Текст книги "Без царя в голове"

Королева минета

Если мне нравится какая-нибудь вещь, я в лепешку разобьюсь, а ее добуду. Видишь, куртка – сорок тысяч стоит. Я сосала пол-Москве и насосала на нее, я упертая. Больше всего я сосать люблю и лучше всех умею это делать. Менты меня так и зовут – «Лейла – королева минета». Тысяча и один минет, на улице или в машине. Я ведь со времен СССР проститутка, работала в гостинице «Интурист» на улице Горького – была дорогой валютной проституткой, с КГБ и операми тогда сотрудничала, делиться приходилось. Это тогда, сейчас с ментами, конечно.

Видел мента, когда подъезжал? Я ему тысячу дала. Менты эту точку держат, странно, что они вас не поприжали слегка. Номер спецполка МВД? Тогда понятно, почему только дернулись и отстали.

Вообще-то это бизнес сутера моего – Альберта, он из этих, ну, которым мужчины нравятся, друг Филиппа Киркорова, такой он, знаешь, красивый, двухметрового роста, это он дом построил и нам номера сдает. Нас там шестеро работает, все девки молодые, одна я жизнь уже повидала.

– Я не клофелиню, ты не думай. Это все девки наши, не без этого, конечно. Дуры! Двое недавно умерло – сердце не выдержало алкоголя с клофелином. Приезжали, разбирались с ними. Сейчас опять работают. А что делать? Деньги всем нужны. Вот, сапожки на мне английские, видишь? Двадцать тысяч стоят.

– Иди ко мне – давай я тебе отсосу. Досуха, до донышка.

– А ты хороший. Я с клиентами обычно не кончаю, а с тобой за час два раза кончила.

– Ты кто по знаку?

– Телец? Тогда понятно. С тельцами и козерогами я кончаю, больше ни с кем. Я сама скорпион. А вот с мужем своим не могу кончить. У него *** большой. Он туда-сюда. Больно даже. Терплю. А что делать – любовь. Люблю я его больше жизни. Хочешь, фотографию покажу? Ну что скажешь – красивый парень? Моложе меня. Я его кормлю хорошо, машину ему за три с половиной миллиона купила. Сейчас дороже буду покупать. Он в автосервисе у меня работает в Костроме. Я из Костромы сама. Там зарплаты маленькие, так что содержу его я. Дочка у нас, скоро в школу пойдет. Семья у нас замечательная.

– Вообще-то я на адрес не езжу – у себя принимаю.

– Нравится, как я сосу? Зубы себе буду вставлять, деньги уже отложила, пять тысяч баксов, должно хватить. Ты не думай, с нашими девками у тебя жить не получится. Я бы тебя познакомила, ты приезжай к нам, но они – молодые, дуры – они тебя ценить не будут. А я увидела тебя – сразу подумала, что с ним поеду – он хороший. Ты военный бывший, да? Я сразу поняла. На пенсии? Я замужем, а так бы, наверное, жила бы с тобой. Тебе женщина постарше нужна. Ты видный, интересный мужчина, с женщинами умеешь обращаться, с тобой любая пойдет, только помани. Найди себе бабу, и у тебя все будет в порядке. Готовить тебе будет. И деньги такие на шлюх тратить не придется. Придешь, а у тебя всё дома. Ты почему «Чинзано» не пьешь? Я не клофелиню, ты не думай. Я не такая, зачем мне это?

– Спасибо тебе, что выслушал меня, ты в гости приезжай, знаешь, где я стою, девкам подгоняю клиентов. День рождения у меня 26 октября, ты приезжай, покупать ничего не надо, Лейлу спроси, и у тебя все будет.

– Спасибо, удачи тебе и обязательно женщину себе найди. А остальное у тебя и так в порядке.

– Пока.

Московская тетрадь

19 декабря 1999 года

Нормальные психи

Советский псих – самый нормальный псих в мире.

