Текст книги "Трэш. #Путь к осознанности"

Глава 66. Географ

И снова Питер. И снова Софи. Они поехали в роддом на улице Фурштадской, чтобы заключить договор на роды в нем. Софи там понравилось: дорогой красивый ремонт, палаты, больше похожие на комнаты, чисто и красиво, приветливый персонал. «Я хочу рожать здесь!» – практически ультимативно заявила Софи Олегу, когда они вышли оттуда. Софи и слышать не хотела ни о каких других вариантах. Олег смирился, хотя понимал, что новые расходы на съем еще одной трехкомнатной квартиры и содержание еще одной семьи существенно подкорректировали его бюджет.

После роддома они договорились, что встретятся с Ильей, и он посмотрит, что скажет чудо-программа об особенностях Софи.

Илья ждал их в арт-кафе «Сундук». Спокойный и улыбчивый, он с самой первой встречи производил впечатление безобидного ботаника. Правда, после последнего общения мнение о нем изменилось, и Олег стал относиться к нему более серьезно: «Наконец-таки делом занялся!»

Софи подсела поближе к Илье, а Олег сел слева от Софи и обнял ее.

Введя в программу метрики Софи, Илья, довольный собой, прыснул от смеха:

– Ну, все понятно теперь!

– Что тебе еще понятно?

– Ну посмотри, Олег! Видишь, у нее этот квадратик закрашен и оттуда торчит полоска?

– Вижу, конечно.

– Так вот – у нее как раз есть своя энергия. И, кроме того, у нее есть еще «ворота сексуальности». Даже если она будет ходить в мешке, ее все равно будут хотеть. Она так устроена. Это механика. А если она найдет еще мужчину с воротами в противоположном центре – у них будет очень классный секс. Кстати, у меня эти ворота есть. Ты можешь чувствовать какое-то притяжение ко мне, Софи, но знай, что это не любовь, а просто механика тела.

Олег нервно засмеялся. Софи не опровергала слов Ильи. Его это начинало беспокоить.

– А еще у нее как раз закрашен центр, из-за которого ты, Олег, чувствуешь себя с ней комфортно, а без нее не очень. Это как раз то, о чем я тебе и говорил. Кстати, ты, Софи, тоже потеряшка, как и Олег. Тоже все время будешь искать любовь и предназначение и, возможно, никогда не найдешь.

– Вообще да. Я всегда довольно влюбчива была. А иногда чувствовала влечение к мужчинам, хотя внешне они мне не нравились.

– Да-да! Так работает механика тела. Надо просто знать об этом, – продолжал Илья. – А ты, Олег, обусловливаешь Софи своими мыслями. У нее своих нет, и ты «давишь» на нее своей головой, своими концепциями, но и вдохновением своим тоже с ней делишься.

– Блин! Точно! Я тоже замечала: пообщаюсь с Олегом, вроде все по полочкам разложится. Как только одна – начинается жесть какая-то: мысли одна за другой, и все противоречат друг другу.

– И, кстати, Софи, деньги для тебя – ценность.

– Разве? – удивилась она и переглянулась с Олегом. – Мне всегда с детства внушали, что это вообще не важно, и я даже поверила.

– Да, все правильно. Воспитание часто заставляет нас жить не в соответствии со своей механикой, но критерием здесь является ответ на вопрос: чувствуешь ли ты удовлетворение от того, что происходит в твоей жизни?

– Да я в последнюю очередь об этом думаю, – со вздохом сказала Софи. – Я всю жизнь делала что-то, потому что кто-то этого хотел: сначала мама, сестра, брат, потом муж, потом церковь.

– А знаешь, как тебе надо принимать решения в своей жизни, Софи?

– Как?

– Надо слушать отклик в теле. Если энергия есть и ты хочешь этого – делаешь. Нет энергии и не хочешь – не делай.

– Погоди, Илья, то есть, если я хочу какого-то мужчину и у меня есть отклик, я должна отдаться ему?

– Нет, не должна, конечно. Но эта система не о морали. Она о механике. И о том, что в сексе вам будет хорошо.

– Интересно. А я всю жизнь в себе эти сигналы подавляла. Винила себя, корила, смирялась. Ругала.

– Ну да, многие так делают. Расслабься. Мало кто позволяет себе вести себя свободно и слушать свое тело.

