Текст книги "Погоня за судьбой"

Глава III. Исход

… Когда-то небольшая планета Кенгено в системе Луман-11 была очень похожа на Землю, за исключением того, что имела намного более ровный ландшафт. Даже животные на ней были очень похожи на земные виды за редкими отличиями. Отсутствие резких перепадов температуры, умеренное лето и мягкая зима делали фауну и флору планеты несколько менее разнообразной, чем земные, но люди чувствовали себя там очень комфортно, поэтому основной поток переселенцев с Земли устремился именно туда. Почти за полвека цивилизация отстроилась до масштабов, сопоставимых с земными, и единственное, что сдерживало рост «новой Земли» – это естественный порог рождаемости. К моменту «великого исхода» население Кенгено составляло чуть менее миллиарда человек.

К этому же моменту мне стукнуло пятнадцать. Я жила с родителями в маленьком домике в стороне от больших городов. Отец очень любил природу, и не очень любил людей, поэтому образ жизни отшельника был ему по душе, а мы имели возможность круглый год наслаждаться чистой водой, свежим воздухом и пением птиц. Дом стоял на границе поля и леса, поэтому при желании мы могли пойти пособирать ягоды и грибы, целое лето питались собственноручно выращенными овощами, а на зиму у нас всегда был запас варений и солений, бережно заготовленных мамой. Я училась в сельской русскоязычной школе, и каждое утро за мной приезжал оранжевый автобус, чтобы вечером вернуть домой. Жизнь была прекрасна и безмятежна…

На дворе стоял конец мая, и неумолимо приближались летние каникулы. Я сидела за последней партой на уроке, и через окно задумчиво смотрела на дуб, возвышавшийся посреди школьного двора. Светило и пригревало солнышко. Я считала часы до начала выходных, поэтому монолог учительницы не слушала, ведь это был урок литературы – довольно бесполезное времяпрепровождение, где мы пытались пересказать своими словами прочтённое дома, а учительница хвалила нас, когда мы попадали в смысл прочитанного, заложенный в методички школьной программой, и отчитывала, если наше понимание не совпадало с учебником.

Я обожала читать и делала это постоянно – в школьном автобусе, за едой, на крыльце дома, в высокой луговой траве… У меня был читательский билет в местную библиотеку, где все работники знали меня в лицо.

Но уроки литературы я не любила. Какой смысл в оценке интерпретаций? Идея, заложенная автором, может никогда не совпасть с тем, что извлёк из книги читатель, а если речь идет о произведениях, написанных десятки и сотни лет назад – то шансы на совпадение вообще стремятся к нулю. Нет, конечно существуют вечные ценности и явления – любовь, добро, зло, верность, предательство – но для каждого человека измерение этих ценностей происходит по собственным эталонам…

Что-то прилетело мне в затылок. Я обернулась. Что-то прилетело мне в затылок. Я обернулась. Через ряд на меня, сияя как масленый блин, глазел конопатый Руперт, а под партой лежал скомканный листок бумаги. Наверное, опять потащит меня в лазертаг после уроков… Вообще-то, мне нравилось бегать от укрытия к укрытию наперевес с лазерным пистолетом, отстреливая мальчишек, но делать это по три раза в неделю уже утомляло. Я подняла листок, развернула его и прочла: «Папа сказал, что я могу взять кого-нибудь с собой на Землю на каникулы. Котёночкина, полетели!».

Земля! Шесть с половиной световых лет от Кенгено. С точки зрения межзвёздных перелётов – не так уж и далеко, но перед каждым путешественником неизменно вставал выбор – либо ты тратишь несколько лет в камере криосна, и за эти годы может случиться что угодно – война, эпидемия, смерть близкого человека… Каково это – отправиться в двадцатилетнюю поездку на каникулы? И что скажут мама с папой? Мне сложно было представить такое, ведь я прожила намного меньше… Либо ты тратишь баснословную сумму на коммерческий гиперпространственный прыжок, и тогда время путешествия сокращается до часов. Но такую роскошь могли себе позволить только очень состоятельные люди. Руперта я знала давно – его родители были побогаче моих, но чтобы настолько…

