Текст книги "Жизнь в стёклах (сборник)"

Пробуждение

Саша сел на постели. Он спал в одежде, на неструганных досках, без подушки и одеяла. Оксана сидела в уголке и тревожно смотрела на него.

– Что случилось?

– Уже полдень. Ты проспал десять часов. Я думала, ты заболел.

– Много посетителей?

– Человека три-четыре.

– У меня был сон длиною в жизнь. Я пошёл работать в «Тепло», помнишь, мне предлагали? У нас с тобой родились дочки, целых две. Вера и Надя. У нас могли быть дочки…

– Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадёжен для Царствия Божия! – улыбнулась Оксана, застилая лежанку постелью. – А дальше что?

– В той жизни мне снились сны. За рулём, у компьютера, в офисе, в самолёте, на пляже, на даче. Сны о нашей с тобою жизни, настоящей жизни, её переломных моментах… Там мне было так плохо, когда я не спал! Мы не знали Господа Иисуса Христа, не знали Духа Святого. Я считал себя праведным, порядочным. Мы губили себя, всё дальше отдалялись друг от друга и от других людей… Я чувствовал, что увязаю всё больше и больше. Ещё чуть-чуть, и я бы не смог проснуться. Я как будто побывал в аду…

– Знаешь, Сашенька, мне сегодня снился такой же сон. Иногда Господь показывает, что моглó бы быть, чтобы мы больше ценили то, что у нас есть… Как ты себя чувствуешь?

– Как всегда: всё болит и никакой надежды. Что-то между свиной отбивной и инвалидом космоса. На ногах могу держаться и слава Тебе, Господи! И, знаешь, с каждым днём нарастает уверенность, что мне не спастись на Страшном Суде… Дорогая! Какое счастье быть воином Христовым! Ты только подумай, какое неслыханное счастье! Ну, зови их всех сюда! Будем веселиться о Господе, ибо завтра умрём! Ей, гряди, Господи Иисусе!

Отец Симон

Глава 1
Отец Симон и материальное

Отец Симон жил отшельником километрах в пяти от монастыря. Кое-кто считал его прелестником[6]6
  прелéстник – христианин, находящийся в духовном заблуждении, в ошибке


[Закрыть], кое-кто – прозорливым, а некоторые – чудотворцем.

В один прекрасный день к его келье сошлись двое. Один звался Алексеем Мечниковым, другой – Александром Владимировичем Мотыгиным; один был двадцати с небольшим лет от роду, другой – пятидесяти без малого; один был студентом, другой – опытным литератором; один заканчивал воцерковляться, другой – даже и не начинал. Сходились они в одном – оба пришли поглазеть на старца без уважительной причины, но как бы за духовным советом. Один – для того, чтобы всем рассказывать, что беседовал с самим старцем Симоном ещё при жизни; другой – для своей антицерковной статьи.

Один ожидал увидеть маленький фанерный домик с буржуйкой, шатающийся на ветру; другой – современный коттедж со стеклопакетами. Оба были разочарованы, когда увидели сруб, не маленький и не большой, с сенями и торчащей кверху трубой от русской печки.

Алексей шагал по тропинке армейским шагом и на подходе к келье догнал кряхтящего и запыхавшегося Александра Владимировича. Тогда он сбавил темп, потому что обгонять было не по-православному, не по-братски. Метров за пять от крыльца литератор застопорился. На него напал мандраж, вернее детский страх, который гнал его от келии прочь. Мужчина попытался взять себя в руки, но это не очень получилось, и он нервным жестом пригласил Алексея вперёд. Студент вежливо улыбнулся, решительно двинулся вперёд и забарабанил в дверь. Потом подёргал за ручку. Никто не открыл.

– Правило, наверно, читает! – заявил студент со знающим видом. – Надо полчасика подождать…

Литератор проглотил ком, хотел что-то сказать, передумал, собрался было уйти, вспомнил, какой огромный путь проделал пешком, и молча остался ждать. «В случае чего вызову Службу Спасения, – подумал он, – и они меня эвакуируют». Он уже сомневался, сможет ли дойти до своего автомобиля. Минут через пять он приметил в сторонке лавочку, брезгливо отряхнул её и уселся, положив ногу на ногу.