Фазиль Искандер

Мой сосед по палате Денис Ставрогин, торчок с тридцатилетнем стажем, при свете ночника, водрузив на нос очки в пластмассовой оправе, читает новый фантастический роман Юлии Латыниной «Сто полей».

– Сергей, я не всегда могу понять логику, которой следуют герои в этой книге. Описано далеко не идеальное государство – феодализм, наверное, раннее Средневековье, явный отсыл к книге Стругацких «Трудно быть богом», но если у них все ясно и выбор почти примитивен, то Латынина каким-то странным образом постоянно ставит меня в тупик. Скажем, описывает конфликт между двумя героями: премьер-министром, взяточником и казнокрадом, хитрым царедворцем, безжалостным и циничным политиком, не имеющим и капли искренней веры, но тонко играющим на религиозном невежестве аборигенов этой планеты, и молодым, яростным, наивным идеалистом, князем Кессур Белый Кречет – стремящимся к справедливости, честности, общему благу, выступающим против коррупции. Разумеется, в этом конфликте я оказываюсь на стороне молодости и честности против коварства, византизма и непотии. И оказываюсь неправ, поскольку Латынина, вскрывая механизм функционирования государства, ясно дает нам понять, что для блага государства и процветания всех его слоев позиция, идеология и манера ведения дел премьер-министра гораздо полезнее, чем разрушительные порывы князя Белый Кречет, который сеет вокруг себя смуту и раздор, мятежи и разорение, войну и обнищание – и все это из самых благих побуждений. Получается, что взяточничество и непотизм хороши для процветания государства.

– Попробую тебе ответить. Латынина, как автор, тем отличается от братьев Стругацких, что она жесткий консервативный либерал. Стругацкие – прекраснодушные шестидесятники, идеалисты и романтики, описывающие, уж не знаю, искренне или нет, устройство идеального коммунистического общества будущего в схожем романе «Обитаемый остров». У Стругацких и Латыниной согласия быть не может. Но как художники они интуитивно приходят к выводу, что идеализм и прекраснодушие, бескорыстное желание всеобщего блага приводят к разорению, гражданским войнам, уничтожению целых классов и народов. Вся история двадцатого века об этом свидетельствует – Ленин, Гитлер, Пол Пот – все они были идеалистами и романтиками, высокообразованными людьми, а Че Гевара – принято говорить, что история не знает сослагательного наклонения, но я убежден – приди он к власти в Боливии или Колумбии – и там были бы сотни безымянных братских могил. Латынина же наверняка исходит из либерального представления о справедливом устройстве общества.

Джон Ролз, современный либеральный философ, с трудами которого она наверняка знакома, писал в своей книге «Теория справедливости»: «Справедливость – это набор правил или принципов общественного устройства, с которыми согласны разные люди при условии, что никто из них не знает, какую позицию займет в обществе». Поскольку у Латыниной, как мне представляется, описанное феодальное общество во многом имеет черты современной России, ясно, что она подсказывает нам, что свобода при таком общественном устройстве невозможна. И никакие идеалисты – читай, левая оппозиция, – государство к благосостоянию и процветанию привести не могут. Перемены необходимы, но осуществлять их должна власть. В книге Премьер-министр-коррупционер медленно и верно перестраивает промышленность, совершенствует финансовую систему, оберегает и пестует нарождающийся средний класс. Кстати, первое правило Джона Ролза: «В стране, где можно обменять свободу на благосостояние, справедливость невозможна».

Денис Ставрогин благодушно кивает и, подытоживая дискуссию, замечает:

– Тем не менее «подлец тот, кто не был анархистом и леваком в юности, и дурак, кто не стал консерватором и буржуа в зрелости».

13 июля 2009 года

Село Троицкое

Психбольница №5

Курочка

– Знаешь, – сказал он, – где живет наша душа?

– Нет, Ламме.

– В нашем животе: это она неустанно опустошает его, чтобы обновлять в нашем теле жизненную силу. Кто лучший спутник нашей жизни? Хорошая еда, особенно если она полита добрым маасским вином.