От порыва ветра снаружи загремел жестяной подоконник. Я выглянула в окно – ветви дерева трепал ветер, а сам дуб заметно качало из стороны в сторону. По школьному двору неслись клубы пыли. Слева, из-за угла школы наползала чёрная зловещая туча, закрывая собой синее небо. Отсюда, из-за стекла, я видела, как на фоне этой тучи мелькали точечки птиц – все они летели по ветру, и казалось, будто они спасаются бегством от темной громады, постепенно поглощающей синеву. Вот уже Луман скрылся в черноте. В окно теперь смотрела не только я. Мои одноклассники молча и встревоженно глядели сквозь стекло на недобрую хмарь…

– Дети, я конечно понимаю, что это очень красиво, но давайте всё же вернемся к чтению, – Мария Семёновна постучала указкой по столу. – Откройте учебник на странице сто девять. «Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях». Котёночкина, расскажи нам пожалуйста о…

Распахнулась дверь. На пороге стоял Борис Иванович, директор школы.

– Мария Семёновна, выйдите пожалуйста на минутку, нам нужно поговорить.

Дети проводили учительницу взглядом, и когда она вышла в коридор, принялись тревожно перешёптываться. Кто-то вспомнил научно-популярные передачи про стихийные бедствия – смерчи, торнадо, ураганы… Мною овладело волнующее ощущение – я никогда ещё не наблюдала стихийное бедствие, а в наших широтах, насколько мне известно, их не происходило вообще. Тектонические разломы были где-то далеко, атмосферные фронты здесь тоже не сталкивались, закручиваясь в ураганы, поэтому жили мы тихо и спокойно.

Вернулась Мария Семёновна и скомандовала:

– Внимание, дети! Спокойно, организованным строем собираемся в коридоре.

Класс зашевелился. Я достала телефон и взглянула на экран – связи не было. Мы быстро упаковали учебники и тетрадки, после чего гуськом высыпали в коридор. Через окна с этой стороны здания можно было видеть, как небо полностью заволокла угольная туча с прожилками. По стёклам периодически сыпала мелкая крошка – то ли снежок, то ли крупинки града вперемежку с летящим песком. Организовавшись в колонну, мы быстрым шагом спустились на первый этаж. Снаружи, у выхода, в образованном П-образной конструкцией школы закутке нас уже ждали несколько больших оранжевых школьных автобусов, а рядом с ними, придерживая кепки, кучно сгрудились водители и что-то обсуждали. Порывы ветра трепали их костюмы, и отсюда они были похожи на чёрных грачей.

Холл был полон галдящими детьми – все остальные классы уже вывели из кабинетов, и теперь организованно выпускали на улицу. Придерживая друг друга на сильном ветру, дети грузились в автобусы. Откуда-то слева раздался взволнованный приглушенный голос Марии Семёновны:

… – Борис Иванович, мне кажется, вы совершаете ошибку. Их же сдует по дороге, вы посмотрите, какой там ураган поднимается.

– Я всё понимаю, но у меня нет другого выбора. Они ведь так и сказали – остались считанные часы. Я не хочу, чтобы эта школа стала для детей ловушкой. Нельзя, понимаете? Нельзя тут оставаться…

Они обернулись и увидели, что я широко распахнутыми глазами смотрю на них. Борис Иванович взял Марию Семёновну под руку и повёл куда-то в сторону. Услышанное крепко засело у меня в голове, и будто бы в подтверждение моих опасений снаружи с треском, слышным даже отсюда, из-за стекла, грузно повалилось на боковую стену школы сломавшееся дерево. В разные стороны полетели ветки, а по асфальту зазвенели осколки битого стекла. Тут же образовался сквозняк, и ветер с гулом понёсся со второго этажа через всю школу к открытым дверям. Былая организованность куда-то пропала, и оставшиеся в здании ученики заторопились наружу.

– Спокойно, не спешим, все успеют выйти! Без паники!

Наш класс был последним. Я как завороженная смотрела наружу, где порывы ветра обрывали ветви крупных деревьев и с хрустом ломали деревца поменьше. Куда нас повезут? И как же там мама с папой? Я снова взглянула на мобильный телефон. Связи не было. Знают ли они, что происходит? Меня уже начинала бить нервная дрожь, когда я почувствовала, как меня кто-то схватил за руку. Я обернулась и увидела лицо Руперта в веснушках, который беззаботно сказал:

– Лиза, все будет пучком, я тебе точно говорю! Это же обычный шторм!

