Текст книги "Хозяин Амура"

Эстляндское побережье, остров Вердер. Середина апреля 7153 (1645)

Остров, на котором стоял небольшой, населенный в основном немцами городок, своим расположением был эзельцам весьма удобен для обороны. Лишь в одном месте, на северо-востоке, он близко сходился с материковым побережьем. В центре Вердера, единственного более-менее крупного поселения, у спокойных вод бухточки находились развалины одноименного с островом и городком замка, кое-где поднимавшиеся над рыхлым потемневшим снегом на добрый десяток метров. Говорили, что оное укрепление было разрушено войсками Ивана Великого во время Ливонской войны, дабы впредь града тут не бывало. Но Конрад, покачав головой, поведал Брайану о том, что замок пострадал от войск епископа фон Буксгевдена, воевавшего с солдатами маркграфа Вильгельма Бранденбургского. А восстанавливать укрепления позже было запрещено.

– В церковной библиотеке наверняка есть планы прежних стен и башен, – предположил Дильс, подставляя лицо прохладному еще ветерку. – Если вы, герр Брайан, желаете отстроить замок вновь, то это будет верным решением.

– Да, Конрад, – согласился Белов, посматривая по сторонам. – Укрепление в этом месте необходимо. А также нужно насыпать перешеек к берегу и устроить дорогу и таможню.

Вердер сдался эзельцам без единого выстрела и звона шпаги. Шведский гарнизон на острове отсутствовал, а королевские чиновники давно бежали в Ревель. Слухи, подкрепленные истеричными домыслами и ужасными подробностями о зверствах московитов в Дерпте и Феллине, способствовали сдаче городка соседям-островитянам. В значительной мере это решение подстегнули известия о марше русских полков к Пернову. Однако ни солдат, ни конных разъездов русского войска близ Вердера замечено не было. До поры.

В конце марта, когда на новоприобретенном острове началась работа по расчистке территории, намеченной под строительство укрепленного пункта, от обломков стен стоявшего здесь прежде замка, на эстляндском берегу появилась группа всадников, числом до трех десятков. Часть из них была одета богато, видимо, среди этих людей был царский воевода. Датчане, бывшие гребцы с галер, теперь с особым рвением подгонявшие две сотни пленных шведов, признали в гостях русских воинов и немедленно отправили человека к Конраду Дильсу, который руководил разборкой завалов и сортировкой камня для будущего перешейка. К Белову, находящемуся с инспекцией на соседнем Мооне, Дильсом был немедленно отправлен гонец с известием. В нем сообщалось о прибытии некоего конта[4]4
  Конт – барон (боярин), назначенный для управления областью.


[Закрыть] Пауля Грауля и воеводы из Московии князя Никиты Вельского со товарищи, а вскоре ожидался и их обоз из семи саней и кареты.

Конраду вскоре пришлось встречать этот караван. На остров, теперь показавшийся капитану слишком маленьким, прибыло еще шесть десятков человек, включая нескольких женщин и детей. Пришлось в Вердере организовывать постой для прибывающих московитов. Дильс к тому же был весьма озабочен возрастающим количеством бородачей и, отправив шведов в поселение, приказал датчанам и эзельской дружине быть готовым к возможной схватке. Он страшился появления новых гостей. Пусть они и объявляли себя друзьями Белова, ухо нужно держать востро. Однако вскоре, когда московиты устроились, к Дильсу, командовавшему солдатами, подошел сам Павел Грауль и, улыбаясь, пригласил его на беседу. Конрад согласился и обещал вскоре прибыть. Опасаясь-таки подвоха, он взял с собою семерых дюжих дружинников, а полусотне приказал оцепить дом, где остановились знатные гости.

Огонь в камине нижнего зала весело потрескивал, голодно пожирая недавно натасканные шведами дрова. Теплое помещение было наполнено ароматом готовившегося на огне варева, рядом с которым возилась молодая женщина. Она недовольно покосилась на грязные разводы, оставляемые сапогами дружинников, но Конрад оставил это без внимания. Дильс спросил поднявшегося из-за стола конта Грауля:

– Господин Пауль, о чем вы хотели поговорить со мной?

Толмач, приехавший вместе с московитами, перевел слова немца.

– Садитесь, капитан, отведайте чаю. Этот напиток очень любим в нашем государстве. – Грауль сделал приглашающий жест, предлагая Конраду сесть напротив.

Дильс приказал своим дружинникам занять лавки, стоявшие по разные стороны от двери.

