Текст книги "Исчезнувший"

Я поднапрягся, пытаясь уловить, есть опасность или нет. Даже воздух носом втянул. Но только ноздри холодом обжег. Опасность не ощущалась. В том числе со стороны ментов, пожарных и даже «скорой помощи». Курильщик был доступен.

Я двинулся к нему. Ян, приняв слегка влево, чтобы наша маленькая группа захвата не слишком бросалась в глаза – тоже.

Парнишка приближения супостатов не замечал. Ему было не до того – мороз, мандраж от только что пережитого, да еще, как я мог предположить, нешуточная борьба с собственным желудком после увиденного. Поэтому, когда я появился в поле его зрения, он очень удивился. Получается, узнал меня сразу. Резко отодвинулись на второй план и мороз, и нервное потряхивание организма. И желудок наружу проситься перестал. Короче, я – хорошее, даже универсальное лекарство. Женьшень ходячий. Надо будет подкинуть парням идею – пусть мне новую подпольную кличку дадут, а то старая от долгого использования потерлась и стала вся в дырочках.

– Здравствуй, родной, – как можно более ласково сказал я, опираясь о стену рукой. Аккурат рядом с его ухом. Настолько рядом, что курильщик даже вспотел – что на морозе было совсем непросто. Думал, я его ударить хочу. Ошибся. Пока не хотел. – Можешь начинать смеяться – это опять я.

– А чего мне смеяться? – осторожно спросил он.

– Ну, тогда начинай плакать. Это даже вернее будет.

– А чего мне плакать? – до парня явно что-то не доходило.

– Слышь ты, хуцпан, – я решил, что стоит вкратце обрисовать ситуацию. Может, тогда дело лучше пойдет. – Ты, вообще, меня помнишь? Я тут вчера с вашей охраной разговор имел. Заколебался иметь, натурально. И разговор тоже. А ты на меня в это время постукивать бегал. Верный андроповец? Скорость стука опережает скорость звука? Ну, вспомнил?

– Выс… Вспомнил, – проблеял он.

– Догадываешься, зачем я сюда прибыл сегодня?

– За мной? – у него стало лицо альпиниста, который сорвался со скалы и еще не понял, чем ему грозит такой пассаж, но уже реально осознавший, что внизу будет встречен совсем не хлебом-солью.

– А ты честолюбивый лягух, – похвалил я. – Наполеон тоже ростом не вышел, а сумел до Москвы дойти. Продолжай в том же духе, и тебе какой-нибудь Кутузов под каким-нибудь Тарутином яйца на ногу намотает. Только ты все равно ошибся. Ты мне нужен только как бесплатное приложение. К информации, которой ты, я так думаю, владеешь. И которую выложишь мне. Даже если и не владеешь. Потому что я постараюсь.

Курильщик постарался сползти спиной по стене, и сделал это так неожиданно, что я не успел его подхватить. Выручил Ян, подоспевший слева и по-простецки зарядивший парню в почку. Не сильно – так, чтобы до дошло, что так делать не следует. Чтобы дошло получше, Литовец пояснил на словах:

– Еще раз такой номер отколешь – я у тебя позвоночник через задницу вытащу.

– Парни, не буду! – пообещал он. – Только не бейте.

– Тебя как звать? – спросил Ян.

– Леня, – в его отупевших от страха глазах прямо-таки бушевала осторожность. Хотя, может, это были просто блики синих проблесковых маячков за нашими спинами.

– Понимаешь, Леня, бить мы тебя будем. И даже больно.

– Ногами в живот, – уточнил я.

– Если ты, конечно, не расскажешь нам все.

– Я скажу, – поторопился он.

– Конечно, скажешь, – я оскалил зубы в плотоядной ухмылке, постаравшись встать так, чтобы на них тоже упал отблеск одной из мигалок. Подозреваю, это у меня неплохо получилось, потому что Леня снова покрылся испариной. – Куда ты, на хрен, денешься с подводной лодки?

– Чего вы хотите?

– Золотая рыбка, мля! – удивился Ян. – Я хочу, чтобы моя баба всегда восемнадцатилетней оставалась. А то у нее уже титьки обвисли и жопа раздаваться начала.

– А я тупо хочу денег. Чтобы тупо не работать никогда. Слабо?