Мы с Рупертом вышли последними, и я тут же прочувствовала леденящий колючий ветер. Крупицы снега хлёстко били по лицу. Водитель нашего автобуса, которого, если я не ошибалась, звали Родионом, щурясь, помог нам добраться до раздвижных дверей и втолкнул внутрь. Двигатель уже был заведён. Мы прошли между рядами и заняли места в хвосте автобуса. Вокруг стоял возбуждённый гомон, машина раскачивалась от порывов ветра. Слева за стеклом от школы уже отъезжали другие автобусы. Внутрь зашёл взъерошенный водитель, а следом за ним – Мария Семёновна, которая заняла свободное место впереди.

– Ну, поехали! – скомандовал Родион и включил передачу. Мы тронулись.

Я обернулась, провожая взглядом двухэтажное здание родной школы. Сердце подсказывало, что мне не суждено было больше сюда вернуться, и через минуту закиданный ветками и сорванными листьями двор скрылся позади. Автобус в составе колонны вырулил на шоссе – движение было предусмотрительно перекрыто полицейскими автомобилями, и наша процессия под ударами шквального ветра в сопровождении полиции направилась в сторону районного центра. На дорожном указателе было написано «Симерия, 20 км» …

Водитель крутил верньер радиоприёмника, пытаясь поймать хоть какой-нибудь сигнал, но кроме шипения помех из динамика ничего слышно не было. В сердцах сплюнув, он бросил эту затею и сосредоточился на дороге.

Хмурое небо над нами исторгало снежок, который безжалостный ветер носил туда-сюда, с размаху швыряя в стекло. Ощутимо похолодало, меня знобило, и это было неудивительно – температура градусов с двадцати за считанные полчаса опустилась ниже нуля, на что явно не была рассчитана наша школьная форма. Водитель включил печку, и теперь она жужжала откуда-то из-под сидений, приятно согревая ноги. Тёплый воздух поднимался вверх, поэтому стекло запотевало, и приходилось раз в пару минут протирать его ладонью.

Позади нашей колонны выстроилась очередь из автомобилей, насколько хватало глаз. Обогнать нас никто не пытался – только один раз несколько чёрных автомобилей также в сопровождении полиции с включёнными мигалками пронеслись куда-то вперёд. Встречное движение было очень редким, и всё это напоминало бегство.

Мы въехали в черту города, и колонна двигалась уже довольно медленно. Мимо проплывали многоэтажные дома. Почти везде горел свет, потому что на улице было достаточно темно, хотя время едва перевалило через три часа дня. Печка неожиданно затихла, и шофер раздосадованно буркнул:

– Ну отлично, теперь ещё и печка накрылась! Осталось только тут заглохнуть…

Снаружи мело, и по присыпанному снегом пешеходному тротуару туда-сюда спешили люди, одетые кто во что горазд. Осенние куртки, джемперы, свитера, а то и просто рубашки в несколько слоёв пестрили красками на фоне снежных заносов. Некоторые люди были налегке, другие тащили за собой через наметённые сугробы сумки с поклажей – ручные и на колесиках.

Я повернулась к сидящему рядом Руперту:

– Рупи, я мельком слышала разговор Семёновной с Борис Иванычем. Он сказал, что у нас остались считанные часы, поэтому нас нужно было скорее увозить из школы. Ты же видишь, что это бегство, правда? Меня всё это до жути пугает. Телефоны не работают. Все едут в одну сторону, а в обратную – почти никого. Это натуральное бегство.

– Бегство? Но куда?

– Не куда, Рупи, а откуда… С планеты. В Симерии ведь аэропорт и космопорт…

– Мне кажется, ты права. От чего бы нас ни спасали, это должно быть очень серьёзно… Бррр… Холодно-то как… Смотри, стекло уже инеем покрывается. Вот, Лиза, возьми, – с этими словами он расстегнул рюкзак, достал оттуда свитер и протянул мне. – Мама всё время боится, что я опять простужусь, поэтому заставляет меня таскать его с собой. Тебе он точно пригодится.

– Спасибо, Рупи. Твой свитер очень кстати, у меня уже пальцы замерзают…

Я натянула на себя мягкий свитер, спрятала ладони в шерстяные рукава. Рупи тем временем с придыханием пробормотал:

– А может, нас отвезут на Землю? Было бы здорово!

– Я не хочу на Землю… Я хочу домой, к родителям, – сказала я и выглянула в окно. Мы медленно ползли через город. Спереди раздался возбужденный юношеский вскрик:

– Родион Палыч, радио! Сделайте погромче!

