Текст книги "Хозяин Амура"

– Тогда тот норвежец сможет легко вербовать переселенцев? – натягивая поводья, чтобы повернуть коня, спросил Белов.

– Если ему за такие штуки горло не перережут – не всякому владетельному господину захочется рабочей скотинки лишаться, – отвечал Саляев. – Обдумать все это надо хорошенько, ибо идея зачетная.

– Тоже верно, – задумался Белов.

– Кстати, Брайан, у тебя там в замке есть приличная купальня на четверых? – ощерился Саляев, обернувшись на прильнувшую к нему Касю. – Марта пока свободна. – И от души рассмеялся, увидев удивленно-сконфуженное лицо Белова.

– У меня жена и ребенок в замке! – еле сдерживая эмоции, ответил Брайан. – Что ты мелешь?!

– Ладно-ладно, Белов! Ты не сердись, шуткую, устал я. Отдохнуть хочу...

Остаток пути всадники не проронили ни слова. Каждый думал о своем.

Владиангарск. Август 7153 (1645)

Раннее утро на Ангаре, еще клубится над водой туман, и сумрачно вокруг. Псы побрехивают сонно, с ленцой, но во многих домах уже горит свет фонарей, а белый дым из труб уходит вверх – жители завтракают. Наступает новый день. Вячеслав также встал рано – не спалось, да и вскоре должны быть готовы тексты радиограмм – отчетов с мест.

В пограничный город Вячеслав прибыл один, без семьи – и только из-за того, что снова объявился Дмитрий Андреевич Строганов собственной персоной, на этот раз не прячась за личиной приказчика. Кроме того, за последние два года не было поймано ни одного строгановского шпиона, ставших было уже привычным явлением для граничной стражи. Весть о себе Дмитрий Андреевич дал сразу по прибытии в Енисейск, зайдя на Ангарский двор. Там же он и остановился, ожидая парохода, который отвез бы его в земли князя Сокола. И вчера «Гром» доставил полновластного хозяина огромного края, представителя фамилии зачинателей сибирской экспансии русского народа, в свое время призвавших себе на службу самого Ермака, во Владиангарск.

Дмитрий Андреевич был тут во второй раз, и если в первый не все пошло гладко, на сей раз должно быть по-иному, думал Вячеслав. Иначе Строганов не приехал бы сам, ибо столь образованный и дальновидный человек не станет собираться в долгую и сложную дорогу ради баловства. Наверняка он едет с выгодным предложением – таковым вполне могло быть получение участка его огромной империи, скажем, на среднем Урале, для совместной работы. Соколов был готов положительно ответить на этот вопрос, коли он прозвучит.

– Доброе утро, Вячеслав Андреевич! – В кабинет вошел молодой человек и положил перед Соколовым листы бумаги. – Радиограммы с Амура – Зейск и Албазин.

– Спасибо, Антип, – поблагодарил юношу Вячеслав. – Попроси Любашу принести еще чайку и пару пирожков.

Хлопнула дверь. Откинувшись в кресле, князь углубился в чтение. Вести ожидаемые: снова дауры бегут во владения Ангарска, в Зейске продолжают направлять людей южнее, изыскивая для них места, годные для поселения. Казачки, словно не видя пример мирного, даже союзнического сосуществования ангарцев с амурцами, продолжали совершать опустошительные набеги на туземцев, не желая растить хлеб и обеспечивать себя самостоятельно. Что же, присяги покуда принимаем, однако количество гостей не должно быть критическим. Негласное правило – посылать беглецов от казачьей вольницы в земли, покинутые дючерами, – работает. А территории, расположенные по берегам Амура, Уссури и их притоков, пригодятся и для русских переселенцев. Плененные иезуиты достигли Умлекана, хорошо. Албазин. Ага, первые недовольства амурцев из-за несправедливого, по их мнению, дележа земли. Князь даурский Иван, согласно инструкциям из Ангарска, отправляет младших сыновей местных старейшин и князцов на службу. При этом к семейной земле новая не прирезается, а остается старшему сыну по правилу майората. Посмотрим, как эта система сработает, думал Соколов. Так, корветы доводятся согласно установленным срокам. Течи в корпусах нет. Отлично.