После этой фразы Ильи кровь Олега начала вскипать. «Это что, значит, теперь ей можно по рукам идти?» Но он промолчал. Ему этот разговор начинал не нравиться. И Илья тоже со своими тезисами.

– А еще, – продолжал Илья, явно вдохновленный реакцией Софи, – у тебя есть «шестая передача». Ты более быстрая, чем другие люди.

– Блин! – Софи засмеялась. – А я-то думала, что все вокруг такие тормоза: я уже все поняла, а многие еще пять раз переспрашивают, я уже все сделала, а другие только начинают.

Они еще долго общались. Софи нравилось все, что и как говорил Илья. Олег же все больше понимал, что видит в Илье, в этом самодовольном выскочке, своего соперника. Впервые Софи слушает кого-то, кроме него, с открытым ртом.

Перейдя в конце разговора на более нейтральные темы, Илья поведал о том, что ему недавно очень понравился фильм с Хабенским «Географ глобус пропил», что фильм очень глубокий и философский.

– Ой! Да! Я тоже смотрела! Хабенский там красавец!

Когда Илья закончил свой рассказ, Олег рассчитался с ним, на этот раз по полному тарифу, и повез Софи домой.

Софи была задумчива.

– Софи, милая! Ну чего ты так заморочилась? Это всего лишь какая-то теория! Какое это имеет значение?

– Знаешь, Олег, мне эта теория очень много чего объясняет. Я-то думаю, отчего я всю жизнь маюсь! Я просто под всех подстраиваюсь! И не слушаю себя. Почти всю жизнь чувствую одно, а делаю другое, и никому от этого не хорошо, потому что все меня начинает выбешивать, и я постоянно разочаровываюсь во всем.

– Ну погоди, а эта тема про отклик в теле… Про других мужчин?

– Да так все и есть! У меня знаешь, как бывало: смотрю на мужчину – понимаю, что не нравится он мне ни внешне, ни по характеру, ни тем, чем он занимается, подхожу к нему и… пипец, теку вся! Отхожу подальше – думаю, боже, что я в нем нашла?

– И с Ильей у тебя тоже так? У него вроде тоже эти ворота есть?

– С ним нет… Я вообще его как мужчину не воспринимаю. А ты что, ревнуешь?

– Да, ревную. И к тому же чувствую, что его мнение важнее для тебя, чем мое.

– Знаешь, что, Олег! Меня все постоянно склоняли к своим мнениям всю жизнь, а сейчас я хочу наконец-то послушать себя! Что я сама хочу? Мне иногда хочется, как героине «Ешь. Молись. Люби», уехать куда-нибудь на месяц и послушать себя: а чего я действительно хочу? Я думала, что ты меня поддержишь в этом здесь! А ты начинаешь меня тоже подстраивать под себя. Не хочу так! Не для этого я из одной клетки вырвалась, чтобы в другой жить.

Олег уже начинал злиться. Но решил промолчать. Он почему-то понял, что спорить с Софи бесполезно. Да и к тому же она все-таки беременна. Гормоны и все такое…

Он привез ее домой, они перекусили, и он пошел к себе домой. Он решил посмотреть этого пресловутого «Географа», скачал фильм и начал смотреть.

Фильм его и вправду тронул. Но он тронул в нем ту сферу, которую Олег предпочитал не ворошить.

Собравшись с мыслями после просмотра, он написал Софи:

– Посмотрел «Географа». Знаешь, он ведь и на меня похож, если честно. На меня, совсем еще юного и маргинального, когда я ходил в ватнике и кирзачах и воровал сырки в магазинах и варенье в строительных вагончиках… Когда, будучи уже взрослым дядей, пил водку на обед, внушая себе, что это для аппетита. Когда выбирал картошку подешевле и доширак оптом… Когда боялся красивых девушек… Когда говорил себе: «Я не могу себе этого позволить» или «Бедный я несчастный, и никому меня не жалко», когда спорил с ментовским начальством и боролся за справедливость, запивая вкус маленьких побед гранулированной «Принцессой Нури»… Когда плакал на могиле отца не в силах изменить что-либо… Когда гулял по Политехническому парку, пиная листья в бессильной злобе после очередной ссоры с Катей… Когда подписывал кредитный договор, чтобы вернуть долг… Когда таксовал ночью на своей десятке… Когда не делал ничего и тупил в Интернете…

Во мне тоже есть этот «географ», и он занимает свое достойное место на полках воспоминаний, лишенный права голоса при принятии решений…

Иногда я даже скучаю по нему. И тогда покупаю шаверму или еду на «Серфомай», где он охраняет мой сон в палатке.