– Да, – сказал Уленшпигель, – колбаса – приятное общество для одинокой души.

Шарль де Костер, «Легенда об Уленшпигеле»

Их пятеро.

Это основные игроки в суповое регби, как я называю возню перед обедом. Столовая внизу, в подвальном этаже, после того, как накроют столы, разольют суп и разложат второе (делает это персонал и пара-тройка больных из «активистов», которые за это получают привилегию в виде тройной порции печенки, например), следует команда: «На обед!», и все отделение, как предполагается, чинно должно спускаться по довольно крутой и скользкой лестнице вниз, не толкаясь и не мешая друг другу, и, заняв свои места, неторопливо, тщательно пережевывая, поглощать пищу.

На деле все происходит веселее намного. Например, по вторникам на обед – кусочек вареной курицы. Это может быть грудка, ножка, гузка или крылышко. Неравноценные вещи, безусловно.

Больных еще с утра охватывает волнение. За час-полтора до обеда те, кто озабочен получением кусочка курицы побольше, уже начинают потихоньку подбираться к дверям, ведущим на лестницу. Один, взяв журнал «Вокруг Света», усаживается за стол, который установлен у дверей, и делает вид, что внимательно читает статью о человеческих жертвоприношениях у ацтеков, другой, заложив руки за спину и качаясь на носках, задумчиво смотрит в окно на зимний дворик, хотя смотреть решительно не на что – два голых куста бузины и метровый сугроб рядом – это все, что видно. Но он терпеливо созерцает этот вид на протяжении часа, время от времени фальшиво посвистывая сквозь сжатые от напряженного ожидания зубы, и сглатывает слюну. Мой простодушный приятель по кличке Поп (он собирается пойти в монастырь по выходе, как многие здесь) плюет с высокой колокольни на все эти ухищрения, широко улыбаясь, он своим массивным телом наваливается на двери и, когда его спрашивают, какого черта он мешается в проходе, без тени сомнения заявляет:

– Как что я делаю, место занимаю, сегодня курочка!

Конкуренцию в суповом регби ему составляют еще трое (помимо читателя «Вокруг Света» и созерцателя голых кустов за окном). Один – самый длинный и, пожалуй, самый глупый, совсем еще мальчишка, находящийся здесь за банку коктейля, украденную в «Седьмом континенте» уже четыре года, пытается плечом оттереть Попа от дверей. Завязывается занимательный диалог:

– Ты что делаешь? – вопрошает с негодованием Поп.

– Ничего, – отвечает Дылда.

– Как ничего, ты что, не видишь – это место занято, я тут уже час стою.

– Ну и стой, кто тебе мешает – резонно отвечает Дылда, не прекращая попыток оттереть Попа от двери.

– Ты мне мешаешь! – уже сердито отвечает Поп и довольно чувствительно лягает Дылду в голень.

– Ой, – вопит Дылда, – ты чего дерешься?

– Да не дерусь я, – делает невинное лицо Поп, что весьма затруднительно, так как у него рожа разбойника с большой дороги.

– Вмажь ему, Дылда! – встревает пятый и всегда самый удачливый игрок Тимур и продолжает:

– Пропустите женщину с ребенком, – нагло протиснувшись между Попом и Дылдой, он открывает дверь и выходит на площадку лестницы. Поп и Дылда, переглянувшись, отчаянно работают локтями, пытаясь протиснуться в дверь за ним, но мешают друг другу.

Из отворенной створки двери доносятся ароматы обеда. Отчетливо чувствуется запах вареной курицы. У двери собирается половина отделения. Суповое регби в самом разгаре. Наконец следует команда: «Проходим на обед!», и вся эта масса взрослых мужиков, перепрыгивая две или даже три ступеньки разом, с риском свернуть шею, несется с воплями и улюлюканьем вниз к вожделенной «курочке». За столами тут и там возникают перепалки – это двое больных схватили одну тарелку с наиболее выгодным кусочком курицы и теперь выясняют, кто на этот кусочек больше прав имеет.