– Вам не следует опасаться нас и наших людей, Конрад, – кивнул на стоявших у дверей солдат Грауль. – Мы друзья с Брайаном, но я доволен вашей предусмотрительностью. Белов не ошибся, назначив вас капитаном эзельской дружины.

– Благодарю за лестные слова, конт, – коротко кивнул Конрад.

– О тебе знают в Пернове, куда я поставлен воеводой, – бросил молчавший до сего момента князь Вельский.

– У меня там родня, – несколько неуверенно проговорил Дильс. – Родня жены...

«Перновский воевода?! Не иначе они желают и острова прибрать к своим рукам», – подумал Конрад, скосив глаза на своих людей.

...Белов прибыл в Вердер только под вечер, когда уже смеркалось. Со стороны моря поднялся холодный порывистый ветер, неприятно бьющий колючими снежинками в лицо. Заметно похолодало. В доме, отданном воеводе и конту Граулю, напротив, было уже жарко. Конрад оттаял и более не подозревал гостей в недобрых намерениях. К тому же было распито несколько бутылочек рейнского вина, привезенных ими из Москвы. Контакт был налажен.

Как оказалось, среди приехавших были и жена, и родители Тимофея Кузьмина, экономического советника Белова. Купец Савелий, продав все свое имущество на Руси, привез на остров всю семью, намереваясь обосноваться рядом с сыном навсегда. Остальные его людишки покуда остались в Пернове, занятом воинами Вельского, выведенными из-под Нарвы. Сейчас у стен этой шведской твердыни оставалось небольшое количество русских полков, явно недостаточное для взятия города. Видимо, воеводы отчаялись достичь победы, либо произошло нечто иное...

Неожиданно дверь отворилась, напустив в жарко натопленное помещение ворох снежного крошева.

– Дождался! Слава богу! – воскликнул Брайан и кинулся обниматься со своими друзьями. – Здорово! Я смотрю, вы времени не теряли!

– Как мой Тимошка там? – воскликнул раскрасневшийся купец Савелий.

Схватив Белова за плечи, он любовно уставился на него захмелевшими глазами.

– Добрый сын у вас... Савватий Игнатьевич! Добрый! – сажая купца на лавку, приговаривал Белов. – Советник мой по делам торговым.

– То-то! – довольно прогудел Кузьмин, вытирая обильно струящийся по шее пот, и, выглядев среднего сына, Михаила, погрозил ему пальцем:

– Смотри, чтобы у Тимофея науки набирался!

Тот поспешил согласиться с отцом и приказал жене уводить детей в спальню.

– Павел! – Брайан обнялся, наконец, с Граулем. – Картошку привез?!

– А то! – несколько нервно рассмеялся тот. – Сколько трудов ушло, чтобы не померзла! Укутывали, согревали, но довезли! В мае посадишь. Друг, тут такое дело...

– Супер! Чего у нас нового, рассказывай давай! – перебил его восторженный наместник островов. – Вижу, что-то тебя гнетет. – Налив себе вина и разбавив его на треть водой, Брайан присел рядом. – А я тут как в волчьем углу сижу.

Хорошо, что Белов заранее присел. Иначе такие новости его бы точно заставили сесть там, где он стоял.

– В Москве боярская буча, Брайан. – Павел начал говорить, постепенно повышая тон. – Алексей Михайлович занемог, уже и кровь ему, идиоты эдакие, пускали! Докторов каких-то понатаскали со всей Москвы! Говорят, отравили его!

– Как есть отравили! – возопил Кузьмин. – Неча дохтуров-латынцев подпускать к телу царскому!

– Морозов Борис Иванович, дядька Алексея Михайловича, начал ворогов своих с Москвы удалять, а иных, бают, и вовсе прибили! – добавил воевода Вельский. – Под себя все прибирает, покуда Алексей не преставился. Он ему токмо живой и нужон.

– Стало быть, не его вина в болезни царевича? – спросил Белов, задумчиво потирая лоб.

– Стало быть, не его, – глухо повторил Никита Самойлович. – Верно, иноземцы его отравили. Опричь них никому не надобно злодейство оное. Ляхи...

– А то и свеи! – встрял Кузьмин. – Юный государь, как и отец его, блаженной памяти, непременно желал с ними посчитаться.

– Свеи на то не способны, – покачал головой Вельский. – Ляхи, как есть говорю!

– Может, он жив будет? Чего хороните его заранее? – Брайан обвел друзей глазами.

– Дай-то бог! – несколько голосов вздохнуло в унисон.

Грауль встал и, отозвав Белова в сторонку, наклонился к уху товарища.

– Если помрет Алексей, наша история пойдет, – проговорил он. – Вон, Вельский сидит, а кто скажет сейчас, что он будущий член царствующего дома?

