Текст книги "Сорок третий номер…"
Автор книги: Дмитрий Герасимов
Жанр: Попаданцы, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
Голота долго лежал на закопченных камнях, подставив лицо холодному кисло-сладкому дождю и вдыхая полной грудью пропитанный гарью воздух. Голова кружилась, а к горлу подступала дурнота. В довершение всего, у него пошла носом кровь. Но Андрей не мог даже пошевелиться. Онемевшее тело не слушалось его и, сваленное грузной бесформенной тушей на камнях, как забытый кем-то багаж, мокло под ливнем.
Незаметно и быстро, как это бывает осенью в Карелии, на остров упали сумерки. Утих жаркий шепот изможденной земли, смолкло шипение камней, и только вода, как усталая дворняга, продолжала лизать шершавым языком прибрежный песок.
Андрей очнулся от странного, тягучего забытья глубокой ночью. Он сел на камнях, стуча зубами от холода, и огляделся по сторонам. Странное дело: на острове пыльным, тонким покрывалом лежал дрожащий свет. Даже по воде пролегла лунная дорожка, хотя бездыханное небо было плотно затянуто тучами. Жуткое свечение исходило от скалы. Казалось, она фосфорецирует во мраке, а может, в ее недрах остывали те самые огненные силы, которые вырвались наружу минувшим днем.
Голота встал на ноги и неуверенной, шаткой походкой направился к берегу. Он почувствовал, что смертельно голоден и вспомнил, что последний раз хлебал баланду прошлой ночью перед самым «расстрелом». Попытка раздобыть себе пропитание в темноте на необитаемом каменном острове была бы глупой и пустой тратой времени. Андрей вдруг расхохотался: ему грозила новая смерть – от голода и холода. Он трясся в беззвучном смехе, растирая по лицу слезы скованными руками, и не мог остановиться. Все последние месяцы он готовился к смерти, а за два минувших дня умирал и воскресал столько раз, что уже не мог с точностью сказать, на каком свете находится. Впрочем, вряд ли в аду ему было бы тяжелее, чем сейчас.
Голота дошел до воды, вгляделся в тяжелую темную даль, в которой где-то наверняка существовала нормальная, настоящая жизнь, и резонно рассудил, что, если на берегу нет останков вертолета, значит, кто-то из прилетевших вчера на остров обязательно спасся. Андрей вздохнул. Он не желал смерти даже своим мучителям.
Озеро сонно подмигивало ему мириадами тусклых огоньков, дрожащих на сморщенной холодной воде. Отброшенная светящейся скалой дорожка уходила в небытие, но где-то там обрывалась черным безмолвием. Конец любой дорожки – вечность. Дорога меряется километрами, а вечность – тем, как они пройдены.
Голота совсем продрог. Решив, что рядом с еще не остывшей скалой теплее, он повернул обратно. Полоска земли сменилась опять камнями, а те корчились под ногами в агонии. Этим маршрутом он совсем недавно шел вместе с обреченными, уставшими людьми в полосатых робах.
Без труда миновав участок гряды, который уже проходил дважды, Голота опять приблизился к тому месту, где его застигла врасплох огненная стихия и где он провел в забытьи несколько долгих часов после освобождения из каменного плена. Он внимательно огляделся вокруг, опасаясь вновь провалиться в грот, потом вспомнил, что тот доверху наполнен водой, и, поколебавшись, продолжил путь. Теперь он осторожно ступал по камням, до которых утром не добрался никто. Каждый шаг давался с трудом, босая нога кровоточила и саднила, но, вместе с тем, чем ближе продвигался Андрей к скале, тем светлее и теплее становилось вокруг. Выросшая перед ним стена, как гигантская печка, отдавала остатки жизни прожорливой ненасытной ночи.
Вскоре стало совсем жарко. Голота сел на камень и с удовольствием вытянул уставшие ноги. Давно он не испытывал такого наслаждения. Даже острый голод на время отступил перед торжеством пьянящего тепла. Андрей решил, что самое время высушить одежду. Он скинул с ноги единственный ботинок, но стащить с себя робу скованными руками было невозможно. «Не беда, – решил Голота, – обсохнет на мне…»
Он сам не заметил, как задремал. Ему приснилась Веста. Она смотрела на него прекрасными грустными глазами и шептала: «Уже скоро, Андрей… Скоро».