Я прохожу мимо столика, за которым счастливый Поп держит за косточку ножку и свирепо огладывает ее. Он счастлив. Я за него рад.

14 февраля 2010 года

Село Троицкое

Психбольница №5

Иван Помидоров

Поем и кричим, поем и кричим

Пьяные прелестью той истины,

Что Правительство земного шара

Уже существует.

Оно – Мы.

Велимир Хлебников

Иван «скримит» в туалете. Скримить – это громко хрипеть особым родом. Он еще совсем молод – этот странный парень, дома он был метал-эмо, но здесь его остригли наголо, и он скорее похож на скинхеда с окраины Москвы. Для эмо увлечение скрим-металом вещь очень редкая. Иван тут оказался за то, что они с подружкой взорвали туалет в ресторане. Ему 19, подружке 17. Она на зоне. Он тут. У него хобби изготавливать взрывчатку из подручных материалов.

– Пластид? Это элементарно делается. Берешь обычное удобрение в магазине, нитрат аммония. Вещество это продается под разными названиями, смешиваешь с соляркой, и у тебя – аналог армейского пластида. Детонирует от обычного капсюля для охотничьего патрона, – с горящими глазами вещает Иван, но его мало кто слушает, и он опять утыкается во флэш-плеер, на котором записаны его любимые клипы скрим-метал групп.

На прогулке Ивана опять прорывает, он зажимает в углу дворика безобидного олигофрена и рассказывает ему:

– В аптеке, обычно, можно купить компоненты для нескольких видов взрывчатки. Покупаешь, например, гидроперит, это средство для обесцвечивания волос, – почти кричит Ваня.

Олигофрен пытается незаметно улизнуть.

– Плюс уротропин, это для дезинфекции мочеполовой системы, он же «сухой спирт» – твердое горючее, в любом магазине для туристов можно купить. Растолочь мелко по отдельности в воде и соединить, выпадут кристаллы. Их тщательно профильтровать, и готово! У тебя, – тыкает он острым пальцем в грудь вздрогнувшего олигофрена, – получился классная взрывчатка, у нее бризантность, то есть свойство дробить твердое вещество – одна целая, семь десятых тротила.

Олигофрен вырывается наконец и убегает.

– Дебил какой, – сплевывает Иван и опять утыкается в «экранку».

Вскоре на весь дворик слышатся крики, которые, наверное, мог бы издавать здоровенный котяра, которому ножовкой, без наркоза отпиливают яйца. Это скримит Ваня.

28 июня 2010 года

Село Троицкое

Психбольница №5

Мой Вергилий

Суровый Дант

не презирал минет

Минет не минет

Минет не минет

Ми-да Ми-нет

Да-да Да-нет

Константин Кедров-Челищев

– Я тебя научу, что говорить на комиссии, чтобы выписали, у меня самого это тридцать девятая комиссия, – с оптимизмом заявляет мой сосед по палате Георгий, он в ПБ-5 уже девятнадцать лет.

Я только две недели как из Бутырки приехал и всему еще удивляюсь: чистому белью, еде, которая после тюремной кажется необыкновенно вкусной и обильной, яркому свету в палатах, присутствию женщин, зеленой траве и деревьям в прогулочном дворике, обилию книг и газет в отделении, мне здесь очень нравится, а главное – «срок пошел», то есть с момента моего прибытия, как я, наивный думаю, начался отчет тому времени, которое я проведу на принудительном лечении.

– Выйду отсюда, сразу женюсь, продолжает Георгий. А ты женат? Зря, зря! Жениться непременно нужно. Один человек это неполное существо, полное – когда двое.

Жора принимает участие в моей судьбе – он принес и подарил мне новый конверт, раздобыл ручку и бумагу.

– Ты что задумался? – тормошит меня Жора.