– А может, и не ваша, а какая-нибудь третья развилка будет? – устало ответил Брайан и выругался, отведя душу. – Накрутило так, что никоим образом не разберешься.

После этого он помолчал, опростав чашку с вином. Грауль же к спиртному так и не притронулся, потягивая горячий чай с медом.

– Ну а что народ, стрельцы? – спросил, наконец, Белов, находившийся под сильным впечатлением от новостей.

Еще бы – устоявшаяся было картинка начала размываться. Понятный первоангарцам мир резко менялся.

К самому дальнему от Енисея радиопункту, устроенному в Тобольске в доме купца, знавшего Кузьминых еще по Москве, уже устремились гонцы от Грауля с важными сведениями из столицы. Руководителям сибирского социума, формируемого на берегах Ангары и Амура, было о чем теперь задуматься. Сам же Павел решил съезжать из Москвы до поры, ибо в городе становилось слишком опасно – по Варварке, где стоял Ангарский двор, пока по ночам, но уже начинали появляться непонятного рода лихие людишки. Не ровен час... А на Эзеле спокойно.

– Народ пока не буйствует, но стрельцов стало заметно больше. А вообще, назревает нечто, как пить дать, – отвечал Грауль. – Все пока ждут, выкарабкается ли Алексей или умрет.

– Смута, почитай, только вчера закончилась! А ежели сызнова она, проклятая, учинится? – помотал головой Савелий Михайлович и воздел руки.

– Потому и решили к Тимоше ехать, – подал вдруг голос Михаил Кузьмин. – Нешто он не приютит?

Покуда басовито гудели Кузьмины, Брайан пододвинулся к Павлу:

– А кто он такой, этот Борис Морозов?

– Очень богатый и влиятельный при дворе человек. А если ему и тут удастся женить Алексея на Милославской, а потом и самому взять в жены сестру царицы, то, почитай, второе лицо на Руси будет. Вроде человек с головой, умный и интересующийся. Но опять же...

– Выживет ли Алексей? – проговорил Белов и нарочито медленно потер виски. – Еще что о нем известно?

– Его стараниями в Москве случился Соляной бунт. В сорок шестом, то есть в следующем, году он резко поднимет налоги на соль, основной консервант продуктов, вот народ и взбунтуется. Когда он примет это решение теперь – неизвестно, однако ясно, что при ведущейся страной войне любая казна имеет свойство стремительно пустеть.

Недолго послушав встрявшего в разговор купцов князя Вельского, Брайан потянулся к кувшину с вином. Налив себе чашку, он только успел схватиться за нее, как услышал жесткий, с холодцом голос Грауля:

– Оставь-ка это пойло! И отойдем в сторонку.

Павел увлек Белова к мутному оконцу и, глядя эзельскому наместнику в глаза, проговорил:

– В Новгород через осажденную еще Нарву на днях прибыло шведское посольство, они будут добиваться мира с Москвой. На Эзеле, насколько я понял, переговорщиков не было?

– Нет, – выдохнул наместник островов. – Это что же, сепаратные переговоры, в обход датчан?

– Да, – кивнул Павел, его глаза превратились в щелочки, недобро смотрящие куда-то в сторону. – И в обход тебя. Те, кто сейчас у власти в Кремле, вполне могут нас сдать, как разменную монету.

– Вот оно что... – пробормотал Белов понуро. – Корабли шведские на Ригу ходят часто, но до нас им, похоже, сейчас просто дела нет. А коли будет?

– Ты духом-то не падай! – Товарищ хлопнул его по плечу. – Кстати, я тебе официальный приказ привез. Ты теперь воевода Моонзундский, потом повесишь его в своем кабинете на стенку в рамке под стекло! – натужно рассмеялся Грауль.

– Лучше бы пушек привез, – буркнул новоиспеченный воевода. – Коли такие дела у нас назревают печальные.

– Пушки тебе должен будет датский батальон Саляева сдать. А я тебе винтовки привез, боеприпасы, да еще кое-что по мелочи. Вельский обещал людьми помочь, переселенцев из Пернова направлять.

– Немцев? – махнул рукой Белов. – У меня их и так навалом.

– Русских, Брайан, русских, – улыбнулся Грауль. – А что тебе немцы поперек встали?

– Извини, герр Пауль!

– Ладно, тебе надо до конца весны дотянуть, когда Саляев свою кампанию закончит, – вздохнул Павел. – Ну все, я спать пойду. А с Вельским завтра переговоры будем вести, сегодня он разговаривать о деле не станет.