Леня выглядел кисло. Выполнить наши желания он не мог. Как, впрочем, не мог и многого другого. Например, превратить обезьяну в человека. Зря пальцы гнул. Поэтому мы нежно подхватили его под руки и повлекли прочь от места кровавых событий, внешне изображая лучших друзей, заходящихся в экстазе сочувствия.

Когда между нами и «Колизеем» оказалось вполне безопасное расстояние сотни в три метров, да еще и пара поворотов, мы решили, что можно остановиться.

– Что делать будем? – спросил Ян.

– Увезем его, – ответил я.

– Куда?

– Полагаю, в тундру.

Ответ был так себе, хоть и соответствовал вопросу. Но туловище, зажатое между нами, упрекать меня в плоскоте юмора не торопилось. Ему было плевать, куда его отвезут – в тундру он хотел не больше и не меньше, чем в любой другой ландшафт Земли. Если в этом путешествии сопровождать его будем мы с Яном. Без нас – другое дело. Но высказывать это пожелание вслух парень не стал – за отсутствием каких бы то ни было желаний вообще. Ну, да бог с ним. Главное – не собирался осложнять нам жизнь попытками сбежать или еще какими-нибудь несанкционированными телодвижениями.

– Что, совершим акт профессиональной измены и поймаем частника? – спросил Ян.

– А есть варианты?

Литовец пожал плечами, выражая свое согласие с тем, что задал не самый умный вопрос, и отправился ловить машину. Особо трудиться не пришлось – обошелся одним-единственным взмахом руки. Первое же авто вильнуло к нему, остановившись у самых ног.

– Куда? – спросил бомбила, проделав амбразуру в окошке.

Ян с недоумением обернулся ко мне. Этот вопрос мы не особо конкретизировали, а «в тундру» – понятие растяжимое. Настолько, что его можно было натянуть на весь наш заснеженный город. И Литовец слегка растерялся. Самое умное, что ему пришло в голову в этот момент – сказать «Вперед!».

Бомбила молча закрыл окошко и укатил в указанном направлении. Нас с собой он не взял – видимо, его «вперед» и наше находились в разных точках.

– Черт, Мишок, а куда это – «в тундру»? – спросил напарник, проводив удаляющиеся огни автомобиля взглядом, полным горького недоумения.

– Ну, куда-нибудь, Ян, – попытался объяснить я. – Туда, где много снега и мало людей. Олени не считаются.

– Сам голосуй! – Литовец зачем-то обиделся и отошел в сторону.

Я пожал плечами, передал ему Леню и выдвинулся на обочину. Взмах руки – и машина остановилась у моих ног. Не хуже, чем у напарника получилось. Частники так и норовили лишить нас профессиональной чести в этот вечер.

Очередной бомбила привычным уже жестом приспустил стекло и хриплым голосом полувыплюнул сакраментальное:

– Куда?

– Центральный парк знаешь? – я начал осторожно и издалека. Черт его разберет – может, этот тип еще более нервный, чем тот, что попался Яну.

– Конечно, знаю!

– Червонца хватит?

– Слушай, ты едешь или нет? – бомбила нахмурился. – Я не справочное бюро!

– Если хватит – поеду. Даже в оба конца.

– В смысле – на два червонца? – подсчитал он.

– В яблочко, – похвалил я. Ему бы в бухгалтерии калькулятором трудится, циферки разные складывать, а не по ночному городу талант в землю закатывать.

– Поехали, – бомбила неловким жестом просунул руку назад, открывая задвижку, и мы по очереди – сперва Ян, потом, после выразительного жеста подбородком и щипка за ляжку, Леня, а последним я – втиснулись на заднее сиденье. Дверь захлопнулась, путешествие началось.