– Не грусти, все будет хорошо. Вот, послушай, что я придумал.

Его смуглое личико цыгана – Георгию около сорока лет, но выглядит он намного моложе – сморщилось, а черные маслянистые глаза приобрели мечтательное выражение:

– Я познакомлюсь с совсем еще молоденькой девушкой, лет восемнадцати-двадцати. Долго буду за ней ухаживать, дарить цветы, угощать мороженым, в кино водить. Наконец, наступит день свадьбы. Я надену костюм – тройку с золотыми запонками, она – белоснежное платье с фатой. У нас будет черный лимузин – «чайка». Моя невеста будет самой красивой в ЗАГСе, и вот мы поедем после заключения брака в город кататься, я велю остановить машину возле помойки, выйду и выведу невесту, подведу к баку, раскрою его, достану помои всякие и скажу ей: «Жри, блин, сука, жри, мразота, жри!»

Лицо Жоры начинает дергаться. Для меня это настолько неожиданно, что я вздрагиваю.

– Жора, а за что ты здесь? – спрашиваю.

– Я маму убил, девятнадцать лет мне было, – отвечает Жора, все еще погруженный в свои мечты.

– Потом голову ей отрезал и поджарил щеки, пирожков наделал. Положил голову и пирожки в целлофановый пакет и понес в метро, народ угощать. Но есть никто не стал, шарахались только, – продолжает Жора.

– А у твоей девушки подружка есть? Познакомишь меня! Мне кажется, на следующей комиссии меня выпишут. Я тебя научу, как на ней себя вести. Во-первых, не начинай свой ответ с Адама и Евы, то есть слишком обстоятельно рассказывать не надо. Отвечай прямо, четко, ясно, по возможности коротко. Не употребляй слова «честно говоря», «если быть откровенным» и другие подобные им выражения. Доктора могут счесть, что ты неискренен. Следи за своей позой. Нельзя быть слишком раскованным – класть ногу на ногу или слишком зажатым – скрещивать руки на груди. Эта поза закрытости, она говорит о том, что человек находится в обороне, не говорит то, что думает.

– Жора, в процедурную, на укол – кричат в отделении.

– Эй, животное, тебя зовут! – это уже больные стараются.

Жора, уходя, говорит:

– Держись меня, и скоро отсюда выберемся.

14 июля 2005 года

Село Троицкое

Психбольница №5

Терминатор

Терпимей будьте, братья люди, к нам,

Что раньше вас прошли земным путем.

Коль явите вы жалость к мертвецам,

В свой срок и вам Господь воздаст добром.

Вот мы висим на рели вшестером,

Плоть отпадает от костей кусками

Кружится воронье над головами,

И нас по праву судите вы строго,

Но, не смущаясь нашими делами,

О милосердье к нам молите Бога.

Франсуа Вийон

– У меня всегда водились деньги, жил я очень хорошо. Мог себе позволить купить курицу-гриль и бутылку водки «Золотые купола», от курицы съедал только ножки и бутылку не допивал, оставлял половину на улице и шел дальше, – рассказывает больной по прозвищу Терминатор.

Он весь в разнообразных наколках, но они не уголовного характера, а скажем так: религиозно-философского. Три шестерки, корявенько по-английски Welcom Too Hell, Kill, изображение Сатаны, точнее, известная картинка с Бафометом – рогатым и с козлиными ногами, вписанным в пентаграмму, Терминатор – убежденный сатанист. Он словоохотлив и откровенен.

Терминатор здесь за убийство четырех человек. Дома у него был притон – он водил к себе бомжей и пьянствовал вместе с ними, они подворовывали, как ему казалось. И он время от времени их за это «наказывал»: предварительно избив, душил или забивал до смерти.

Физически он очень силен. Ему нравился момент, когда избитый человек – а человек надеется выжить до последнего, это вам любой киллер скажет – когда жертва понимает, что надежды нет и сейчас умрет, ее глаза начинают выражать смирение, покорность своей судьбе, она становится спокойной, взор обращается внутрь. В это мгновение он, как рассказывает, испытывал сладострастное чувство, и лучше этого момента он ничего не знает.

