Текст книги "Погоня за судьбой"
Автор книги: Диана Найдёнова
Жанр: Приключения: прочее, Приключения
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]
Глава VI. Новая жизнь
… Как и все местные интернаты на Каптейне-4, интернат имени Ивана Константиновича Каниди был переполнен детьми, чьи родители погибли, были убиты мародерами или просто пропали без вести в ходе непрекращающейся гражданской войны, которая раздирала эту планету на части уже долгие годы.
Ансамбль зданий был обнесён высоким забором с вышками и колючей проволокой, а периметр охраняли вооружённые бойцы частной охраны, поэтому интернат больше походил на тюрьму. Одним из немногих его отличий от тюрьмы было то, что в тюрьме содержались преступники, от которых нужно было оградить окружающий мир, тогда как в интернате от окружающего мира ограждали самих детей. Судя по тому, что мне довелось услышать, бандитские группировки не гнушались ни детским трудом, ни торговлей ими, ни другими «развлечениями», поэтому места вроде этого интерната представлялись им источниками бесплатной рабочей силы, денег, а то и чего похуже.
Интернат Каниди исключением не был, переживая периодические налёты боевиков со стрельбой. Законное правительство объявило своей главной задачей заботу о людях, и особенно о детях – будущем человечества. А на деле… На деле все воспитанники, от мала до велика, просыпались в семь утра, и после завтрака стройными шеренгами отправлялись работать до самого вечера. Самые маленькие, от пяти лет, шли на плантации. Те, кто был постарше, работали на лесозаготовках, обжигали кирпичи, шили одежду и готовили еду. Добрые взрослые защищали детишек, а дети должны были дать что-то взамен.
И они давали – с тех пор, как несколько лет назад интернат перестал быть учебным заведением и превратился в крепость, а кампусы для проживания стали бараками, на огороженной высоким забором обширной территории выросли плантации зерновых культур и настоящие заводские цеха – кирпичный, текстильный, бумажный…
Я лежала на жёстком матрасе на втором этаже медблока – единственный пациент в палате, а в данный момент и во всем лазарете – и смотрела в серый, с потёками, тускло освещённый настольной лампой потолок. Обезболивающее переставало действовать, и ноющая боль в местах, где протезы соприкасались с телом, нарастала. Я зажмурилась. Перед глазами поплыли круги.
– Болит? Потерпи, так будет недолго, тело скоро привыкнет. Уж лучше так, чем ползать на культях или оказаться в канаве, правда же? – медбрат Отто выдохнул дым в форточку, затушил окурок о подоконник и щелчком отправил его вслед за струёй дыма. Подошёл к моей койке и сипло поинтересовался: – Тебе нужно что-нибудь? Я сейчас сваливаю до утра. Если хочешь, кольну тебя ещё разок, только Хадсону не рассказывай, а то он меня прибьёт.
– Да, сделай укол, пожалуйста… Иначе я до утра не дотяну, – произнесла я. Мне даже показалось, что я только подумала это – я просто не услышала собственного голоса – но Отто кивнул.
– Сейчас вернусь.
Он вышел в коридор, прикрыв за собой дверь. Через минуту по потолку пробежали отсветы фонарей, пробившиеся в палату через пыльные окна – охрана делала вечерний обход территории. На улице было уже темно, некоторое время назад начался комендантский час. Все должны были находиться в жилых помещениях, кроме нескольких человек, которые несли вечернее дежурство по лазарету и столовой.
Вернулся Отто со шприцем в руке. Аккуратно ввёл иглу и надавил на поршень. За болезненным уколом последовало лёгкое, нарастающее ощущение эйфории – фентанил начал действовать.
– Спасибо, Отто, ты настоящий друг… – я неуклюже провела протезом по его руке.
– Пустяки. Только доктору ни слова, ясно?
– Я молчу. До завтра?
– До завтра.
