. Непохоже, что чудовище способно создать такую красоту. Поведай мне о ткаче, кто бы сотворил такое чудо лишь для того, чтобы расстелить его нам под ноги, дабы мы любовались или попросту попирали его ногами. Ах, друг мой, разве ты не видишь проблеска надежды в слабом творении? Разве не ликует душа оттого, что Бог, который повелевает бурей, заботится и о красоте полевых цветов?

Колдун оскалился на Петера и безжалостными пальцами смял цветок. Он сверкнул глазами на крестоносцев, но ничего не сказал. Потом, словно желая сказать что-то, он взглянул на Петера в последний раз, но быстро отвернулся и исчез в лесу.

Поначалу Петер и крестоносцы только молчаливо посмотрели вслед человеку, так внезапно скрывшемуся. Затем некоторые радостно закричали, но их ликование резко оборвали.

– Моя драгоценная паства, – устало проговорил старик, – «…не радуйся, когда упадет враг твой, и да не веселится сердце твое, когда он споткнется».

Петер болел душой за черного лорда, ибо всякий человек без надежды удручал его сердце. Он ломал голову над тем, какие беды могли так сильно ранить его. Он увидел, как облако приспешников лорда рассеивается меж деревьями, и воззвал к ним:

– Kinder! Мы приглашаем вас присоединиться к нам! Прошу, останьтесь с нами.

Томас обернулся и бросил на бывших товарищей взгляд, полный сожаления. Но он резко стиснул зубы и удалился. Остальные дети даже не обернулись на мольбы старика, кроме трех малышей, которые задержались на дальнем краю поляны. Они одиноко смотрели на Петера и его потрепанный отряд крестоносцев. Их взгляды носили отпечаток усталости и покорности судьбе. Петер медленно раскрыл навстречу им свои объятья, непрестанно молясь, дабы Господь подтолкнул детей на трудный шаг. Они короткое время помешкали, но затем отвернулись и скрылись под тенью леса.

Все оставшееся утро Петер провел на заслуженном отдыхе Он проспал до самого полудня и проснулся лишь тогда, когда дети приготовили обед. Привычное потрескивание огня и шум торопливой стряпни подняли его с постели, и ему тут же вручили миску с горячей похлебкой. В это утро каша из овса и проса была особенно вкусной: Отто раздобыл где-то немного меда и добавил его в обед. Но в воздухе витала сладость иного рода, ибо среди детей распространилось тихая радость, которая вилась над поляной, как дым от костра.

Вил облизал пальцы, вытер их об тунику и наклонился к Петеру.

– Ты нас многому научил.

– Не я, милый мальчик, не я, а сами уроки вас научили.

– Да, но посреди невзгод ты показал нам то, что мы никогда не увидели бы сами.

– Верно, возможно. Но и я научился этому у других, а вы еще многим поведаете о своих душевных странствиях.

Крестоносцы собирали добро и выступали в путь под веселый свист Карла. Солнце ярко озаряло каждый изумительный цветочек на поляне, и мальчик остановился, дабы запечатлеть восхитительное мгновение и сохранить его в памяти, как дар с небес. Он перестал насвистывать и увидел, как Петер смотрит вверх.

– Думаешь о Георге?

– Верно, отрок.

– Я тоже. Когда колдун сказал, что в мире только тьма да отчаянье, что нигде нет свидетельств любви, я вспомнил о Георге… и Марии. – Карл подобрал остатки провизии и завернул их в одеяло. Он взглянул на Вила. – А когда ты подобрал тот цветок, ты тоже думал о сестре.

Вил печально кивнул.

– Я видел, как в солнечном свете сияют ее золотые косы. Как она нагибается… и собирает цветы для всех нас.

– Думаешь, сейчас у нее обе руки здоровые?

Ничего не ответив, Вил построил крестоносцев привычным строем и повел их вверх, на последний горный перевал, отделявший их от моря. Целый день они с трудом, молчаливо преодолевали пыльный подъем, а под вечер Карл повеселел принялся напевать что-то. Петер и раньше видал этот шаловливый огонек в его глазах.

– Ах, отец Петер, ты никогда не догадаешься, что я нашел.

– Сдаюсь, Карл. Я даже и не стану ломать голову.