Я знаю, как вернуться к нему обратно. Это очень просто, но мне хочется видеть его только на старых фотографиях.

Он никогда не написал бы «Две Буквы», он никогда не познакомился бы с тобой и не украл тебя у Москвы. Может, он и безобидней, но вряд ли интересней. Финал его жизни – в вечном ворчании на несправедливость жизни под выхлопом дешевого алкоголя.

Его «не хочу» означает «боюсь захотеть», а его «могу» очерчено клеткой, которую он сам себе строит.

Он трогательно вызывает к себе жалость, а потом манипулирует ею при любом удобном случае…

Я помню его, я никогда его не забуду, потому что своего врага надо знать в лицо.

День за днем Софи с Олегом закрывали все больше бытовых вопросов. Вещички из магазина «ИКЕА», няня, кружки для Теда. Однако Олег становился все мрачнее, потому что у него начало возникать состояние «недопризнанности», «недооцененности». Он чувствовал свою зависимость от Софи все больше и больше. Его буквально лихорадило, когда они расставались, а если Софи была не в настроении и не хотела его, он начинал допытываться у нее, «что не так». Она не знала, что ему ответить, и это еще больше расстраивало и злило его.

Он с раздражением начал замечать, что она в очередной раз рассказывает ему о чем-то, что поведал ей Илья. Как правило, он начинал тут же спорить, Софи злилась и в конце концов перестала ему рассказывать что-либо.

Олег очень долго «отходил» от негативных эмоций, а зачастую усиливал их самокопанием и самобичеванием. Он заметил очень странную вещь – как бы он ни играл хорошее настроение, если внутри это не было так, Софи это сразу же чувствовала. Это вызывало в нем раздражение и усиливало напряжение. Чувствуя его напряжение, Софи не хотела ни обнимать его, ни даже просто быть с ним рядом. Он чувствовал периодически, что она просто терпит его присутствие, и его буквально «вышвыривало» из квартиры состояние Софи. Закрыв дверь, он шел по улице и рычал в бессильной злобе, не понимая, что происходит.

Объятия и телесный контакт были языком, на котором он принимал сообщения от мира. Сейчас он все меньше чувствовал любовь Софи. Она больше не хотела его, мягко, но безапелляционно блокируя все его домогательства. Он терпел и ждал. Напряжение нарастало. Когда оно доходило до пикового предела, Олег пытался прояснить свое состояние Софи, сказать ей, как он нуждается в ее объятиях… Каждый раз эти выяснения заканчивались ссорой, слезами Софи, его бессильной злостью, а затем его извинениями.

Она прощала его. Но становилась еще чуточку дальше.

Олег буквально сходил с ума. Он не находил себе места. Он пропускал деловые встречи, забывал о важных задачах. Его мозг абсолютно раскис, и Олег не знал, как собрать его в кучу.

Глава 67. Магнитик

В один из вечеров, когда Олег должен был ночевать у Софи, она сообщила ему, что к ней внезапно нагрянули друзья из Москвы, и попросила перенести их свидание на другой день.

– А в чем проблема, если я буду на вашей встрече? – решил уточнить Олег, сохраняя максимально спокойную интонацию, хотя у него внутри все закипало.

– Ни в чем. Просто мне более комфортно так будет, – ответила Софи.

Олег уже предупредил Катю, что его не будет сегодня ночью. Когда он вернулся домой, она посмотрела на него с усмешкой:

– Что, милый, твоя девчушка тебя сегодня не пустила?

– К ней гости приехали. Всем не разместиться, – ответил он.

Слова Кати подогрели его злость, и он решил прогуляться и подышать свежим воздухом, чтобы успокоиться.

Минут через десять после начала прогулки он позвонил Софи, но она ответила ему впопыхах:

– Олеж, я общаюсь с друзьями. Потом перезвоню. – Олег ничего не ответил. – Олеж. Все хорошо? Ты не обижаешься?