– Вячеслав Андреевич, Строганов просит его принять, – снова зашел Антип, пропуская вперед шедшего следом Петренко.

– Говорят, он еще затемно поднялся, – сообщил Ярослав, садясь рядом со своим начальником. – Ночные? – указал он на бумаги.

– Да, почитай. – Вячеслав передал ему тексты радиограмм. – Не нравится он мне...

– Кто? А, Строганов-то! Да, скользкий типчик, – согласился Петренко. – Но все же семья эта для России немало хорошего сделала.

– Семья – да, я про Дмитрия, – отвечал Вячеслав. – Он мне с первого раза не понравился.

– А что тут такого? Человек печется о своем деле, семье, а может, даже и стране, – проговорил Ярослав, пробегая глазами по докладам с Амура. – Сын твой в Албазине останется?

– Пусть при верфи будет, – кивнул начальник. – А если Строганов часть бизнеса предложит или слияние активов?

– Вполне возможно, – буркнул Петренко, отрываясь от чтения. – Почему нет? Если будет достойное предложение, можно работать вместе, но не давать ему прорывных технологий, ибо дров наломать всяко можно.

– Посмотрим, Ярослав...

– Пойду я тогда за ним. – Отложив бумаги, местный воевода поднялся с кресла.

Спустя пару десятков минут дверь в кабинет открылась и внутрь вошел молодой мужчина. Увидев Соколова, он улыбнулся и, склонив голову, весьма вежливо поздоровался, не забыв спросить Вячеслава о его здоровье, здоровье супруги и детей. Вместе с высоким гостем в кабинет вошел дородный мужчина с окладистой бородой, при нем были какие-то бумаги и небольшая сума. Он молча сел на лавку у окна, то и дело косясь на прозрачное стекло. Петренко сел на стул в начале длинного стола, Строганова Соколов пригласил сесть напротив себя.

– Дмитрий Андреевич, – спокойным тоном начал разговор Соколов, – чем вызван твой повторный приезд? Снова секреты наши вызнавать будешь?

Однако ответ Строганова озадачил Вячеслава. Не обращая внимания на не слишком учтивый тон хозяина Ангарии, он произнес заранее подготовленные слова:

– Ведомо ли тебе, Вячеслав Андреевич, что нонче на Москве деется?

– О чем ты? Говори прямо, Дмитрий Андреевич, – нахмурился Соколов.

– Государь наш, Алексей Михайлович, уж преставился, верно, – словно рассуждая, неспешно известил Строганов. – Соколов мельком кинул взгляд на Петренко, но тот покачал головой – нет, жив еще. По крайней мере, в Нижнем, в самой западной фактории с радиостанцией, подобного не знали. – А ежели и жив, то до осени не доживет, – как будто угадав сомнения ангарцев, проговорил Дмитрий. – А покуда Земский собор соберут, год минует, а то и два... – Строганов внимательно смотрел на собеседника, ожидая его реакции на свои слова, однако князь ангарский молчал. – Борька Морозов... не любим людишками, не жалуют его и бояре с князьями... Говорят, – уклончиво продолжал гость, – Никита Иванович, дядька болезного государя нашего, замыслил на трон московский сам сесть. На хмельных пирах люди слышали его речи, на Милославских напраслину наводит...

– И Никита Романов тебе не по нраву? – усмехнулся Соколов.

– Отчего же, – развел руки гость. – Да токмо рыжий он, да и детьми его Создатель не одарил. Бают, не хорошо се.

– Кто бает? – на автомате произнес Соколов.

– А народишко! – махнул рукой Строганов. – Не примет он Никитку, потому как тот многое у немцев перенял: и в платье немецком ходит, и музыку немецкую же слушает. Даже холопов своих одел в немецкие кафтаны. Патриарх наш, святейший кир Иосиф, потому и не жалует Никитку, да не может управу на него найти.

Потом Строганов пустился в описание тяжкой доли людишек, коих «мошна Борькина придавила». Мол, устал народишко от налогов, коих все больше становится. Скоро взбунтуется этот самый народишко, не сейгод, так опосля.

– Что ты предлагаешь, Дмитрий Андреевич? – остановил Строганова Соколов. – Ты же за этим осилил тяжелый путь до Ангары? Мое дело какое?