Есть что-то нереальное в путешествиях по темному городу зимой. Я ощущал это каждый раз во время ночных смен. И каждый раз, когда с работой меня ничего не связывало, но приходилось выбираться из дому по другим делам. Тусклый свет фонарей не становился ярче от того, что их расставили часто-часто. Где-то, в недоступном моему пониманию огромном мире, свет поглощался, и на долю закутанных в шубы, спешащих поскорее укрыться в тепле горожан, доставались лишь жалкие крохи. И снег, который, по идее, должен был множить этот свет, отражая его, тоже лишь тускло мерцал, придавая окружающему нереальность сказки. Никогда, наверное, не скажу, что чувствую себя замечательно темной зимней ночью. Слишком она таинственна для меня. Ведь кто знает, что за сказочная тварь спряталась в этом загадочном полумраке? Может, леший, а может – домовой. А то и вовсе городовой. Тут еще и Леня, камбалой стиснутый между мной и Яном, и напрямую связанное с ним ощущение опасной игры, в которую я, в очередной раз, на свою голову ввязался. Все это, вместе взятое, давало ощущение какой-то потусторонности, если вы понимаете, о чем я. Не прикосновения к смерти, а именно параллельности происходящего охватывало в такие минуты. Словно ты лишь игрушка, фишка, пешка, которую сам же и передвигаешь по игральной доске в стремлении выиграть. Никакой опасности. Конь Е2-Е4, шах и мат (пардон, вырвалось). Именно игра, постоянное движение вперед (вбок, по диагонали), лишь бы не стоять на месте, чувствуете? И все же только игра…

Между тем бомбила, видимо, решил разбавить дорожную скуку доброй беседой. Он посмотрел на нас в зеркало и спросил:

– Видали, что с «Колизеем» стало?

– Нет, – быстро сказал я, пока Ян с прибалтийской обстоятельностью готовил ответ. – А что с ним стало?

– Взорвали к чертовой матери. Бомбу, наверное, кто-то кинул. Рвануло – будь здоров! Ни одного целого стекла. А вокруг – толпа ментов и пожарников. Я ехал – так с трудом через них продрался. «Скорые», наверное, тоже были, да разъехались. Вряд ли в таком взрыве без трупов обошлось. Как вы думаете?

– Если б знать, что за взрыв, можно было бы и подумать, – осторожно сказал Литовец, верно уловив генеральную линию партии – молчать о нашей осведомленности. Просто так, на всякий случай. – А гадать без толку.

– Мы-то сами не видели, а вот кореш наш там был, – поддержал я Литовца, и моя рука по-отечески ласково хлопнула по Лёниной голове, отчего та клацнула зубами. Впрочем, ни одной осмысленной искорки в глазах пленника так и не промелькнуло.

– И что он говорит? – бомбила был назойлив и неприятен, как банный лист, приставший, извините, к заднице.

– А он ничего не говорит. «Скорая» смотрела – вроде, говорилку взрывной волной оторвало. Он теперь только знаками изъясняется.

– Не повезло! – присвистнул водила, сдуру принявший мой треп за чистую монету.

– Еще как! – поддакнул я. – Вот если бы ему пиписку оторвало, было бы не так обидно. Детей, конечно, пальцем делать неудобственно, зато пожаловаться можно.

Услышав про пиписку, Леня крупно вздрогнул, и я решил взять сей факт на заметку. Не иначе, особо дорога она ему. При допросе с пристрастием такой аргумент будет мне куда как на руку.

А глупый, как пробка, бомбила с глубокомысленным видом изрек:

– Да. Хотя пиписька – это тоже не сахар.

А ведь я порол чушь и не скрывал этого. Наверное, из такой вот чуши целиком и полностью состояла его жизнь, и он свыкся с этим. Безнадега.

Глава 4

Парк культуры и отдыха был тих и пустынен. Вполне подходил под определение тундры, которое я выдал недавно Яну. В такое время года в такое время суток горожане не очень стремились сюда. И нам это было на руку.

Глупый пробка-шофер остановил машину у центрального входа. Ян, не особо зацикливаясь на таких понятиях, как вежливость и правила приличия, распахнул дверцу, выбрался сам и выволок Леню за шиворот. Это он, конечно, погорячился, потому что бомбила, считавший пленника нашим пострадавшим корешком, сделал круглые и удивленные глаза. Возможно, никогда не слышал о таком понятии, как шокотерапия, а экономические реформы Гайдара тупо проспал летаргическим сном. Мне пришлось выдумывать что-то на ходу, чтобы у бомбилы не возникло неправильных мыслей. Но, учитывая уровень развития нашего извозчика, я не стал особо напрягаться, сказав первое, что пришло в голову:

– Вишь, как его, бедного, покорежило. Совсем головой заплохел. Мало того, что говорить никогда не сможет, так еще и думать дня три – тоже. Доктора говорят – сильно ему мозг ушибло. Приходится вот так, за ручку.

