Текст книги "Погоня за судьбой"

Глава III. Передышка

«Лучше всего ешь тогда, когда не думаешь о закуске, и лучше всего пьёшь, когда не ждёшь другого питья: чем меньше человеку нужно, тем ближе он к богам.» Сократ знал толк в людях, и с тех древних пор они ничуть не изменились. Открыть в себе нечто, что позволило бы пренебречь славой, богатством и прочими неизменными атрибутами «успешного человека», словно мелочами жизни, было доступно каждому, и одновременно уделом немногих.

Каждый ли человек встаёт перед чертой, когда на ум невольно приходит вопрос: а что заберу я с собой на тот свет? Каждый ли находит верный ответ? Не деньги, славу или почёт. И даже не друзей и врагов, а только воспоминания. Именно они останутся, когда всё остальное перестанет иметь значение. Радость от яркости пережитых эмоций, горечь упущенных возможностей и вязкая печаль за совершённые проступки – это та самая последняя печать, которая ляжет на мой билет, когда я перешагну через борт лодки Харона…

Я пошевелилась. Было тепло и мягко, шерстяной плед согревал, а чистая хрустящая подушка, словно облако, окутывала мой затылок. Рядом раздался голос:

– Пришла в себя? На вот, попей…

Открыв глаза, я обнаружила стоящего надо мной вчерашнего мужичка. Приняв из его руки стакан с водой, я выпила жидкость в три глотка. Мужчина опустился в кресло в паре метров от меня и уложил себе на колени электростатический бластер. Похлопав ладонью по прикладу, он лениво продолжил:

– Ты не смотри так, это мера предосторожности. Не каждый день к нам захаживает беглый перебинтованный с ног до головы мех с пистолетом в кармане, поэтому, сама понимаешь, я готов к чему угодно. И не нужно проверять мою готовность, договорились?

Я попыталась прикинуть, сколько времени прошло с момента стычки в поезде, и не смогла.

– Какой сегодня день?

– Пятое января, десять утра. В иной ситуации я бы и спрашивать не стал, но… Скорую вызвать?

Я рефлекторно дёрнулась, резкая боль пробила живот.

– Чёрт, как же… Не надо скорую…

– Я так и думал, и супругу осадил. Уж больно ей хотелось тебя сдать кому-нибудь…

Четыре дня, из которых три я провалялась в больнице… Самое время оформлять абонемент постоянного клиента лечебных заведений…

– Я не буду расспрашивать тебя, незнакомка, о том, кто ты и откуда, но помни – ты у меня в долгу. Я могу рассчитывать на то, что с твоей стороны не будет глупостей?

– Можете. Спасибо, что не дали погибнуть. Меня зовут Лиза.

– Я Фёдор. С твоего позволения, мне нужно отлучиться, а ты располагайся, чувствуй себя как дома.

С этими словами он пододвинул ко мне вазу с пряниками, стоявшую на журнальном столике возле дивана, поднялся и, приставив бластер к подлокотнику кресла, вышел из помещения.

Вот так просто? Он же сказал, что не доверяет мне, и тут же бросил своё оружие и ушел? А если я встану, возьму ствол и поджарю его? Я пыталась сообразить, что в голове у этого человека, и не могла, но он, похоже, за эти минуты успел понять, что я не представляю угрозы.

Я огляделась. Отделанное деревом просторное помещение – судя по всему, гостиная – было украшено различными диковинками – на стенах висели вытянутые деревянные маски каких-то первобытных племён, пейзажи в деревянных рамах, а в стене напротив угольками потрескивал камин, над которым возвышалась голова оленя с огромными ветвистыми рогами. Под головой, на каминной полке, лежал блестящий шлем астерогеолога, казавшийся тут дико неуместным. Идеально отполированная зеркальная поверхность поликарбонатного визора причудливо искажала выпуклое отражение комнаты.

