Текст книги "Погоня за судьбой"

Глава II. Ночь

… Ко мне вернулся рассудок, и я открыла глаза. Не было ни катера, ни каталки, ни таинственного незнакомца – только серые стены в тусклом свете люминесцентных ламп, которые я видела лишь одним глазом. Неужели я ослепла на один глаз? Как же так…

Меня вдруг словно обухом по макушке ударило, и сквозь отдававшийся болью в черепе пульс в памяти начали всплывать и бешено крутиться обрывки событий прошлой жизни вперемежку с образами из видений.

Через некоторое время, когда мне удалось прийти в себя, ноющая боль волнами разлилась по всему телу, сковывая разум. Сил хватило только на то, чтобы слегка повернуть голову. Рядом с койкой стоял внушительного вида аппарат, из которого торчала дюжина трубок, уходящих куда-то под покрывало, которым я была укрыта. В метре от меня стояла ещё одна койка, на ней кто-то лежал, но лица не было видно.

Что-то тихонько запиликало, и в комнату вошла медсестра, а следом за ней – немолодой уже усатый полицейский с добрыми грустными глазами. Он тихо сказал медсестре:

– Дайте нам десять минут, пожалуйста…

Она кивнула и вышла в коридор, затворив за собой дверь. Мужчина приблизился, пододвинул к койке небольшой белый табурет, уселся на него и сложил руки, выжидающе глядя на меня. Наконец, он нарушил молчание:

– Майор Никонов. Как я могу к вам обращаться?

– Я… не знаю. Не помню… – едва слышно просипела я.

– Это ваши документы?

Он откуда-то вынул и положил передо мной удостоверение офицера полиции Каптейна на имя Элизабет Стилл. Я смотрела одним глазом на фотографию, силясь вспомнить девушку, изображённую на ней. «Лиза, Лизонька, милая моя…» Меня зовут Лиза! Но как я оказалась здесь?! Я сказала:

– Ничего не вижу одним глазом…

– Ваша голова перебинтована, – майор Никонов встретил мой непонимающий взгляд, вздохнул и продолжил: – Вы находитесь в больнице. Сейчас третье января, вечер. Вы пытались застрелиться в поезде Усть-Кокса – Турку.

– Застрелиться? Зачем мне это?

– В поезде произошёл инцидент. Ваш попутчик убит, погиб также проводник вагона…

Словно за верёвку, я мысленно ухватилась за всё отчётливей проступавшее в памяти последнее событие из прошлой жизни – выстрел, который должен был оборвать мою жизнь, но не сделал этого. Одну за другой я вытягивала реминисценции из глубин сознания, словно звенья цепи. Несущийся сквозь тьму поезд… Гостиница, космический корабль в лесной глуши, дядя Ваня, операция по поимке артефакта… Я вспомнила всё, но воспоминания были тусклыми, будто это происходило не со мной.

– Меня зовут Элизабет, – сообщила я полуправду.

Никонов удовлетворённо кивнул и придвинулся ближе.

– Элизабет… Я хочу знать, как вы оказались в этой ситуации. Постарайтесь отвечать предельно честно. Это ваши документы?

– Мои.

– Как вы оказались на Земле?

– Меня командировали в рамках расследования налёта на орбитальный музей в Джангале… – я поморщилась от боли. – И последовавшего налёта на институт в Новосибирске.

– Могу я увидеть какой-то документ? Копию распоряжения, служебное задание, удостоверение…

– Нет, всё осталось в украденной сумке.

– Что ещё было в сумке?

– Мои личные вещи. Одежда, средства гигиены…

– Кем вам приходится погибший?

Погибший? Мёртвый мужчина в купе… Марк… К горлу подступил ком. Стараясь сохранять самообладание, я ответила:

– Коллегой… и другом.

– У вас есть предположение, почему всё это случилось?

– Ни малейшего. Возможно, нас хотели убрать похитители артефакта.

Майор вздохнул, поднялся и подошёл к окну. Некоторое время он стоял, сцепив перед собой руки и о чём-то думал. Наконец, взглянув на меня, прервал молчание:

– Мы изучили записи с камер видеонаблюдения. Похоже, убийца действовал в одиночку. Он был высажен на крышу вагона с какого-то летательного аппарата, проник внутрь, забрал вашу сумку, и покинул поезд, взломав боковую дверь. Помимо вашего коллеги погиб также проводник вагона. Ваши действия квалифицируются как самооборона, но за причинённый подвижному составу ущерб придётся заплатить. А также за медицинское обслуживание… Есть вопросы?

– Где я нахожусь?

– Вы на Земле, в Содружестве, в городе Челябинск. Вас прооперировали, заменив ряд внутренних органов на синтетические. Голову тоже залатали.