– Первый раз, да? – идиотски улыбаясь, спросил студент. Долго молчать он не мог – жизнь била из него ключом.

– Что первый раз? – спросил Александр Владимирович, успевший взять себя в руки.

– Ну, за советом, – улыбнулся Алексей.

– Нет, я вообще-то часто советуюсь с различными людьми… – ответствовал журналист.

– Я имею в виду, к старцу… – сказал юноша, уже не улыбаясь. Настроение у него резко начало портиться.

– А, ну да, ну да. Старцы выполняют важную функцию в Церкви.

– Какую функцию?! – всё больше раздражаясь, возопил Алексей.

Литератор презрительно поглядел на него и как можно спокойнее ответил:

– Как будто вы сами не знаете, молодой человек. Несут дух.

– В смысле? – тихим злым голосом спросил студент, догадавшийся о невоцерковлённости своего собеседника.

Александр Владимирович почувствовал напряжение и попытался сменить тему разговора:

– Может, нам стоит ещё раз постучать?

Но студента уже заклинило.

– Нет, вы, пожалуйста, скажите, какой дух? – вопрошал он, гневно сверкая глазами. – Духи бывают разные.

– Да святой же! – заорал литератор, передёргиваясь и вскакивая. – Что вы привязываетесь к словам, молодой человек?!

Он вдруг почувствовал, что в келье никого нет и в радиусе пяти километров тоже ни одной живой души. Небо пасмурное, а кусты вокруг дома густы и темны.

«Хорошо, я не закурил, – подумал Александр Владимирович, – а то этот фанатик меня бы растерзал!»

Тут с другой стороны дома послышались пьяные голоса.

– Серёг, давай тяпнем его по темечку, вот и все дела!

– А ну как убивство получится? – сказал другой голос, по-видимому Серёгин.

– Саш, надо сначала узнать у него, где он деньги прячет, – сказал третий голос, наименее пьяный и наиболее рассудительный. И литератор, и студент почувствовали, что этот и есть зачинщик. Кстати, в этот самый момент Алексей нырнул в кусты и потащил за собой опешившего журналиста.

– Да он отродясь не скажет! – зарычал здоровый бородатый мужик, появляясь из-за угла. – Знашь, какие эти монахи жадные! Скорее умрут, чем с деньгами расстанутся.

– А ну как убивство получится? – продолжал вопрошать другой детина, молодой и весьма глупый на вид.

– Очухается твой дедушка! – сказал «Саш», стуча каблуком в дверь.

Тут появился и третий, маленький, тёмный лицом, жуликоватый на вид и с папироской.

– А если он потом милицию вызовет? – спросил «Серёг», дёргая первого за рукав.

– Так что, думашь, его совсем пристукнуть надо? – удивился «Саш», переставая стучать. – Тады убивство получится!

Студент и литератор наблюдали эту сцену из-за куста.

«Всё, сейчас до нас доберутся!» – думал Александр Владимирович, холодея.

«Только бы старца не было дома!» – молился Алексей.

Но тут щёлкнул замок, дверь отворилась, и на пороге появился старичок в рясе.

– Что вам, ребятки? – спросил он ласково, будто не замечая грозного вида мужиков. Те ворвались внутрь вместе со старцем и захлопнули за собой дверь.

– Бежим! – прошептал редактор, но, парализованный страхом, не двинулся с места.

– У него же ничего нет. Убьют они его! – стонал Алексей. Про мобильные телефоны оба как-то забыли.

Через несколько минут мужики показались на пороге. Маленький пересчитывал пачку крупных купюр и ухмылялся. Бородатый тащил мешок с добром.

– Вот вишь, сам всё отдал! – обращался Саша к Серёге, который счастливо улыбался. – И пристукивать не пришлось! Ну а узнаем, шо вызвал милицию, вернёмся и спалим всё к чёртовой матери!

Грабители скрылись за домом.

«Вот уж малодушное создание! – презрительно подумал Александр Владимирович. – Сразу всё отдал. Надо же, так бояться за свою шкуру! Небось, отделался без единого синяка…»

Но тут последовала финальная, самая омерзительная сцена трагедии. Старец выскочил из кельи, действительно целый и невредимый, и подобострастно закричал вслед уходящим преступникам:

– У меня ещё два образочка есть! В серебряных окладиках! Уж не откажитесь, ребятушки!