Я села на кровати и сделала движение, попытавшись встать. Сил едва хватило, закружилась голова, и я была вынуждена ухватиться за подлокотник. Постояв немного, я осторожно проковыляла к шлему и взглянула в отражение – в глаза пустой оболочке, оставшейся от меня – нелепый больничный халат, висящий обрубок руки, красные глаза, мертвецки бледное лицо и свежеперебинтованная голова – открытый её участок был покрыт лишь короткой тёмной щетиной, которая успела вырасти за эти несколько дней после того, как меня обрили наголо…

Снаружи, из кухни, вкусно пахло чем-то жареным, и мне вдруг очень захотелось есть. Вернувшись на диван, я присела, протянула руку и взяла целую горсть пряников. Так я сидела, жуя сухомятку, и глядела на завораживающие алые переливы угольков в топке камина. Через некоторое время вернулся Фёдор, скрипнул задвижкой, бросил в огонь полено, а затем сел напротив меня.

– Полежи-ка лучше. Рано тебе ещё скакать, опять швы разойдутся. Тебе-то, похоже, плевать, а мне снова тебя зашивать придётся… Ну, рассказывай, кто ты такая!

– Это очень долгая история.

– А я никуда не спешу.

Шестым чувством я понимала, что ему можно доверять, но я слишком часто полагалась на чувства, поэтому рассказ мой был довольно краток и далёк от сути вопроса. Быстрый разбег по детству, полёт в прыжке над отрочеством и зубодробительный удар о юность с её «рабочими командировками» по галактике в странной компании человека, заменившего мне старшего брата, и консервной банки, настолько чуждой этому миру и одновременно неотъемлемой частью мира моего личного, что порой возникали сомнения – был ли он когда-нибудь человеком? Про артефакт – причину бойни в Институте и убийства в поезде – я предпочла умолчать, списав свои ранения на бандитскую погоню и перестрелку, как следствие очередного, на этот раз проваленного задания. Что, впрочем, было недалеко от истины.

Фёдор молча слушал, не перебивая, а когда я закончила, откинулся в кресле и почесал затылок.

– Врать ты не умеешь совершенно, но я понимаю твою подозрительность. Узнай я всю правду вместо байки, которую ты мне скормила, я, наверное, мог бы не церемониться и сразу позвонить в полицию. Но я не стану. По большому счёту, твои проступки – это не моё дело, а человек ты неплохой, нутром чую…

Я горько усмехнулась.

– Меня часто недооценивали, за что потом приходилось платить. Что вы обо мне знаете? Ничего. Но тем не менее вы пригласили меня к себе домой, в святую святых.

– А что ты мне сделаешь? Ты видишь перед собой домашнего деда, живущего на отшибе цивилизации, правда? Но что ты знаешь обо мне? Только то, что я не оставил тебя умирать на снегу. – он почесал подбородок. – Тогда уж точно пришлось бы звонить в полицию…

Снаружи доносился приближающийся рёв мотора.

– А вот и мои, наконец, приехали…

Фёдор встал, прошагал ко входной двери и скрылся на улице. Через полминуты дверь распахнулась, и в дом ворвались галдящие дети – девочка и два мальчика – а за ними вошёл отец семейства с парой увесистых полиэтиленовых пакетов и приятная на вид дама лет сорока в пуховике и ватных штанах – очевидно, жена Фёдора, которая ассистировала ему прошлой ночью. Или позапрошлой?

Дети принялись оживлённо раздеваться, разбрасывая по полу обувь и тёплые вещи. Мать тут же зычным голосом навела порядок, а притихшие карапузы взялись расставлять ботинки и сапожки по своим местам, после чего скрылись в глубине дома с одеждой в руках.

Мельком взглянув в мою сторону, Людмила – память услужливо подсказала её имя – вместе с мужем прошла в кухню. Они что-то тихо обсуждали, но я смогла разобрать часть диалога.

… – И долго она у нас пробудет?

– Надо поставить её на ноги. Нельзя отпускать в таком состоянии.