– Вот не повезло парню, – вздохнул бомбила. – У него, наверное, семья, дети?

– Теперь уже можно считать, что нет, – я понурился. – Кому он такой нужен?

– Бедолага!

– Ничего, мы его не бросим. Иначе зачем друзья нужны? – Я вынул из кармана червонец и протянул ему. – Держи. Мы скоро вернемся. Дождешься – еще столько же нарисую.

– А за простой?

– За простой тебе жена в постели отомстит. Если не хочешь – можешь не ждать. Дело, в принципе, твое.

– Я подожду, – поразмыслив, решил он.

– Грамотно, – одобрил я. – То, что в руках, завсегда толще кажется.

И, подняв воротник, чтобы холодный градус не так настойчиво лез за шиворот, побежал за уже еле различимыми меж деревьев фигурами. Ночной полумрак, лишь слегка разбавленный огнями редких фонарей, да причудливые тени, отбрасываемые местной флорой, заставляли торопиться – не ровен час, растворятся Ян с Леней в морозном воздухе, ищи их потом. Разве что по следам. Но я ведь не индеец. Таксист я.

Все-таки мы с Литовцем неплохо сработались. В том смысле, что хватило полувнятного объяснения относительно конечной цели путешествия. Ян вел Леню в строго определенном направлении, очевидно, уже выбрав для себя наиболее тихое и безлюдное место. Никаких лишних наводящих вопросов. И я мог быть спокойным – место действительно будет тихим и безлюдным. Да и Ян, похоже, тоже не нервничал, точно зная, что рано или поздно я присоединюсь к мальчишнику. Казалось бы, немудрящая операция, а тоже требует командного мышления.

Мне оставалось лишь нагнать их. Что оказалось несложным – не смотря на строгость направления, которую пытался выдержать Литовец, Леня регулярно норовил начать двигаться зигзагами, изображая крайнюю степень невменяемости. Напарник время от времени корректировал его курс ощутимыми тычками, но это помогало слабо.

Поведение пленника мне не понравилось. Я прибавил ходу и, поравнявшись с ними, заглянул ему в лицо. И понял, что был прав в своих подозрениях – Леня приходил в себя. У него уже не дрожали губы и даже тупость в глазах подрассосалась. Это настораживало. А ну, как решит, что пришла пора дать деру? Нас, конечно, двое против него одного, и мы были свежее морально и крепче физически, но его страх и природный снег заметно равняли шансы.

Я попытался побыстрее определить уголок поукромнее, где можно будет составить разговор, не опасаясь, что какой-нибудь случайный прохожий заглянет туда на предмет отлить. Но парк действительно был пуст. Никто никуда не спешил по тропинкам заснеженных аллей. Даже придурки, которые по вечерам рвали шапки с прохожих, отсутствовали – потому что рвать было нечего и не с кого. Так что любой уголок в парке можно было считать укромным. И я, не мудрствуя лукаво, свернул в ближайшую боковую аллею, которая через десяток метров закончилась круглой площадкой с тремя скамейками и одним голым мальчиком из гранита. Дождался Литовца с нашим двуногим трофеем и, схватив трофей за отвороты тулупчика, прижал спиной к дереву.

– Вот мы и на месте, Леня. Ты знаешь, что это за место?

– Да, – устало, голосом системы «отстаньте от меня, чего вам всем нужно?», проговорил он. – Это парк культуры.

Точно – пришел в себя. Причем окончательно. Полчаса назад подобного тона не было и в помине. Если какой-то страх в нем еще и гнездился, то Леня умело рассовал его по самым дальним уголкам своей души. И даже, возможно, состряпал какой-то план действий на будущее. Нужно было срочно что-то предпринять, пока он не начал претворять этот план в жизнь.

– Нет, Леня. Ошибаешься. Это алтарь правды. Мы с Яном сюда каждый вечер кого-нибудь привозим. И в жертву приносим. Это у нас культ такой. Злая секта правдолюбов. Задаем вопрос, и если человек отвечает неправильно, то мы его сразу – чик, и все. Ты мне веришь?

