Текст книги "Хозяин Амура"

– Да не охоч Сокол до трона московского! – отмахнулся от Строганова Смирнов.

– Никогда о том и слова не было сказано, – кивнул Лопахин.

– Что же, тогда Никита Иванович сам слова нужные найдет, чтобы дела обчие завесть. Для прибытку вящего да для всех, – с торжеством в голосе сказал Даниил, снова встав с места.

Эстляндия, Феллин – Пернов. Сентябрь 7154 (1645)

Стены и башни пограничного городка, основанного еще рыцарями-меченосцами в тринадцатом веке, пребывали в плачевном состоянии. Проще сказать, их и не было вовсе – лишь только завалы битого камня, а кое-где сохранившиеся укрепления могли, при достаточном воображении, дать некую картину былой крепости. Три войны – Ливонская, польско-шведская и русско-польская начала века, пронесшиеся по этой земле, немногое оставили после себя в целости. Замок Феллина, многажды переходивший из рук в руки – русские, польские или шведские, значительно пострадал, но все же не настолько, что в нем было нельзя разместить гарнизон. Располагался тут и воевода князь Никита Самойлович Вельский, не желавший жить в городе. Три сотни драгун, находившиеся под командой капитана Оле Нильсена, датчанина на русской службе, расквартировались на зиму на окраине, где было много пустовавших домов. Вообще жителей в Феллине было очень мало, Никита Самойлович насчитывал их чуть менее тысячи.

– Да и чумные они какие-то... – говорил он Павлу Граулю, гостившему у него вместе с дюжиной Новгородцев с Эзеля. – Волками смотрят, будто это я сей городишко до такой мерзости довел!

– Не обращай внимания! – отвечал ангарец. – Ты вот стены бы поднял, было бы дело!

Однако о том активном приложении сил в восстановлении крепости и замка, как это было в Кореле, – а Вельский знал о том из писем воеводы Ефремова, регулярно доставляемых ему с берегов Вуоксы, – не могло быть и речи – из Москвы, от бояр, уже приходила одна отписка о недостатке средств на оное предприятие. Остальные челобитные Вельского оставались без ответа. В Пскове и Новгороде же поговаривали, что, дескать, Морозов уже вел разговоры со шведским послом о продаже части завоеваний Руси в Ливонии.

– Бают, он сызнова свея хочет привлечь на Русь, дабы власть свою еще больше упрочить, а заодно чужим мечом крамолу известь!

– Какую крамолу? – удивился Грауль.

– Будто новгородцы и псковичи хотят отложиться от Москвы! – понизил голос князь Вельский.

Тут лжи не было – сепаратистские настроения бередили умы боярской верхушки Новгородчины. Казалось, в их ушах еще звучал вечевой колокол, а совсем недавно именно они призывали в Новгород шведского королевича Карла-Филиппа. Еженедельные слухи о кончине несчастного Алексея Михайловича только подогревали эти настроения. Однако Вельский сообщил, что государь уже частенько вставал с постели и даже покидал покои.

– И главное, государь будто бы невесту себе избрал! – совсем уж шепотом сообщил Никита. – Молва идет, смотр невест уж был. Морозов торопится – ежели сейчас Алексей преставится, то его быстро от трона уберут.

– А кто невеста? – изумленно проговорил Грауль.

– Милославская Марья, – коротко бросил князь. – Да токмо юный государь телом слаб. Изволит ли он свадьбу в сей момент учинять?

– Морозов может заставить его обручится с Марьей? – спросил Павел.

– Может, – уверенным тоном ответил Никита, серьезно задумавшись.

В целом информация из Москвы была довольно противоречива, но факт заметного улучшения состояния царя был неоспорим. По словам князя, о том говорили знающие люди.