– Ну, давай сюда! – строго сказал бородатый, возвращаясь. – И чтоб никому ни слова, запомнил? Не то…

И он показал старцу здоровенный кулак. Подвижник бандита благословил и скрылся за дверью.

«Это значит, вот такие вот якобы шли на мучение и смерть лишь за то, чтоб не отречься на словах от Христа? Оно и видно!» – усмехнулся про себя литератор, вылезая из кустов. Идти в затхлую избу теперь не было необходимости – материал для статьи был великолепный. Шагая к машине, литератор вспоминал пачку купюр и мешок с позвякивающей утварью. «Тут тебе и обет нестяжательства, и надежда на помощь божью! Старый лицемер надеется быстро покрыть свои непредвиденные расходы за счёт идиотов, вроде этого!» Он вспомнил лицо студента: оно действительно несло черты умственной отсталости! И как он сразу не заметил… И ещё много всяких мыслей роилось у журналиста в голове, но всё затмил образ заискивающего трусливого «подвижника» с двумя блестящими иконками в дрожащей руке.

Но Алексей Мечников видел совсем другое. Он видел, каким безжалостным огнём светились глаза старца Симона. Он видел, что пальцы на руке отшельника были сложены неправильно, когда тот крестил разбойника. Он помнил из жития Василия Блаженного, как святой умертвил человека и ослепил девушек, насмехавшихся над ним. (Что юродивый вернул девушкам зрение и молился о спасении души умершего, Лёша почему-то забыл.) Он помнил, как святитель Спиридон лишил голоса чванливого дьякона. Наконец, он помнил, как пророк Елисей наслал двух медведиц, которые растерзали сорок два ребёнка, обзывавших пророка плешивым. «А старец-то не благословлял, а проклинал!» – решил про себя студент, поражённый своей догадкой.

Ещё оставалось несколько загадок. Откуда у отшельника такие деньги? Почему он не открыл дверь Алексею, но сразу же открыл бандитам? Что тут делал этот неверующий идиот (речь-то у него была бессвязная, как у умственно отсталого), боящийся зайти в келью? И почему он, Алексей, не бросился на помощь старцу, а постыдно спрятался в кустах?

Ум у студента был цепкий, дедуктивный; энергии – предостаточно. Деньги в наличии имелись – он собирался пожить при монастыре. К тому же сейчас были каникулы. В милицию старец, конечно, не заявит. Почему бы не произвести частное расследование?

Через месяц Алексей знал очень много. Он исходил все окрестные деревни и нашёл трёх преступников в селе Матюково ещё живыми и даже здоровыми. Избы у них пока не сгорели, ли́ца их не перекосило от паралича, бесы в них не вселились. Напротив, они были очень довольны жизнью и гуляли вовсю. Саша был женат, у него была дочка-подросток, которая ходила за разбитой параличом матерью. Серёжа был его родственником, жил с мамой и слыл в деревне дурачком. Оба работали в колхозе. Третьего бандита звали Арсением, он был холостой, безработный и всё время шастал по округе в поисках халтуры. Но в тюрьме он ни разу не сидел, и односельчане отзывались о нём не так уж и плохо.

Алексей посетил под видом паломника все дома в Матюково, кроме изб вышеназванных субъектов. Метод у него был простой: он стучался в дом, говорил, что хочет стать монастырским послушником и просил рассказать о монастыре. В итоге ему вываливали все деревенские сплетни, чего и требовалось. В основном люди сходились на том, что дружки спасли кого-то из монахов от бандитов (может, даже самого игумена), и их наградили по-царски. Милиции-то ведь не было!

Алексей узнал судьбу большей части вещей, похищенных у старца, и даже видел некоторые собственными глазами. Деньги грабители тратили безрассудно и полностью были уверены в своей безнаказанности.

Выждав достаточно времени для того, чтобы на разбойников успел обрушиться гнев Божий, и не обнаружив никаких признаков оного, молодой человек с воинственной фамилией отправился к старцу.

Ему сразу же открыли, провели в комнату и усадили на лавку.