«У меня отобрали твою фотографию, – жаловался Голота. – Хотели отобрать и жизнь, но не успели…»
«Я знаю, – кивала головой Веста. – Ведь и ты тоже не успел сделать самого главного».
«Чего же?» – допытывался Андрей.
«Простить».
«Я ни на кого не держу зла».
«Этого мало. Нужно обязательно говорить «прости» и «прощаю», когда мы каемся или ждем раскаяния».
«Я себя простить не могу».
«Это пройдет… А фотография моя тебе не нужна. Ведь у тебя есть я».
«Как это? – не понял Голота. – Где у меня есть ты?»
Но Веста больше не проронила ни слова. Она грустно улыбнулась и стала удаляться. Андрей недоуменно смотрел девушке вслед, слушая, как ее легкие шаги отдаются в земле сухим, знакомым потрескиванием.
Он разом проснулся и вскочил с камня. Механический звук, похожий на треск заводной игрушки, сыпался в мертвой тишине остывающего острова. Кто-то гигантский и невидимый неспешно ступал по камням, неся с собой этот противный звук, как предупреждение или напоминание о чем-то давно забытом и безвозвратном. Голота таращился в подсвеченную скалой завесу ночи, ожидая, что вот-вот в черном небе появится белое, как непропеченный блин, лицо безобразной старухи.
– Ты здесь?! – крикнул он и сам удивился своему голосу. – Чего ты хочешь?!
Потрескивание внезапно прекратилось.
Андрей ждал ответа, напряженно вглядываясь в темноту, но остров снова погрузился в непроницаемое, кладбищенское безмолвие. Небо оставалось пустым, и камни, застывшие под рассыпанной пудрой равнодушного света, хранили мрачное молчание.
Голота облизал сухие губы, отбросил ногой в сторону ставший уже не нужным ботинок, и медленно двинулся вдоль скалы, все еще отдававшей тепло. Он не знал, что делать дальше. Возвращаться к воде означало замерзнуть. Оставаться у подножия скалы было опасно. Но главное – он решительно не мог представить, как выживать на необитаемом острове, в наручниках, среди камней и огненных бурь.
«Найду ложбину и буду дожидаться рассвета», – решил Андрей.
Если задуматься, приход нового дня мало что изменит в его положении. Но это будет уже другой день.
Он шел, осторожно ступая босыми ногами по острым камням и уже привычно выставив перед собой руки для равновесия. Внезапно ему почудилось, будто свет стал ярче. Скала напряглась, вздохнула, и в лицо Андрею дунуло чем-то теплым и затхлым. Прямо перед ним в стене горел кровавой трещиной узкий проем, через который рвался наружу нагретый воздух. Голота остановился и прислушался. Там, внутри скалы, кто-то глубоко и громко дышал, временами всхлипывая и переходя на хрип. Казалось, неведомый зверь затаился в чреве бездушного камня и там заснул, сморенный духотой и усталостью. Андрей почувствовал, что у него задрожали колени. Сердце прыгнуло вверх и, застряв в горле, дергалось, как умирающий в силке сизарь. Подобно Робинзону, нашедшему на песке человеческий след, Голота не представлял, радоваться ему обнаруженной жизни или бояться ее. Он попятился от скалы, постоял в раздумьях, потом вновь приблизился к хрипящей трещине и опять отступил.
Дыхание зверя вдруг стало слабеть, а в каменном чреве вспыхнул свет. Через широкую щель под ноги Андрею упала желтая дорожка, да так буднично, словно он стоял не перед грозной обугленной глыбой, готовой в любую минуту взорваться огненным смерчем, а перед дверью в самую обычную городскую квартиру. Андрей, поколебавшись, приблизился к проему, потоптался на месте, потом набрал в легкие воздуха, как если бы собирался нырнуть в воду, и решительно, плечом вперед, шагнул внутрь.
