Текст книги "Мятежники Звёздного острова"

– Боюсь, сударь, что коррехидор скоро назначит награду за мою голову, – отозвался дон Карлос. – Быть может, и к лучшему, что время сейчас неспокойное.

– И все же могу ли я узнать ваши имена? – полюбопытствовал хозяин. – Я не служу коррехидору, но вам кое-чем обязан.

Друзья назвались.

– Глаза не обманули меня, – кивнул незнакомец. – Я сразу разглядел в вас дворянина, дон Карлос. На махос вы и ваш спутник не похожи.

– Увы, не все в этом городе могут похвалиться подобной проницательностью, – покачал головой кабальеро. – Даже те, кому следовало бы.

– О, сеньор! – Хозяин улыбнулся в кудрявую седую бороду. – Я глубоко убежден, что этим даром обладает каждый не обделенный глазами и умом человек. Просто не каждый использует его. Глаза всегда опережают мысли, они первыми схватывают то, что творится вокруг. Достаточно слегка задержать взгляд, чтобы ум успел угнаться за глазами. Однако я держу вас за порогом! Прошу вас в дом, господа! Вы окажете честь моему семейству, разделив с нами пищу.

Друзья охотно приняли приглашение – притихшее от всего пережитого чувство голода наконец напомнило о себе. Но прежде они выволокли за калитку, подальше от дома, трупы разбойников – оставлять их во дворе было ни к чему.

– Прежде тела пригодились бы мне для науки, – проворчал хозяин. – Преступников все равно не хоронят по-христиански. Но не сейчас, нет… Что за времена, ученому человеку стало не до изысканий! Я Хосе Морено, лекарь, – объяснил он. И тут же уловил настороженные взгляды своих новых знакомых, но лишь задумчиво покачал головой: – Я вас понимаю. Мои собратья по ремеслу нередко отнимают работу у самой смерти, отправляя больного в лучший мир. Хочу сказать вам, сеньоры, что вы совершенно точно прибыли издалека и в этом городе недавно. Будь вы местными жителями, вы бы знали, что Хосе Морено не из тех мошенников, что сыплют латынью и режут больного наобум! И все же хочу пожелать вам, дон Карлос, и вам, сеньор Вальехо, чтобы вам никогда не требовались услуги лекаря – даже мои.

В доме Морено не было ни единого человека, кто смог бы дать отпор разбойникам: только жена, две совсем юные дочери, девушка-служанка – та самая, что сумела вырваться наружу и привести подмогу. В придачу мальчишка – помощник лекаря и священник из ближайшей церкви – падре Бенедикт, высокий худой старик с обширной лысиной, орлиным носом и колючими глазами. Строгие черты лица падре смягчала добрая, чуть усталая улыбка. Морено как раз занимался его больным коленом, когда в дом ворвались махос.

– И эти свиньи посмели напасть на тебя в присутствии священника? – удивился дон Карлос.

– Не на меня. Скорее на мое богатство. – Морено кивнул на женщин. – Этим негодяям не указ ни святой отец, ни даже Отец Небесный. – Лекарь истово перекрестился. – Вдобавок марранов[4]4
  Марраны – в средневековой Испании евреи, принявшие христианство, нередко по принуждению. Многие марраны продолжали втайне исповедовать иудаизм.


[Закрыть] погромщики не считают единоверцами! Страшно подумать, что учинили бы здесь молодчики Эль Перро, не окажись поблизости вас.

Гостей усадили за стол, принесли еду и вино. Мысль о том, что опасность позади, а в доме остановились два воина, быстро успокоила хозяев.

– Да, семья – мое истинное богатство, – повторил лекарь. – А о прочем здесь и мечтать не стоит.

– Отчего же? – не понял Вальехо. Неграмотный солдат полагал, что любой образованный человек непременно получает высокое жалование – не меньше командира терции.

– Видите ли, мой друг, – хозяин без слов понял мысли Пабло, – чтобы кормиться каким-либо ремеслом или искусством, нужен не только тот, кто им владеет. Нужны и те, для кого старается мастер, нужны люди, готовые оплатить его труд. Так, лекарь не может жить без больных. От них в Эль Мадеро отбоя нет, но большая часть жителей – торговцев ли, ремесленников или окрестных земледельцев – последние пятнадцать лет стремительно разоряются. Дворяне здесь – редкие гости, все больше случайные, а богатые купцы хоть и держат в городе дома и лавки, но сами не живут – предпочитают Восточный или Срединный уделы.