Он ушёл, а я осталась одна. Сквозь опиумный туман в голову медленно поползли мысли. Всё произошедшее за последнюю неделю напоминало какой-то дурной сон. Мне сказали, что нашли меня у ворот интерната без сознания, с туго замотанными бинтом культями, накачанную какими-то наркотиками. Мне оставалось только верить, потому что я не помнила почти ничего – даже собственное имя мне удалось воплотить в памяти только на второй день пребывания в лазарете.
Лёжа на койке, целыми днями я видела только этот серый потолок и обшарпанные стены. Ходить я не могла – грубые протезы, которые вживил мне местный главврач Николас Хадсон, ещё не прижились, а свежие раны давали о себе знать чуть ли не по любому поводу – стоило мне неловко повернуться, неудобно лечь, или даже случись тучам собраться за грязным окошком.
Потом в память начали возвращаться обрывки событий будто бы столетней давности. По этим кусочкам я начала восстанавливать картину собственного прошлого, счастливого и радужного, где я жила с родителями на ферме, делала уроки, выгуливала собаку, беззаботно играла в догонялки с одноклассниками… Как их звали? Я не могла вспомнить имён, но лица отпечатались в воспоминаниях. Лица, которые заставляли моё сердце сжиматься от боли. Мама, папа… Они остались где-то там, в прошлой жизни, безнадежно далёкие и родные. Я не могла вспомнить, как моя жизнь сделала столь крутой поворот, но внутренний голос подсказывал, что я больше никогда не увижу своих родителей, друзей и знакомых. Этот враждебный мир с островком напряженной тишины между высокими стенами с колючей проволокой – теперь мой мир…
Мир, полный ярких красок и запаха цветов. Я бегу босиком по траве с синей лентой в руке, а за мной с громким задорным лаем несётся Джей, мой мохнатый пёс. Спотыкаюсь о кочку и падаю в зелёное море, а собака прыгает вокруг меня и пытается зубами ухватить яркую ленточку. Его любимая игра – «забери игрушку» – что может быть лучше, чем показать хозяйке, что у тебя сильные зубы и мощные лапы? Что ты можешь защитить и её, и себя от всех опасностей вселенной! Я обняла Джея, зажмурившись, прижалась к его щеке и радостно рассмеялась…
Тут, посреди высокой сочной травы я была по-настоящему счастлива! Ощущение мягкой шерсти под ладонями исчезло также стремительно, как и появилось, а я уже обнимала пустоту. Я открыла глаза. Вместо голубого неба надо мной нависал низкий ржавый потолок, а рядом с койкой стоял доктор Хадсон в белом халате и шапочке. Улыбаясь, он взял меня за запястье. Я попыталась шевельнуться, но ничего не вышло – тугие ремни сдавливали руки и ноги. В ладони доктора Хадсона блеснула щербатая ножовка. Он широко осклабился, обнажив длинные, острые как у акулы зубы и сделал резкое движение, а я дёрнулась и в ужасе закричала: «Нет, пожалуйста, только не это!»
– Только не это!!! – собственный крик пробудил меня ото сна…
Тяжёлое дыхание сдавило горло, крупные капли пота струились по лбу и стекали на подушку. В палате никого не было. Вот, что такое настоящая беспомощность – когда даже во сне ты в полном бессилии. Ни убежать, ни спрятаться, ни двинуться. А когда просыпаешься – всё точно также…
Конечности ныли тупой болью, а за окошком царил серый туман, поднятый недавним рассветом. Начинался новый день. Проснись и пой…
Я с трудом приподнялась и села на койку, свесив культи. Осторожно спустила одну ногу, увенчанную протезом, на пол. Попробовала перенести на неё вес тела… Острая боль пронзила ногу снизу до самого бедра, но нужно было терпеть, и я, стиснув зубы, терпела. Слёзы брызнули из глаз, а я, не помня себя от боли, уже стояла на двух ногах. Через несколько секунд в глазах потемнело, и я потеряла сознание…
– Лиза, ты чего, на утреннюю пробежку собралась? – взволнованный голос Отто проник сквозь темноту в моё сознание, – Тебе ещё рано ходить, осложнения начнутся! Давай помогу…
Отто взял меня под руки и усадил на кровать.