– Отец Симон! – быстро заговорил «детектив». – Я по поводу разбойников… Меня Алексей зовут… Я сидел в кустах, я всё видел! Извините, что не помог, но они бы и меня… Скажите, вы его прокляли?

– Кого, Сашку-то? – засмеялся старец. – Нет, благословил.

– Но я точно видел, вы неправильно сложили пальцы!

– Да я в тот день, сынок, дрова колол на зиму, вот и отшиб два пальца. Сейчас уж стали двигаться, не волнуйся.

– Но ведь они заслуживают кары! Когда вы их остановили, когда отдавали последнее, что у вас было, они должны были упасть на колени и покаяться…

– Ах ты, сын грома! Когда же ты поймёшь, что значит «милости хочу, а не жертвы»? Покаяние в руках Божиих. Придёт время – покаются.

– А как же вы могли отдать разбойникам святые иконы? Они их на водку сменяли, я точно знаю.

– Сейчас-то они где?

– У одной старушки в красном углу. Я могу выкупить…

– Зачем же? Пускай молится. Они ей, видать, больше моего нужны. Иконы на свалке не окажутся, всегда к верующим попадут.

– Но ведь они в нечистых руках побывали!

– А наши-то с тобой руки чище, что ли? Мы с тобой такие же разбойники. Видел, у Саши все руки в мозолях, а ты говоришь, они нечистые. Руки нечистыми не бывают, нечистая только душа бывает, а она у Саши не хуже моей и твоей. Разве что неразумная.

– Но почему вы решили отдать иконы, когда они уже почти ушли? Чтобы они раскаялись и вернули даже то, что взяли раньше?

– Да потому что они просили отдать всё, что есть ценного. Что же я, утаивать буду? Это грех. А поначалу-то, когда мешок собирал, я про них и позабыл. Стал я сильно к вещам привязываться, к материальному. А икона – это та же вещь, пускай и священная. А Бог есть Дух. Вот Христос меня от ненужного хлама и избавил.

– А как же деньги? Это ведь были монастырские деньги, настоятель вам их на хранение отдал!

– Настоятель мне велел сколько надо нуждающимся раздать. А ребятам деньги нужнее всех были, раз они из-за них на преступление пошли.

– А откуда они узнали, что у вас есть деньги?

– А они и не знали. Ни с того ни с сего взбрело в голову, вот и всё. Бесы нашептали. Это Бог меня вразумлял, сынок. Помысл мне внушал, чтобы я мотоцикл у игумена выпросил (он всё для меня сделает). А я чуть было не послушал. Тяжело мне пять километров ходить, спина болит, все кости ломит. Да надо уж, видно, потерпеть. Всего несколько лет осталось. Бог сам терпел и нам велел! За грехи за мои!

– Какие же у вас грехи, вы живёте святой жизнью…

– Я ж тебе, сынок, только сейчас рассказал, какие. Смиряться немощи плотской не хочу. Иконки свои больше Бога и Пресвятой Девы любить я стал. Работать ленюсь… У каждого свой уровень битвы. Для одного грабить и убивать грех. Для другого дурной помысл в голову допустить – ещё больший грех, чем для того – убить. Первый Бога не знает, второй знает, да нарочно забывает, чтобы своим прихотям потакать. Это – гораздо хуже.

Старец помолчал.

– Да, и по поводу поста! – вдруг сказал он, пронзительно посмотрев на Алексея. – Пока не постись, родной. Вообще.

– Как не поститься? – задохнулся неофит[7]7
  неофи́т – нововоцерковлённый


[Закрыть]. – И по средам и пятницам? Это – долг каждого православного…

– Долг христианина – с прелестью бороться! Другие пусть постятся, а ты не постись годок, даже в Великий пост. Сейчас тебе вредно. Ешь, что душа пожелает, только не переедай. Через год придёшь, я ещё жив буду, я с тебя епитимийку-то эту сниму. Духовнику так и скажешь, что я запретил.

– А почему вы не открыли мне дверь тогда? Правило читали?

– Ты имеешь в виду, молился? – поправил старец, блеснув глазами. – Видать, молился. Только, если ко мне посетители, я всегда открываю, даже если молюсь. Правило у меня такое.

– Но разве можно прерывать Богообщение?