Пленник посмотрел на меня, как на идиота. Конечно, он мне не верил. Он был вовсе не дурак, хотя с виду и на гения не тянул. Но явно умнее бомбилы, что нас сюда доставил. К тому же восстановил работоспособность соображалки. Так что верить в предложенную ахинею у него резону не было. Пришлось Яну спешить мне на выручку:

– Ты не смотри, что тут горы трупов нет. Мы их с собой забираем, чтобы нас милиция не вычислила.

– Да и не было никаких трупов, – признался я. – Мы только сегодня решили этот культ основать. Вот тебя увидели – и решили. Ты же не против быть нашим первенцем?

– Первенец – это когда родят, – поправил Ян.

– Ну и что? А у нас обратный процесс. Короче, Леня, постанова такова: мы сейчас будем задавать тебе вопросы, а ты на них отвечать. Если ответ правильный, мы ставим зарубку на дереве. Если нет – на тебе. Я понимаю, что тебя правила игры могут не устраивать. Но твое мнение никого не интересует. Ян, ты ножик приготовил?

– Ножик? – Литовец не сразу сообразил, о чем речь, но, будучи человеком неглупым, быстро догадался и кивнул с важным видом: – Конечно, приготовил. А что это за жертвоприношение без ножика?

– Тогда вопрос первый. Где Четыре Глаза?

– Какие четыре глаза? – Леню эта долгая прелюдия не только не напугала, но даже из колеи не выбила. Пупком клянусь – он продолжал мысленно мусолить грязные планы освобождения.

– Мишок, он наших кликух не знает, – сообразил Ян. – Для него четыре глаза – это Шива с циклопом водку пьют. Ты ему на пальцах объясни.

А я и без него уже понял, что аудитория нам нынче попалась не самая энциклопедически подкованная, и что ей – ну, то есть, натурально, ему – придется все разжевывать и в рот вкладывать. А потом под дых бить, чтобы проглатывалось без задержек. И еще я понял, что Лене нужно немедленно испортить настроение, а то как-то сильно он расслабился. Отпустил мысли на волю и думает о чем угодно, только не о том, чтобы честно и откровенно отвечать на вопросы. Поэтому я взял холодную мочку его уха и сдавил ее. Леня поморщился.

– Слушай на меня, ты, шлимазл. Ты, вообще, помнишь, кто я такой?

– Ну да! Я уже говорил! – взвизгнул он. Явные подвижки в нужном направлении.

– Замечательно. Теперь – очень внимательно, потому что нам нужна только правда. Очень правдивая взаправдашняя правда. Ты помнишь, что я был вчера не один?

– Да!

– Ян, ставь на дереве пару зарубок. Этот хуцпан на два вопроса правильно ответил. – Литовец пару раз чиркнул чем-то по дереву, и я продолжил. – Так вот. Гражданина, который был со мной, мы называем Четыре Глаза. Где он, падла?!

– Я не знаю! – Леня вытаращил глаза и стал похож на поросенка, переевшего забродивших отрубей.

– А если подумать?

– Я не знаю!

Ян резко взмахнул рукой, и, к моему удивлению, на щеке у пленника заалела полоса длиной сантиметров в пять. Сам пострадавший, кстати, удивился этому не меньше меня. Спорю – сейчас он почти готов был поверить в версию о злой секте правдолюбов, расчленяющей тех, кто говорит неправду. Настолько готов, что даже на визг от усердия перешел:

– Да не знаю я! Говорю же – не знаю!

Рука Литовца снова метнулась было к его рожице, но я перехватил ее.

– Ладно, Литовец. Я ему поверил. Он же всего лишь шестерка в клубе. Ему человеков похищать резону нету. Зато он может знать того, кто это сделал. Правда, Леня?

– Чего? – вздрогнул тот. Слез в его голосе еще не было, а вот сопли уже присутствовали.

– Понимаю. Головой отупел. Давай начнем сначала. Что там случилось вчера? Что за хипеш устроил наш дружбан?