– От неё тянет бедой. Сердцем чувствую, нас ждут неприятности…

– Доверься мне, я знаю, что делаю…

Мне вдруг стало очень неловко и неуютно. Я почувствовала себя чужой и нежеланной и, вжавшись в диван, я с головой укрылась покрывалом.

Через пару минут Фёдор вернулся ко мне с тарелкой супа, затем выдал целый комплект одежды и молча вышел, прикрыв за собой дверь. С той стороны галдели дети и звенела посуда. После обеда Людмила, рявкнув на детей, отправила их наверх делать уроки, а сама вышла из дома и, заведя двигатель машины, отбыла в неизвестном направлении. Фёдор, скрипнув входной дверью, тоже покинул дом. Было слышно, как он возится с дровами снаружи – раздавался стук топора и отрывистое жужжание ручной пилы.

* * *

Меня никто не беспокоил, и остаток дня я просидела напротив камина, периодически подкладывая поленья – силы постепенно возвращались ко мне. Вечером, когда Людмила вернулась домой, и они с Фёдором скрылись у себя на втором этаже, я осторожно вышла из дома, чтобы оглядеться. У крыльца стоял огромный военный внедорожник с колёсами в половину человеческого роста. Двор располагался на отшибе, вокруг простирались поля, и единственным признаком цивилизации была раскатанная колея просёлочной дороги, уходящая куда-то в лес.

Мне вспомнился родительский дом и ферма дядя Алехандро. Создавалось впечатление, что именно в таких местах – тихих, спокойных и далёких от цивилизации – можно было встретить по-настоящему хороших людей. Обойдя деревянный сруб, двускатная крыша которого была покрыта солнечными панелями, я увидела примыкавшую к стене дровницу и небольшой сарайчик. Из тьмы будки, гремя цепью, на меня выскочила здоровенная собака, и я поспешила вернуться обратно на крыльцо. Подышав свежим воздухом, зашла в дом и прошла в гостиную, где меня уже ждал Фёдор.

– Присаживайся. Будешь? – он взглядом указал на бутыль с мутной белёсой жидкостью.

– Нет, спасибо, не хочется.

– Ну, как хочешь. А я, пожалуй, пригублю. Праздники, как никак…

Наполнив стакан, он залпом выпил, закусил краюхой хлеба и откинулся в кресле. Внезапно я ощутила какую-то оторванность от мира – будто меня аккуратно вырезали оттуда и поместили в тёмную деревянную коробку. Я спросила:

– У вас тут есть интернет?

– Нет. Зачем он мне? От него никакого проку, одни только проблемы.

– А как же связь с внешним миром? Вы ведь добровольно выпадаете из хода событий.

– Мой мир здесь, – он обвёл взглядом гостиную и улыбнулся. – Мой мир сейчас сопит в восемь дырочек и видит сны… Ты, наверное, меня за какого-то идиота сейчас держишь? Понимаешь, многие современные вещи, призванные облегчать существование, на деле только усложняют его, замусоривая голову. Эра информации, говорили они… – он налил ещё одну стопку и одним махом опрокинул её в рот, затем поморщился и продолжил. – В нашу эру информации лучше всего жить без информации. Ты выходишь в интернет, листаешь новостную ленту, и что ты там видишь? Кого-то убили, что-то взорвали, кто-то сделал очередное заявление… Какую роль всё это играет, а главное – какую пользу несёт?

– Вовремя полученная информация может спасти жизнь.

– В интернете нет информации, которая способна спасти жизнь. Зато есть горы хлама.

Он встал, дошёл до тлеющего камина, достал из кармана самокрутку и прикурил от углей.

– У меня там наверху три спиногрыза, и чем меньше в их жизни будет бессмысленной траты времени, тем лучше. Интернет ведь задумывался изначально как источник информации, который объединит мир. А на деле он нарезал такое количество разделительных линий по любым, самым мелким вопросам, что даже близкие родственники уже зачастую неспособны друг друга понять.