– А я когда с людьми разговариваю, то в них образ Божий вижу. Вот Богообщение и не прерывается. А тебе специально не открыл, видел, что мужички скоро придут. И ещё: много будешь знать, скоро состаришься!

– А ещё один, последний, вопрос можно? Этот урод (прости, Господи!) про вас статью мерзкую написал… Там со мной ещё один стоял, журналист. Имена и какой монастырь не называется, но можно догадаться…

– Алексей! Я вот тебя попрошу: зови уродом лучше меня, это соответствует истине. А его Александром звать. Я с ним уже говорил. Он сейчас Игнатия Брянчанинова читает.

– Как? Он? – Студент вытаращил глаза.

– Очень образованный человек, – сказал старец. – Стеснительный слегка для своих лет, но хочет развиваться. Что, если он у нас игуменом станет? – И старец посмотрел Алексею в глаза.

«Станет, – подумал юноша, – как пить дать, станет!»

– Ну вот и не хули никого!

Старец поцеловал Лёшу в лоб, вывел за руку во двор, благословил и сел на лавочку. «Увидимся ещё!» – произнёс он тихо, сливаясь с сумерками и безмолвием.

Когда Алексей последний раз обернулся, белоснежный голубь уселся на тёмное плечо старца. Но откуда он взялся и что делал на плече, так и осталось неизвестным.

Глава 2
Отец Симон и призраки

– Батюшка! Я только что говорила с отцом Дамианом! – дрожа от волнения, сказала игумения матушка Феодора.

На лице отца Симона не дрогнул ни один мускул. Но глаза его смеялись. Он был духовником и основателем монастыря святой мученицы Сиры в Екатеринбургской области.

– Батюшка, вы строго запретили употреблять слово «святой» в отношении вас. Но Господь дарует нам многочисленные свидетельства, а противиться истине – грех…

– Господь дарует? – строго вопросил отец Симон. – А может, не Господь, а кто-то с копытами и с рожками? Кто просил тебя, матушка, звонить отцу Дамиану на мобильный именно сейчас? А за грех любопытства кто на Суде отвечать будет? А зачем сестёр стала звать и растрепала им?

Надо сказать, все двенадцать сестёр были здесь. Некоторые пребывали в состоянии эйфории.

Матушка Феодора сделала то же, что и всегда – упала на колени и зарыдала.

– Ещё кто-нибудь узнает, помолюсь, чтоб Господь разогнал вас по домам. Будете детишек рожать!

Никогда ещё сёстры не слышали более страшных слов от отца Симона. После массового покаяния и «обетов молчания» старец достал из рюкзака большой пакет овсяного печенья и повёл их в трапезную отпаивать чаем. Печенье убедило матушку Феодору, что батюшка всё знал заранее.

* * *

Обычно отец Симон подъезжал к монастырю на стареньком дребезжащем «жигулёнке», устало вылезал из-за руля и, тяжело вздыхая, говорил: «Только что из аэропорта!» На прошлой неделе одна из сестёр, пойдя в лес по грибы, обнаружила в чаще машину «точь-в-точь как у отца Симона», о чём немедленно рассказала игумении. Вчера вечером батюшка позвонил и сказал, что прибудет в монастырь часов в десять утра. Ровно в половину десятого (службы сегодня не было) матушка Феодора набрала номер отца Дамиана…

– Матушка, ты в своём уме? – кричал в трубку вспыльчивый отец Дамиан, несший послушание эконома. – Мне в половину десятого никто не звонит, разве что апокалипсис начнётся! Я выбегаю из алтаря, как сумасшедший, а ты спрашиваешь, когда уехал отец Симон! Да никуда он не уехал, до половины Литургии исповедовал стоял, щас вот, правда, куда-то делся. Он к вам, наверно, во вторник обещал прилететь…

Без пятнадцати десять на дороге появился «жигулёнок» отца Симона. Логическая цепочка в голове у матушки Феодоры выстроилась следующая: самолёт летит больше двух часов, плюс дорога до аэропорта; итого – минимум три с половиной часа; даже если бы была ранняя Литургия (а это не так), у батюшки оставалось бы меньше двух часов на дорогу; но Литургия началась в восемь, и в половине Литургии (то есть около девяти) его ещё видели в храме около ста человек. Либо отец Дамиан помешался, но более педантичного и здравомыслящего человека свет не видывал, либо…

Феодора с ужасом представила, как за две тысячи километров отсюда рядом с монастырским храмом опускается истребитель вертикального взлёта, пилот уступает своё место отцу Симону, и тот, невинно улыбаясь, со сверхзвуковой скоростью несётся к их монастырю, чтобы приземлиться рядом с «жигулёнком»…

Пока отец Симон парковал машину, все сёстры узнали об очередном чуде своего духовника.