Через помехи доносились обрывки взволнованного мужского голоса, который с явным трудом сохранял профессиональную выдержку:

– … поглощает свет и глушит все типы электронных сигналов. Сотовая связь не… … … объявлена всеобщая эвакуация. Военные мобилизованы и в данный момент предпринимают все возможные усилия, чтобы… … … отстоит от планеты на две с по… … … рекомендовано выбирать южные маршруты…

Все вокруг, замерев, слушали радиоприёмник. Вскоре передача оборвалась и началась заново – похоже, кто-то поставил в эфир запись на повторе. Из трансляции следовало, что огромная чёрная сфера нависла над северным полюсом Кенгено и оказывала какое-то воздействие на атмосферу планеты, что вызвало резкое похолодание. Мне вдруг стало нехорошо, замутило и закружилась голова – возникшая в воображении картинка лишала остатков сил…

Неожиданно откуда-то извне раздался приглушённый удар, а следом – громкий хлопок. Наш автобус резко остановился, и меня кинуло вперёд. Оранжевое зарево осветило улицу. Спереди послышался трехэтажный мат Родиона, а мои одноклассники повскакивали с мест и через заиндевевшие окна принялись высматривать, что же там произошло. Слева внизу мелькнула замыкавшая колонну полицейская машина – визжа сиреной, она обогнула наш автобус и скрылась впереди. Послышался взволнованный голос:

– Там авария, похоже… Смотрите, вот это полыхнуло… Скорость-то была приличная!

Автобус был высокий, и через лобовое стекло было видно результаты аварии – аккурат на перекрёстке метрах в двухстах впереди грузовик, шедший наперерез потоку, протаранил бензовоз. Видимо, водитель не рассчитал скорость и не справился с управлением. От удара цистерна раскололась надвое и полыхнула. Теперь горящее топливо разливалось по перекрёстку, отрезая нам путь вперёд, а встречная полоса уже была перекрыта полицейской машиной. Послышался зычный голос водителя:

– Детки, пристегните ремни! Придётся немного срезать околицами, чтобы не остаться тут навсегда…

Никаких ремней, конечно, не было, поэтому я просто вцепилась в переднее сиденье. Автобус дёрнулся вперёд и влево, а потом с пронзительным жужжанием коробки передач стал сдавать назад прямо по тротуару, набирая скорость и протяжным гудком распугивая редких пешеходов. Как заправский автогонщик, водитель вывел тяжёлую машину на пересечение с переулком, юзом оттормозился и, выкрутив руль, повёл автобус дворами. За покрытыми инеем окнами мелькали заборы, заснеженные помойки и редкие припаркованные легковушки. Откуда-то из щелей задувало, и меня трясло от холода, однако мы хотя бы двигались, чего нельзя было сказать о тех, кто остался позади.

Родион был самым пожилым из школьных шофёров, и самым опытным. Он всегда ездил по правилам, полжизни проработав водителем-дальнобойщиком, поэтому был безжалостен к тем, кто подреза́л его автобус или пытался обогнать в неположенном месте, во весь голос распекая их злым многоэтажным матом. При всём этом он очень любил детей и относился к ним как к своим собственным, и ужасно краснел, когда осознавал вдруг, что его матюги, застыв в молчании, только что слышал полный автобус ребятишек.

Сейчас лицо его, которое я видела в установленном посреди прохода большом зеркале заднего вида, было каменным, и не выражало никаких эмоций. Он молча и сосредоточенно крутил руль, а автобус пробирался какими-то неведомыми волчьими тропами, протискиваясь там, где проедет не каждая легковая машина.

Через несколько минут сквозь лобовое стекло снова показалась широкая дорога. Мы вынырнули из переулка и уткнулись в автомобильную пробку, но на этот раз – почти у самого аэропорта. Шоссе упиралось в железную ограду и сворачивало в сторону, а прямо за оградой, вдалеке виднелся терминал и взлётная полоса. Чуть подальше сквозь снежную пургу можно было различить тёмные силуэты космолётов, которые по очереди раз в пару минут отделялись от земли и медленно уплывали куда-то вверх. Над проходом между сиденьями всплывали облачка пара от горячего дыхания. Кто-то зашёлся в тяжелом кашле.

Родион воскликнул:

– Правила-правила, да кому, к чёрту, нужны эти правила?!