– Но почему ты не уедешь хотя бы в Восточный удел? – удивился дон Карлос.

– Собирался, честное слово, собирался! – закивал Морено. – Но позже подумал – зачем? Ну кому там нужен пожилой бакалавр медицины? Поверьте, сеньор, в других уделах довольно своих лекарей. Я уроженец Эль Мадеро, я вернулся сюда, закончив обучение в столичном университете. Город знавал лучшие времена, и я вместе с ним. Но и сейчас мое место здесь. Я не откажу в помощи никому – это не только ремесло, но и долг лекаря. И люди не дадут мне умереть с голоду… а король не даст разбогатеть, – вполголоса закончил он.

– Здесь это хорошо заметно, господа, – вступил падре Бенедикт. – Стоит кому-нибудь приподнять голову над постоянной нуждой, как люди короля или алькальда поспешат сделать все, чтобы вогнать его обратно, точно гвоздь в доску. В ход идут налоги или поборы иного рода.

– Так и есть, – подтвердил лекарь. – Даже для людей искусства исключений не делают. Порой мне кажется, что королевские слуги подобны неразумным детям – они охотно едят фиги, но при этом готовы изрезать ножами ствол дерева, на котором эти фиги произрастают.

За столом воцарилось тяжкое молчание.

– Наше Древо, – падре намекал на название города, – похоже, вознамерились срубить. Едва собрав ежегодный налог, королевские посланцы объявили о немедленном введении нового.

– Куда им столько? – удивился дон Карлос.

– На новую войну, куда же еще! – угрюмо ответил священник. – На Материке в ненасытности всегда обвиняли служителей церкви. На нашем благословенном Острове они научились умеренности. Роль ненасытных едоков взяли на себя вояки.

– Это неправда, святой отец! – Дон Карлос выпрямился, упершись руками в стол. Падре встретил его гневный взгляд с самым невозмутимым видом. – Я знаю, о чем говорю! – продолжил идальго. – И если твой упрек справедлив, то лишь для короля и его присных, затевающих войны! Только туда, на самый верх, идет добыча, та самая, которую сулят новобранцам! Те же, что сражаются за нее на Материке, получают только сталь в печенку. А кто, ответь мне, благословляет отряды, отправляющиеся за море?

– А они бы предпочли идти на смерть без Божьего благословения?

– Они предпочли бы жить! – вспыхнул дон Карлос. – Королевская и церковная ложь обещает лучшую жизнь за морем! Позже, под мечами и стрелами, те, что умнее, тешат себя новой надеждой – прославиться, возвратиться на Остров, будь он неладен, занять высокую должность! Это удается одному из тысячи. Примерно половина гибнет, прочие торчат в гарнизонах, шалея от скуки и пьянства, либо скитаются с наемными отрядами! Эту участь готовит им церковь вместе с королем?!

– Господа, я прошу вас… – произнес хозяин.

Падре Бенедикт с усилием поднялся и, припадая на больную ногу, приблизился к дону Карлосу.

– Если мне и случается отправлять моих прихожан на войну, – строго проговорил он, – я не лгу им о чудесной земле, где жареные гуси сами падают на стол, а реки текут вином! Я лишь пытаюсь по мере сил укрепить их дух! Поверь мне, сын мой, духом здесь пал каждый второй! Ложью и лицемерием было бы уговаривать людей остаться там, где нет надежды. Они получают ее, пусть хоть слабую, в стремлении за море!

Взгляни, сеньор. – Падре кивнул в сторону двери – там Вальехо сложил в кучу кинжалы, собранные с убитых во дворе разбойников. – Вот во что превращаются жители наших городов! Они не хотят мирного труда – зачем, если из десяти монет пять заберет король? Немногие отважатся на поиск лучшей доли, остальные со временем дичают, пополняя ряды махос! Сейчас они подняли бунт, громят дома и дерутся с альгвазилами и со всеми подряд. У них не осталось надежды, только бездумная ярость! И дело церкви – не давать людям звереть!

И, точно в ответ на его слова, издалека донесся удар пожарного колокола.