Он сразу обнаружил, что никакого зверя нет. В просторной пещере, залитой странным светом, исходящим от стен, царило спокойствие и висела торжественная тишина, нарушаемая время от времени тем самым всхлипыванием, которое Голота поначалу принял за храп таинственного существа. Вдоль стены у самого свода пролегла ровная щель, похожая на потолочную галтель. Сквозь нее в пещеру с хрипом врывался нагретый воздух, взмывал к потолку, растекался по каменной кровле, слизывал сырость со стен и, потяжелевший, сползал на землю. Вряд ли это просторное убежище, словно скопированное с обложки детской книжки про волшебников, было рукотворным. Природа обо всем позаботилась сама. Десятилетиями, а может, и веками она вылизывала и шлифовала эти камни, отгоняла стужу и мрак, создавая для себя самой в чреве зловещей, смертоносной скалы уютное хранилище остановившегося времени, архив теплой, забытой печали, царство небытия.
Но человек все же им воспользовался.
На полу в самом центре пещеры грудилась зловещая пирамида деревянных ящиков, почерневших от времени и местами прогнивших от сырости и тепла. Громоздкие, выложенные в три ряда, покрытые язвами многолетней проказы, они возвышались над землей наподобие мистического саркофага, десятилетиями хранящего смерть и безмолвие.
Андрей во все глаза вытаращился на ящики, до конца не веря в свою фантастическую находку, сделанную в самом центре необитаемого острова, в пещере, в грудной клетке жестокой скалы. Едва передвигая распухшие, израненные ноги, он приблизился к деревянной пирамиде и коснулся ее руками, предполагая, что она может исчезнуть так же внезапно, как и появилась. Но мрачный саркофаг был явью. Невероятной и удивительной реальностью. Под пальцами Голоты зачернели распростертые крылья известной всему миру птицы.
«Орел со свастикой! Эта пещера хранит свою тайну уже тридцать лет!»
Оправившись от изумления, Андрей лихорадочно анализировал свое открытие.
«Три в ширину и пять в высоту… Пятнадцать ящиков! В таких перевозят армейскую амуницию и котелки… Чего ради фрицы спрятали свое барахло в скале безжизненного острова?..»
Он приподнялся на цыпочки, ухватился за одну из ручек верхнего ящика и потянул его на себя. В тот же миг крепление скобы хрустнуло у самого основания, ручка оторвалась, и Голота, потеряв равновесие, упал на землю. Тяжело поднявшись, он повторил попытку, ухватившись за вторую ручку. На сей раз крепление оказалось прочнее, и ящик послушно сдвинулся с места.
«В нем килограммов семьдесят, – соображал Андрей. – Если не успею отскочить – покалечит».
Он опять потянул ящик за ручку и выдвинул его углом на треть корпуса. Затем встал спиной к пирамиде, тщательно уперся руками в нависающее над головой днище и с силой толкнул вперед. Ящик сдвинулся еще на дюжину сантиметров и накренился. Голота зажмурился и, уповая на крепость уставших рук, сделал последний толчок. Четырехпудовый снаряд сорвался вниз и с грохотом рухнул на землю прямо под ноги Андрею. Ржавые петли, надломив деревянное основание, как кусок картона, оторвались от борта, и тяжелая крышка отлетела в сторону. Бумажная материя, которой было обтянуто содержимое ящика, треснула вдоль, и на камни брызнул золотой дождь.
Голота сел на корточки и обомлел: земля была усыпана драгоценностями. Пригоршни колец, серег, перстней, брошек, цепочек, кулонов и подвесок валялись под ногами, как хлам, как песок, разбросанный дворником по двору в гололед.
«Так вот что искали на острове особисты! Вот что так тщательно и зловеще охраняет старуха в саване! Пушечное мясо «полосатиков» – чем не ледокол в Арктике на пути к полюсу!»
Он встал, потянул на себя следующий ящик и через минуту, раскрыв рот, разглядывал серебряные кубки, статуэтки из бронзы, золотые монеты царской чеканки и столовый мельхиор.