– Ну, хоть попытайся!

– Ладно. Хм, наверное, ты нашел мешочек прованских denier?

– Нет, – рассмеялся Карл. – Я говорю о чем-то большем.

– Ja, ja, видать так и есть.

– Ach, прости, я просто хотел позабавиться. Но знаешь, я нашел то, что куда важнее кошелька с деньгами, даже и с большими деньгами.

Остальные дети подошли поближе.

– Что может быть лучше кошелька с монетами? – недоумевал Хайнц.

– Многое чего, – гордо ответил Карл. – Но это – особенно.

Вил приказал всем остановиться на короткий привал у обочины, и усталые, но любопытные крестоносцы тесным кружком окружили Карла. Рыжеволосый мальчик вспыхнул от радостного возбуждения и расплылся в широкой довольной улыбке.

Отто потерял терпение и понукнул друга.

– Говори, Карл! Не век же нам тут сидеть.

– Верно, говори, что задумал, – согласился Вил.

– Ja, ja, всегда-то торопитесь, верно? Ну ладно. Слушайте все: я разгадал загадку Петера.

– А? – воскликнул Петер. – Ну и дела! Я сомневался, что ты додумаешься до ответа, ведь даже я сам теряю отгадку временами.

– А я нашел ответ, – ответил Карл. – Нашел. Хорошая была загадка. Но и сложная, не спорю.

– Ладно-ладно, юноша, говори уж. Но ежели опять попадешь впросак, то без обид.

– Нет, Петер, на этот раз я уверен. В споре с колдуном ты дал мне подсказку.

– Неужто?

– Верно. Я внимал каждому твоему слову. Когда ты держал в руках цветок, я вдруг мысленным взором увидел, как предо мной расстилается целая цветочная долина. И я вспомнил о подсказке: «И где долина, что века Хранит дух розы той, И овевает им всегда Лик девы молодой?»

Но я продолжал слушать, – посерьезнел вдруг Карл, – и когда ты сказал про нечто, что хранит вместе и тени, и солнечный свет, я узнал слова из загадки.

– Как ты это узнал? – не выдержал Отто.

– Помнишь подсказку: «Куда же теням путь держать, Чтоб свет вновь обрести?»

– Ну и что?

– А то, ежели ты следил внимательно, то догадался бы сам.

– Я следил внимательно!

– Но не так, как я. Поэтому я, а не ты решил загадку.

– Давай же, говори ответ к этой проклятой загадке! – воскликнул Хайнц.

Петер кинул на мальчугана укоряющий взгляд, а Карл выразительно откашлялся.

– Твоя загадка задает вопрос: где находится прибежище всему?

И ответ: в сердце Бога.

Петер молчаливо встал на ноги и прижал посох к груди. Глаза его наполнились слезами, и он с гордостью посмотрел на ясноглазого мальчика.

– И… почему ты решил, что это и есть ответ?

– Загадка спрашивает о каком-то месте. О месте, откуда все исходит и куда все возвращается. Это место объединяет все на свете, исцеляет и наполняет все сущее.

Петер покачал седой головой и погладил Карла по рыжим кудрям.

– Сын мой, Господь благословил тебя чувствительным сердцем, которое открыто Ему. Наслаждайся твоим Господом все дни твои. Ja, ja! – вскричал он. – Это сердце Божье! – Петер обнял Карла, – Я так горд тобой, – прошептал он, – так горд. – Петер обвил плечи мальчика своей костлявой рукой и обратился к детям: – Сын пекаря постиг много больше ученого колдуна, который постыжено скрывается сейчас в чаще. Сердце Божье, дети мои, – вот наше убежище. Там все сущее хранится бережной любовью: наши радости и страдания, победы, падения, мечты и наши разочарования. В этом надежном месте мы в безопасности.

Петер склонился и сорвал с земли белый цветок. Затем попросил Фриду снять с пояса крест из яблочных прутьев, с которым она не расставалась.

– Дети мои, цветок – это символ присутствия Божьего, а кресты, которые мы несем, – символ Его любви. Видя их, драгоценные мои агнцы, помните, что Бог рядом и Он заботится о вас. Ежели вы знаете это, вам не потребны иные знания.