Глава 5
Углям не позволено остыть

Багровый, дрожащий в дыму шар солнца как будто и не уходил за горизонт – казалось, он вдребезги разбился о черную кромку дальних гор и осыпался на город тысячами раскаленных трепещущих осколков. Эль Мадеро охватило пламя множества пожаров.

В день, когда в городе вспыхнул бунт, люди дали волю гневу. Стихийная ярость носилась повсюду, подобно смерчу. Она требовала лишь уничтожения, мести всему, что угнетало людей долгие годы. Она упивалась огнем – и сама извергала огонь. Неизвестно, кто высек первую искру, но к полуночи единственным владыкой Эль Мадеро сделался пожар – великий, ненасытный и безжалостный.

Ничто не могло устоять перед пламенем – у каменных домов, окруженных деревянными, занимались двери, ставни и балки, у глинобитных осыпались стены, обнажая для огня деревянные каркасы. Ветер, разъярившись к вечеру, крутил и хлестал из стороны в сторону, разбрасывая повсюду горячий пепел и искры. В узких прямых улицах ветер усиливался, и пламя мчалось по ним, словно по трубам, пробираясь все дальше, охватывая все новые и новые дома.

Горели, с треском взрываясь и испуская удушливый черный дым, огромные кувшины оливкового масла; синий огонь взлетал над кладовыми, где хранились запасы «Пламени Юга». По водосточным желобам струился расплавленный металл – от чудовищного жара потекло убранство храмов и дорогая церковная утварь. Все колокола города надрывались, призывая жителей на помощь, и отчаянный звон разносился над треском и гулом пожара, воем ветра и криками людей.

Жителям города поневоле пришлось забыть о схватках друг с другом – огненный хищник напал на всех сразу, грозя пожрать всё до единой щепки и всех до последнего младенца. Торговцы, мастеровые, прибывшие на торг и застигнутые в городе пожаром крестьяне из предместий, даже бродяги и разбойники бросились тушить пожар.

На городскую стражу так и сыпались приказы – коррехидор повелевал защищать от мародеров богатые кварталы, получасом ранее посланцы алькальда примчались с приказом – атаковать толпу восставших и подавить ее силой оружия. Оглядевшись вокруг, бравый Мигель Эрнандес – капитан альгвазилов – послал все приказы к черту. Он собрал всех своих подчиненных – чуть более сотни человек – и повел их на борьбу с пожаром, по пути зовя в помощь себе попавших навстречу жителей.

– Вы что, издеваетесь? – взвизгнул очередной посланец из ратуши, мелкий чиновник, щуплый наглец с заносчивостью герцога. – Неповиновение королевскому слуге! Знаешь, чем это пахнет, Эрнандес? – И тут же получил от капитана увесистую оплеуху.

– Понюхай это, недоумок! – бросил альгвазил в ответ.

Два дня бушевал пожар, два дня люди сражались с прожорливым пламенем. Там, где хватало рук и воды, отваги и умения, огонь отступал, в прочих местах он одерживал верх, душил в дыму и с жадностью пожирал обессиленных противников и все, что те пытались защитить. На третий день над городом сжалилась сама природа – ветер, до сих пор раздувавший пламя, принес с моря тяжелые тучи. Холодный ливень не прекращался больше суток; он пересилил пламя и склонил чашу весов в сторону людей.

* * *

– Сеньор, я нашел наших лошадей. – Слова Вальехо прозвучали для дона Карлоса звуком из прошлой жизни. Сейчас уже казалось странным, что отовсюду не пышет жаром, никто не вопит от боли и не зовет на помощь. Нет нужды хватать и передавать дальше всё новые и новые ведра с водой – вода теперь везде. А еще обугленные развалины, запах гари и закопченные, измученные лица.

Пламя облизало квартал, окружавший площадь Трех Сеньоров, со всех сторон, пожгло крайние дома, но вглубь не прорвалось – то ли чудом, то ли отчаянными усилиями горожан. Снова гудели колокола главного собора, на этот раз в их звуках не было призыва на помощь – только печаль. Колокола то ли оплакивали сгоревший город и сгинувших в огне жителей, то ли сетовали на постигшее Эль Мадеро бедствие, то ли вопрошали небо: за что? Что будет с нами теперь?