– А что государю прежде давал, что данскому королю посылал – то мне дай! – изменился в лице Строганов, став похожим на хищную птицу. – Знаю я нужду твою – будут тебе людишки! Много людишек! Токмо дай мне оное!

– Зачем тебе? – удивился Вячеслав. – Как я знаю, ты и пушки льешь, и воинов у тебя во множестве.

– А не то все это! – воскликнул Дмитрий. – Ты токмо знай, убытку тебе не будет никакого! Уж я слово даю! А то и мастеров дай, не обижу...

– Смуту новую учинить хочешь? – нахмурился Соколов.

– А смута уже учинена! – отвечал гость. – А далее еще больше будет, когда Борька с Никиткой сцепятся! Вот уж где кровушкой реки изольются!

– Тебе в том каков интерес, Дмитрий Андреевич? – подался вперед хозяин Ангарии.

– Ведомо ли тебе, Вячеслав Андреевич, что род мой с Великого Новагорода исходит? Хочу я оборонить отчие места от свар Романовых. Свея поприжать, дабы торговлишку вести с прибытком.

«Вот оно что! Торговля! Напрямую через Ливонию торговать хочет, а не Скандинавию огибать из Архангельска», – осенило Соколова. Петренко тоже понял, куда клонит Строганов.

– Так а мне какой прибыток с того? – задал свой главный вопрос Вячеслав.

– Люди бают, будто Рюрикович ты? В Новагороде многие знают о том и на Москве тож, – откинулся на спинку кресла Строганов. – Ежели трон московский займешь, то я на отчинных землях сяду.

Петренко едва не поперхнулся и схватился за подлокотники стула. Вячеслав же последовал примеру гостя и расслабленно откинулся на спинку.

– Я должен подумать, – проговорил он, – продолжим беседу за обедом.

Петренко, делавший характерный для тренеров жест ладонями, словно просил тайм-аут, удовлетворенно кивнул и встал.

Строганов улыбнулся, откланялся и вышел. За ним последовал и бородач.

– Ну, дела, Андреич, – выдохнул Ярослав, садясь рядом с глубоко задумавшимся товарищем, который немигающим взором смотрел в окно на чистое, без единого облачка небо.

Глава 12

Корела. Конец августа 7153 (1645)

Древний русский город, в который уже раз переданный переговорщиками-боярами заклятому врагу-соседу, – новая власть, появившаяся тут совсем недавно, но весьма крепко устроившаяся на этой земле, не желала сдавать неприятелю освобожденные ею территории, – этим летом опять активно отстраивался: ремонтировались приземистые каменные башни, постепенно заделывались провалы, зиявшие в стенах. Снова водворялись на место обитые железом проездные ворота в Круглой башне. Корельцев не нужно было уговаривать принимать участие в восстановлении их крепости и города, наоборот, приходилось одергивать тех, кто буквально истязал себя на работах. К началу осени четыре старых бастиона островной крепости, осыпавшиеся и захламленные, были укреплены, а на них устроены артиллерийские позиции, в том числе установлены орудия, вывезенные ангарцами из невских крепостей. До первого снега, полагал полковник Смирнов, основная часть работ будет завершена и останутся лишь небольшие доработки.

Андрей знал судьбу города и не желал повторения той ситуации, когда шведы осаждали им отданный, но не покорившийся город. Однако прибывавшие в августе на берега Ладоги посланцы от Боярской думы приказывали воеводе Ефремову отвести стрельцов к Сакульскому погосту, а от полковника Андрея Смирнова требовали немедля отбыть в Москву для дальнейшего пути к Ангаре-реке, поскольку дело, Руси нужное, было им исполнено. Гонцов боярских встречали, кормили обильно, даже парили в бане и с подарками отправляли прочь. Им, хмельным и сытым, вручались ответные письма от полковника – дескать, работа вовсе не исполнена, поскольку по указу государя сия земля русская отвоевана была у ворога, а потому только государь вправе эту землю отдать обратно. А покуда государь болезный и приказа дать не может, то он, полковник Андрей Смирнов, и воевода государев Афанасий Ефремов будут сию землю блюсти от неприятельских поползновений.