– Нет-нет! Что ты, все в порядке, я не обижаюсь, – а потом написал ей эсэмэску:

«Отдыхай, любимочка! Не торопись. Это же твои друзья. Люблю тебя!»

Он очень ждал, что она напишет ему, что любит или хотя бы «спасибо за понимание», но она ничего не написала.

Он пошел прогуляться по набережной Карповки. На улице было очень прохладно. Мелкий дождик дополнял эту гнусную картину.

Он шел еще минут двадцать. Проверял каждую минуту телефон. Ничего. Он не выдержал и снова набрал ее.

– Олеженька, что случилось?

Олег понял, что не может больше сдерживать свое напряжение. Он хотел сказать ей о том, как он соскучился по ней, любящей и заботливой, говорящей ему приятные слова, обнимающей и ласкающей его, ждущей его, желающей его. Но, вспоминая все предыдущие разговоры, понимал, что она снова разозлится. Он не мог произнести ни слова.

– Олеж! Олежа! Что случилось?

Он глотал слезы и мычал в трубку, ненавидя и жалея себя одновременно.

– Мне плохо. Я так ждал от тебя доброго слова, а ты… – наконец смог выдавить из себя он. – Ты как-то холодно мне ответила…

Лицо его исказилось гримасой. Ему стало противно от самого себя. От своей слабости и зависимости.

– Олеж, успокойся. Зачем ты так делаешь? Зачем мне мозг выносишь? Я тут с друзьями. Отдушина мне хоть какая-то. Это ты целыми днями на встречах. А я дома одна. Дай мне побыть с теми, кого я давно не видела, спокойно… У меня прямо радостно на душе стало, что ты сразу все понял. Что ты такой замечательный… Ну зачем ты всегда все портишь?

– Я… Я порчу? Значит, не такой уж и замечательный. Я просто не смог скрыть своих переживаний и поделился с тобой.

– Знаешь, это не переживания, а хренятина из ума! Я не знаю, зачем ты так себя ведешь. Вроде взрослый мужчина. Откуда в тебе эта неуверенность? Мне противно тебя слышать в таком состоянии. Жалость – это не то чувство, которое я хочу испытывать по отношению к мужчине.

– Я просто… просто хотел, чтобы ты как-то поддержала меня.

– Ты знаешь, Олег. Я слышу тебя, и мне страшно. Я не знаю, что я за говноженщина такая, если довела тебя до такого состояния. Может, тебе и вправду лучше с Катей. Может, она тебя лучше понимает.

Софи повесила трубку и больше не отвечала ему.

Он начал писать ей в ватсап:

– Софи, прости! Прости, любимая! Позвони мне, пожалуйста. Я просто устал. Ты самая лучшая!

Затем решил уточнить у нее:

– Чем я тебя обидел? Что я сделал не так, что ты не хочешь меня видеть?

– Олег! Что с тобой? – наконец ответила она.

– Я просто хочу понять, почему ты изменила свое отношение ко мне.

– Ничего я не изменила. До этого момента. Теперь наверняка изменю. Я устала.

– Давай я сейчас зайду и все объясню.

– Так. Стоп. Утро вечера мудренее. Сейчас наломаешь дров.

Она отключила телефон.

Олег злился и бесился. Он злился на себя. Ругал себя. «Господи! Как я мог это допустить? Как я мог превратиться из ее идеала в жалкого подростка, вымаливающего взгляд одноклассницы?»

Он зашел в местный магазинчик и купил маленькую бутылку коньяка. Выпив ее залпом, он пошел домой. Коньяк подействовал отупляюще-расслабляюще, но, похоже, еще больше обострил его нервозность.

Олег принял ванну, затем уложил Максимку спать и, продолжая лежать в его кровати, решил выразить свои чувства «на бумаге»:

– Странное, страшное чувство… Откуда-то из глубин прошлого… Казалось, уже такое забытое и нереальное.

Дышу тихонечко, боясь лишний раз потревожить сердце, которое дрожит… да, да… не стучит, а дрожит в унисон моим ощущениям. Слабость. Упадок сил. В горле – комок грязи, который невозможно ни выплюнуть, ни проглотить…

Я сказал: «Все в порядке, я не обижаюсь»… И так и было… Пока не пришло оно и не наступило мне на горло.