На площади собирались люди – утомленные и растерянные, лишившиеся крова жители. Хосе Морено с семьей и еще двумя горожанами, сведущими во врачевании, пропадал в ратуше – туда относили раненых и обожженных. Туда же ушел падре Бенедикт – одним требовался лекарь, другим – священник, еще большим – тот и другой по очереди. Дон Карлос слышал обрывки разговоров – один тревожнее другого:

– Шестьдесят бочек, все, что сделала наша гильдия! Это конец!

– Зато все ваши живы. Диас потерял всю семью…

– Надолго ли? Разориться перед самой зимой!

– Как вышло?

– Доконали! Люди короля не знают, чем бы еще развлечься!

– За что с торга прогнали художников?

– Кто?

– Слуги алькальда. Двадцать лет гильдия выставляла свой товар напротив ратуши! А теперь гнали их оттуда, как бродяг! Именем короля… Позор!

– Я же говорил, столице нет дела до нас! Королевские посланцы вещали целый час, я смотрел по солнцу! Пара слов о бедности, торговле и хозяйстве в четырех уделах королевства, о дорогах и новых постройках в городе – и того меньше! Обо всем вместе – четверть часа!

– А остальные три четверти?

– О! Они похвалялись новыми бомбардами королевского войска. Будто один их гром может повалить целую терцию, а ядра способны разнести стены самого Константинополя!

– Так поганые язычники уже разнесли их лет двадцать тому назад!

– А королю что? Он и про бомбарды пять лет тому вещал.

– Ой ли? Имей ядра[5]5
  Испанская крылатая фраза, означает «не ври, имей совесть».


[Закрыть], Хулио!

– Не сойти мне с этого места! Я помню. Мы тогда слушали и ликовали, как дураки.

– Все из-за вас! Королевские прихвостни! – Человек в обгоревшей одежде, с ожогами на руках и безумными глазами вопил в лицо капитану альгвазилов Эрнандесу. Тот – рыжеусый, шесть футов ростом, могучий и толстый как бочка – нависал над спорщиком и гремел в ответ:

– А что мы? Мы обязаны беречь Эль Мадеро, и от пожаров тоже! Не можем мы спасти сразу всех! Нас сто двадцать человек на город, только мы и не обгадились, когда запылало!

– Что же не уберегли? Ихос де путас!

– А что же поджигали?!

– Да ведь тут, по всему, началось народное собрание! – Вальехо кивнул в центр площади. – Вон, сеньор, видишь?

– Это туда нас вели несколько дней назад? – присмотрелся дон Карлос. На площади все еще возвышался эшафот. – Я и сейчас не жажду завершить ту прогулку!

– Кому теперь есть дело до нее!

И правда, сейчас на эшафот взбирались, чтобы обращаться к людям. Несколько человек горячо спорили друг с другом на помосте, толпа то стихала, то гомонила в ответ на их речи.

Судьбу города обсуждали теперь предводители тех, что остались на его руинах. Присутствовали здесь и цеховые старшины, и священники, несколько купцов и другие, о чьих званиях можно было лишь догадываться.

– Довольно с нас, сеньор, – угрюмо произнес Вальехо. – Поехали отсюда. Я лошадей нашел, даже телега уцелела.

– Погоди. – Дон Карлос прищурился, глядя на эшафот, который возвышался совсем близко.

– О, господа, вы здесь! – Рядом внезапно оказался Морено. Лекарь как будто постарел лет на десять, но черные глаза смотрели острее прежнего. К тому же пожилой марран не растерял словоохотливости. – Я хотел бы знать: к чему мы пришли? Город разрушен, власти нет. Вчера отсюда сбежал алькальд со своими слугами, до коррехидора и судьи махос добрались чуть раньше. И кормить бы им ворон, но даже вороны отказываются-таки кушать подгорелое мясо! Недавно у людей была крыша над головой и много недовольства, теперь только обугленные камни и много-много работы могильщикам! Сначала они устроили бунт, а теперь думают повиниться перед королем и еще хотят просить у него помощи!

И только тут Вальехо заметил, что дона Карлоса рядом нет. Старый солдат выругался, ища приятеля глазами, но тут же услышал его резкий голос. Тот уже звучал с эшафота. Да, так и есть – идальго успел взобраться на помост и присоединиться к спору. Он требовал слова, прочие смотрели на него с недоверием.

– Кто ты такой? – донеслось сверху.