– Можно мне поесть? Желудок сводит…

– Да, скоро вам принесут ужин. А теперь по-настоящему плохие новости. Вы не зарегистрировались по прибытию на Землю, тем самым нарушив миграционное законодательство. Офицер полиции Элизабет Стилл несколько лет назад погибла на Каптейне в ходе несения службы, а это означает, что вы не та, за кого себя выдаёте. И лично у меня есть основания полагать, что вы можете быть связаны с налётом на Институт – на записях фигурирует человек, отдалённо похожий на вас. Конечно, это может быть кто угодно, но мы проверим все версии. Обстановка сейчас довольно напряжённая…

Я шумно выдохнула.

– И что теперь будет?

– Зависит от того, будете ли вы сотрудничать со следствием. Как только вы достаточно окрепнете, нам необходимо будет вас задержать до выяснения всех обстоятельств. Положение ваше усугубляется тем, что после операции вы перешагнули через пятидесятипроцентный барьер, а это означает намного более пристальное внимание к вашей персоне. Юридически вы уже не человек в полном смысле этого слова, – Никонов встал и сделал пару шагов к выходу. – Не буду вам больше надоедать. Отдыхайте и приходите в себя, и советую вспомнить все детали и мельчайшие подробности прошедших дней. Чистосердечное признание пойдет вам только на пользу…

Прикрыв дверь, он вышел, а я осталась почти в одиночестве – мой тихий сосед едва слышно посапывал, находясь, судя по всему, без сознания или во сне. Я попыталась поднять руку – биомеханика отлично выполняла свои функции – и услышала позвякивание массивного наручника, которым была прикована к койке. Ситуация была незавидной, я пыталась переварить полученную информацию, уставившись невидящим взглядом в стену напротив. Неожиданно резко пришло осознание – всё это случилось со мной. Они ушли, и больше не вернутся – Марк погиб, дядя Ваня пропал, всё пропало, и теперь всё было напрасно…

Ком в горле вырвался наружу потоком слёз, я лежала и плакала навзрыд, не в силах остановиться. Повязка вокруг головы, закрывавшая один глаз, пропитывалась влагой. Почти сразу дверь отворилась, в палату вошла медсестра с небольшим подносом в руках, и тут же запричитала:

– Ой, ну что же вы, ну не надо так, не надо… Всё будет хорошо…

Она поставила поднос в ноги койки, наклонилась и принялась обтирать слёзы с моего лица. На подносе были уложены столовые приборы, и возвышалась белая керамическая тарелка с чем-то, напоминавшим кашу. Позади медработницы стоял хмурый мужчина в штатском, смущённо отводя взгляд. Ему было неловко, и он испытал явное облегчение, когда я перестала рыдать, и теперь шмыгала носом, тупо глядя в тарелку с кашей.

Он отстегнул наручник с моего запястья, в нерешительности помялся у двери и пробубнил:

– Я скоро вернусь. Чтобы без глупостей, понятно? – после чего вышел в коридор.

Переборов приступ горечи, я попыталась собраться с мыслями. Я видела что-то. Нечто, что выбивалось из общей картины, нечто, подающее надежду. Профессор Мэттлок и Томас, очевидно, в последние минуты перед захватом корабля, посетили мой затуманенный разум, и я пыталась понять – что это было? Картинка, показанная буйным подсознанием или сообщение от гусеницы-переростка? Но почему именно сейчас, а не тогда, когда это произошло? Это было напоминанием о том, что я должна встретиться с Владимиром Агаповым…

Одно я понимала точно – если я хотела продолжать путь, нужно было делать это прямо сейчас, пока меня не увезли в неизвестном направлении. Время уходило с каждой секундой, и медлить было нельзя. Пища не лезла в горло, но я знала – надо набраться сил, поэтому кое-как запихнула в себя содержимое тарелки до последней ложки.

Отставив поднос в сторону, я, насколько это было возможно, размяла онемевшие от трёхдневного бездействия мышцы тела, убедившись в том, что все конечности – за исключением оторванного предплечья – исправно работают. Я осторожно приподняла одеяло и взглянула вниз, на живот – он был перебинтован после операции. Тело было усеяно иглами, от которых к капельницам тянулись тонкие трубочки.

Стараясь дышать ровно и глубоко, я принялась одну за другой аккуратно вынимать иголки катетеров. Управившись со всеми восемью, я снова накрылась одеялом, закрыла глаза и застыла в ожидании. Где-то за дверью слышались голоса, по коридору мимо палаты проехала каталка и протопали полдюжины башмаков. Снаружи, за окном, протяжно вопили две кошки…

Приближались тяжёлые шаги, голос снаружи спросил: «Всё тихо?» Другой голос ответил: «Как в склепе. Вроде успокоилась.» Я напряглась, буквально сжалась в комок, и когда дверь отворилась, а на пороге появился знакомый здоровяк в штатском, активировала кинетический усилитель – по счастью, на уцелевшей руке он ещё работал.