Диагноз у него странный – он не шизофреник, нет у него и биполярного аффективного расстройства, что-то связанное с абстрактными построениями, если я правильно запомнил.

Часто он предается мечтам – воображает себя Терминатором из фильмов со Шварценеггером – всесильной безжалостной машиной, предназначенной для разрушений и убийств. Он представляет себе, как идет по улицам Москвы и убивает всех подряд – мужчин, женщин, детей, полицейских, толпы людей разбегаются в ужасе. Он неуязвим для пуль и снарядов. Под ударами его кулаков разбиваются витрины магазинов, падают дома – он, гора мускулов, наполовину машина, идет непобедимый, его цель – разрушение и смерть. Все это под музыку немецкой металлической группы «Раммштайн» – он очень любит ее слушать.

Он уже все продумал, когда он выйдет, то станет наемным убийцей. За небольшие деньги, переодеваясь, меняя парики и накладные усы, он будет убивать тех, кого отказываются, как он слышал, убивать профессиональные киллеры – целые семьи, женщин и детей. Он считает, что если поставить дело на поток, то оно будет очень выгодным, даже если брать небольшие деньги.

Он убежден, что с его способностью к перевоплощению (он об этом часто говорит, и я не вполне понимаю, о чем идет речь) сможет незаметно подходить и уходить с места предполагаемого убийства. Предел его мечтаний – место штатного киллера одной из преступных группировок. «Надежный кусок хлеба», как он выражается.

Он очень любит поесть, курит после еды с блаженным выражением лица, сыто жмурясь и энергично выдыхая дым через нос. Движения его немного порывисты, говорит он, четко формулируя свои мысли и ясно выражая чувства и ощущения. Скольких человек он убил на самом деле, никто не знает. Да и не интересен он никому, у всех своих ежедневных забот хватает.

27 марта 2006 года

Село Троицкое

Психбольница №5

Маньяки среди нас

Все преступления в мире

совершаются из-за женщин.

Все.

Владимир Жириновский, доктор философских наук

Кирилл раздражал своей аккуратностью и чистоплотностью. Удивительно, но это так. В дурдоме не редкость наблюдать, а что много хуже – соседствовать с человеком, который не приучен к элементарной гигиене или в силу разных причин опустился уже тут, не умывается, не чистит зубы, не стирает белье и носки месяцами, не подтирает задницу после туалета. Таких, как и в тюрьме, именуют чертями и за людей не считают.

Кирилл – юноша, почти мальчик, белокурый, с большими светлыми глазами прозрачно-голубого оттенка, золотистым пушком на округлых щеках, то и дело окрашивающихся румянцем, чувственными полными губами, хрупкого телосложения. Большую часть времени он посвящает уходу за своим телом. Лицо он умывает только мылом с кремом «Дав», затем протирает кожу ватным тампоном, смоченным французским лосьоном для очистки и сужения пор. Кожу вокруг глаз он смягчает особым составом для придания тонуса и устранения мешков под глазами, затем накладывает увлажняющий крем, легкими касаниями подушечек пальцев втирая его. И при этом он беспрерывно говорит.

– Сижу за херню седьмой год уже. Не было никакого изнасилования, все по согласию было. Она сама, сучка, трахаться хотела, это точно. Проститутка самая натуральная, все они такие. Только о траханье и думают. Трахал я ее, трахал, а потом, говорю: «Соси, сучка». Она в рот взяла, да и укусила меня за член. Да кто бы стерпел на моем месте – я ей ногой с разворота в челюсть – хрясь, с другой – в голову, ну и давай ее месить. Мне же больно – кошмар, потом синяк почти месяц на члене сходил. Месил я ее, месил, все ребра переломал, она уже лежит – не стонет даже, а так похрипывает, пузыри кровавые пускает изо рта. Я бутылку разбил и розочку ей в зад воткнул. Херню в деле написали, что я ей влагалище разворотил, и она от кровопотери умерла. Все было, как я рассказал, – она сама виновата и получила, что заслужила, скотина.