– Тот, кого ты будешь слушать сейчас! И слушаться после! – В голосе дона Карлоса слышались знакомые стальные звуки. Это значило только одно: сеньор знает, чего хочет, и на попятную идти не намерен.

Старый солдат, устало вздохнув, принялся протискиваться ближе к помосту.

– Добрые люди! – Идальго тем временем добился слова. – Вы думаете, что беда вашего города миновала. Но поверьте слову кабальеро – худшее впереди. Я говорю не о скорой зиме с холодом без крыши и голодом без запасов. Нет! Город ожидает королевская кара.

– Наш город уже сгорел! Чего еще? – раздалось из толпы.

– А разве дома взбунтовались против короля? – Идальго высмотрел в толпе крикуна и обратился прямо к нему. Тот мгновенно стих. – Разве ослушники королевской воли сгинули в пламени? Нет, их час еще не настал! Ими займутся люди короля. Власть слышит и защищает лишь тех, кто служит ей самолично, – продолжал дон Карлос. – Взгляните, что сделалось с королевскими слугами в Эль Мадеро! Стражи закона убиты мятежниками. Алькальд Южного удела бросил людей на произвол судьбы, а сам сбежал. Поверьте мне, он направится ко двору с вестью о бунте во вверенном ему городе! Люди короля явятся из столицы вершить суд и расправу! Сначала две-три терции королевского войска, затем – судьи и палачи, а после того – новые налоги и запреты для уцелевших! Впрочем, новые мужья для ваших вдов найдутся раньше.

На площади воцарилось напряженное молчание.

– Подняв бунт, вы объявили королю войну, – сверкнул глазами идальго. – И расправа в назидание другим будет свирепой. Знайте, что государство на деле – всего лишь шайка разбойников, присвоившая власть. По-вашему, им нужна справедливость? Черта с два! Наказание для них – это не защита себя, но повод разгуляться для отъявленных негодяев и хищников! Считайте, что все, кто оказался в Эль Мадеро или его предместьях, отныне вне закона.

– А верны ли твои слова? – выступил вперед один из купцов. – Люди при дворе хищники, но не глупцы. Станут ли они разорять улей, из которого сами же привыкли брать мед, примутся ли истреблять собственных пчел? Или они не ценят золота и от них нельзя откупиться?

Народ зароптал – большей части откупаться было нечем.

– А хоть бы и вышло откупиться и уцелеть, – ответил дон Карлос. – Что ты получишь, кроме негодной жизни? Негодной – ибо вокруг твоего дома раскинется пустошь, разоренная дважды – сначала огнем, затем королевской карой. Здесь удвоят налоги, запретят ковать железо, а то и упразднят удел. Ты согласен купить такую жизнь?

– Почему мы должны верить тебе?

– Мне незачем лгать вам. Или я один знаю, какова королевская справедливость?

– Он прав! Прав! – раздались голоса из толпы.

– И чего ты хочешь?

– Совсем немного. Я хочу, чтобы вы не вздумали молить о пощаде, когда разбойники придут за вашими жизнями!

– Что же нам делать?

– Бороться!

– Люди! – Рядом с доном Карлосом оказался тучный человек в дорогих одеждах. Среди толпы погорельцев он казался выходцем из какого-то другого мира – похожего на обычный, но точно не тронутого нуждой и пожаром. На мощной шее красовалась тяжелая цепь – знак службы алькальду. В руке человек сжимал свиток пергамента. – Люди, опомнитесь! – загремел чиновник. – Или мало бедствий и гибели выпало на вашу долю? Неужто вы решили преумножить все это?

В гомоне множества голосов послышалось былое раздражение. Тучный по-хозяйски приосанился – лицо его раскраснелось, рыжая бородища встопорщилась.

– Кому вы позволяете смущать ваши умы? – надрывался он, воинственно потрясая свитком. – Вам известно, откуда взялся этот оборванец? Быть может, он обезумел от ужасов последних дней и возводит напраслину на нашего благословенного государя! А может, вздумал скрыть свои злодеяния? По какому праву он называет себя кабальеро – кто подтвердит дворянство?

Лицо дона Карлоса потемнело. Он сделал шаг навстречу тучному – тот и ухом не повел:

– Откуда ему знать о королевских карах? Истинно говорю вам – перед вами разбойник, убийца! Альгвазилы, взять…

Тут чиновнику пришлось прерваться – на плечо ему легла рука дона Карлоса. Идальго казался вдвое тоньше своего противника, но тот поневоле умолк – железные пальцы рыцаря сомкнулись на плече чиновника так, словно хотели нащупать под мясом и вытащить на свет божий кость.