Господи, как тяжело взбираться на гору своего самоощущения, самосознания, когда ты изначально был где-то там под горой, а потом медленно и долго шел наверх. Как легко в одночасье снова оказаться в овраге. Пусть ненадолго, как во сне, но таком сне, проснувшись от которого ощущаешь озноб реальности. Даже если знаешь, что стоит только проснуться, встрепенуться, что завтра все уже будет по-другому…

Вспоминается школьная дискотека… Одна из тех, на которую приходишь в возбужденном состоянии, приодетый и модный, а потом танцуешь как Бог (как тебе кажется), а потом подходишь к девчонке, в которую уже давно влюблен (это уж точно!) … И вот сегодня она видела, как ты танцевал, и улыбалась, и наверняка уже тоже оценила, какой ты классный. И ты берешь свои страхи и неловкость и выбрасываешь их смелым и решительным жестом и идешь к ней походкой, конечно же, Олимпийского Бога… И приглашаешь на медленный танец… И она такая юная, свежая и очаровательная, улыбается и говорит тебе… «нет».

И мир расползается, как ил под ногами. Лица, фонари дискотеки разбегаются в стороны, как «зайчики» зеркального дискотечного шара. Ты «уплываешь» в сторону с улыбкой… и продолжаешь танцевать… и жизнь на этом не заканчивается, но что-то надламывается, и ждешь того часа, когда кто-то сможет это склеить своей любовью…

Как глупо думать, что все это остается навсегда в прошлом. Как глупо полагать, что количество одержанных после этого побед и заработанных очков сотрут эти воспоминания безжалостным ластиком реальности…

И сегодня я снова почувствовал это. Дурацкая гордыня. Завышенное мнение о себе… Точнее, о том, как ко мне должны относиться и вести себя по отношению ко мне. «Неужели она стесняется меня?», «Неужели она не гордится тем, что у нее есть я», «За что я заслужил такое отношение?» Эти идиотские вопросы, как металлические сердечники свинцовых пуль, прорывают мою плоть своими звонкими и неумолимыми ударами.

Мудрое и натренированное сознание отметает эти сомнения, как надоедливых мух. Как спасательные лодки, приходят варианты спасения, но тонут один за одним под гнетом все нарастающих волн… тишины.

В сотый раз достаю телефон… «Написать или нет…», «Господи, сколько можно так дергаться?», «Оставь в покое эту затею!», «Будет возможность, она сама позвонит!», «Не пиши ничего!», «Хватит! Дождись от нее хоть какого-то встречного движения»…

И я вижу, как «главный герой» начинает забывать текст, не слышит режиссера и выглядит окончательно растерянным… Актеры делают ему замечания… Боже мой! Неужели мое внутренне состояние повлияло уже и на съемочный процесс?

«Успокойся!», «Хватит!», «Возьми себя в руки»… но вместо этого рука опять тянется к телефону… Там опять пусто…

«А почему там что-то должно быть?» – шепчет голос разума.

Но его затмевает девятый вал сомнений…

И вот я, как разбитая шхуна, плетусь в свою бухту, чтобы залатать пробоины и заправиться топливом…

Прихожу домой, накатывает смертельная усталость.

Падаю в ванну и полчаса набираюсь хоть какого-то тепла, а потом минут десять не могу оттуда выйти, несмотря на то что давно уже спустил воду.

Пишу ей снова. Пытаюсь кратко и любезно, чтобы не взорваться. Потом понимаю, что это будет нечестно, что все равно останется обида, и начинаю задавать вопросы… Хочется формально и просто, но с каждым ответом понимаю, что начинаю придираться… Маленький брошенный мальчик внутри оживает и очень хочет, чтобы его заметили… Но только не как мальчика. А как мужчину. Серьезного и разумного…

Стыдно. Стыдно просто попросить: «Скажи мне что-нибудь приятное», «Приласкай меня»… Разве можно об этом просить?!

«Стоп!» – пишет она… Как удар о невидимую стеклянную дверь…

И дальше еще хуже. Она не видит мою боль. Ощущает как наезд.