Павел Грауль, в чьем прошлом, ставшем настоящим, после скорой уже московской замятии в обход всех правил на трон усядется новая династия Вельских, с недавних пор постоянно находился при Никите Самойловиче. Сей, несомненно, достойный муж должен будет повторить судьбу не менее достойного полководца князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, чьи блестящие победы над поляками и снятие блокады Москвы в 1610 году вызвали в народе уважение к этому военачальнику. Дошло даже до предложения ему Прокопием Петровичем Ляпуновым, рязанским воеводой и главой первого русского ополчения, московского трона вместо никчемного царя Шуйского. Возможно, именно это предложение и стало причиной отравления талантливого полководца на пиру по случаю крестин сына князя Ивана Михайловича Воротынского. Несомненно, в этом был замешан сам Василий Шуйский. Будущая смерть Никиты Вельского практически один в один повторяла судьбу Скопина-Шуйского – слава и почет, заслуженные победами, предложение трона и скорая смерть на пиру. В Ангарске при изучении этой ситуации доводы Грауля о необходимости сохранения жизни Никите сочли убедительными, особенно при приведении известной аналогии. Второго отравителя на троне быть не должно, поэтому Павел старался сделать все от него зависящее, дабы избежать гибели Вельского, уже показавшего своими победами имеющийся у него несомненный талант полководца.

Такого человека можно было бы и на ангарскую службу привлечь, как и того же Беклемишева, да и воевода Ефремов показал себя с лучшей стороны. Достойные люди всегда в цене для тех, кто понимает их значимость и знает, как применить таких людей с великой пользой. А для вороватой серости такие люди весьма опасны, и именно эта серость порой и убивает лучших. История знает множество подобных случаев.

Между тем из Москвы вместе с людьми Вельского и Кузьмина, постепенно перевозившего свою дворню и имущество в Феллин, приходили и весьма неожиданные новости – сильно задержавшийся на Руси датский принц Вальдемар все-таки женится на Ирине, дочери почившего государя Михаила Федоровича. Причиной удачного финала расстроившегося было предприятия стало горячее желание короля Кристиана женить сына на русской княжне – для упрочения датско-русского союза. Окончившаяся война со Швецией показала всю выгоду от этого сотрудничества. Будь русские хоть немного поудачливее в Эстляндии, и шведы бы ее вовсе покинули. Но они, по мнению датского монарха, воевали слишком нерешительно – без должного умения осаждали Нарву, не подступаясь даже к Ревалю, хотя были и удачные операции, такие как взятие Дерпта, Пернова, а также Нотебурга и Ниена, причем две последние твердыни были захвачены небольшими отрядами сибирцев – союзниками короля, что еще раз говорило об их исключительном воинском умении. Потому Кристиан и послал к Вальдемару снабженных инструкциями людей, дабы те настояли на свадьбе. Однако принципиальным условием оставался вопрос веры, и принц, в силу изменившихся условий, связанных со смертью Михаила Федоровича, получил согласие на то русской стороны.

– И что же, датского принца будут использовать? – спросил тогда князя Грауль. – Как именно, интересно?

– А никак, – махнул рукой Вельский. – Посадят воеводой на украйне какой-нибудь, всего и делов.

– Зато датский принц на русской службе будет, – проговорил Павел, усмехаясь.

– Государь наш да король датский тому токмо рады будут, – пояснил воевода ангарцу наставительно и, улыбнувшись, добавил: – Вот ежели еще вызнать, кто государем будет? Ежели молодого государя лихоманка съест...

– А кто окромя Никиты Ивановича может им быть? – удивился Грауль. – Нешто Борис?

– Не скажи! – воскликнул князь. – Морозов ушлый, глядишь, притрется к трону накрепко, как Васька Шуйский. А по мне так старая династия, что от Рурика шла, верней всего, а бояре гундосые не чета тем государям великим.

– У тебя же тоже кровь Рурика есть? – осторожно проговорил Павел.

– Кровь оная много у кого есть, – отмахнулся Вельский. – Что с того?

Грауль не стал развивать эту тему, благоразумно промолчав, после чего переключил внимание собеседника на проблему зимовки феллинского гарнизона в самом центре Эстляндии, а также на возможность посещения Эзеля с торговыми целями и, что было немаловажно для ангарского анклава, устройством караванов с переселенцами через Курляндию. Кроме того, используя Вельского, нужно было наладить свою сеть осведомителей в Новгороде и Пскове, на что было выделено немалое количество ленского золота. А вкупе с теми осведомителями, что прикормил в шведском Пернове и курляндских Митаве и Виндаве Брайан Белов, вырисовывались вполне приличные перспективы своевременного получения нужной ангарцам информации.

* * *

Спустя двое суток драгунским разъездом близ Феллина была обнаружена вереница повозок, сопровождаемых всадниками, которые были абсолютно не похожи на воинов. Капрал Акинфий Седов, старший разъезда, принял решение остановить процессию и расспросить двигавшихся к городу людей – кто такие, откуда да зачем пришли на землю Руси? Оказалось, что эти люди – беженцы из Пернова, где не так давно воеводой был именно тот князь, что теперь находился в Феллине, потому они, послушав дельного совета, и идут к нему на поклон.