– Не хочу больше тут лежать, мне нужно выйти, и как можно скорее!
– Выйти? Да куда ты выйдешь на этих железках?!
– Отто, я тут уже целый месяц, в этой самой кровати… Я схожу с ума! Это не та жизнь, которая мне нужна, понимаешь?! Ты мне поможешь либо выйти, либо умереть!
Он молча подошел к окну, открыл створку и закурил. С улицы доносились зычные крики – шло построение перед началом рабочей смены. Вздохнув, Отто задумчиво протянул:
– Выбор-то у меня невелик, да? Ладно, с сегодняшнего дня начинаем упражнения. Я не специалист, так что сильно на меня не рассчитывай…
* * *
… Шли дни. Преодолевая боль, я заново училась ходить и пользоваться руками, а Отто был моим верным спутником на этом сложном пути. Щуплый семнадцатилетний паренёк, чьё дежурство по больнице теперь сменилось работой на лесопилке, вставал раньше всех и бежал ко мне в палату с припрятанной прошлым вечером частью собственного пайка, чтобы там, под его чутким присмотром я сначала позавтракала первый из двух раз, а потом медленно и мучительно ходила по коридору туда и обратно, садилась, вставала, открывала двери, брала в «руки» чашку, пользовалась ложкой, карандашом и зубной щёткой.
Через пару часов он столь же стремительно бежал в столовую на общий завтрак, а оттуда – на построение, чтобы затем отправиться на лесозаготовки, а я оставалась, мучительно стараясь ухватить эту дурацкую щётку механическими пальцами, раз за разом. Ничего не получалось, я плакала, но у меня не было другого выхода – нужно было пытаться. Я вытирала слёзы и пыталась, и со временем начало получаться.
Временами, очень редко, со мной работал доктор Хадсон – злой, циничный и вечно щетинистый хирург. Кроме него настоящих врачей в интернате не было, поэтому у него была почти неограниченная власть, и он мог позволить себе практически всё. Впрочем, на какую-то личную выгоду, на людей, да и на всё вокруг ему было по большому счёту плевать.
Сам он со своими пациентами почти не виделся, предпочитая сбрасывать рутинную работу на подчинённых – мальчишек и девчонок, которых в сменном порядке ему отряжало руководство интерната. Вмешивался только в крайних случаях – когда жизнь воспитанника была под угрозой или нужно было провести операцию, и, судя по тому, что его часто не было в интернате – на него был спрос снаружи, за стенами, куда он регулярно убывал под охраной.
Вскоре я уже самостоятельно ходила с костылями, и наконец начала выбираться на улицу. Путь со второго этажа лазарета мне давался минут за десять. Обратно же я карабкалась чуть ли не полчаса. Но оно того стоило – как же радостно было наконец выйти на улицу, сесть на грубую самодельную лавку и вдохнуть свежий, хоть и слегка закопчённый воздух! Спешащие по делам ребята и патрулирующие территорию охранники поглядывали на меня со смесью опаски, интереса и жалости, и это меня жутко раздражало. Я чувствовала себя неполноценной под этими взглядами…
Спустя пару недель в одно солнечное утро дверь в палату приоткрылась, и небритая всклокоченная голова доктора Хадсона, возникшая в дверном проёме, сообщила:
– Лиза, тебе пора выписываться. Мы тебя подлатали, выкормили, на ноги поставили, время начать приносить пользу. Сегодня найдём тебе спальное местечко вместе со всеми, а завтра утром пойдёшь в швейный цех. Умеешь же шить, да?
– Никогда этим не занималась, вообще-то…
– Придётся научиться. Да ты не дрейфь, машинку дадут. Бывай.
Голова исчезла, дверь закрылась, а я осталась наедине с мыслями…
У ребят была настоящая иерархия, наподобие тюремной. Триста человек были разделены на две части – девочки и мальчики жили в разных бараках. В мужском бараке царила дедовщина – старшие и сильные, сбившись в небольшую стайку, «управляли» теми, кто был послабее, и всячески над ними издевались. Девочки же поделились на несколько групп по возрастам, которые хоть и не враждовали в открытую, но были не прочь напакостить друг другу исподтишка.