* * *

– Я повторяю, ничего не было! – сердился отец Симон. – Отцу Дамиану просто показалось, вот и всё!

Но получалось у него совсем ненатурально.

– Батюшка, вы думаете, мы жития не читаем?! – плаксиво причитала матушка Игнатия, расплёскивая чай. – И житие Серафима Саровского читали. Сохраним в сердце, никому не скажем! Вот поклялась бы, если б Господь клясться не запретил!

– Ну, хорошо, пускай будет чудо, – смирился отец Симон. – Только это для вас, несмысленных, чудо. Богу же всё возможно. Мы бы и горы двигали, если б веру хоть с напёрсток имели. Чудо – оно неожиданно всегда, а это – что? Неужели не понимаете, что мне проще так? И билеты нынче дороги, и посетители меня у кельи по трое суток дожидаются. Я во время Литургии раз – и был таков. Никто ничего не заметит. Кроме отца настоятеля, никто ничего и не знает. Вот теперь из-за вас, дурочек, и правда придётся на самолёте летать! Языки бабьи длинные! Укороти их, Господи!

Несколько сестёр почему-то опять зарыдали.

– Вы же всё наперёд знали, что я согрешу! – всхлипывала матушка Феодора.

– Не знал, а предполагал. Надеялся, что удержишься. Пророки – до Иоанна Крестителя. Мы же все вместе, всей Церковью будущее творим, вместе с Господом. Согрешить или не согрешить – это от тебя самого зависит, а не от пророчеств каких-то.

– Батюшка, дорогой! – вопросила послушница Анна. – Ну скажите вы нам, грешным, как это происходит? Что вы чувствуете?

– Много будешь знать, скоро состаришься! Я тебе лучше один случай расскажу, у Чуковского читал. Спрашивают мальчика: как же ты упал с кровати? Он отвечает: а я ночью спал-спал и на себя не смотрел, а потом посмотрел на кровать и вижу – меня там нет. Вот так же и я. А ты думала – нетварный свет, огненная колесница, свист ветра в ушах? Десница высовывается из облака и меня за шкирку сюда, так? У Господа всё тихонько делается. Вышел из храма, зашёл за угол, стал молиться и как будто соснул малёк. Встряхнулся, смотрю – уже в лесочке вашем, рядом с автомобилем. Христа поблагодарил – и за руль. Петлю сделал для конспирации, выехал на шоссе – и к вам. Никакого чуда и не было, всё, как обычно. Ангелу-хранителю человека с места на место перенести – раз плюнуть. Надо только любить его от всей души, и Спасителя любить. А мы только себя любим.

– А когда с вами впервые такое было? – не выдержала Игнатия. У неё в келье был спрятан блокнот, куда она записывала всё, что говорил старец. Впоследствии оказалось, что такие блокноты были почти у всех сестёр.

– Ну вот, опять вы за своё! Что же это за безобразие такое?! «Преподобный чудотворец отец Симон»! А у этого преподобного спина пополам разламывается, что хоть кричи! И не могу вымолить прощение за свои грехи. Вот Феофан Затворник сказал: «все болезни от грехов», и не он один. Тут и судите сами: кто из нас больнее, тот и грешнее… Что ж, пожалуй можно и рассказать. Греха не будет, раз вы и так уже всё знаете. А теперь – марш мыть келии!

– Мы же только вчера делали генеральную уборку! – запричитали сёстры.

– Чудес искали? Языки распускали? Думаете, покаялись, и дело с концом? А отрабатывать кто будет? И не надо на Феодору всё валить! Испытание какое – быть игуменией. Думаете, вы на её месте лучше бы справлялись?

* * *

– Случилось это в тот день, когда я отрёкся от мира, – начал старец. Они сидели в беседке. Солнце только что село.