Леня как-то сразу насупился, раздул щеки, мгновенно высох глазами и носом, и угрюмо проговорил:

– Да борзеть ваш очкарик начал…

Договорить я ему не дал. Вернее, даже не я, а моя рука, у которой, как оказалось, самоконтроля было даже меньше, чем у меня. Она распсиховалась и погрузилась в Лёнин живот аж по самое запястье. Тот согнулся, что-то булькнул, а я, чтобы хоть как-то оправдать невоздержанность конечности, объяснил:

– А вот так говорить не надо. Наш корешок хоть и без вести пропавший, но все еще горячо любимый нами человек. Так что называй его как мы – Четыре Глаза. А лучше вообще местоимениями обойдись.

Ян взял пленника за ворот и резко выпрямил. Тому было очень трудно стоять ровно, но он героически держался, потому что не хотел повторять в живот.

– Рассказывай, – спокойно предложил Литовец.

– Он… Он жену Ломанова кадрить начал, хозяина нашего, – в голосе Лени снова присутствовало. Если не паника или ужас, то страх – точно. – За жопу лапал, целоваться лез. Ему и объяснили, что так нельзя.

В этом был весь Четыре Глаза. После пары стопок водки его развозило, как нефтяное пятно по поверхности океана – пленкой толщиной до молекулы. Пришел в ресторан, накатил водки – и какая разница, кого кадрить? То ли приблудную шлюху у стойки, то ли законную супругу владельца заведения. Ну, приглянулась баба – чего не полапать? И не важно, что ее муж – весьма авторитетная в криминальных кругах личность, что до уровня ресторатора он поднялся только для того, чтобы братве было, где коротать долгие зимние вечера и ночи (типа, и сам не в накладе, и братва благодарна). Да и, опять же, бабки на законном основании отмыть можно.

– Подробности можно? – попросил я.

– А чего подробности? Отвели его в сторону, немного помяли. И отпустили с миром. А ты зря в разборки влез.

– С миром, говоришь, отпустили? Кабы с миром, то я и влезать не стал бы. И чтобы да – так ведь нет. Так что ты, мил человек, не говори мне, что я делаю зря, а что – не очень, – я задумчиво почесал левый сосок. Действие было не самое умное, потому что через зимнюю куртку результат почти не ощущался. Только я этого не заметил, пребывая в состоянии некоторой подвешенности – допрос пленника желаемых результатов не приносил и вообще пока не оправдывал вложенных в это предприятие усилий. Внезапно вспомнился недавний разговор в машине и реакция Лени на случайно оброненное словцо, и я решил испробовать крайние меры. И сказал: – Если ты такими претензиями в меня кидаться начнешь, то я и осерчать могу. Я человек неуравновешенный. А если осерчаю, то начну делать разные мерзкие пакости. Например, прибью чью-нибудь пипиську к дереву. Если хочешь, можешь с трех попыток отгадать, чья это будет пиписька.

Леню пробил холодный пот, но сказать он ничего не успел, потому что мое предложение внезапно очень возбудило Яна.

– Слушай, Мишок, а это идея! Только у нас молотка нет…

– У бомбилы точно есть, – отмахнулся я. – На крайняк, пассатижами приколотим. Или баллонником.

– Чего вам от меня надо?! – Лёнина психика не выдержала и попыталась впасть в истерику. Выходит, в машине я верно угадал – пиписька была дорога ему не просто как память. – Не прятал я вашего друга! Я вообще о нем больше ничего не знаю!

– А кто знает? – Литовец быстро поднес к его шее руку, которой недавно полоснул по лицу.

– Ленивый!

– А это что за зверь?!

– Саша Бивнев!

– Ты популярней! Кто такой этот Саша Бивнев?

– Длинной он! Он тот, с которым ты драться с первым стал!

– А у тебя хороший слог, – похвалил я. – Тебе поэтом работать, рифмы друг на дружку складывать. Глядишь, в люди выбьешься. Где после взрыва обитает Ленивый?

– Не знаю. Там такое началось, что я в туалете спрятался. Мне страшно стало.

– Хреново, – заметил я. – Смелее нужно быть, Леня. Бесстрашнее. Теперь, по твоей милости, нам самим придется Ленивого искать. Ладно, свободен. Письма не пиши и вообще не ищи нас. Ты нам как половой партнер не приглянулся.

Мы развернулись и, разгребая снежок ногами, побрели к выходу. Леня больше интереса не вызывал. Но для очистки совести Ян поинтересовался:

– А не слишком мы с ним жестоко? Может, просто чувак не в курсе событий.