В один из дней поздним вечером в небольшом селении Сакульского погоста на юг от Корелы появилось четверо всадников. Уставшие после долгой дороги, они попросились на ночлег у местного старосты. Старик, помня строгий наказ, пришедший в свое время из крепости, немедля сообщил о чужаках, послав сына в Сакулу. Там, в доме пастора при бывшей лютеранской кирхе, была устроена караульная изба, в которой постоянно находилось с десяток стрельцов или местных ополченцев. Стрелецкий десятник, наутро прибывший в селение со своим отрядом, заставил гостей отправиться вместе с ним в Сакулу, откуда он послал гонца в Корелу. Поскольку никаких бумаг у задержанных людей с собою не имелось, а словам их веры было мало, все четверо покуда были заперты во флигеле обустраиваемой на русский лад кирхи. Несмотря ни на что, чужаки держались уверенно и требовали встречи с полковником Андреем Смирновым.

– И чего они зачастили? – удивился Евгений Лопахин, заместитель Смирнова, когда он только услыхал от прибывшего из Сакулы стрельца о задержании очередных посланцев. – Боярам, видимо, делать больше нечего, как нам гонцов слать раз за разом!

– Не от бояр они, капитан, – произнес рослый стрелец, зыркнув из-под кустистых бровей.

– Откуда знаешь?

– Дык ты доклад не слухал ишшо. – Щербатый рот воина ощерился в ухмылке. – С Камня они, как есть. Со Строгановских вотчин.

– Вот оно как, – протянул Лопахин. – Что же, скачи обратно да возьми еще людей, дабы сопроводить их к полковнику.

– В путах привесть али как? – подобрался стрелец.

– Нет, нет! Никаких пут! – замахал руками Евгений. – Сопроводить в Корелу на разговор!

– Как скажешь, капитан, – кивнул гонец и повернулся к лошади, тихонько говоря ей ласковые слова.

Лопахин облегченно вздохнул, посматривая на воина, – огромные ладони стрельца с удивительной нежностью гладили морду кобылы, которая негромко всхрапывала и пыталась губами ухватить его пальцы.

– Стрелец, как тебя звать? – окликнул он бородача.

– Федоркой кличут! – тут же обернулся тот.

– Спасибо, Федор, за службу! – сказал Евгений, хлопнув его по плечу.

Капитан направился к конюшне – сегодня следовало лично предупредить полковника о новых гостях, что появятся в столице края ближе к ужину. Стрелец же еще некоторое время гладил лошадь, прежде чем сесть в седло.

Полковник морской пехоты Андрей Смирнов тем временем общался в своем корельском доме с земляком. Олончане из разных миров, уроженцы времен, которые столь сильно отстояли одно от другого, что казалось, не может быть меж ними ничего общего, тем не менее вполне находили понимание друг у друга. Данила Ершов, мастер каменных дел из приладожского Олонца, сегодняшним утром вместе со своей артелью, состоявшей из рабочих-каменщиков, обжигальщиков, кирпичников и ярыжников, прибыл в Корелу, чтобы наняться на работу. Ради этого пришлось дюжину мужиков вытащить с работ в Троицком монастыре на реке Свирь. Кормили там скудно, а денег и вовсе не давали, обещая уплатить позже. Но прежде архимандрит непременно удержит кормление из той малой платы, что, верно, выплатят к Пасхе на следующий год.

А недавно Данила услыхал от дружка, кирпичника Родиона Хухорева, что в Кореле нужны хорошие мастера, дабы стены крепости поднять, от свея пострадавшие. И платят там – дай боже везде так.

– Плата серебром будет?! – изумился Данила первый раз, едва услышав оное от начальника корельского гарнизона.

– А если без единого упрека работу сделаешь – еще сверху положу, – кивнул полковник.

Второй раз Ершов изумился, когда узнал, что полковник сей – олончанин, как и сам Данила, но с отрочества Смирнов служил в далеких сибирских землицах у великого князя Сокола, где и стал его ближним человеком. О том князе уж давно ходили самые дивные слухи по поморским деревням, по белозерским селениям, дошли они и до Ладоги. И вот Данила-мастер ударяет по рукам с человеком Сокола. Чудно се – пошто князю сибирскому надобны цельные корельские стены? Каков ему прок с того? Эти вопросы, однако, Ершов задавать не решился – неча нос свой совать куда не следует. Его дело – камень ровно класть.