Мне предстояло отправиться в этот мир с его внутренними законами и порядками. Мало того, что я буду новенькой в этой среде, а отношение любого коллектива – особенно детского и подросткового – к новичкам вполне известно, ситуацию усугубляло мое уязвимое положение калеки. Что же будет… Радовало одно – я была не одинока здесь, у меня был верный друг, Отто. Мы почти не виделись с тех пор, как я встала на костыли, но иногда, вечером или утром, он забегал, чтобы узнать, как у меня дела и рассказать про свои.
Ближе к полудню ко мне в палату явились пара девочек лет пятнадцати в серых рабочих комбинезонах.
– Привет, Лиза. Тебя переселяют к нам в корпус. Я Мария. Пойдем, нам на обед ещё надо успеть. Манатки твои я возьму, а с остальным Дженни поможет.
Дженни двинулась в мою сторону, чтобы помочь подняться, но я уже стояла на ногах. Вооружившись костылями, я заковыляла к выходу. Пока я спускалась по лестнице, девочки нетерпеливо перетаптывались внизу.
– Ну чего ты там копаешься? Давай поможем!
– Не надо, я сама. Ноги есть, ходить могу.
Снизу послышалось приглушённое «Ага, тебе только спринт бежать на своих железках…» Девочки захихикали. Я сделала вид, что ничего не услышала.
Добравшись до барака, мы прошли по длинному коридору, усеянному дверьми в небольшие комнатки, где по три-четыре человека согласно возрасту располагались девочки. Те, кто помладше, жили на первом этаже поближе к выходу. Самые старшие занимали второй этаж дальнего крыла.
Мое жильё было на первом этаже, почти в самом конце коридора. В комнате меня уже ждала застеленная кровать и колченогая тумбочка, на которой лежали мои скромные пожитки – пара комплектов одежды, включая тот, в котором меня нашли у ворот месяц назад, зубная щётка да паста. Две соседние кровати были пусты – судя по всему, их хозяйки сейчас обедали. Есть мне не хотелось, но тело ныло тупой болью после путешествия через территорию интерната, поэтому я легла на кровать, свернулась калачиком и почти сразу заснула…
Глава VII. Авантюра
… – Я этого червяка на лоскуты порежу… Лиз, ты только не вздумай мне тут умирать! Судороги вроде бы прекратились, но она вся просто пылает… Профессор, неси воды скорее! – будто бы издалека доносился хриплый голос Марка.
Тело мое было горячим и ватным, пот струился по лбу, а глаза будто забило песком. С трудом приоткрыв их, сквозь яркий свет я увидела, как Марк мечется по маленькой обитой деревом комнатке жилого модуля туда-обратно. Я лежала на одном из диванов – видимо, меня возложили на него, пока я была без сознания.
– Марик, хватит мельтешить… Нормально всё, просто прилегла отдохнуть. Чего ты дёргаешься? – голос мой звучал приглушённо, и я не узнала его. Марк со звоном зацепился головой за низко висящую люстру, подскочил ко мне и принялся заглядывать в лицо.
– Блин, ну и напугала ты меня! Когда этот… слизень… до тебя своим усиком дотянулся, ты затряслась вся, глаза закатила… Я уж думал, всё, кондратий тебя хватил…
Входная дверь распахнулась, и возле меня тут же появился профессор Мэттлок с небольшой походной фляжкой цвета хаки.
– Вот, девочка, попейте. Это хорошая вещь, помогает прийти в себя. Особенно при похмелье…
Я припала к горлышку и жадно глотала солоноватую прохладную жидкость, пока фляга не опустела. Наконец, переведя дыхание, спросила:
– Что это было, доктор?
Мэттлок поправил очки на носу:
– Очевидно, телепатический сеанс. Первый раз всегда даётся нелегко, но со временем, когда канал наладится, вы привыкнете… Простите, что так получилось. Мне следовало предупредить вас, но я просто не успел… И я вас очень прошу, давайте держать это в тайне. А я, в свою очередь, буду держать в тайне тот факт, что вы вовсе не из полиции…
Мы с Марком переглянулись. Я открыла рот, и незаданный вопрос повис у меня на языке.