«Остров сокровищ! Самый настоящий! Награбленное фашистами мало чем отличается от награбленного пиратами…»
Голота выпрямился, обвел глазами пещеру, словно опасаясь, что он здесь не один, и вздрогнул. У самой стены в фокусе струящегося света черными пустыми глазницами смотрели на него четыре человеческих черепа. Они покоились на груде белеющих костей в редких лохмотьях истлевшей одежды.
Андрей почувствовал приступ дурноты. То, что он принял за жизнь в этой таинственной пещере, на поверку оказалось смертью.
«На лоскутах материи – эмблемы пехотинцев вермахта. Похоже, здесь убирали свидетелей. Своих же солдат, которые, вероятно, и принесли сюда ящики… Как есть – пираты!»
Андрей вздохнул. Удивительное, жуткое, невероятное открытие, сделанное им на этом острове, было еще и бесполезным. Он пошевелил босой ногой золотые россыпи и медленно двинулся к выходу.
«Кстати, а как умудрились солдаты втащить сюда неподъемные ящики, если щель входа в пещеру настолько узкая, что в нее можно протиснуться только боком?»
Вероятно, здесь был еще один вход. А может, трещина в скале имеет способность расширяться. Впрочем, это неважно… Какое это имеет значение теперь, когда и находка, и сокровища, и разгадка десятилетних тайн – меркнут перед лицом неминуемой гибели, теряют смысл, становятся ничтожными!
Такова ведь и жизнь человеческая. Успех, достаток, одержанные победы, взятые цели, достигнутые высоты – все остается на острове ненужным хламом. Бесполезным и жалким.
Снаружи забрезжил рассвет. Умирающая ночь скинула с себя ватное одеяло, и оно упало на остров тяжелым молочным туманом. Остывшая скала ссутулилась над камнями, как уставший солдат после боя над дымящейся землей. Где-то впереди, невидимое, терлось о песок сонное озеро.
Голота сел на камень, бессильно опустив руки. Ночь сменилась туманом, туман рассеется и станет тусклым осенним днем, а тот, в свою очередь, уступит место следующей ночи – возможно, еще более холодной и жуткой.
Андрей ощутил рядом со ступней что-то мягкое. Наклонившись и пошарив руками по земле, он ухватил и поднес к глазам мертвую птицу. Похожая на альбатроса, с грязно-белым опереньем, она смотрела на Голоту погасшим взглядом, раскрыв кровавый клюв. Почти не соображая, что делает, Андрей вдруг впился зубами в горло своей подножной добыче. Он жевал сырые хрящи вместе с перьями, а из глаз текли слезы от отвращения и жалости к самому себе.
Разделавшись с птицей, он встал на колени и принялся лизать камень, чтобы убить противный горько-кислый вкус во рту и хоть как-то утолить жажду.
Между тем туман стал редеть. Его марлевые ошметки еще плавали в сыром воздухе, а под ними уже начинал чернеть зловещий абрис каменной гряды.
«Сейчас пойду к воде, – обреченно решил Голота, – а потом, возможно, вернусь обратно…»
Его тяготила невозможность собраться с мыслями. Он не только не знал, что делать для спасения, но даже не представлял себе, возможно ли это спасение. Для того чтобы определиться в действиях, нужно понять, чего ты хочешь.
«Я хочу выбраться с этого проклятого острова!»
А зачем, кстати? Все одно – погибель. Больше того: он уже мертв!
Андрей даже похолодел от такого простого открытия. Ну конечно! Расстрельных не могли вывезти за пределы СИЗО, не оформив предварительно на них документы о смерти. Это же очевидно. А значит, Андрея Голоты больше не существует. Его жизнь отныне не только вне закона, но и вне всякого здравого смысла. Это – жизнь зверя, голодного, загнанного и все равно обреченного. Альбатроса, который питается падалью, а потом сам становится ею. У него нет ни дома, ни родных, ни близких. Нет ничего, кроме тяжелой головы, босых ног и закованных рук. И еще – сердца, которое до сих пор колотится в груди гулко и тревожно. Так стучится в дверь узник, забытый своими мучителями, чтобы напомнить о себе, призвать к великодушию и милосердию.