– Не. Смей. Называть. Меня. Разбойником, – проговорил дон Карлос.

В следующий миг опешивший чиновник полетел с помоста – прямо в толпу. Внизу завязалась потасовка, послышался лязг, раздался прерывистый вопль…

– В прежние времена слову кабальеро верили, – сурово произнес дон Карлос. – Благородному не пристало лгать о своем происхождении. Поверите мне на слово или же потребуете доказательств? Но рыцари защищают себя не свитком бумаги!

Из толпы кто-то бросил яблоко. Дон Карлос выхватил меч и рассек яблоко на лету, а затем молниеносным движением поймал его половинку на острие. Откусил и сплюнул – яблоко оказалось гнилым.

– Вы справились с огнем, вам под силу одолеть и врагов. Начало над вами я приму. Я научу вас сражаться и побеждать. Сам поведу вас в бой, – как ни в чем не бывало проговорил идальго. – Больше десяти лет я служил в королевских войсках. Мне известны их сила и слабость. Я воевал на Материке, сражался в горах и пустынях, в поле и на стенах замков. Сам маршал Ихо-де-Леон посвятил меня в рыцари.

– Неужто Ихо-де-Леон? Ты воевал под его знаменами?

По толпе пронесся вздох изумления. О первом маршале королевства ходили легенды. Все солдаты и рыцари называли его не иначе как отцом, истории о его победах, отваге и остроумии переходили из уст в уста. Люди свято верили в неуязвимость маршала для оружия. Ихо-де-Леон, Сын Льва – почетное прозвище, данное народом, было известно больше, чем подлинное имя полководца. Маршала по праву называли вторым Сидом, и весть о кончине престарелого героя повергла Остров в многодневный траур. Сейчас к оружию звал рыцарь Ихо-де-Леона!

– Истинно так. Я кабальеро дон Карлос де Альварадо. Я сказал свое слово. Решайте!

Старейшины переглянулись между собой.

– Мы примем решение, сеньор! – сказал один из них, начальник гильдии виноделов. – Ожидай.

Старейшины спустились с помоста и ушли в толпу – каждому предстояло выслушать своих людей.

* * *

Дон Карлос остался один. Он вынул из-за пазухи брусок и от нечего делать принялся править лезвие меча, и без того довольно острое.

– А ты все не навоюешься. – Вальехо уселся рядом, протягивая дону Карлосу кожаную флягу с вином. Тот пригубил.

– А что еще мне делать? Я не вижу иного прока от своей жизни. Дворянин, солдат, рыцарь, снова солдат и снова рыцарь пополам с грахеро. Что дальше? Тосковать о том, чего нет, и пьянствовать на досуге? Но мне не удовольствоваться этим. Я умею только воевать, другого дела мне просто не дано. И я с радостью обнажу меч сам, не по приказу сверху ради безразличных мне господ. Я сражаюсь не во имя, но наперекор.

– По мне – это самоубийство!

– Эти люди обречены. Но и самая негодная жизнь стоит того, чтобы продать ее подороже!

Вот послушай меня, грахеро. Представь себе: в поле пасется могучий бык-торо с парой острых рогов на голове. Его конец известен – люди убьют его, набьют его мускулами его же кишки, чтобы на досуге закусить колбасой «Пламя Юга». Бык не волен изменить такую участь.

– Это ясно, – согласился Вальехо.

– Но бык волен выбрать то, что случится прежде. Смирного торо отправят на бойню. Он быстро и безропотно отведает мясницкого топора, так и не осознав силы и буйства, отпущенного ему природой. Но другой, наделенный боевым нравом и проявивший его, умрет в бою, успев постоять за себя напоследок. Он еще нагонит страху на толпу зевак, опрокинет боевого коня и достанет рогами разнаряженного сеньора с пикой! И толпа будет рукоплескать ему! Таких быков называют отважными, торо браво. Те, что мнили себя хозяевами, окажут быку почет как равному. Даже животное может встретить неминуемое достойно. Отчего люди должны отказывать себе в том же?

– Бык может проявить силу, помогая хозяину.