– Да, я знаю, кто вы, уважаемые гости. Он мне рассказал, – профессор кивнул в сторону прикрытой двери своего кабинета. – И я знаю, зачем вы здесь, охотники за ценностями… Как рассказал, спросите вы? Дело в том, что регулярное… Кхм… общение с этим существом дало мне возможность делать это уже без физического контакта. Как это происходит – я сам до конца не понимаю. Оно просто рисует в моём воображении собственные картинки, каким-то образом умудряясь доносить до меня мысли, используя мой же собственный понятийный аппарат.
Марк заговорил:
– Профессор, я так полагаю, секретов у нас больше не осталось. В таком случае прямо прошу вас помочь нам найти и собрать эти «страницы». Вам явно известно больше, чем мы можем себе представить.
– Юноша, мне уже немало лет, и я многое повидал в этой жизни. Будучи рациональным человеком, я бы обратился в местную полицию, но, принимая во внимание методы работы, уровень организации и технологической оснащённости моих вчерашних гостей, боюсь, у полиции мало шансов на успех. А ваша авантюра… Она мне нравится. Вы молоды, горячи и нацелены на результат. Кроме того, после столь дерзкого нападения на Музей я чувствую себя обязанным найти украденное. Особенно учитывая, что эти «странички» нашли именно мои ребята. Так что я согласен.
– Отлично! – Марк засиял, как масленый блин. – С чего начнём?
– У меня нет уверенности, что нам удастся выследить похитителей, и уж тем более – силой отобрать у них артефакт, поэтому начнём мы с Земли. Дело в том, что в тропосфере Джангалы были выставлены только пять страниц. Ещё семь отправились военным спецрейсом на Землю, в Новосибирский Исследовательский Институт Внеземных Проявлений. Информация об этом, конечно же, отсутствует в открытом доступе, но мне почему-то кажется, что похитители её уже знают. Или скоро узнают. Так что нам нужно их опередить.
– В таком случае, не будем медлить. Лизонька, ты как?
– Жива, здорова и бодра. Профессор, что за эликсир вы мне дали?
– Дождевую воду. Самую обычную.
Мэттлок улыбнулся. Мне всё больше нравился этот живой интеллигентный старичок, одновременно с этим я пыталась понять, как в столь пожилом человеке уживаются структурированный научный подход и склонность к авантюрам. Его даже не пришлось убеждать, и складывалось ощущение, что он всё знал заранее, и просто ждал, когда мы прилетим в его лагерь. Оживившись, он скомандовал:
– Молодые люди, прошу вас, возьмите в моём кабинете под столом большую сумку, клетку с Томасом, и отнесите в свой глайдер. Я дам ребятам напутствие и догоню вас… Да, и пожалуйста, не надо на меня так смотреть. Я знал, что вы прилетите, и подготовился.
С этими словами он вышел за дверь. Марк поцокал языком и задумчиво протянул:
– Лизонька, мне одному кажется, что нас только что обвели вокруг пальца, словно маленьких детей? У этого прекрасного дедушки явно дальний прицел, и мы для него – средство достижения цели.
Я поднялась, с хрустом потянулась и пожала плечами:
– Да по сравнению с ним мы и есть настоящие дети… Но я не чувствую угрозы, Марк. Он вызывает доверие.
– Это-то меня и настораживает больше всего…
– Цель у нас с ним на данном этапе одна, так что давай поможем друг другу. Но на всякий случай будем держать ухо востро… И Томаса понесёшь ты. Мне на сегодня хватило с ним общения.
– Трусиха! – Марк, ухмыльнувшись, легонько ткнул меня локтем в бок.
– Кто бы говорил. Я видела, как ты волосы на себе рвал, наматывая круги по комнате. Боялся меня потерять, правда?
– Да не пори ерунды. Я спокоен как скала. Тем более за тебя, железная леди.