В этой горькой и фатальной правде не существовало лазеек. В ней не было укрытий и таинственных пещер, в которых можно спрятаться, затаиться и обмануть смерть. Кроме, пожалуй, одной-единственной надежды, звучащей все последние годы безответным вопросом: «Чего ждет от меня господин, если медлит с возмездием?»
Внезапно Андрей поднял голову и насторожился. Едва различимый механический звук коснулся его ушей. Но это, уже знакомое ему потрескивание на этот раз было другим: не дробным, а равномерным. И каким-то… подсвистывающим.
– Ты здесь? – крикнул он в высоту. – Покажись мне! Скажи, чего ты хочешь!
Потрескивание усилилось. Казалось, кто-то невидимой рукой увеличивает громкость транзисторного приемника.
– Покажись! – взмолился Голота. – Дай мне знак!
Он напряженно всматривался в небо, завешенное рваными лоскутами почти растаявшего тумана.
А звук между тем сделался угрожающим. Он сверлил сырой воздух, как стену, расшвыривая в разные стороны землю и мелкие камни, проникал Андрею в легкие, барабанил в грудь, хлестал по лицу.
– Покажись!.. Я жду тебя!.. – Голота вдруг осекся и от неожиданности присел.
Огромная черная туша выплыла из тумана и нависла над его головой зловещим свистящим молохом.
Андрей упал на спину и, обезумев от ужаса, вскинул руки, пытаясь заслонится от рычащей железной смерти с хорошо различимыми красными буквами «Внутренние войска МВД СССР».
Невесть откуда взявшаяся стальная птица что-то хищно высматривала на острове. Вертолет медленно двигался вдоль скалы, едва не задевая ее лопастями.
Голота замер. Мгновенное осознание новой опасности парализовало мышцы.
«Это смерть!» – вопил мозг. «Беги, беги, беги…» – умоляло сердце.
Он зажмурился, словно ребенок, который хочет стать невидимым, перевернулся на живот, сжался в комок и вдруг, отчаянно оттолкнувшись от земли, вскочил на ноги и бросился к скале. В ту же секунду бешено заработал невидимый молот, и лопнувшие камни за спиной плюнули вверх острыми пыльными брызгами. Андрей дернулся вправо, потом влево, как затравленная терьерами лиса, пригнулся, чтобы не угодить под рикошет, и снова ринулся к скале. Там, впереди, чернел узкой трещиной спасительный вход в пещеру. Острый свинец быстрыми стежками пришивал лохмотья тумана к земле у самых ног Андрея. Выщербленные, обкусанные камни корчились в судорогах, как подранки, разбрасывая вокруг себя пригоршни пыли и крошки.
Неожиданно шквал огня прекратился. Автоматчику в вертолете нужно было несколько секунд, чтобы поменять обойму, но этих секунд Голоте хватило, чтобы добежать до скалы и боком втиснуться в пещеру. Она все-таки означала жизнь.
Андрей не представлял, сколько времени он провел в своем убежище, не решаясь ни выйти оттуда, ни даже высунуть нос. Может, два часа, а может, и пять.
«Десант на остров не высадят, – успокаивал он себя, – не рискнут… Покружат над скалой и уберутся восвояси».
И все же ему было жутко. Сезон охоты на зверя открыт. Охотники недосчитались добычи, не обнаружили ее ни среди мертвых, ни среди живых, и вернулись на остров с единственной целью: исправить ошибку, восстановить статус-кво. Те, кого не существует, не имеют права жить. Даже вдали от людей, на необитаемом, гиблом клочке земли, затерянном в безмолвии ледяных озер. А мертвые должны сами хоронить своих мертвецов…
Голота выглянул из пещеры, когда равнодушное, холодное солнце, миновав зенит, поплыло вниз, облизывая бесцветными лучами исстрадавшиеся камни. Над скалой висела безмятежная тишина, небо было чистым, и озеро спокойно прижималось к нему грязноватой щекой-горизонтом.
Андрей уже все решил. Ему пришла в голову эта дикая, сумасшедшая мысль, пока он сидел на перевернутом ящике в своем таинственном убежище и дрожал от страха. Мысль была глупая, обреченная на неуспех, но она единственная призывала к действию, а значит, к надежде.