Неужели опять. Неужели снова придется рассказывать все сначала, как мне важны простые слова о главном…

Становится стыдно, что обидел. Становится горько, что не сдюжил. Что не смог остаться равнодушным и спокойным… Что снова приходится признаться, что внутри живет маленький мальчик, который берет контроль над ситуацией, когда ощущает себя обиженным…

Прошу прощения. Искренне расстраиваюсь, что огорчил ее… Ругаю себя, но понимаю, что ничего не могу поделать с этим мальчишкой, которого почему-то когда-то так недолюбили, что недостаток проявлений любви он воспринимает как предательство и словно бы мстит.

Смогу ли сделать так, чтобы это было неважно? Не обращать внимания и спокойно заниматься своими делами? Наверное, смогу… Когда смогу обходиться без этого или получать где-то еще… Или стану еще более осознанным и натренированным… Научусь держать свою нервную систему в руках.

Или просто мои слова найдут отклик в сердце той, которую люблю больше всех на свете. Когда она в тысячный раз поймет, как мало и как много мне нужно от нее… Всего-то добрые слова и ласковые касания, но только… всегда.

Не хочется показывать ей этот текст… Тем более зная, что пишет его мальчишка.

Но отправлю. Только потому, что люблю и бесконечно доверяю. Только потому, что наши отношения мне были всегда важнее, чем мой образ в ее глазах.

Потому что люблю ее. Потому что люблю любить ее. Потому что она любит меня. Потому что люблю, как она любит меня. Потому что люблю, как мы любим друг друга.

На следующий день Софи ответила ему:

– Мне жаль. Или горько. Или стыдно… Не знаю, все вместе, что тебе пришлось все это испытать… Из-за меня…

Я знаю чувства, о которых ты говоришь, и знаю, как они ужасны. Только я не могу понять, как мог ты им позволить взять верх над собой? Как впустил это в наши отношения? Это же ведь действительно старые тараканы, когда сидишь у телефона (тогда еще городского, ведь мобильных не было) с влажными руками, вылетающим из груди сердцем и ждешь… Позвонит или нет… И сам не звонишь, потому что знаешь – как только сделаешь это, все полетит к чертям, все испортится… Исчезнет… Но, Олеж… Разве наше с тобой доверие не переросло в нечто большее? Разве, если бы ты сам мне вчера написал (только честно… Софи, мне тебя не хватает, или – мне тоскливо, или даже – напиши мне ласковых слов…) – да что угодно, блин! – разве я бы смогла это проигнорировать? Разве стала бы относиться хуже? Да мне в сто раз вчера больнее стало от понимания, что перестал доверять. Что делал вид, будто все хорошо, и я была в этом уверена и радовалась, что ты так правильно отнесся. Олеж, я не хочу дурости в отношениях, надуманности и притворства. Мы выросли. Многое пережили. Знаем цену любви и заботе… Зачем портить? Разве вчера тебе было приятно обо всем этом думать? Разве ты мог подумать, что все это правда? Да блин! Как ты мог? Неужели я хоть раз дала повод так думать? Или сомневаться?

В общем… Мне очень противно от всей этой ситуации. Надеюсь, такого больше не будет.

Прости еще раз… Сотню раз… Только больше не возвращайся в это состояние…

Целую тебя. Обнимаю. Всем телом обнимаю.

Я уехала с ребятами и Тедом в Москву. Хочу, чтобы ты отдохнул от меня, и мне нужно немного прийти в себя. Покорми, пожалуйста, хомяка.

Утром следующего дня Олег с трудом открыл глаза. Прочитав ответ Софи, он решил покормить хомяка до похода в офис. Зайдя в квартиру Софи, он разулся и, не снимая куртки, пошел на кухню за едой для хомяка. Открыв шкафчик и взяв пакет с едой, он кинул взгляд на холодильник. Магнитик с его изображением пропал. Он нашел его лежащим в ящике буфета.

Новая волна отчаяния нахлынула на него.

Он написал Софи на эмоциях:

– Сейчас не Жан, а я отвечаю за твою жизнь и жизнь Теда… Разве я не заслужил сраного магнитика на холодильнике с моим фото? Не могу… Душа плачет!

Он вышел из дома, снова едва сдерживая слезы. Сел в машину и уже не смог сдержаться. Ему стало жалко себя. «Почему она стала такой бесчувственной?»

Успокоившись, он поехал в офис.