Человек в штатском закрыл дверь, достал наручники, подошёл к койке, а я, словно разжавшаяся пружина, сделала молниеносное движение рукой куда-то в район его челюсти, после чего мужчина, коротко ойкнув, обмяк и грузно сполз на пол. Шелест простыни, стук упавших на пол наручников…

Откинув покрывало, я спустила ноги с кровати и принялась обшаривать взглядом помещение в поисках одежды. Есть! Бирюзовые больничные штаны и рубаха, сложенные на спинке стула в углу – лучше, чем ничего.

Я кое-как оделась одной рукой, косясь на входную дверь в ожидании, что в любой момент кто-нибудь войдёт в палату. За окном было темно, чуть в отдалении, примерно на моём уровне горели фонари уличного освещения – стояла глубокая ночь, что было мне на руку. Выглянув через стекло, я прикинула расстояние до земли – метров десять. Палата находилась на третьем этаже, и я мысленно поблагодарила тех, кто определил меня именно сюда, а не повыше. Прыжок этажа с девятого наверняка стал бы моим последним.

План побега был очевиден. Приподняв тело охранника, я принялась стягивать с него одежду. Пиджак, кобура с пистолетом, рубашка… Нужно было утеплиться, и теперь я, накинув на себя рубашку и пиджак на несколько размеров больше, выглядела невероятно нелепо. Сунув пистолет в карман, я открыла окно и выглянула вниз. Под стеной, вплотную к отмостке, возвышался небольшой сугроб, и мне вдруг пришёл в голову совершенно неуместный детский стишок:

Хорошо упасть в сугроб –

Шишку не набьёшь на лоб.

У сугроба все бока

Мягки, точно облака…

Мой лечащий врач не одобрил бы паркур прямиком с больничной койки, но выбора не было. Ну что ж, пора! Я встала на подоконник и сделала шаг вперёд – как раз в тот момент, когда позади скрипнула дверь, и мужской голос удивлённо вопросил:

– Ты… ты куда собралась?!

Через секунду, поджав ноги, я провалилась в снег по пояс, а живот прострелила резь – что-то внутри надорвалось. У меня потемнело в глазах, и я застыла, силясь не закричать… Сверху послышался выкрик:

– Какого хрена?! А ну стоять! Стой, или я буду стрелять!

Не успев толком прийти в себя, поднялась, пересекла небольшую подъездну́ю дорожку, окаймлявшую корпус, и, что было сил разгребая перед собой сугробы, я ломилась теперь мимо деревьев в сторону забора. Стрелять почему-то не стали, как и кричать – похоже, за мной уже пустились в погоню.

Забор приближался. Над головой, в отдалении, проносились аэромобили, позади, отдаваясь эхом, уже раздавалось кряканье полицейских сирен. Перебраться через невысокую ограду оказалось довольно просто, и через полминуты я оказалась у тихого неширокого проезда, за которым редкими окнами светились приземистые пятиэтажные жилые дома.

Я не имела понятия, где нахожусь, но оставаться на виду было нельзя, поэтому я перебежала через дорогу и быстро пошла дворами куда глаза глядят, стараясь двигаться в одном направлении. Боль усиливалась. Под больничной рубахой краснело расползавшееся по бинтам кровавое пятно – разошлись швы.

Вдоль домов во дворах спали присыпанные снегом автомобили, тут и там разбавленные редкими глайдерами более состоятельных граждан, которым не хватило мест на крытой общественной парковке. Пустые детские площадки, будто останки огромных древних животных, возникали из темноты и исчезали где-то за спиной.

Проходя мимо одного из подъездов, я увидела на лавочке группу ночных гуляк. Трое ребят чуть постарше меня расположились с выпивкой и простенькой закуской, и при моём появлении замолкли. В тишине, нарушаемой отдалённым лаем собак, они вперили в меня взгляды – внешний вид мой, похоже, их несколько обескуражил. Краем глаза я заметила мелькающие синие отблески на стене дома и подошла к компании. Не найдя нужных слов, я тихо попросила:

– Спасите… Пустите в подъезд, а то они меня…

Я затравленно оглянулась. Во двор неторопливо вкатилась полицейская машина. Один из ребят встал, сказал: «Пойдём» и сделал приглашающий жест. Мы подошли к двери в подъезд, он открыл её ключом, я вошла в тёплый полумрак и, тяжело дыша, прислонилась к стене.

Отсюда было слышен гул подъехавшей машины. Спросил голос:

– Ребята! Преступницу не видели? На ней пиджак и больничные штаны, голова перебинтована.

– Видели, вон туда пошла…

– Закругляйтесь с распитием. Через полчаса вернёмся и проверим, чтоб духу вашего здесь не было!

Вскоре гул двигателя стих, а через полминуты дверь в подъезд открылась, и давешний парень спросил:

– Слышь, ты как?