Покончив с лицом, Кирилл достает из косметички английский скраб для кожи ступней из измельченных абрикосовых косточек и, нанося его, жалуется:

– В тюрьме меня не так поняли и опустили. Да и когда сюда приехал, мне объяснили в режимном отделении, что если в тюрьме опустили, то теперь я должен у всех члены сосать. Я поверил, а теперь я знаю, что это не так. Обманули меня. Придурок один, – тяжело вздыхает Кирилл от сознания тяжкой несправедливости, по отношению к нему допущенной, и заканчивает, – а что малолетка она, так они сейчас такие кобылы, что хрен поймешь, четырнадцать ей или двадцать. Размалеванная, в мини. Ну, вот посуди сам, если мини надела, значит ведь трахаться хочет, так я думаю, верно? – Кирилл вытирает домашним пушистым полотенцем с изображением Дональда Дака ноги и уходит стирать носки и нижнее белье. Он делает это каждый день. От него всегда хорошо пахнет сложной смесью дорогих парфюмов. Относятся к нему терпимо, поскольку он аккуратный и добросовестный уборщик.

В больнице санитары сами полы не моют. Часть отделения – туалет, ванную, курилку и коридор – убирают постоянные уборщики из числа больных за дополнительную еду, чай и сигареты. Часть – палаты и столовую – убирают все по очереди. Кто не хочет или не может этого делать, нанимают уборщика. Хорошего уборщика ценят и больные, и персонал. В Институте им. Сербского меня подобные истории еще удивляли. Был там один невзрачный мужичок средних лет со всклоченной бороденкой, который мыл полы с утра и до вечера, за что нянечки подкармливали его остатками еды – котлетами, печенкой и картошкой. Как-то, разговорившись с одной из них, я спросил:

– А этот за что сидит?

– Ты разве его не узнаешь? Про него целая передача была по ТВ, и не одна. Помнишь историю про семейку – мать с сыном, к которым попали две пятнадцатилетние девочки?

Я вспомнил телеинтервью с девочкой, которую вытащили из этого дома еще живой с ножевым ранением в живот. Через день она умерла, но успела рассказать, как насиловал этот мужичок ее и подругу, как на ее глазах подругу убили и, расчленив, варили из ее плоти суп и жарили мясо, как заставляли это есть. Рассказывала спокойно, как о чем-то, случившемся не с ней. Помню кадры оперативной съемки: ведра, из которых извлекали части грудной клетки, оставленные «про запас», холодильник, битком набитый человеческим мясом. Не нашел я ничего лучше, как спросить санитарку:

– Ну и что вы о нем думаете?

– Как что – хорошо полы моет, очень старательный, все чистенько, молодец, – одобрила мужичка она и, запахнув халат поплотнее, отправилась по своим делам.

К жестокости привыкаешь, тут это часть жизни. Был тут один больной, он уже выписался, который убил своего отчима, изощренно над ним издевавшегося. Парень настолько его ненавидел, что в течение месяца или двух ходил к яме, в которой прикопал его, и наслаждался, созерцая стадии разложения тела.

Таких историй хватает, и со временем понимаешь, часто, чтобы нормально с человеком общаться, лучше и не знать вовсе, за что он сидит. Ходит мимо тебя спокойный человек, здоровается с тобой, может, даже улыбается. Говорите вы о политике, спорте, погоде, ну и славненько. Своих забот хватает, нечего в чужих несчастьях копаться – душевного здоровья и хорошего настроения это не прибавляет.

Надо понимать, отличие от большого мира тут только в том, что ты знаешь, что сделал твой сосед. Сколько таких живет с вами в одном доме или едет рядом в метро?

16 марта 2011 года

Село Троицкое

Психбольница №5