– Татары у Пернова, господин! Их сотни! – вышел вперед долговязый немец, сносно говоривший по-русски. – Адовы люди, слуги сатаны! Мы лишь хотим, чтобы добрый воевода Вельский принял нас, как есть! Да защитил от татар! – почти что выкрикнул он последнюю фразу.

Седов приказал говорившему с ним немцу отправляться вместе с ним в Феллин, чтобы встретиться с воеводой. Оставшейся пятерке драгун Акинфий дал задание не пускать караван вперед вплоть до особого на то разрешения князя Вельского. Беженцы и это восприняли со смирением, расположившись в ближайшем перелеске на отдых. Вскоре на городской заставе капрал сдал немца драгунскому офицеру и описал ситуацию с беженцами, после чего Оле Нильсен привел свой отряд в боевую готовность, чтобы при необходимости выступить против возможного врага.

Некоторое время спустя, в замке Феллина

– Что ты мелешь, окаянный?! Какие еще татары?! – вскричал Никита Самойлович, едва Ганс, помощник аптекаря из Пернова, приведенный в замок драгунским офицером, снова принялся причитать тонким голосом о татарских сотнях, внезапно оказавшихся перед земляным валом города. – А ну цыц, белоглазый! Сказывай обстоятельно, откель взялись татары?

– Четыре дня назад, ранним утром, в бухту вошли корабли, были там и датские! – начал Ганс.

– Что мне-то с того? – усмехнулся Никита. – Мало ли куда даны путь держат?

– С них-то и сошли татары! Все с мушкетами! И эзельцы с ними! – продолжал голосить долговязый и нескладный мужичонка.

– Никита Самойлович, никак Белов решил Пернов к рукам прибрать, как в мире со Швецией записано, – негромко проговорил Грауль, повернувшись к воеводе.

– То его дело, – пожал плечами Вельский. – Приберет, коли сил хватит. Я-то подмогнуть не смею...

– И не надо! – махнул рукой Павел. – Нешто не справится? А беглых перновцев следует вернуть обратно или, если желаешь, оставь их в Феллине.

– А-а, диавол с ними! – махнул рукою князь. – На западную заставу поедем, осмотреть надобно, как стрельцы мои устроились.

– А после я отправлюсь со своими мужиками под Пернов, – кивнул на новгородцев, ждущих приказа отправляться на гарцующих конях, Грауль и усмехнулся: – Как бы не опоздать...

– Дело твое, можешь и сразу скакать, я же могу своих робят в сопровожденье дать, – отвечал Вельский, имея в виду полусотню всадников из своей личной охраны, набранных на родовых землях.

– Не нужно, Никита Самойлович, но за заботу – огромная тебе благодарность! – склонил голову Павел. – Ну что, в путь? Осмотрим заставу, а после тронемся на запад.

Минуту спустя, когда конский топот стал не таким оглушающим, а жухлая листва, поднятая кавалькадой, опустилась на землю, Ганс-аптекарь, ошалело глядя вслед ускакавшим, произнес:

– Новые времена настали, спаси Господь!

Осмотрев с Вельским укрепленную стрельцами заставу и найдя ее весьма приличной для обороны, Грауль тепло простился с князем, обещав до снега снова быть в гостях. К зиме Павел хотел возвратиться в Москву, чтобы заняться делами Ангарского двора, а заодно и наладить нужные знакомства для добывания информации, коя может быть полезна для Ангарска. По пути же в столицу Руси, в Великих Луках, он должен будет найти отца Кирилла, который к тому времени обещал попробовать уговорить бывшего архиепископа Тобольского и Сибирского Нектария вновь отправиться на служение в Сибирь. Сейчас же следовало как можно быстрее двигаться на запад, к морю.