Лицо его приобрело комичную серьёзность, он решительно прошагал через помещение, открыл дверь, и скрылся в кабинете. Через минуту выйдя оттуда с сумкой в одной руке и клеткой в другой, он уложил поклажу на пол, надел респиратор, взял сумку и вышел. Чертыхнувшись про себя, я последовала его примеру, натянув «ледянку», и подняла за металлическую ручку забранную покрывалом клетку, которая оказалась на удивление лёгкой. Неприятные ощущения испарились без следа, и я чувствовала спокойствие и умиротворение, которые были редкими гостями в моей душе в последние годы.
Где-то за вездеходом жужжала бензопила. На улице никого не было – археологи, по всей видимости, собрались в большом бараке, через окно которого я могла разглядеть фигуру профессора Мэттлока, стоявшего спиной и раздающего какие-то указания. На улице начинало темнеть, дело близилось к вечеру. Заходящее где-то за завесой облаков солнце придавало окружающему воздуху лёгкий малахитовый оттенок, который ещё сильнее подчёркивал буйство зелени местных растений и исполинских деревьев. Марк нетерпеливо переминался с ноги на ногу на краю поляны.
– Ты идёшь? Давай скорее, пока не стемнело, иначе потеряемся тут…
Вернувшись к глайдеру, Марк принялся запихивать в багажник сумку профессора, а я вышла на связь с кораблём. Дядя Ваня ответил почти сразу.
– Доча, есть новости?
– Есть. Мы летим на Землю. Ставь чайник, дядя Ваня, нас будет трое.
– Принято. Конец связи.
Закончив возиться с сумкой, Марк выглянул из-за крышки багажника и покосился на стоящую возле пассажирской двери клетку.
– Боюсь, мы вчетвером в салон не влезем. Разве что ты его на коленочки возьмёшь, а, Лизунь?
– Не проблема. А Мэттлока на колени посадишь ты. Познакомитесь поближе.
– Хм… Думаю, мы что-нибудь придумаем.
Марк скрылся в салоне и принялся крутить допотопные ручки регулировки сидений, шумно двигая их по полозьям и вполголоса матерясь. Было уже совсем темно, лес бурлил звуками, и вскоре в чаще замелькали лучи фонарей. Через полминуты на поляну вышли несколько археологов с профессором во главе.
– Итак, молодые люди, мы готовы отправиться в путь? Отлично, – он обернулся к молчаливым коллегам, – … Доработайте площадку, и домой. Если что найдёте – сразу сдавайте в бюро на учёт. Полицию отправляйте ко мне на почту. И да, Семёнов, следи, чтобы Парсонс не напивался, а то провалится опять в какую-нибудь яму с помоями, как в прошлый раз…
Семёнов пробасил через респиратор:
– Хорошо, батя. Если что, я ему трусы на голову натяну.
Парсонс обиженно прокозлил из темноты:
– Эй, я всё слышу!
– Ладно, ребята, бывайте, обниматься не будем. Копать и откопать!
– Найти и перепрятать! – нестройным хором продолжили забавный, очевидно, свой профессиональный «пароль-отзыв» хмурые лохматые археологи, после чего развернулись и, сверкая лучами фонарей, приглушённо бубня и посмеиваясь – очевидно, над незадачливым Парсонсом – скрылись среди деревьев.