Софи ответила ему довольно скоро:

– О магнитиках. Да как же это мелочно! Да, сняла. И ты прекрасно понимаешь почему и понимаешь, что это было лишь на один вечер. И может, да, тебя это задело, но далеко не от любви ко мне… А от собственной гордыни. Тебя задело, что сняла… А каково было бы мне, оставь я его, тебе плевать сейчас, как и на то, что мне все это адски больно… И мне непонятно, почему я тебе все это объясняю… И еще… Может, я, конечно, ошибаюсь… Но мне почему-то кажется, что вряд ли у тебя дома во всю стену висит мой портрет… Да или хоть магнитик… Почему же? Стыдишься? Да потому что это чушь полная! Потому что есть обстоятельства, с которыми я соглашаюсь и понимаю тебя, потому что ценю и люблю.

Или я тоже должна обижаться, что для всего социума ты создаешь видимость семьи и для многих твоих знакомых мое существование – тайна… Или, может, мне нужно было обижаться, когда мы уехали от Армена из-за того, что ехала его девушка… И не ездим к нему, когда она дома… Ты стесняешься меня? Да я бы вынесла тебе мозг, говоря вслух каждый раз то, что приходит в голову! Но это полный бред… Потому что я знаю, как ты ко мне относишься, и соглашаюсь со всеми обстоятельствами, потому что ценю и люблю. Потому что это и есть безусловная любовь. Потому что именно это и отличало наши отношения от остальных. И ты тоже не всегда отвечаешь вовремя. Я два часа сходила с ума после твоей встречи с твоими странными бандитскими клиентами… А у тебя просто отключился телефон, и это тоже всего лишь обстоятельство… Это не значит, что ты урод, который столько времени мне не отвечал… Но мне хватило лишь твоих слов, что все в порядке, и это важнее, чем моя гордыня, кричащая «какого хрена»!.. Да разве важна вся эта мишура?

Про секс… Я тебе третий день говорю о том, что у меня все болит… У меня все отекло и зудит так, что иногда сидеть невозможно. И даже от лекарств такая боль, что я, как ребенок, готова плакать от нее! Знаешь ли, я немного беременна!

Твое задетое дурацкими предрассудками самолюбие обижено… И это затмило все… А то, что ты любимому человеку полночи и полдня вынимаешь душу, тебе не важно. И этот любимый человек – беременная женщина…

А я после твоей предыдущей выходки только-только успокоилась.

Знаешь, я думаю, вряд ли тебе нужен овощ, который будет тупо заглядывать тебе в рот и никогда ни в чем не будет прекословить. Я думала, ты хочешь строить отношения, в которых честность и всем хорошо. Или, может, я ошибаюсь? Может, все-таки тебе нужен овощ?

Знаешь… Даже все то, что я сейчас написала, – чепуха… По сравнению с нашими отношениями. Но я тоже живой человек. И у меня тоже есть эмоции. Вот они. И я также знаю, что все это пройдет, потому что это чушь… Потому что ценю и люблю…

Я хочу побыть с Тедом в Москве. Хочу все это переварить. Успокоиться и забыть.

Теперь мне тоже легче.

Олег решил не сдавать свои позиции и ответил Софи:

– Знаешь, мое задетое дурацкими предрассудками самолюбие – это то, что позволило мне стать тем, кто я есть.

Ты меня нашла именно благодаря ему. Признаюсь, что немаловажная причина того, что мы вместе, – это результат того, что ты оценила не только меня как мужчину, но и образ, который я создал.

Да, я не чернорабочий. Если бы мне не были важны общественное признание и прочая хрень, я не был бы тем, кто я есть.

Мне важно поддерживать мое гребаное эго, иначе я сдуюсь или сопьюсь! Оно мой двигатель! Именно оно позволяет мне делать столько, что потом даже ты говоришь: «Когда ты все успеваешь?» Хотя, как я понимаю – оно же и мое проклятие.

Не оно ли отличает меня от Жана? Не из-за него ли, в том числе, ты со мной?

Все мои близкие друзья знают о тебе. И в моем доме нет твоих фото только потому, что там живет Катя. Почему ты сравниваешь? Получается, что в твоем продолжает жить Жан?