Окрестности Пернова словно оцепенели, замерев в тишине, – в который уже раз жители этой провинции, ожидая худшего от немилосердного врага, бросали дома и уходили в леса, пытаясь спасти свою жизнь. Всадники, выехавшие из Феллина, едва ли встретили на своем пути более чем несколько десятков человек, да и то многие немедля улепетывали прочь от дороги, завидев небольшой отряд верховых. Переночевав в одном из пустых хуторов, ангарцы уже к вечеру следующего дня вышли к берегу Перновы немного выше одноименного с рекой города и вскоре приблизились к нему на расстояние, с которого можно было рассмотреть город в бинокль. У Павла имелась модель «Орел-2М» производства Белостокского завода оптических приборов – по своим характеристикам он заметно отличался в лучшую сторону от своих аналогов, что были у людей из экспедиции Соколова. Грауль мог видеть валы Пернова, находясь на значительном от них удалении. Портовый город, ценимый за удобство торгового пути до Пскова и Новгорода, не выглядел как находящийся под осадой, однако несомненным был факт присутствия там большого воинского отряда. Ибо у северной стороны вала был разбит довольно большой военный лагерь со множеством палаток, разложенных костров, и, судя по организации стана, это были ангарцы. Стяг Сибирской Руси реял в центре, у шатра медицинской службы.

– Павел Лукич, дай-ко и мне глянуть! – протянул руку один из новгородцев, увидев, что его начальник собрался было убрать бинокль в футляр.

– Посмотри, Аверьян, – усмехнулся Грауль. – Да недолго, сейчас уж собираемся... Аверьян! – Павел окликнул бывшего монастырского служку, который, несмотря на то что все остальные его товарищи уже оседлали коней, продолжал что-то выглядывать в бинокль, то и дело цокая языком.

– Нешто так понравилось, что и оторваться не в силах? – воскликнул его дружок Феодор, прежде бывший дворовым холопом у родственников жены князя Борецкого. – Поспешай!

– Гляди, Аверьян, пристанет биноколь – не оторвешь уж вовек! – рассмеялся молодой парень, рыбацкий сын с Ильмень-озера. – Так и будешь, яко...

– А ну цыц! – оборвал его Аверьян. – Разгалделись, словно сороки! Павел Лукич, подь сюды! – Он позвал своего начальника, держа бинокль на весу.

Грауль уже смекнул, что новгородец узрел нечто любопытное. Неспроста он пару минут назад замер, словно охотник, встретивший вдруг дичь прямо перед собой. И точно...

– Свеи! Токмо им и быть... – понизив голос, пояснял Аверьян Павлу, покуда тот присматривался.

Грауль не сразу увидел врага. И как только новгородец сумел высмотреть неприятеля среди пожелтевшей листвы деревьев, стоявших сплошной стеной? Однако среди них нашлась вполне приличная поляна, тянущаяся параллельно течению реки на добрые полторы сотни метров. Ширину ее понять было сложно, однако там комфортно умещались и кони, и повозки, и даже карета приличного вида с вензелями на дверце. Людей в светло-коричневых и желтых камзолах было немного – не более двух с половиной десятков. Поверх камзолов у многих шведов были надеты бычьи колеты, а у некоторых и кирасы, на головах красовались широкополые шляпы с вычурными перьями, но были и кабассеты, и лобстеры. Виднелись стяги с фамильными гербами – по всему выходило, что на поляне собралась представительная компания...

– Не помешало бы накрыть их, – процедил Грауль. – Вдруг важная птица какая?

Среди людей неприятеля он заметил небольшую группу, что в зрительные трубы наблюдала за лагерем ангарцев, находясь на удобном для этого возвышении, к тому же прикрытые молодым осинником.

– Павел Лукич, дозволь разогнать свея! Проучим! Не след мимо проезжать, коли само Провидение указало! – наперебой загалдели и спешившееся новгородцы, и приданная Вельским дюжина его «робят» – мордастых дружинников во главе с Василием Рыковым, княжеским шурином, кои уже не раз и сполна вкусили радость побед над извечным врагом.

Павел видел, как загорелись глаза воинов, как собрались они, как горело в них желание разметать неприятеля, погнать его прочь, рубить...

– Да их два десятка, нешто нам не совладать?! – воскликнул Рыков, с легкостью удерживая осанку на гарцующем коне.

Грауль колебался еще около минуты, а потом, кивнув Василию, скомандовал: «По коням!», заставив воинов взреветь от радости скорого боя.

Укатанная крестьянскими возками колея, проложенная от одной деревеньки к другой, проходя через поляну, на которой обосновались шведы, нашлась быстро. Эта проезжая дорога находилась в отдалении от основных путей в округе, что вели в Пернов, видимо, поэтому враг избрал именно ее. К моменту, когда отряд Грауля вытянулся в колонну, мелкая морось превратилась в холодный дождь, а под копытами коней зачавкала жирная глина. Всадники приближались к вражескому стану.