Он нажал на газ, «расчищая» промежуток между двумя стоявшими в пробке машинами, справа раздался пронзительный скрежет металла о борт. Поворот руля – и наш автобус вышел на встречную полосу. Ещё один поворот – и мы уже несёмся вдоль ограды по ухабам занесённой снегом просёлочной дороги в противоположную сторону от шоссе, ведущего к главному терминалу. Стуча зубами от озноба, я благодарила небеса за то, что нас вёз именно Родион. Я точно знала, что с ним у нас всё будет хорошо.

Скоро впереди показались ворота служебного въезда, возле которого уже стояли несколько машин. Похоже, внутрь никого не пускали. Ворота были закрыты, и охраны видно не было – видимо, мороз загнал их внутрь небольшого КПП у ворот. Так и оказалось – при нашем приближении оттуда вышел человек в летней форме – одна куртка была надета поверх другой – замахал руками и, ёжась, направился к нам. Автобус остановился. Родион, не глуша мотор, выбрался наружу, подошёл к охраннику и начал что-то объяснять, активно жестикулируя. Спустя пару минут, видимо, так ничего и не добившись, он вернулся в автобус, тяжело плюхнулся в водительское кресло, обернулся к Марии Семёновне и пробормотал:

– Не пускают никого до особого распоряжения. Сказали – если мы не хотим ждать, можем попытать счастья в главном терминале. Ага, очень смешно…

– Родион Павлович, я уже ног не чувствую. Может, нам и правда стоит поехать к главному входу?

– Маша, ты посмотри во-о-он туда, – он ткнул пальцем куда-то вперед, за ограду. – Никто не садится на полосу и не взлетает с неё. Видишь хоть один самолёт у терминала? Я тоже не вижу – все уже улетели. А космолёты – видишь? Они тоже улетают. И когда они улетят, мы с тобой, Мария Семёновна, останемся здесь замерзать, – Родион постучал по дисплею наружного термометра. – Минус сорок четыре… Меня такой исход совершенно не устраивает. А тебя, Маша?.. То-то же. Давай-ка, цепляйся покрепче. Ждать не будем – будем действовать. Дети, держитесь, идем на таран!

Родион сдал немного назад, после чего переключил передачу и ударил по газам. Я зажмурилась. Раздался гулкий удар, автобус ощутимо тряхнуло, а машина уже неслась по территории взлётного поля, разметая в разные стороны снежные наносы. Я посмотрела назад и увидела остальные автомобили, стоявшие до этого возле ворот, водители которых не преминули воспользоваться открывшейся дорогой и ринулись следом за нами. Охранники выбежали из КПП и размахивали руками, но на них уже никто не обращал внимания. Все сосредоточились на собственном спасении…

Впереди уже почти ничего не было видно – даже здание терминала было скрыто плотной снежной завесой. Автобус натужно ревел двигателем, зарываясь в снег, и в какой-то момент мы остановились. Родион чертыхнулся и попытался сдать назад. Машина не сдвинулась с места, колёса буксовали, а плотный слой снега забился под днище.

– М-может, т-толкнём? – дрожащими от холода губами предложил один из мальчишек спереди.

– Куда толкнём, малой? Тут вон снега уже по бампер. Можем попробовать дойти, визуально так до площадки метров триста… Но, чёрт подери, отсюда уже ничего не видно, если идти – то только наощупь, да по сугробам… Ну, ребятки, совершим марш-бросок по снежку?

Молчание было ему ответом. Родион снял потертый пиджак и, оставшись в клетчатой рубашке, накинул его на плечи Марии Семёновне. Нажал кнопку открытия дверей. Схваченный изморозью механизм со скрипом поддался, впуская внутрь обжигающий ветер и казавшийся совсем близким басовитый рокот ракетных двигателей.

Шофёр спрыгнул в снег, погрузившись сразу почти по пояс, и принялся помогать выходящим школьникам. Я выбралась предпоследней, за мной выпрыгнул Рупи. От холодного пронзающего насквозь ветра тут же отнялись руки и ноги, а Родион прокричал:

– Ребята, давайте на звук, я сразу за вами!

Как во сне, я пробиралась через сугробы, держа Руперта за руку. Казалось, тело отключило восприятие окружающей действительности, и из внешних раздражителей остались только этот мерный гул и тёплая ладонь друга. Руки и ноги двигались сами собой, в лицо бил снег, намерзая на ресницах, и не осталось ничего – только тупое желание дойти. Убежать, улететь, выбраться в тепло, куда угодно. В бушующей снежной пурге тёмные силуэты идущих впереди одноклассников один за другим таяли, словно сахар в воде.