– Есть будете в столовой три раза в день, – говорил между тем Смирнов. – При церкви...

– Столоваться у тебя будем? – уточнил Ершов. – А велика ли плата будет?

– За что? – удивился поначалу полковник. – Еда уже учтена в оплате, не переживай. – После чего ангарец прошел к двери. – Думаю, сейчас самое время осмотреть ваш фронт работ...

– Чего? – не понял Данила, нахмурившись.

– Стены смотреть иди! – рассмеялся Смирнов. – Пошли провожу!

Андрею понравился Ершов – типичный олончанин, коренастый и плотный – красивый, чисто русский типаж, с правильными чертами лица, серыми глазами и русыми волосами, которому свойственна та старая новгородская жилка, упорство, которое вело цивилизаторов в пустынные земли.

– Гля, Данило! – окликнул Ершова его товарищ, стоявший у крыльца соседнего дома в окружении прочих каменщиков, когда мастер вышел от полковника. – Чудно!

– Пошто кричишь, Васька? – отозвался тот, мельком глянув на Смирнова.

– А ты сходи да посмотри, – улыбнулся Андрей.

Когда Ершов подошел к толкавшимся у крыльца артельщикам, те расступились, и перед Данилой оказались несколько красочных картинок, на которых были изображены, к его третьему за сегодняшний день изумлению, отнюдь не христианские мотивы.

– Ишь ты! Глянь, глянь, вона свей, как пес шелудивый! Ага, бежит, словно тать застигнутый! – раздавались голоса мужиков-артельщиков.

– Эвона... – протянул Ершов, оглядывая картинки.

На одной из них был нарисован вылезающий из-за густых кустов мерзкого вида швед, сжимающий в руке окровавленный меч. Он явно хотел добраться до деревеньки, что стояла на опушке леса. Но путь ему преграждал простой мужик, вооруженный, однако, мушкетом. На ствол того мушкета был насажен длинный нож, которым этот мужик хотел заколоть врага. Была и надпись поверх рисунка: «Бей врага без пощады!»

– Где же это видано, чтобы у мужика мушкет был? – усмехнулся Ершов, обернувшись на полковника.

– У князя Сокола каждый мужик имеет мушкет – иначе никак! – отвечал Андрей. – Мужик – это опора державы.

Андрей дал Ершову время осмотреть и остальные картинки – еще Радек в свое время предложил использовать таковой стиль агитации на Руси. Задумка была верная – еще советские плакаты, взятые за основу, переделывались под семнадцатый век и имели большой пропагандистский успех среди местного населения.

А вскоре олончане принялись за работу, времени на раскачку не было. Артель Ершова взяла самый сложный участок из оставшихся – Круглую башню, в которой был проезд в крепость. Над восстановлением подъемного механизма ворот корпела дюжина мастеров из Тихвинского Успенского монастыря. Тихвинцы были присланы настоятелем обители, который застал славные времена монастыря, оборонившего себя и жителей посада, укрывшихся за крепкими монастырскими стенами от шведов, пытавшихся взять твердыню. Тогда братия, стрельцы и посадские люди одержали победу над врагом и отбросили шведов от твердыни веры и духа.

Благодаря прожекторам работы не останавливались и ночью, правда, в это время трудились в основном местные жители и пленные шведы на тех работах, где квалификации не требуется. Почти три сотни шведов и финнов, плененных на корельской земле, работали на расчистке крепости от завалов, на разгрузке лодий с лесом и камнем, на укреплении берегов и бастионов. В отличие от тех, кто был уведен с караваном в Ангарию, эти люди после окончания работ будут отпущены на свободу, а отличившимся даже будет выплачено кое-какое вознаграждение.

Кстати, поначалу монастырские работники неодобрительно поглядывали на прожекторы, привезенные ангарцами из далекой Сибири, – уж слишком непривычным казался им яркий свет, бьющий из некоего подобия полубочки на сошках. А первым оное явление увидал тихвинский каменщик Фрол, вышедший в первую ночь во двор по нужде. Он долгонько стоял у крыльца, раззявив рот, прежде чем к нему подошел ухмыляющийся стрелец, стороживший работавших на крепостном дворе шведов.