– Да, но прежде его оскопят, превратив в вола. Хозяевам не по нутру своевольное имущество, им претит сама мысль об этом. От участи вола люди уже отказались.

– Скоро увидим, – вздохнул Вальехо.

– От участи имущества следует отказываться! – с жаром произнес идальго. – Тем яростнее, чем сильнее навязывают ее те, что возомнили себя хозяевами! К чему сословные различия, запреты на имущество, пищу, одежду? Деление на благородных и подлых от рождения? Имеющие власть стремятся подавить волю тех, что оказались ниже! И смеют подавать это как должное, даже как благо!

– Ушам не верю! – усмехнулся старый солдат. – Дворянин против сословных привилегий?

– Мне противна ложь, что застилает глаза целому народу. Дворяне считаются лучшими, достойнейшими людьми королевства. Вот только кого считает достойнейшими наш государь…

– Кого же?

– Преданных лично ему. Так и выходит, что дворянство получают генуэзские наемники, прибрежные корсары и прочие мерзавцы, вовремя признавшие главенство короны. Они и теперь не изменили своих низменных нравов, но набрались спеси. Сейчас дворянство можно даже купить. Хватило бы золота – и это позволят и язычнику-мавру. Молниеносный поощряет свою знать и потакает ей во всем, что не вредит ему напрямую. Старые семьи идальго королю как кость в горле – те помнят, как он получил корону. И король избавляется от неугодных. Во время войны на Материке он пустил на убой свою Сотню – ту самую, из которой посчастливилось выпасть мне, – а затем набрал новую, из своих людей. После войны не просто разрешил, а вменил в обязанность офицерам дуэли в армии, якобы для поддержания боевого духа. Он рассчитывает, что офицеры-идальго в скором времени перебьют друг друга.

– Поэтому ты отказался от военной службы?

– Так точно.

– И поэтому решил стать грахеро?

– Что дворянин, что крестьянин – сейчас всем приходится солоно. Только дворяне осознают, что так быть не должно. И они привыкли защищать себя с оружием в руках. Наше королевство не примет вызов от одного рыцаря, даже от десяти – хотя бы они перешвыряли в его подлое лицо все свои перчатки! Однако с целым городом придется считаться даже королю. Еще три дня назад я думал, что подобное невозможно, но сейчас сама судьба дает мне в руки эспаду, подходящую для схватки с королевством!

– А ведь эта эспада заточена с двух концов[6]6
  Выражение «палка о двух концах» в Испании.


[Закрыть]. Горожане могут согласиться с тобой или отказаться. А могут схватить тебя и выдать людям короля как зачинщика бунта.

– Это вряд ли, – прищурился дон Карлос.

К полудню поднялось солнце, начало припекать.

– Ты не слышал о герцоге Оливаресе? – спросил Пабло.

Идальго кивнул в ответ.

– Герцог из старого дворянства. Его владения лежат между Северным и Восточным уделами. Он в близком родстве с Молниеносным, но тот избегает даже упоминать его. Я слышал речи сторонников герцога – они рассуждают так же, как ты.

– Да, мне известно о герцоге, – подтвердил идальго. – Он себе на уме и не пляшет под королевскую дудку – тем и не угоден двору. Весной я встретился с посланцами герцога, они предлагали мне службу. Что задумал герцог – мне неизвестно. Но Оливарес далеко. Мы же здесь.

В это время к помосту приблизились старейшины. С ними вместе – капитан Эрнандес в сопровождении альгвазилов и несколько священников с падре Бенедиктом во главе. Вокруг снова собралась разошедшаяся толпа.

– Дон Карлос де Альварадо! – торжественно произнес падре. – Подтвердишь ли ты перед лицом Господа нашего и народом города Эль-Мадеро-пара-эль-Виахеро истинность своих слов? Верно ли, что ты – рыцарь маршала Ихо-де-Леона, верно ли, что ты готов бросить вызов войскам Островного Королевства?

– Слова мои истинны. – Дон Карлос выпрямился, обратив лицо к крестам собора. – Бог свидетель мне, честь мне порукой.

– Клянешься ли ты сражаться бок о бок с нами, разделить труды и раны горожан?

– Клянусь!

– Будь нашим командором, сеньор! Прими под свою руку наши мечи и копья, и да будет с тобой благословение Господа! In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen[7]7
  Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь (лат.).


[Закрыть].