Гул усиливался и приближался. Белые жгучие вихри клубились вокруг, но я продолжала упорно идти вперёд. Внезапно снежную пелену осветила вспышка, что-то затрещало почти над самым ухом, и я разжала ладонь. Меня обдала волна жара, будто глоток свежего воздуха, и источник оглушающего треска начал перемещаться куда-то вверх, а интенсивность звука – спадать. Отдаляясь, он снова превратился в гул, и, стихая, постепенно исчез, растворился в вое метели.

Я оглянулась по сторонам. Никого и ничего не было видно, Руперт тоже исчез. Я осталась один на один с леденящим ветром. Тут же заявило о себе онемевшее от холода тело. В голове вертелся круговорот обрывочных мыслей. Последний корабль улетел… Как же там Рупи без своего свитера… Где сейчас мама с папой… Я потерялась в пурге… Я тут замерзну… Они меня не найдут…

Волевым усилием я взяла себя в руки и продолжила прорываться через сугробы в ту сторону, откуда только что с треском взлетел последний корабль. Снега стало ощутимо меньше – видимо, это и есть стартовая площадка, и наносы разметало при взлёте. Где-то там, впереди, был терминал воздушной гавани. Я пересекла площадку и, преодолев ещё добрую сотню метров сугробов, упёрлась в закрытые грузовые ворота. Выдающийся вперёд второй этаж терминала, поддерживаемый квадратными колоннами, нависал надо мной, и казалось, здесь было не так много снега. Сил двигаться уже не было, поэтому я села, забившись в угол, и обхватила колени руками. На щеках намерзали ледяные дорожки от слёз…

Время тянулось, я постепенно погружалась в сон, и холодно уже не было. Внезапно я почувствовала прикосновение. Подняв голову, с трудом разлепила глаза и увидела тёмный размытый силуэт. Раздался голос:

– Не смей мне тут засыпать! Вставай, быстро! Ох, совсем уже расслабилась, я смотрю. Ну-ка…

Что-то подняло меня вверх. Я не сопротивлялась – всё происходящее казалось мне страшным сном. Дом, школа, автобус, знакомые лица – этого всего будто не было. Я плыла в белом снежном пространстве, а тело легонько покалывало. Неожиданно стало темно, и почти сразу сквозь закрытые веки в глаза ударил свет. Спустя какое-то время я лежала на столе. Сквозь покалывание в конечностях медленно и робко стала подступать боль, постепенно усиливаясь. Уже знакомый и какой-то искажённый голос по-старчески хлопотал:

– Ох, дорогая моя, как же я раньше-то не успел, старая железяка… Послушай, я тебе сделаю укольчик, и больно совсем не будет, но иного выхода нет – мне придётся удалить отмершие ткани… Надюша, заводи стартовые, мы уходим отсюда!

Откуда-то сверху раздался женский механический голос:

– Включаю подъёмные двигатели. Температура за бортом: минус пятьдесят три градуса по Цельсию. Прогноз на дальнейшее снижение. Влажность воздуха: девяносто пять процентов.

Что-то хлопнуло, и помещение наполнилось нарастающим гулом. Ко мне постепенно возвращалось сознание, я открыла глаза, увидела заслоняющую свет тёмную нечеловеческую фигуру и пробормотала:

– Что… Какие ещё отмершие ткани?

– Как тебя зовут, девочка?

– Лиза… Где я? Что происходит? Кто вы?

– Я – дядя Ваня, а это наш с тобой корабль. И сейчас мы покидаем эту несчастную планету… Боюсь тебя огорчить, дочка, но тебе придётся попрощаться с ладошками и ступнями. У меня тут нет возможности их спасти, а к тому времени, как мы доберемся до ближайшей больницы, ты погибнешь от некроза тканей. Но ты не переживай, мы обязательно что-нибудь придумаем!

Будто бы демонстрируя, что он может придумать, дядя Ваня поднял манипуляторы, которые, жужжа, сгибались и разгибались многочисленными механическими суставами. Несколько захватов, циркулярная пила, шприц, пара каких-то штырей, с треском выдавших электрическую дугу… Это зрелище добило меня окончательно, остатки сил улетучились, и я провалилась во тьму…