Передние сиденья уже были сложены Марком в импровизированный диван, на котором, хоть и в тесноте, но не в обиде разместились я, Марк и профессор. Умели же раньше делать глайдеры, выжимая из внутреннего пространства максимум места и удобства! Клетку мы оставили на поляне, а своего странного питомца Мэттлок теперь держал на коленях. Гусеница свернулась рогаликом и, казалось, спала. Профессор сообщил:
– Томас ушёл в себя, распереживался, видно. Такой стресс, такой стресс, как я его понимаю…
– Это будет для него неплохим уроком, – заметила я. – Прежде чем лезть в чужое сознание, стоило бы спросить разрешения…
Тихо и успокаивающе бормоча что-то, старик поглаживал Томаса, Марк дремал на водительском месте, а я смотрела в окно. Ночь вступила в свои права. Автопилот держал курс на корабль, висящий на границе стратосферы. Пара тусклых лампочек на приборной панели подсвечивали моё отражение на фоне чёрной непроглядной бездны леса под нами, а где-то вдалеке, почти у самого горизонта угадывались россыпи огней далёкого города…
Мы покидали планету, а я размышляла о том, как живут люди в этом городе. Насколько он велик, чем заняты его жители, и как местные условия сказываются на их быте. Бешеный спрос на лесорубов и трактористов, кислородный нагнетатель в каждом доме, а по местному телевидению – шутки про брюки, заправленные в носки, реклама противогазов и средства от гусеницы-переростка на урожае гигантской капусты…
Воистину, посели людей в аду – они и там вытопчут себе поляну, обживутся и вскорости будут приглашать родственников погостить. Потому что нет ничего, что могло бы остановить тягу человека к росту. Во имя каких идеалов – неважно. В конце концов, главным препятствием на пути человечества всегда была лишь разобщённость. Но если на какой-то короткий период времени удавалось сплотить критически большое количество людей для созидания, верное направление в итоге находилось, как это случилось когда-то с термоядерной энергией и гиперпереходами.
Облачный покров ушёл куда-то вниз, и небо зарябило россыпью незнакомых звёзд. Здесь, на галактической плоскости почти у самого рукава Стрельца их было ощутимо много, и космос не был иссиня чёрным, как в тихих системах, а, казалось, светился ровным едва уловимым золотистым светом.
– Такую бы красоту внукам показать, – негромко произнёс профессор. – Жаль только, внуков у меня нет.
– Иногда приходится выбирать, как оставить о себе память в веках, – задумчиво заметила я. – О нас может напоминать рождённый нами человек или наши прошлые поступки. Воспоминания людей о нас, наконец…
– Вы имеете в виду, Лиза, как часто о вас вспоминают вообще, как часто при этом – с хорошей стороны, и в вашу ли пользу это соотношение?
– Вы человек учёный, вам положено формулы выводить и соотношения высчитывать. И у вас это блестяще получается, я успела про вас почитать. Но я немного не о том. Вы выбрали карьеру учёного и посвятили ей жизнь, оставив память в веках. Это ничуть не хуже продолжения рода…
Он усмехнулся:
– А вот здесь, как вы изволили заметить, мне выбора не предоставили, – помолчав, он продолжил. – У меня была огромная семья. Четверо детей… Они и моя супруга отправились в отпуск в Лиссабон, но самолёт разбился. Что-то с двигателями…
– Простите… – мне стало неловко даже несмотря на то, что он сам начал этот разговор. – Без сомнений, тяжело об этом вспоминать…
– Я на Марсе на ферме под куполом копался. Мне на плечо легла рука, и бригадир сообщил: «Вашей семьи больше нет». Вот, знаете ли, в тот момент я бросил лопату, а потом и из колонии уволился. Больше не смог закапывать, да и начал откапывать – в археологи пошёл. Всё ищу в земле что-то. Может, их?.. Не знаю, но с тех пор и нахожу покой только на работе, в постоянном поиске.
У меня намокли глаза. Я вспомнила папу с мамой и то, как моё подсознание постоянно выталкивает со своей орбиты эти воспоминания. Куда-то за черту "до-после".
– Потерять одним махом всё, кроме собственной жизни – это чертовски нелегко, – сдавленно пробормотала я и оторвала взгляд от стекла. – Эта самая жизнь, которая осталась, меняется в корне.
– Если бы мы только сами могли менять свою жизнь… Так ведь не можем же, лишь обстоятельства нас к этому толкают.
Обстоятельства… Они словно горная река, которая тащит нас, колотя о камни и пытаясь лишить возможности сопротивляться. Я спросила:
– Что такое жестокость? И что есть справедливость? И, наконец, где они граничат друг с другом? У вас, профессор, есть ответы?
Мэттлок вздохнул:
– Полагаю, у каждого человека на эти вопросы ответы будут собственными, лично выстраданными…
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