– Спешиться! – приказал Павел, когда до неприятеля оставалось около километра. – Василий, оставь с конями двоих воинов! А остальным скажи, чтобы держались за моими людьми!

Дружинники Вельского, по сути, представляли собой легких рейтар – доспехов у них не было, а из вооружения, кроме палашей, сабель и пик, они имели еще и пистоли. Правда, не все, но у шестерых их было по две штуки на брата. Против нарезных ангарок и револьверов они смотрелись несерьезно, а потому Грауль и приказал «робятам» не высовываться. Между тем новгородцы, деловито надевая стальные панцири, помогали друг другу затягивать ремешки. После чего к винтовкам со слитным сухим щелчком были примкнуты штыки, а из поклажи они достали последнее снаряжение, продукт штамповочного цеха Железногорского металлургического завода – каски, напоминавшие своим видом советские защитные головные уборы времен японо-советского конфликта на Халхин-Голе.

– Проверить оружие! Вперед!

После этого приказа командира отряд, выстроившийся двумя нестройными шеренгами, скрылся в чащобе.

Отряд бывшего капитана госбезопасности Русии уходил все глубже в лес, чтобы не нарваться раньше времени на шведский караул и выйти аккурат им в тыл. И чем дальше забиралась группа, тем тише становилось вокруг – не было слышно ни единого лишнего, не свойственного вековой чащобе звука. Лес был напоен влагой, пахло сыростью и гниющим деревом. Почва, покрытая хлюпающим под ногами мхом, мягко пружинила. Донимала паутина, так и норовившая пристать к лицу...

– Василий, подтяни своих! Видишь, отстают! – Грауль указал дружиннику на уставших воинов.

Тяжело им тащиться в полном облачении по лесу, непривычно. Пот стекал ручьями, дыхание сбилось и стало хриплым. Пришлось делать кратковременный привал, чтобы дружинники малость пришли в себя. Новгородцы, даром что в брониках, были гораздо свежее, сказывался пусть небольшой, но опыт переходов по пересеченной местности. А враг уже был близок – преодолев поросшую лесом и кустарником широкую балку, небольшой отряд вышел к видневшемуся впереди просвету. Впереди, в сотне метров, находилась та самая вытянутая вдоль дороги поляна.

Пройдя несколько шагов, Павел осмотрелся и поднял руку, сгибая ее в локте, после чего сжал кулак. Этому жесту бойцы были давно научены, а посему остановились, присев на колено и переводя дух в ожидании дальнейших приказов. Тускло поблескивали штыки, обращенные вперед, к врагу, воины с волнением переглядывались друг с другом – никуда от этого чувства не уйдешь.

– Пошли... – махнул рукою Грауль, еще раз оглядев свое воинство.

Но буквально через несколько минут им снова пришлось остановиться – впереди, за часто стоящими осинами, послышались звуки, голоса переговаривавшихся людей, стук сучьев. Новгородцы разом заняли позиции – кто-то плюхнулся наземь, выставив перед собой ствол винтовки, кто-то встал за дерево. Вскоре, однако, движение было продолжено, а источник шума – обнаружен. Прямо на воинов Грауля шел невысокий, плюгавый мужичонка, явно не воин, скорее слуга. Одет он был соответственно – измазанные короткие порты, такого же непонятного цвета рубаха, когда-то бывшая белой, а на ней кожаная накидка. На голове кожаный же чепчик со свободно болтающимися завязками. За спиной у него была небольшая вязанка хвороста, которую он постоянно пополнял, поднимая с земли пригодные сучья и прихватывая их бечевой. Встретить кого-либо этот доходяга совершенно не ожидал, а потому брел между деревьев, что-то бормоча себе под нос, и даже не оглядывался по сторонам. Так он и прошел мимо Аверьяна, застывшего за широким стволом сосны. Лишь в самый последний момент швед что-то почувствовал и попытался оглянуться, но ладонь Аверьяна надежно закрыла его рот, и, выронив на землю хворост, пленник мелко затрясся от страха.

– Я задам тебе пару вопросов, – подошел Павел и заговорил со шведом по-немецки. – Ответишь – будешь жить. Хорошо?