– Может, и не в курсе, – я пожал плечами. – Если бы он вчера стучать на меня не бегал, я бы про него забыл совсем. А так не забыл. Потому что у меня на стукачей память хорошая.

– Саша Бивнев, – Литовец, полностью удовлетворенный моим ответом, легко переменил тему. – Интересно, где такие водятся?

– Не знаю. Ты мне лучше скажи, чем ты ему морду порезал. Только не говори, что ножиком. Ты же не кровожадный, Ян. Ты же вегетарианец.

– Сам ты вегетарианец. Я, между прочим, колбасу люблю. А по морде я его ключом поцарапал, – и он, вынув руку из кармана, продемонстрировал мне самый обычный ключ от врезного замка. – Все равно на морозе сразу не разберешь.

– Ключом – до крови? – не поверил я.

– А я его только недавно сделал. Он еще не притерся…А как мы Сашу Бивнева искать будем, Мишок?

– Откуда я знаю? Я тебе что – тетя Ванга, что ли?

– Давай тогда вернемся и этого придурка еще раз попытаем, – Ян резко остановился, и я врезался в него. Мне это не очень понравилось, и я подтолкнул коллегу в спину.

– Двигай-двигай. Нечего под ноги кидаться. Я не танк, а ты без гранаты. Все равно этот хуцпан ничего тебе не скажет. Сам видел – он сейчас не в себе. Да и вряд ли что знает – кроме того, что сказал. Слишком напуганный, чтобы скрывать что-то. Пипиську ему жалко, ха! Это для таких-то людей, как мы с тобой?!

– А делать-то что будем?

Серьезный вопрос. Я бы тоже не отказался узнать ответ на него. Да и никто другой, подозреваю – применительно к нынешней ситуации.

– Без понятия. Сашу Бивнева могли увезти медики. А могли – пожарные или менты. А еще могло взрывной волной накрыть, и его теперь гвоздиком от стены отколупывают.

– Все, ты победил! – Ян поднял руки, и я заткнулся. А чего зря кислород переводить? Ленивый. Он же Саша Бивнев – не иголка в стоге сена, найдется как-нибудь. Главное, что мы узнали имя. Теперь дело за малым – придумать, с чего начать поиски. Ну, а поскольку думать на ходу было холодно, я решил отложить это занятие на потом. Мне почему-то вообразилось, что сейчас лучше вернуться домой, согреть кофе, и за чашкой-другой, с чувством, толком и расстановкой, в тепле и покое, подумать на тему возможного местообитания Ленивого.

Глупый бомбила, честно дождавшийся нас, с ходу засунул нос не в свои дела – не успела машина отъехать от ворот, натурально:

– Ну, как он? Довели?

– Совсем он плохой, – брякнул я, чтобы отвязаться. – Три раза обмочился, пока вели. Штаны замерзли. Звенят.

– Да, холодно сегодня.

Потрясающий вывод. Он мне настолько понравился, что я отвалил нижнюю челюсть и совсем перестал думать. А зачем? все равно лучше, чем у бомбилы, не получится.

– Куда вас теперь везти?

– К «Колизею», – сказал Ян.

Я с интересом посмотрел на него. Явно что-то придумал. И, похоже, нечто более конструктивное, чем я. Он, конечно, прибалт и по жизни никуда не торопится, но порой в его литовской башке случаются озарения. Хотя по каким поводам – я даже не пытался отгадать. Безнадежное это занятие.

– Хотите на взрыв посмотреть? – бомбила сделал вид, что умнее меня и причины, двигавшие Яном, понял.

– Да, – сказал Ян, но в подробности вдаваться не стал. А я стал:

– Хоть будет, что детям рассказать. А то нарожаю, они вырастут, с вопросами приставать станут. А мне их порадовать нечем будет. Придется Пушкиным радовать.

– А чем тебе Пушкин не нравится? – Ян искоса посмотрел на меня.

– А чего хорошего, что я на нем вырос? Видишь, какой охламон получился.

– Не, все правильно, пацаны, – снова вклинился в нашу интеллектуальную беседу бомбила. – Посмотреть надо. Там зрелище – чистый стриптиз. Я тоже еще разок полюбуюсь.