Он вернулся в глубь пещеры, присел на корточки и зачем-то набил карманы золотом. Со стороны это, вероятно, выглядело забавным. Даже на воле, в настоящей жизни, он едва ли нашел бы применение всем этим серьгам, кольцам и браслетам. Но Андрею нужно было взять с собой доказательство своего открытия, оставить память об этом острове, где он всего за два последних дня столько раз умирал и воскресал. Вряд ли он кому-нибудь когда-нибудь сможет предъявить это доказательство. Только самому себе. Но и это казалось ему сейчас необычайно важным.
Он собрался с духом, размял уставшие, затекшие пальцы, потом приподнял с одного края тяжелую крышку, отломившуюся от первого ящика, просунул ее в кольцо скованных рук, прижал к груди и, оторвав от земли, понес к выходу…
Озеро – не море. Чтобы, обняв доску, доплыть до какого-нибудь берега, работая одними ногами, потребуется не больше суток. Время, достаточное для переохлаждения, – три часа. Лотерея не в пользу игрока. А если учесть, что следующий участок суши может оказаться точно таким же безлюдным, мертвым островом, то шансы на выигрыш просто равны нулю.
Но победить может только тот, кто играет. Нелепо рассчитывать на куш, когда даже не приобрел билет. «Два гроша надежды» – так, кажется, назывался фильм, который он крутил очень давно в кинотеатре «Победа». Что там два гроша! И одного достаточно…
Если где-то и есть жизнь, то она – на востоке. Голота обошел остров вдоль берега, чтобы заходящее солнце оказалось прямо за спиной, шагнул в воду, морщась от обжигающего холода, взглянул в последний раз в надменное, равнодушное небо и бросился вперед…
Он плыл, рыдая в голос от отчаяния, усталости и страха, зажав в окоченевших ладонях свой единственный и такой бесценный грош надежды…
Уже смеркалось, когда Андрей почувствовал, что доска заскользила быстрее. Подводное течение – не редкость для карельских озер, ведь их питают десятки быстрых речушек.
«Значит, где-то близко устье», – вяло подумал Голота.
Он уже дважды терял сознание. Перед глазами цвели магнолии, грудь ласкал горячий песок, а рядом шумел прибой волшебного Черного моря, которое он ни разу в жизни не видел.
Андрей пробовал читать вслух стихи, чтобы окончательно не впасть в забытье. Губы не слушались, распухший язык кровоточил, израненный лязгающими зубами. Но временами ему казалось, что стихи льются легко и внятно. Голос становился сильным, вольным, как ветер. Ему вторили скалы, подпевало небо, а перед глазами цвели магнолии…
Он приходил в себя и снова с горечью осознавал, что моря нет, а есть только ледяное безмолвие озера, что горячий песок сменился грубой деревянной доской, а немой язык так и не справился с несложным «Я помню чудное мгновенье…».
На воду упала ночь. Теперь зрение стало ненужным. Умерли почти все чувства, кроме слуха и осязания. Уши еще ловили шорохи и всплески, а тело боролось с холодом, но уже не яростно – по инерции.
Когда Голота перестал чувствовать ноги, он даже не испугался. Ему вдруг стало все безразлично. Лишь появилась досада на то, что реальность продолжает напоминать о себе. Хотелось уже навсегда остаться там, на берегу Черного моря, среди благоуханных цветов и райской безмятежности. Одно движение плечом – и он поменяется с доской местами, уйдет под воду и больше никогда не вынырнет в этой опостылевшей ледяной му́ке.
Он уже стал заваливаться на бок, улыбаясь израненными губами своему близкому спасению, как вдруг чем-то шершавым и твердым обожгло руки, в тот же миг доска наехала на них сверху и прижала к песку. Голота перевернулся на спину, попытался освободиться от деревянной ноши, но не смог. Он так и лежал, обнявшись с крышкой ящика, ловя угасающим сознанием мерцание звезд, и последнее, что он увидел, прежде чем окончательно провалиться в забытье, было склонившееся над ним знакомое лицо с прекрасными, печальными глазами.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.