– Когда вы дали монашеские обеты? – спросила матушка Феодора.

– Нет, много позже. При постриге мы получаем лишь семя постнического жития. Маленькое зёрнышко. А когда оно прорастёт и укрепится в душе… Если прорастёт… Тогда однажды оно может принести плод. Я тогда жил в монастыре святого мученика Або, в Грузии. Была вторая половина дня, я работал на свежем воздухе, творил Иисусову молитву. И тут на меня напал греховный помысл. Я хотел, как обычно, его отсечь, потому что знал, что бороться бесполезно, и я обязательно паду. Но мне пришла в голову мысль, что если я сейчас его не поборю, то так всю жизнь и буду бегать, как заяц от волка. «Именем Господним побеждай!» – раздался голос у меня в ушах. И я его впустил. С помыслом вошёл в душу бес. Он терзал и рвал меня на части, и я понял, что вот сейчас умру. Из носа пошла кровь, по склону начали катиться большие и маленькие камни. Мне показалось, что я сломал руку. И когда я окончательно смирился смерти и сказал: «Суди меня, Господи, по правде Твоей!», бес в отчаянии схватил меня и поволок в горы. Он понял, что проиграл, и решил попроказничать напоследок. Вскоре я перестал вообще что-либо видеть и только повторял без конца: «Господи, помилуй!» Вдруг я почувствовал, что снова стою на твёрдой земле. Я был жив! Я был цел и невредим! Я был самим собой! Я понял, что в этот раз победил. Тогда я засмеялся и запрыгал, как ребёнок. Я и стал ребёнком. Какая-то огромная тяжесть упала с меня. Было такое чувство, что до этого я никогда не радовался и вообще не жил. Мне казалось, я вот-вот взлечу в воздух. Как будто до этого я всю жизнь таскал пятидесятикилограммовый мешок за плечами. Христос любит меня! Ни одна овца не погибнет, если знает глас пастуха! Потом я осмотрелся, пытаясь сообразить, где я. Местность была незнакомая. Должно быть, бес утащил меня далеко от монастыря. Я сориентировался по сторонам света и решил, что мне надо идти на восток. Вскорости я вышел на горную тропу, а немного погодя встретил нескольких незнакомых монахов. Они шли мне навстречу. Посмотрев на мою рваную рясу и испачканное лицо, они улыбнулись и спросили, в какой монастырь я иду. Я ответил. Монахи сделались испуганными и сказали, что такого монастыря нет ни в Грузии, ни где-либо в мире. «Пойдём с нами! – сказали они. – У нас есть свободная келья и много, много еды».

Отец Симон замолчал и ласковым взором обвёл монашек, как будто ожидая вопроса.

– Но вы ведь не пошли с ними? – спросила Анна.

– Нет, Анюта, не пошёл. Они не были настоящими. Я понял это сразу, как только они ко мне подошли. В их голосах, взглядах и жестах, а особенно в том, как они звали меня с собой, было что-то, что их выдавало. И я убежал. Они звали меня, умоляли вернуться. Кричали вдогонку, что я пропаду в горах, и что они могут мне помочь. Но я не поддавался и убегал всё дальше и дальше.

– Как так, не были настоящими? – спросила Игнатия, бледнея от испуга. – Это были люди?