Тот, закатив глаза, попытался кивать.

– Vem du är, ryska? – таковыми были его первые слова, после того как Аверьян опустил руку.

И тут совсем недалеко, за ближними соснами, снова послышалось движение, даже пыхтение, а потом будто кто-то бросил на землю тяжело набитый тюк.

– Сколько солдат на поляне? – задал вопрос Грауль.

Пленник, продолжавший сотрясаться всем телом от страха, не отрывал взгляда от штыка, что был направлен в его сторону. Командир отряда показал Аверьяну жестами: уходим, мол, тащи с собою шведа. Но покрывшийся потом мужичонка принялся упираться, с его головы слетел чепчик, он обреченно заскулил...

Еще мгновение – и он заорет, понял Павел и, снова закрыв ему рот, сделал характерный жест рукой. В хилое тело слуги вонзились лезвия штыков, он скрючился, поджав ноги и выпучив глаза. Несколько секунд – и пленник затих.

– Peter, var är du? – послышался совсем близкий голос его товарища.

– Атака! – снова махнул рукой Грауль.

Новгородцы молча бросились вперед. Замершего в ужасе второго шведа тоже закололи, не обратив внимания на облепленное мокрой листвой окровавленное тело, лежавшее перед ним. На опушке новгородцы начали стрелять по ошалевшим от неожиданности шведам. Уже в первые минуты большинство из них было застрелено. Офицеры, пытавшиеся организовать сопротивление, выбивались в первую очередь. Когда неприятель дрогнул, последним, что окончательно сломило его дух, был слитный и оглушительный рев трех десятков глоток:

– Ура-а!!

Треск винтовочных выстрелов и рявканье пистолей постепенно стихали, дело было кончено очень скоро. Большинство шведов было убито, лишь немногие сумели сбежать, спасая свою жизнь. Раненых врагов добивали дружинники – споро и деловито, Грауль не стал их останавливать. В центр поляны согнали немногочисленных пленных – их оказалось всего семеро, из них только один офицер, двое солдат и трое слуг-эстов. Также среди пленников был и дородный мужчина в годах, одетый в дорогие одежды, – именно поэтому Рыков не стал пускать ему кровь, а, схватив за шиворот, притащил его, прятавшегося под возком, к Павлу. Несомненно, это знатный человек – а вдруг сгодится для допроса?

Среди бойцов отряда выстрелом из пистоля был убит один рыковец, распахнувший дверь кареты вслед за юркнувшим туда кучером, да шестеро воинов получили ранения – одному отсекли пол-ладони, остальными были получены колотые раны конечностей. От бо́льших неприятностей многих спас бронежилет и каска.

– Павел Лукич! Сюда! – раздался вдруг вопль Феодора. – Глянь-ко, сибирец никак?!

На самой опушке, которую преодолели атаковавшие шведов воины, был обнаружен привязанный к дереву труп умученного врагами тунгуса – одного из сыновей ангарского князца. После того как его путы были перерезаны, Грауль вспомнил об окровавленном теле, которое оттаскивал в лес второй встреченный у опушки швед, – вернувшись к нему, тоже обнаружили рядом мертвеца ангарца. А среди багажа кареты вскоре нашли две ангарки и полевую форму экспедиционного батальона Саляева. Грауль был вне себя от гнева, но не подал виду, сумев обуздать его. Лишь скрипнул зубами и приказал заколоть пленников, оставив в живых только эстов. Солдаты приняли смерть без эмоций, они и так ожидали ее каждую минуту. Оставался только толстяк со всклокоченными волосами. Он был смертельно бледен, а его холеное лицо породистого аристократа теперь было перекошено гримасой, в которой смешались и изумление, и ужас, и непонимание, и брезгливое отвращение.

Нижняя челюсть его часто подрагивала, а едва к нему направился, пустив кровь офицеру, Аверьян с окровавленным штыком, он выставил вперед руку и вскричал:

– Nej! Store Gud!

Новгородец обернулся на Грауля – может, тот все же переменит свое решение?

Павел, не отрывая тяжелого взгляда, наблюдал за единственным оставшимся на поляне шведом. А тот, поняв, что этот русский командует отрядом, атаковавшим его охранение, набрал в легкие воздуха.

– Mitt... Mitt namn är Axel Oxenstierna! – воскликнул он окрепшим, но еще хриплым от страшного волнения голосом.