– Мил-человек, а откель столь яркой свет, а огня и вовсе нету?! – вопросил он рослого бородача.

– Прожекты это, темной! – горделиво отвечал тот. – С фонарем и зерцалами.

– Бесовство, поди... – промямлил мужик, перекрестившись. – А настоятель наш...

– Лешшой! – оборвал его стрелец. – Сказано тебе – прожект се, а в ем фонарь да зерцала! Они свет мощной и дают! Да ты сам подумай, енто сколько же надо кострищ разложить, дабы один прожект перемочь?

– Поди ты!.. – протянул Фрол, щипая бороденку.

– А вот те и поди! – рубанул бородач с чувством превосходства. – А ну иди куды шел, неча тут столбом стоять!

На том разговор и окончился, а Фрол поспешил бахвалиться перед своими дружками знанием принципа работы сибирского прожекта, смотреть на свет которого вышла уже вся артель.

Со временем же люди привыкли к прожекторам и теперь даже гордились, что, в отличие от многих, видали их собственными глазами. Кроме того, поскольку корельские служители церкви ничего супротив ночного света не говорили, то, стало быть, и крамолы тут никакой не было.

Между тем возвращение некогда бежавших от шведов жителей Корелы, Сердоволя и Сакулы начинало принимать массовый характер. За лето пришли почти два десятка семей, числом чуть менее полтораста душ. Были с ними и мужчины из других семей, желавшие разведать ситуацию в родных местах да узнать поболе про новые порядки и новую власть, о коей с недавних пор говорят только с уважением.

Лопахин прибыл в крепость под вечер, когда караульные зажигали огни факелов на временном мосту, ведущем от берега реки Вуоксы до зиявшего чернотой провала Круглой башни. Сопровождавшие Евгения местные дружинники-ополченцы в который уже раз выкрикнули пароль, и караульщики расступились, убрав с дороги заграждение. Копыта коней загремели по деревянному настилу моста мимо импровизированной баррикады и караулки.

Смирнова будить не пришлось – полковник работал в своем кабинете при свете фонаря с финансовой документацией. Его сын Валентин спал там же, на широком топчане.

– Что случилось, Женя? – спросил Смирнов тихонько вошедшего Лопахина. – Разведка от Нюслотта вернулась?

– Никак нет, Андрей Валентинович, – отвечал тот. – Гости у нас завтра будут...

– Снова? – поморщился полковник. – Надоели, сил нету!

– Нет, это другие гости, – покачал головой капитан. – Уральцы, от Строгановых.

– Вот оно как. – Смирнов отложил бумаги в сторону. – Интересно...

– Будут в Кореле завтра, надо думать, ближе к обеду, – проговорил Лопахин, наблюдая за полковником.

Тот встал из-за стола, с сожалением глянув на отложенные документы, потрепал волосы спящего паренька, взял в руки фонарь и обернулся к Евгению:

– Пошли на кухню, цикория заварю тебе, поболтаем.

* * *

Разговор не клеился. Неизвестно, были ли тому виной те полунамеки и умолчания, вкупе с пространными хвалебными речами, коими перегрузил беседу старший среди гостей – Усов Михаил Юрьевич, строгановский приказчик из Архангельска, или мешала некая отчужденность Смирнова, ни на грош не доверявшего уральцам. Как известно, прежний визит людей Строганова на берега Ангары не вызвал положительных эмоций у первоангарцев. Кстати, своим внешним видом Усов напоминал полковнику классический киношный тип кулака-мироеда, многажды виденного в советских фильмах. Эдакий крепкий бородатый мужичина с колючим взглядом, пудовыми кулачищами да себе на уме – хитрющий и недоверчивый.

От горячего напитка из цикория с добавлением меда никто не отказался, но и это не растопило холодок недоверия, который мешал переговорам. Наконец Андрей Валентинович решил взять быка за рога. Он прервал Усова на полуслове, когда тот снова принялся славословить в адрес князя Сокола.