Можешь выкинуть на фиг эти магнитики. Знаешь, я, как ребенок, радовался, что хоть где-то они могут висеть по праву. У меня дома их, кстати, нет.

Мне уже стыдно за них. Это правда. Моя гребаная гордыня усмирена в отдельно взятом случае. Пойдет ли это на пользу мне?

Не знаю. Когда я сдуваюсь – я становлюсь отвратителен даже сам себе.

Я пишу все это, не чтобы ты злилась, а чтобы поняла меня.

Если ты считаешь, что такие письма портят тебе настроение, – хорошо, я больше не буду их писать. Но, на мой взгляд, только проговаривая что-то, мы прощаемся с этим.

И я хочу, чтобы ты сходила завтра к врачу. Я переживаю за твое здоровье! Не пускай, пожалуйста, на самотек.

Не злись на меня. Я тоже на тебя не злюсь ни капельки.

Я принимаю все то, что ты сказала. Я согласен с тобой, что у нас есть нечто большее и все наши с тобой разговоры – лишь шаги в совместном путешествии.

Чтобы мы еще лучше поняли друг друга.

Я признаю, что сам накрутил ситуацию, и прошу тебя еще раз простить меня.

Софи тоже не сдавалась:

– Неправда.

Ты стал тем, кто ты есть, совсем не из-за самолюбия, в противном случае ты бы делал это, идя по головам, и плевал бы на все и на всех… Но ты этого не делал.

И от Жана тебя отличает вовсе не это, самолюбия у него тоже хоть отбавляй. По крайней мере, вовсе не из-за этого я с тобой… Если ты вспомнишь, «я с тобой не из-за того, кто ты, а из-за того, кто я рядом с тобой». Так же, как и ты со мной. Хотя сегодня ты напрочь это перечеркнул.

Если ты вспомнишь начало наших отношений, то все закрутилось с того, что мы начали поддерживать друг друга, чего нам так не хватало в семьях. И ты во мне увидел меня со всеми моими амбициями и желаниями и начал поддерживать…

Только теперь тебе это вряд ли нужно… Ты даже как-то в «Сапсане» сказал, что тебе не нужно, чтобы я была кем-то, тебе важно, чтобы я поддерживала тебя… Но я даже тогда тебе ответила, что не смогу так, потому что, если бы не мои амбиции, я бы и с Жаном прекрасно жила, не парясь и довольствуясь тем, что есть…

Я понимаю, ты мужчина, и твое эго, безусловно, сильнее и, пожалуй, даже важнее моих амбиций, и есть такое понятие, как общественное признание. Только в кучу с отношениями это не нужно сваливать. Иначе получается, что для тебя нет никакой разницы между любыми твоими делами, проектами и нашими отношениями и всем прочим. Или опять я ошибаюсь и так это и есть?

Знаешь, порой мне кажется, что я пришла к тому, от чего бежала… Опять идеализация себя… Только раньше это было ради Жана и мамы, а теперь ради тебя. Ты создал образ меня и, как только я отклонилась от него, разозлился. Олег, дорогой, я очень прошу тебя адекватно оценить, что именно ты любишь? Точнее, кого? Меня, желающую быть продюсером, открыть школу, что-то из себя представляющую, что-то не любящую, в чем-то с тобой не согласную, или тебе нравится образ милой девочки, которая, кроме тебя, ничего вокруг не видит? Если второе (в чем я все больше начинаю убеждаться), то очень жаль… Ведь тогда это совсем не я. Да, я могу быть милой и могу поддерживать и сопереживать, но я не смогу жить одним тобой и твоей жизнью… Мне нужна моя жизнь. Мои занятия и мой круг общения. Я загибаюсь сейчас здесь. В прямом смысле, так как вся моя жизнь сейчас полностью зависит от тебя. Я даже видеть тебя не могу тогда, когда хочу, а лишь тогда, когда ты можешь. И поверь, это не очень-то просто. Я понимаю. Смена города, смена жизни. Я, конечно же, максималистка, которая хочет все и сразу, знаю, так не бывает, и все будет постепенно. Но мало того, что этого нет, так ты и все остальное во мне сейчас укротить пытаешься.

Психолог мне об этом говорила… Я не умею ставить преграды, допускаю людей слишком близко. В свое личное пространство я позволяю лезть всем и делать кто во что горазд.