– А вот так. Это были люди, но они не были настоящими. Можешь считать, что они были призраками. Они хотели, чтобы я вернулся обратно в мир… Пройдя ещё немного, я почувствовал некоторую уверенность в себе. Вернулась Иисусова молитва. Я знал, что иду в правильном направлении. А потом увидел ещё двоих – старца и послушника. Они тоже шли навстречу и были из монастыря равноапостольной Нины. Они поздоровались по-грузински и пошли дальше, не обратив на меня никакого внимания. Я замедлил шаг и тайком оглянулся. Вроде бы они были настоящими. Тогда я догнал их и сказал, что заблудился в горах и не знаю, как найти дорогу в монастырь святого мученика Або. «Он в противоположной стороне, – сказал пожилой монах. – Мы сами туда идём. Если хочешь, пойдём вместе». Я заколебался. Они повернулись и молча пошли по тропе. Я решил, что эти – настоящие монахи, и пошёл за ними. Немного спустя мы остановились на привал, послушник достал из заплечного мешка пакеты с продуктами и предложил мне немного поесть. И тут я понял всё. В том, как он это сделал, было что-то очень странное. Я вскочил и побежал назад по тропе. Они звали меня назад, говорили, что я умру в горах, если не пойду с ними. Их мольбы навязчиво преследовали меня, но я бежал со всех ног, не оборачиваясь. И я пошёл дальше. Я знал, что иду в правильном направлении, и призраки просто стараются сбить меня с пути. Потом я встретил ещё восьмерых горцев. Они молча стояли вдоль дороги, смотрели на меня, и глаза их были наполнены мольбой. Некоторые показывали мне продукты. Но я не остановился, даже не взглянул на них. Меня окружали одни призрачные существа, и они жаждали до меня добраться. Я стал спускаться в долину. До меня дошло, что пока я буду сохранять это новое ви́дение мира, ангел-хранитель не оставит меня, и призраки ничего не смогут со мной сделать. И я умолил Христа не возвращать меня в мир, от которого я в тот день отрёкся…

Сёстры сидели молча, завороженные рассказом старца. У некоторых в глазах стояли слёзы. Наконец Игнатия нарушила молчание.

– Это был первый раз? – спросила она тихо.

– Да что ты! Чем ты слушала? Это ж меня бес утащил! Ты думаешь, с тех пор меня так бесы и таскают? Когда стемнело, я понял, что мне никогда не вернуться в свой монастырь. Он тоже стал призрачным. На Земле не осталось ничего настоящего. И я решил вернуться в Ленинград. Мне так хотелось очутиться в северной столице, где прошла моя юность! Я прислонился к валуну и стал молиться. Так, в молитве, и заснул. А потом чувствую – пихает меня кто-то носком сапога. Открываю глаза и вижу – я на Невском проспекте, а передо мной стоит суровый ленинградский милиционер. Как я ему обрадовался! Обнял его, расцеловал и пошёл в ближайший действующий храм Господа благодарить. Вот это и был первый раз.

– И вы никогда не вернулись в свой монастырь? – спросила Феодора. – А как же братия, игумен?

– Я думаю, Господь всё уладил. Умеет Он это. Я оставил в Грузии кое-какое имущество, братию, все свои надежды и мечты. И только призрачные путники встречаются мне на пути в Царство Отца с той поры. Я люблю Землю гораздо сильнее, чем раньше, но она для меня призрачна теперь. Сияние Небесного Отечества затмило собой сияние Земли.

– Но ведь вы нас любите так, как никто не любил, даже родители по плоти! – чуть не плача, сказала Анна. – Мы все знаем это! Неужели, и мы для вас – призраки?

– Именно потому я вас и люблю, что вы для меня призрачны! Если б я был привязан к вам по-земному, что бы дало мне силу любить? Приходится выбирать – либо Небо, либо Земля. Либо Небесное Царство для тебя – фантом, либо Земля – ненастоящая.

– И ничего на Земле больше нет настоящего для вас? – спросила Феодора.

– Как это нет? А Господь Иисус Христос разве не на Земле? А кто сказал: «аз с вами до скончания века»? А Серафим Саровский, Иоанн Кронштадтский, Силуан Афонский, Николай Сербский? Они не только на Небе, но и на Земле. Быть настоящим монахом означает находить и сохранять гармонию, равновесие между всем ужасом человеческого бытия и сказочным чудом того, что мы зовём «быть человеком». Кстати, это не мои слова. Я их только слегка перефразировал…

– Это Павел Флоренский? – вскинулась начитанная матушка игумения. – Николай Бердяев? Владимир Соловьёв? Неужели кто-то из святых отцов?

– Не скажу, и всё! – осерчал отец Симон. – Если я вам скажу, отец Сергий меня убьёт!

Сёстры знали, что когда старец поминал отца Сергия, второго духовника обители, дальше допытываться было бесполезно.

* * *

После вечернего правила из тайников появилось восемь-девять блокнотов, и сёстры застрочили по памяти. Записывать по ходу дискуссии было запрещено строго-настрого.

Отец Симон при свете фонаря копался в двигателе автомобиля: что-то тот плохо стал заводиться.