На самом деле приезд перновского воеводы князя Вельского в Вердер был тайным, с собою он взял лишь два десятка воинов-земляков, которым безмерно доверял еще со Смоленской войны с ляхами. Сам князь Никита Самойлович считал для себя весьма полезным знакомство с людьми Рюрика Сибирского. А после того, как его полковник всего лишь за несколько дней взял невские крепости Орешек и Канцы да ушел к Сердоволю, походя заняв полуразрушенную Корелу, уверенность его лишь укрепилась. Весть оную доставил ему человек Афанасия с берегов Ладоги, в письме же Ефремов восторженно описывал победы, которые дались удивительно малой кровью. За все время лишь трое стрельцов погибло под Канцами, в посаде, да с десяток получили ранения, двоих тяжелораненых стрельцов оставили у корельского старосты. А ангарцам и вовсе убытку не было. С тем оружием, что имелось у сибирцев, возможно дела великие учинять, и потому Вельский с радостью великой принял приглашение остановившегося в Пернове ангарского посла в Москве сопроводить его до Вердера да поговорить там о делах насущных.

На следующий день, когда Грауль и Белов, ранним утром уехавшие на санях осматривать остров, возвратились к обеду, то воеводу Вельского они застали в зале. Никита Самойлович сидел в креслице у камина и, прищурив глаза, смотрел на разгорающийся огонь. Укутавшийся в свою шубу, он молча потягивал из чашки горячий, исходивший паром и пахнущий чесноком куриный бульон. Михаил Кузьмин играл с маленьким сыном в другом углу помещения. Савелий Игнатьевич, верно, еще спал.

– День добрый! – Павел пожал мужчинам, привыкшим уже к этому ангарскому обычаю, руки. – Привет, Глебушка! – Сынишку Кузьмина Грауль потрепал по светлым вихрам.

– После обеда мы к Тимофею поедем, Павел? – спросил Михаил.

– Да-да, уже скоро, – ответил за товарища Белов.

Купец тут же пошел наверх – поднимать родню, Глеб со смехом обогнал отца и устремился по лестнице первым. Вскоре на втором этаже захлопали двери и затопали ноги – люди собирались к последнему переходу в их неблизком пути из Москвы. Ангарцы же присели поближе к огню, негромко переговариваясь. Грауль убеждал Брайана не усложнять строительство укрепления близ самого узкого места, где пролив отделял остров Вердер от побережья.

– Достаточно небольшого каменного форта с пушками и нескольких люнетов, Брайан! – говорил Павел. – Большего не нужно, это будет потеря времени и сил. Крупного отряда шведы против этого несчастного островка не бросят, а от мелкого отобьешься стрелковкой.

– Бросят ли? А Россия разве не займет эти земли? – удивился Брайан. – Я хотел восстановить замок...

– Лучше построй военное училище на Эзеле для молодежи, – предложил Грауль и после некоторой паузы продолжил: – А что насчет Руси... Эстляндию шведы просто так не отдадут. Только после успешного для Москвы заключения мира можно быть уверенным, что твой тыл прикрыт. А пока строй форт и забудь о замке.

– Чуден говор ваш, будто бы немцы по-нашему разговаривают, – усмехнулся вдруг Вельский, с гулким стуком поставив пустую чашку на стол. Потягиваясь, он неторопливо прошелся вдоль стола, словно раздумывал о чем-то. – Гляжу я на вас да на деяния ваши, и удивление мое становится безмерным, – говорил воевода, глядя куда-то в сторону. – Будто иные вы люди, не от мира сего. Будто сверзились откуда-то к нам. Но зачем, для какого дела? – Он повернулся и внимательно посмотрел на пораженных его словами товарищей.

Грауль заинтересованно посмотрел на князя, отметив его честность и прямолинейность:

– Во многом ты прав, Никита. И я рад, что ты сам сказал нам об этом. – Павел поиграл брелоком, сделанным из червонца, ожидая дальнейших слов Вельского, который очень уж явно хотел выговориться.

– Оно так и есть, – продолжил воевода, остановившись напротив ангарцев. – Нутром чую, как будто тянет к вам силком, будто нужда какая имеется у меня...

– Не это ли? – Грауль двумя пальцами поднял брелок-монету.

– Нет! – чуть ли не с брезгливостью отмахнулся князь и снова зашагал к концу стола, явно находясь не в своей тарелке.

Белов же, посмотрев на друга, покачал головой – ну куда ты, мол, ему злато-то кажешь?

– Дондеже всуе говорить о сем, – пробормотал Вельский и обернулся к собеседникам: – Бранко, я молодцов своих привел, как мы договор с Павлом учиняли. Обучить их надобно накрепко с мушкетом вашим обращаться, – присел, наконец, Никита на лавку, – а то из прежних пару уже попортили, черти косорукие.