– В каком смысле стриптиз? – не понял я. – Кругом титьки голые валяются?

– Не, – хохотнул он. – Титьки были, когда летом в Советском районе в женской бане котел рванул. Хорошо, не задело никого.

Дядька был назойлив и глуп, как комар. Все равно по башке дадут, но пожужжать надо. Потому что – смысл жизни.

Я не стал бить его по башке. Я бы с большим удовольствием запихал ему в рот нечто вроде кляпа, но под рукой ничего подходящего не было, а рвать на затычки куртку не хотелось.

Впрочем, мучения скоро закончились. Я протянул бомбиле, как и обещал, второй червонец и, пока он снова не начал нести какую-нибудь чушь в качестве благодарности, мы убежали от него.

«Скорых» у «Колизея» действительно уже не было. А вот три пожарные машины все так же плевались пеной в скелет разрушенного клуба. Зачем – не знаю, он, кажется, уже не горел и даже не тлел. Но больше всего здесь было милицейских машин – их экипажам в ближайшее время безделье не грозило.

Ян кивнул в сторону довольно большой группы, кучковавшейся у ментовского микроавтобуса, и скомандовал:

– Давай туда. Разделимся и поспрашиваем про Ленивого.

– Давай, – кивнул я. – Как амебки – разделимся и поспрашиваем.

Литовец махнул на меня рукой и ушел с умным видом. Которого, между прочим, мог и не принимать – мысль, до которой он додумался, была не самая гениальная. Я бы тоже такую придумал, если бы постарался.

Группа, на которую натравил меня Литовец, состояла человек из пятнадцати. Мерзли в ожидании своей участи, окруженные четырьмя ментами. Кто в верхней одежде, а кто и без оной – видимо, пожарные поспособствовали, залив гардеробную. Этим, облаченным в совсем не жаркие костюмчики, было хреново, но безжалостные менты никого не отпускали. У ментов была конкретная цель – отбуксировать всех свидетелей в отделение и провести дознание. А если кто-то при этом будет испытывать неудобства – это уже не есть проблемы ментов. Не фиг было становиться свидетелем подобных безобразий.

Впрочем, одетые не по-зимнему товарищи меня занимали мало. Потому что чисто инстинктивно я уже выбрал жертву. Которая тоже была одета не вполне по-зимнему. Но и не вполне наоборот – все-таки, норковое манто, пусть и длиной всего по задницу, наличествовало. И еще пара темных колгот. Что до остальных предметов туалета, то я затруднялся сказать что-либо о них. Ни намека на блузку под манто, ни даже видимости юбки снизу. На голове – копна ничем не прикрытых соломенно-желтых волос. Короче, секс-символ в натуральную величину.

Стояла с краю группы, сжимая в руках малюсенькую сумочку и, казалось, не замечала ни мороза, ни суеты вокруг. Проще говоря, не залюбоваться было невозможно. Я и залюбовался. Зажмурился и представил ее ноги на своих плечах. Картинка смотрелась. Правда, секс-символ даже в мечтах не пожелала расставаться с манто, но это ничего. Манто я готов был как-нибудь пережить.

Каким-то образом она почувствовала, какой похабщины я себе нафантазировал, обернулась и смерила меня взглядом принцессы, у которой сперли горошину. Причем, предполагалось, что это моя проделка. Стоять дальше в стороне было глупо. Я закурил и подошел к ней:

– Огоньку не найдется?

– Какого огоньку? – она удивленно посмотрела на тлеющий кончик моей сигареты.

– О, пардон, – извинился я. – С памятью проблемы. – Хотел соврать еще какую-нибудь глупость, но ничего не придумал и сразу перешел к делу. – А правду мне сказали, что Ленивому – хана?

– Кто сказал? – еще больше удивилась она. – Живой Сашка. Только на него пальма упала, руку сломала. В больницу увезли.

– Обманули, ненатуралы, – огорчился я. Она тоже вынула из сумочки сигарету, прикурила. Потом подозрительно осмотрела меня с ног до головы и, выдохнув дым мне в лицо, спросила:

– А ты кто такой?

– Я Мишка. Мишка Мешковский. Для друзей и близких – просто Мишок, – сказал я и ответно пустил струю дыма ей в лицо. А чего? Она первая начала.