– Нормально, спасибо вам… Я пойду… – в тепле меня начинало морить, бинты всё сильнее пропитывались красным. Я понимала, что оставаться на месте было опасно, нужно было двигаться, и я, прижимая руку к животу, побрела мимо дома в сторону от больницы…

Вскоре пятиэтажные спальные районы сменились частным сектором. В полутьме я различала коттеджи самых разнообразных форм и расцветок. Крыши были плоскими и двускатными, окна, некоторые из которых светились изнутри мягким светом, были выполнены в виде всяческих геометрических фигур. Буйная фантазия владельцев домов отражалась на их архитектуре.

Сжавшись в комок, я уже ощутимо замёрзла, но холод смягчал боль. Остановилась на мгновение, обернулась – вдали, на фоне небольших коттеджей, возвышалась троица ярко освещённых высоких небоскрёбов, вершины которых исчезали прямо в облаках. Между ними, как мухи, сновали огоньки аэромобилей и гравилётов. Жизнь кипела в центре города, стягиваясь с пустых и молчаливых окраин. Где-то там меня уже искали, и утром кто-то точно лишится погон за халатность…

Через какое-то время коттеджи закончились вместе с редкими фонарями, и я выбралась на просёлочную дорогу, уходящую в тёмную чащу леса. Небо было затянуто облаками, спрятавшими луну, но отсветы белых сугробов позволяли неплохо ориентироваться в темноте. Я упрямо шла вперёд по колее, сознание моё постепенно затуманивалось, а в голову лезли воспоминания – ночная дорога от захваченного бандитами интерната, дикая усталость и исступление, толкающее меня вперёд… Всё это было целую вечность назад, и повторяется снова…

Во тьме я различала ряд редких деревьев, формирующих лесополосу между дорогой и прилегающим к нему полем. Деревья скоро уступили место невысокому кривому забору, за которым в отдалении виднелся одинокий фонарь, выхватывающий из темноты торец небольшого домика. Вокруг фонаря царила темнота – лишь где-то в отдалении в высоте перемещались едва различимые огоньки глайдеров, несущихся по воздушной трассе.

Давно исчезнув из виду, город остался далеко позади. Я просто шла без малейшего понятия, куда, и сколько ещё мне придётся идти по холоду во тьме. Зубы сводило, живот рвала резь, а крупные капли крови падали с промокших бинтов на больничные штаны и на белый снег. Силы покидали меня, и я, добравшись до занесённого снегом перекрёстка, свернула с дороги и заковыляла в сторону одинокого фонаря. Пройдя ещё два десятка шагов, я лишилась последних сил и упала в сугроб. Тут же недалеко злобно залаяла собака. Кое-как поднявшись на четвереньки, я проползла ещё несколько метров, улеглась прямо на снегу, свернувшись калачиком, и закрыла глаза.

Будь что будет. Я хотя бы попыталась…

Собака заливалась где-то впереди, ей вторила другая, побольше, судя по тембру лая. Раздался деревянный скрип, и низкий мужской голос грозно воскликнул:

– Кому здесь ночью не спится?! Я сейчас собак спущу!

Приближающийся хруст тяжёлых ботинок по снегу… Собаки затихли. Прямо над собой я услышала голос:

– Эй, ты кто? Ты ранена? Давай-ка в дом…

Сильные руки подняли меня и потянули в сторону домика. Бородатый мужичок в камуфляже, перекинув мою руку через плечо, недовольно проворчал:

– Шевели ногами, я что, на себе тебя буду тащить?

Мы кое-как поднялись по ступеням и вошли в помещение, в повеявшее запахами горящей древесины тепло. Пол поскрипывал под ногами. Раздался взволнованный женский голос:

– Федя, кто это? С неё кровь льётся… Ох, что за напасть… Иди, укладывай её на диван, я схожу за аптечкой… Что за напасть среди ночи… Надо звонить в полицию.

– Не надо, Надя, погоди пока. Успеется ещё полицию вызвать, сначала её подлатать надо…

Меня опустили на мягкую поверхность, в которой я тут же начала тонуть, погружаясь в дрёму. Ватное тело наполнялось лёгкостью, и мне казалось, будто я отделяюсь от него и лечу куда-то вверх… Вдалеке раздавались голоса:

– Уже размотал? Вот, держи.

– Нужна твоя помощь, Людмила. Зажми вот тут… Сильнее прижимай! Прижимай, говорю… Беда, придётся зашивать… Надеюсь, внутри всё не так плохо, как снаружи… Прикрой ей рот, и держи крепче, чтоб детей не разбудила. Сейчас буду вводить иглу…

Чья-то ладонь зажала мне рот, и тут же адская боль пронзила низ живота. Я приглушённо закричала и потеряла сознание от болевого шока…