– Обучим! Дюжина мушкетов твоя, Никита Самойлович, – кивнул Белов. – А ты...

– Нешто я прелести[5]5
  Прелесть – ложь (устар.).


[Закрыть] стану говорить?! – всплеснул руками князь и нахмурился. – Буду посылать к вам людишек, мне из Пернова оно сподручно будет. А коли с Литвы люд будет?

– Ничего, – улыбнулся Грауль, – Все одно русские.

После обеда караван ушел на Эзель. Белов проследовал вместе с ним, довольный пополнением русской колонии, долгожданным появлением картофеля, а также новой партией винтовок. К тому же у Брайана в арсенале появились и малые минометы с ограниченным числом боеприпаса, в том числе и химического. Не востребованные в лесах Ангаро-Амурского региона и снятые уже давненько с производства, они могли помочь ангарцам на равнинных островах Балтики.

Вельский, распрощавшись с ангарцами, отправился обратно в Пернов, находясь все в том же задумчивом состоянии. Он пообещал еще раз прибыть в гости, как только просохнет земля. Никита оставил на островах дюжину своих ближайших людей, из которых Грауль пообещал к лету сделать хороших солдат по примеру ангарских стрелков. Таких воинов, чтобы князь был уверен в том, что они и винтовку не испортят, и другим не дадут оного сотворить.

* * *

Далее события завертелись со стремительностью горного потока. Уже в конце мая в Новгород, к ожидавшим русских переговорщиков шведам прибыла делегация московских бояр, в том числе и Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин. Возглавлял ее Алмаз Иванов, бывший дьяк Казенного двора, только-только переведенный в Посольский приказ по указу Бориса Морозова. Он резко взял быка за рога и, намереваясь воспользоваться аховым положением Шведского королевства, принялся было склонять посланцев канцлера к наилучшему для Руси варианту – когда вся Лифляндия, включая права на Ригу, отходила к Москве да заметно отодвигалась к северо-западу граница в карельских землицах. Шведы, однако, были не робкого десятка и интересы своей державы также соблюсти желали. А поскольку решить дела с молодецкого наскока Алмаза Ивановича не удалось, потянулись выгодные для шведов поэтапные переговоры по каждому участку границы. Взаимные упреки в нежелании заключения мира чередовались с попытками устрашить друг друга союзом с Речью Посполитой и угрозами продолжения боевых действий. К середине дня шведский голова посольства и Иванов, приняв во внимание довлеющие над обоими приказы в скорейшем достижении согласия, сошлись в том, что мир все же следует заключить к вящему интересу обеих держав, а посему они не будут иметь отдыха и сна, покуда не будет учинен договор. К исходу вторых суток, проведенных в палатах Антониева монастыря, отстоявшего к северу от города, «вечный мир» был подписан обеими сторонами. Каждый из соперников считал себя получившим более того, что было реально достижимо, потому они разошлись полюбовно и воздав друг другу должные почести.

Согласно положениям «вечного мира», граница между Русским царством и Шведским королевством «отныне и навеки» в карельской и ижорской землях проходила согласно статьям Тявзинского мирного договора, так и не подписанного в свое время русской стороной. К Руси отходили: Ивангород, Ям, Копорье, невские крепости Орешек и Ниеншанц. Но были и отличия от былого договора – Корела и северный берег Ладоги были уступлены Ивановым в ходе переговоров по размежеванию южных границ со Швецией. В Эстляндии и Лифляндии разграничение прошло по реке Нарова, Чудскому озеру и реке Эмбах, включая в русские пределы город Дерпт, уже переименованный в Юрьев. Последней уступкой шведов стал лифляндский Феллин, ставший самым западным трофеем Руси. Далее граница шла южнее к Тарвасту, а оттуда к Адселю. Мариенбург являл собой южную черту продвижения русских. Остальные города и области, захваченные царскими воеводами, должны быть оставлены русскими полками в течение года. Были и экономические положения договора – торговля русских купцов дозволялась только из шведских портов – Выборга и Ревеля. Использовать полученное побережье Балтики для торговых целей Руси не позволялось.

Ангарский вопрос на переговорах не обсуждался вовсе, и каждая из сторон имела на то свои причины – московиты, что естественно, не желали признавать их ровней, годящейся даже для упоминания в договоре. А шведы же попросту не имели о них ни малейшего представления.

Никита Самойлович Вельский, в результате Новгородского мира лишившийся перновского воеводства, был отозван в Феллин.