– Всё зависит от того, что вы там ищете.

– Что бы ты там ни искала, тебе всё равно в итоге подсунут то, что нужно кому угодно кроме тебя… Покупки в интернет-магазине? Лучше доехать и померить вещи самостоятельно. Общение с друзьями? Я предпочитаю встречаться с однополчанами вживую.

– Вы воевали?

– Помотало немного по сектору… – он принялся загибать пальцы. – Осирис, операция «грибной дождик» … Мы входили по суше уже после того, как Космофлот вбомбил молодую столицу в песок… Энцелад, высадка на территории тюрьмы… Как же неудобно воевать в боевом скафандре, скажу я тебе… Каптейн, помощь Комендатуре…

Я непроизвольно вздрогнула – слишком со многим у меня ассоциировалось это название. Ветеран перечислял свои боевые походы, но я уже не слушала. Ощущение одиночества нахлынуло на меня, затягивая в чёрный омут. Летящие сквозь молчаливую пустоту плазменные шары, отделённые друг от друга почти бесконечными расстояниями – и на фоне всего этого я, без друзей и врагов, точно также летящая сквозь время от одной точки пространства к другой…

Я была лишь в шаге от того, чтобы последовать за Марком. В одном шаге, и даже тут оступилась.

Человек, сидящий сейчас передо мной, был счастлив – у него была семья, и ему было ради кого жить. Даже та голодная медведица у горного ручья имела высокую цель в жизни – воспитание потомства…

Я одёрнула себя. Подобные мысли возникают сами собой, заполняя праздную и бесцельную пустоту, но у меня была цель, и нужно было двигаться к ней. Я вспомнила профессора Мэттлока и имя, которое он впопыхах назвал по телефону. Что-то подсказывало – время уходило, и нужно было спешить. Я решила дождаться ночи… А Фёдор, похоже, нашёл благодарного слушателя.

… – Проблема урбанизации ровно в том же самом – становится тесно, но люди, как ни парадоксально, всё больше отдаляются друг от друга. Им подспудно хочется спрятаться, закрыться от окружающего мира… Про экологию, шум, гигиену я уж и не говорю…

– Нельзя жить в цивилизации, и быть свободным от её грехов.

– В точку! Поэтому я живу здесь. Есть генератор, колодец, овощи, свежий воздух, до города совсем недалеко… Я хожу на охоту, благо живности тут много, с юга дичь приходит, спасаясь от засухи, да так и остаётся тут…

Я вдруг поняла, что почти ничего не знаю о Земле. Для меня родина человечества всегда была лишь одной из точек на звёздной схеме Сектора, бегло знакомой по глянцевой физической карте, висящей в кабинете космографии в нашей школе. Я бывала здесь и раньше – несколько кратковременных визитов – и снова на «Виатор», на нейтральную территорию. Но не более того.

– Я слышала, засуха – это теперь частое явление?

Фёдор вздохнул.

– Здесь ещё ничего. Если зима снежная, то и воды в достатке, а ты километров на двести отъедешь, к Костанаю – начинается полупустыня. Ещё южнее – заброшенные территории. Когда-то там были травянистые степи, но всё высохло. Степь превратилась в пустыню, а люди начали уходить на север. Теперь там только редких кочевников можно встретить.

– Почему? Это люди довели планету до такого состояния?

– По большей части люди – неуёмное орошение, выпас скота, забор воды из подземных источников, но это ещё полбеды. Озонового слоя над теми местами не осталось, и безжалостное солнце делает своё дело. По весне оставшийся снежок растает, вода просочится в бездонные пески и исчезнет там без следа…

– И ничего нельзя сделать?

– Сделать-то можно, но процесс опустынивания можно только замедлить. Лесополосы, обводнение… Но мы проигрываем эту битву. Мы всё время уходим, занятые непонятно чем, и после нас остаются только песок и соль… В конце концов не останется ничего, кроме песка и соли…