– Михаил Юрьевич, постой-ка, – повысив голос, проговорил Смирнов. – Ты знаешь, у меня много важных дел. Я не политик, не краснобай... Если ты хочешь разговора, то говори как есть, ибо время мне дорого.

После некоторой паузы поднялся с лавки, стоявшей у стены, и вышел к столу молодой мужчина:

– Коли так, то я говорить стану!

Провожаемый дюжиной взглядов, он сел рядом с Усовым, который в ту же секунду, как показалось Смирнову, разом сжался, стал уже в плечах.

– Тебе была необходима какая-то тайна? – усмехнулся полковник, раздраженный неуместной конспирацией строгановцев. – Я привык к честному разговору! Выкладывайте, что у вас есть, или уезжайте, откуда прибыли! Не ровен час, швед нападет...

– Ты, Андрей Валентинович, меня не стращай, – проглотив не совсем вежливые слова Смирнова, отвечал новый собеседник. – Пуганые уж...

– А коли пуганые, то будь ласков, говори прямо! – сбавив обороты, произнес полковник. – Да скажи, кто ты таков.

– Глеб Максимов я, приказчик с архангельской пристани, – таков был ответ.

И Глеб рассказал о том, что Максим Яковлевич, старший в роду Строгановых, послал его в Корелу для переговоров с полковником Смирновым.

– Откуда про меня знаете? – тут же спросил Андрей.

– В Новгороде на низовских земелях, на Нижнем посаде, пристани строгановские, – уклончиво отвечал Глеб. – Людишки оттуда и донесли о тебе...

– Продолжай, – хмуро проговорил Смирнов.

– Так вот, – голос Максимова становился все торжественнее, – а Дмитрий Андреевич, из молодшей ветви семьи, отправился на Ангару-реку к князю Соколу.

– Насколько я знаю, – прервал Глеба полковник, – Дмитрий Андреевич не впервой у нас и в прошлый раз убыл ни с чем, так?

– Так, – согласился приказчик. – Но сейгод дело совсем иное... – После чего Глеб перешел практически на шепот: – При чужих ушах мне невместно молвить то, что ты хочешь услышать.

Смирнов согласился с собеседником, и вскоре в непривычной тихой и пустой светлице осталось лишь трое – полковник настоял на присутствии Лопахина. Максимов, как показалось, малость расслабился, стал более раскован в движениях и словах.

– Князю сибирскому Вячеславу Андреевичу Соколу трон московский предложен будет, – торжествующе проговорил он, с удовольствием наблюдая, как у обоих ангарцев разом вытянулись лица.

– Коли светлый князь самодержец, правитель самовластный обширной державы, да кровь старой династии течет в его жилах, – продолжал Максимов, – то...

– Погоди-ка! – Смирнов не мог сдержать улыбку, которая, несмотря на все старания, расползалась на его лице. – Кто это решил предложить Соколу московский трон?! Строгановы?!

– Это очень могущественная семья, которая имеет великое уважение и...

– Как тебя зовут? – сказал вдруг Смирнов строгим тоном. – Ну?!

– Глеб Максимов... приказчик архангелогородской пристани, – напрягся собеседник.

В светлице стало так тихо, что будто бы стало слышно, как забилось сердце гостя.

– Лжа, – тихо сказал Лопахин. – Впервой и тот Строганов, на Ангаре, назвался приказчиком. Конспираторы, едрить их!

– Как твое имя? – повторил вопрос полковник. – Сказывай или уходи.

– Даниил Иванович... Строганов, – сохраняя каменное выражение лица, проговорил молодой человек.

– Рисковые вы люди, – с уважением сказал Смирнов. – Но я не верю ни единому твоему слову. Объясню: вам нужно наше оружие, станки и мастера, это мы знаем уже давно. Сокол вам не нужен... Не морщи лицо, Даниил. Не нужен он вам как государь. Как прикрытие для ваших дел Сокол пригоден. Кому выгодно, так сказать... Кто стоит над вами?

– Никого над нами нет, – произнес натужно Строганов.

– Лжа! – с готовностью воскликнул Евгений. – Обсуждали мы многое ночью, но ты нам спутал все карты, Даниил Иванович. Но после слов про трон...

– Вы же с Новгородчины, верно? – перебил Смирнов. – Да будь вся новгородская земля со всеми ее боярами за вас – Москвы вам не взять. Верно, в Москве кто-то над вами имеется, Даниил? Что скажешь?

Строганов тяжко задумался, даже зажмурил глаза. Вся прежде выстроенная им нить разговора была потеряна.

– Не могу я говорить о том, – с сожалением отвечал Строганов, причем Смирнов понял, что сожаление это искреннее. – Верно, есть на Москве сила, с коей мы заодно.

– Погоди теперь, Даниил Иванович, да скажи мне. – Полковник устало потер виски. – Ко мне зачем ты явился? Чем я тебе могу помочь? Я не князь, и без его на то дозволения я ничего не смогу сделать.

– Ведомо мне оное, – кивнул Строганов, первый раз позволив себе улыбнуться. – Не стану же я тебя на службу звать да измену в сердце златом отворять.

– Злата на то не хватит, – фыркнул Лопахин с негодованием.

На улице тем временем начинался дождь – с ворчавшего далекими громовыми раскатами неба стали падать первые тяжелые капли. Шлепались они и сквозь открытые оконные проемы. Вскоре зашумело вокруг – дождь усиливался, а кроме того, поднялся ветер, и сразу потянуло прохладой. Послышались выкрики да смех – люди старались укрыться от потоков воды, льющей с неба, под любым навесом или успеть забежать в дом или амбар.

В светлице ангарцам пришлось закрывать ставни и зажигать фонарь, висевший над столом. Вскоре ровный свет залил комнату, разом осветив ее. Евгений видел, как внимательно смотрел Даниил и на то, как он зажигал спичку, и на сам фонарь, называемый «Летучая мышь», – понравился он уральцу, без сомнения.

– Знатный ливень, и гроза будет, – заметил бывший морпех-новгородец.

– Это точно, – согласился Смирнов.

Строганов, уязвленный тем, что какой-то дождь занял внимание ангарцев, шумно встал с места и принялся прохаживаться у стола. Спустя минуту он резко остановился, вздохнул и с вызовом произнес:

– Полковник, не станешь же ты сидеть в Кореле долгие лета? Да и Сокол не станет же сию землицу под свою руку брать?

– Москва ведь отказалась от нее. Разве нет? – прищурился полковник, с интересом посматривая на молодого человека.

– Не Москва то сделала, а шайка боярская да пес Морозов! – выпалил Даниил.

– Значит, твой человек в Москве – Никита Романов? – широко улыбнувшись, проговорил Андрей. – Вот только зачем надо Соколу трон предлагать? Это проверка такая?

Строганов тут же сел на стул и с кислой ухмылкой еле слышно сказал:

– Умен ты, да ведомы тебе дела московские... Никита Иванович, как есть, проверку учинить решил. Что Сокол ответит? – вперился он взглядом в ангарца, нетерпеливо барабаня пальцами по столу.

– Да не волнуйся ты, – усмехнулся Смирнов. – Откажется он. Не нужон ему московский трон – у нас дел на Востоке по самое горло. Одолевают!

Строганов просветлел лицом:

– Дай-то Бог! Коли так, Никита Иванович доволен вельми будет.

– Ну вот, а то злата предлагать собрался... – заулыбался и Лопахин.

– А то и стану! – воскликнул Даниил. – Ежели Корела к нам отойдет, останешься на воеводстве? – Строганов уставился на полковника.

– Если Сокол позволит, – тут же нашелся Андрей.

После этого Даниил доверительным тоном рассказал ангарцам о планах уральских олигархов. Как оказалось, Никита Романов изрядно опасался предлагаемого Строгановыми в союзники «подымающего голову восточного великого князя Сибири», который мало того что уже проник на Русь цепочкою факторий, да получив в Москве свой двор, мало того что активно участвует в дележе Эстляндии, посылая на шведскую войну своих солдат для помощи королю Кристиану Датскому, так он же с легкостью берет шведские крепости в корельских землях и обосновывается там крепко. И ежели сейчас он не слушает приказов пса Морозова, да будет ли он слушать указы нового царя, коего Земский собор изберет? И ведь бают, что-де знак Сокола на нем, знак Рурика.